Здесь нас не достать, – прохрипел он, не снижая темпа.
Тем не менее сзади вновь послышались выстрелы и топот погони. Человек, бежавший слева от меня, со стоном выронил бластер и упал. Почувствовав, что руки сопровождающих людей на секунду разжались, я на ходу успел подхватить оружие и дважды выстрелить туда, где только что сверкали огоньки выстрелов настигавших нас полицейских. У преследователей кто-то громко вскрикнул от боли, они замешкались, и этого оказалось достаточно, чтобы нам от них оторваться.
Бежавшие рядом и чуть впереди меня люди свернули в узкий боковой проход. Стальная заслонка за нашими спинами со скрежетом задвинулась, отрезая нас от преследователей. Повинуясь знаку предводителя, все стояли несколько секунд совершенно неподвижно, не производя ни звука и слушая, как вдали затихают звуки погони.
Ну вот. Кажется, все, – тихо проговорил предводитель. Я по-прежнему сжимал в руке рукоятку бластера и теперь протянул оружие своему спутнику.
– Можешь оставить у себя. Ты смелый парень, не каждый решится выстрелить в кростов…
Кто они, полиция?
– Люди корпорации. Ее ночная гвардия. Редко кому удается от них уйти. Но здесь они не властны. Эти катакомбы простираются вниз на полкилометра. Они остались еще со времен серебристой империи и теперь принадлежат нам. Для того, чтобы кросты рискнули войти сюда, нужна очень серьезная причина…
Он с интересом уставился на меня, стараясь в неверном блеске переносных фонарей рассмотреть мое лицо под коркой засохшей грязи и крови.
Кто ты такой?
– Всего лишь штурман звездофлота. Зачем-то я им понадобился. Они устроили так, чтобы меня списали с корабля, и, видимо, следили за мной от самого космопорта, хотя я этого не заметил…
Еще бы ты заметил… Значит, штурман… А еще говорят: нет судьбы… – В голосе этого грубого сильного человека послышалось неподдельное волнение.
Что ты имеешь в виду?
Позже поговорим. Здесь нельзя задерживаться – они могут вернуться. Надо идти вниз, на третий ярус. Только там мы будем в безопасности. Ты даже не знаешь, какая ты дорогая добыча и как мы тебя теперь будем беречь.
Снова начался стремительный спуск по узким металлическим лестницам, на старых полуразрушенных подъемниках, механизмы которых, тем не менее, работали, смазанные чьими-то заботливыми руками. Мы спускались так не меньше часа, прежде чем Ловинский – так звали командира нашей группы – объявил первую большую остановку. Почему-то они все обращались к своему предводителю по фамилии, если, конечно, это не была кличка.
В огромном подземном зале дышалось с трудом. Воздух был затхлый, но много чище, чем наверху. Нас осталось человек пять, остальные отсеялись во время сумасшедшего продвижения по катакомбам Лимы, выполняя распоряжения своего командира. Меня удивляло непривычное сочетание внешней расхлябанности и строгой внутренней дисциплины среди людей Ловинского. Все его приказы выполнялись быстро и четко, без лишних вопросов и ненужного подобострастия.
Расположились прямо на земле. Когда из заплечных сумок появились свертки с едой, я вдруг понял, как сильно проголодался. У меня не было с собой даже воды, а пить хотелось давно, задолго до остановки…
Я не знал, как себя держать с этими людьми. Кем я был среди них – пленником или равноправным членом команды? Что означали эти слова Ловинского о «дорогой добыче»? И каким образом я должен добывать теперь себе пропитание и воду?
Может быть, предложить им деньги? И тут я заметил, что Ловинский внимательно за мной наблюдает.
Гордый, значит. Не попросить воды, когда хочется нить, у нас считается оскорблением.
Я не знаю ваших порядков. Я родился на Земле и никогда не был в Лиме.
Ловинский кивнул, соглашаясь, и протянул флягу.
Никогда не слышал о Земле. Тебе придется изучить наши правила, если хочешь выжить в Лиме.
Я жадно приник к драгоценному сосуду, стараясь не расплескать ни капли.