Месть Жирного Чувака, в некоторой степени

Трейлерный парк напоминает Харриет кладбище. Один передвижной дом и два сцепленных трейлера. Серые и белые коробки. Все выстроились друг за другом. «Похожи на надгробия», - думает Мириам. Или ряд гробниц, каждая из которых отмечена мертвыми или умирающими цветами.

Фрэнки пинает камень. Тот рикошетит от ржавой лейки и попадает в грязного садового гнома в грибоподобной шляпе.

- Это место просто отвратительно.

Харриет поднимается и стучит в дверь последнего домика.

Человеческая гора, татуированное тело, открывает дверь.

Жирный Чувак. Конкретнее: голый Жирный Чувак. Два пальца в шине.

Его тело полностью заполняет дверной проем. Огнедышащий дракон переплетается с другим, опоясывает кратер живота мужчины. Второй дракон спускается вниз прямиком к...

Фрэнки бледнеет.

- Ох, да ладно, - бормочет он, прикрывая глаза.

- Что? - раздраженно интересуется Жирный Чувак.

Фрэнки морщит нос.

- Слышь, у тебя член тоже в татуировке?

- А ты разглядываешь мой член?

- Так он у меня прямо перед носом! - кричит Фрэнки, тыча пальцем. - Он как огурец. Морской огурец. Мне кажется, это он пялится на меня, если честно.

Толстяк рычит:

- Я тебе в рот плюну, если ты не заткнешься.

- Ах ты сукин сын...

- Нам надо задать вам несколько вопросов, - перебивает Харриет, отодвигая Фрэнки.

- Я не отвечаю на вопросы лесбиянок и даго [1], - говорит Жирный Чувак, довольный собой.

- Иди на хрен, жирдяй! - говорит Фрэнки, делая шаг вперед.

Жирный Чувак тянется левой рукой, той, где здоровые пальцы, чтобы схватить Фрэнки за нижнюю челюсть и оторвать её от головы. Но его рука не добирается до цели.

Харриет медленно вздыхает и выбрасывает руку вперед, хватая Жирного Чувака за яйца своими маленькими пальчиками. Она сдавливает их так, словно пытается открутить голову воробью. Человек-гора визжит таким голосом, будто пнули щенка, и протягивает мясистую руку к голове Харриет. Она отклоняется и ладонь врезается в трухлявый косяк его собственного трейлера. Средний и безымянный пальцы отгибаются назад неестественным образом, слышится треск; так палка хрустит под ботинком. Жирный Чувак воет.

Харриет чертовски довольна. Ещё два сломанных пальца. Симметрия её радует.

Она отпускает яички Жирного Чувака и отталкивает мужчину назад.

Теперь можно увидеть остальную часть трейлера - над горой грязной посуды летают мухи; ткань на диване настолько загрубела, что на ней можно тереть сыр; дверь в ванную, представляющая из себя гармошку, прицеплена к стене ржавым крюком. Настоящий дворец.

У противоположной стены стоит огромная кровать, как предполагает Харриет, обязанная своими размерами большой туше Жирного Чувака. На ней сидит худая девушка лет восемнадцати, может быть, моложе, и наблюдает за всем происходящим одурманенными кокаином глазами. Она держит у подбородка одеяло, будто притворяясь скромницей, однако, из-за простыни видна одна грудь с торчащим соском. Но девушка как будто этого не замечает.

- Держи ему голову, - командует Харриет.

Фрэнки хватает лысую, тыквообразную голову байкера и прижимает к ковру, где покоятся пятна от еды и другой биологической активности.

- Теперь подними голову.

Когда голова поднята, Харриет подносит фото Жирному Чуваку под нос. Его влажные глазки пытаются на ней сосредоточиться.

- Этого парня зовут Эшли Гейнс, - объясняет Харриет. На фото Эшли смеётся, он на вечеринке со стаканом пива в руке. Все стоят в сияющих лучах Рождественских огней. - Бармен сказал, что вы знакомы.

- Да-да, - скрипит Жирный Чувак. - Я его знаю. Вам надо было сразу показать мне фотку. Я бы все про этого засранца рассказал. Это он ведь сломал мне... - он не может заставить себя закончит фразу. Жирный Чувак поднимает руку с ковра и машет ею, как чертов пингвин.

- Наверное, трудновато теперь удовлетворять себя, - говорит Фрэнки, улыбаясь от уха до уха.

- При нем был металлический чемоданчик? - спрашивает Мириам.

- Нет. Никакого чемодана. Только какая-то блондинка.

- Блондинка?

- Блондинка, как блондинка, волосы цвета песка на пляже, крашеная. За рулем Мустанга. Модель начала девяностых. Белый. Заднее стекло разбито.

Харриет кивает Фрэнки и тот отпускает Жирного Чувака. Мужчина валится на пол, как валун, падающий позади Индианы Джонса.

- Пока на этом все, - говорит Харриет. - Спасибо за уделенное время.

- Идите на хрен, - хнычет он.

Прищелкнув языком, Харриет бьет носком ботинка Жирного Чувака по губам, дробя зубы. Он перекатывается на живот, кашляет, с нижней губы капает кровь. Один зуб выплывает по красной реке и падает на ковер.

- Идем, - обращается Харриет к Фрэнки, который посмеиваясь идет за ней.

[1] dagos - даго: прозвище итальянца, испанца, португальца

Глава девятнадцатая

Свидание со смертью

«Да пошел он», - думает Мириам.

Он в любом случае уже мёртв. Его билет прокомпостирован. Часы тикают. Судьба обмакнула палец в черную золу и размазала по его лбу. Никто не пометил его дверь кровью ягненка. У Господа уже есть его номерок. Очень плохо. Sayonara, большой парень.

У чувака много денег. В том конверте достаточно зелени, чтобы накормить Мириам, одеть и обеспечить жильем на несколько недель.

«Не твоя вина. Не ты же выследишь его и убьешь. Ты не хищник. Ты падальщик. Стервятник, не лев. Ты всего лишь обнаружишь труп. Можешь забрать себе его кости».

«Ага. Пошел он к черту».

А потом она видит его.

Мириам стоит на парковке у мотеля, курит, и тут появляется он - шипят тормоза, Луис выбирается из кабины. Девушка видит, что он привел себя в порядок. Это не высокая мода, конечно: синяя клетчатая рубашка, прямые джинсы с потрепанной внизу каймой, огромные черный ковбойские ботинки (потертые).

И вот она, стоит в обычной белой футболке, а волосы выкрашены в цвет воронова крыла. Джинсы, рваные на левом колене с парой косых разрывов на правой ноге. Ботинок нет, просто пара некогда белых конверсов, которые теперь похожи на грозовые облака.

Мириам чувствует себя не в своей тарелке. Во рту становится сухо. И ей это не нравится.

- К черту всё это дерьмо, - бормочет она себе под нос, когда Луис подходит ближе. - Выбрось из головы. Будь жестокой. Не веди себя как лох. Ты не трусиха. Мы все умрем.

Он подходит и Мириам опять чувствует себя маленькой - ей опять напомнили об огромных размерах, широченных плечах, молотоподобных руках, ботинках Германа Мюнстера. Однако лицо у Мириам ласковое. Луис опускает глаза. Он уязвим. Она думает, что его легко будет обвести вокруг пальца, но девушка не уверена.

- Привет, - здоровается Луис. Он нервничает. Это идет на пользу Мириам. Жестоко, конечно, но она всегда чувствует себя увереннее за счет слабости других. - Как тебе это место, всё хорошо?

- Ну да, - отвечает она. Мириам приехала сюда на Мустанге Эшли. Чтобы взять машину, пришлось его уговаривать, как она когда-то просила папочку дать ей покататься по городу на его Бенце.

- Рад тебя видеть.

- Ты выглядишь... чистым.

Эти слова выбивают его из равновесия. Мириам чувствует себя неловко.

- Принял душ, - говорит он.

- Люблю это в мужчинах.

- Не думал, что ты позвонишь.

Мириам выбрасывает сигарету. Та падает в лужу и шипит.

- Да неужели?

- Я думал, что ты с тем...

- С другим парнем? О, нет. Это мой брат Эшли.

Луис смотрит с облегчением. Словно его парус только что поймал ветер.

- Твой брат?

- Ага. Я потому и здесь. Навещаю его. Подумываю найти работу, квартиру. - Ложь течет себе и течет. Как только она поворачивает кран, поток уже на остановить; у крана ломаются переключатели. - Конечно, он безработный, но мама с папой всегда говорили, что из него не будет толка. А у меня внутри самый настоящий соревновательный дух. Я решила, что могу приехать сюда, найти ему работу; показать, кто главный, чтобы этот бездельник уже пристроил свою задницу.

- Надеюсь, все получится. Шарлотта - хороший город.

- Хороший, - повторяет Мириам. - Да, он точно хороший. - Хороший. Она прокручивает слово в голове, оно звучит издевательски, плаксиво. Город красив своей чистотой, ровными линиями и отполированным металлом. Лучше бы Мириам оказалась в Нью-Йорке, Филадельфии или Ричмонде: грязь, сажа, странные углы, химические запахи, вонь отходов смешивается со странными ароматами еды.

- Готова? - интересуется Луис.

Желудок проваливается в пустоту. Она не готова. Действительно не готова.

- Конечно, - говорит Мириам и делает шаг к нему, чтобы взять за руку.

- Колесница ждет.

* * *

Фильм оказался отстойным. Ужин посредственным.

У Мириам такое ощущение, что она сбилась с пути. Они сидели рядом во время киносеанса, потом напротив в итальянском кафе, но они как будто находились за тысячи миль друг от друга. Он смещается - вопрос, взгляд, тянется через стол - она отклоняется - отступает, уводит взгляд в сторону, убирает руки на колени. Два магнита повернулись не той стороной - отталкиваются, а не притягиваются.

«Это не работает», - думает она снова и снова.

Сейчас они опять сидят в грузовике, едут часто останавливаясь в потоке по бульвару Независимости. Но Мириам не чувствует себя независимой. Она в ловушке. В кандалах.

- Моя жена мертва, - внезапно говорит Луис, когда они останавливаются на красный свет.

Мириам моргает. Это так неожиданно - якорь, брошенный за борт, резкий всплеск.

Он продолжает говорить:

- Я соврал тебе тогда. Сказал, что она ушла. Это правда только... немного странная. Она мертва. Вот так она от меня ушла.

Мириам опускает глаза на коврик, ожидая увидеть там свою челюсть и язык, трепещущий, словно умирающая рыба.

- Я не знаю, что сказать, - всё что говорит Мириам.

Луис делает глубокий вдох и, похоже, не собирается выдыхать.

- Я убил её, - говорит он.

Мириам не так-то легко удивить. Она многое повидала и со временем эти вещи стали похожи на старый свитер; они стирают любые предположения об этом мире. Мириам видела пожилую темнокожую леди, которая ходила в туалет прямо на шоссе. Однажды она увидела, как женщина забила мужчину до смерти его собственным протезом, потому что ей показалось, будто он ей изменяет. Она видела кровь и блевотину, автомобильные аварии и рентгеновские снимки, на которых видны разные вещи, которые люди засовывали себе в задницу (например, лампочку, кассету или скрученный рулон комиксов) и, по крайней мере, два случая, когда парни пытались совокупляться с лошадьми и их затоптали на смерть. Сейчас человек-животное вряд ли загадка; его развращенность, его безумие, его печаль - все эти штуки хорошо закаталогизированы в её разуме, а ведь Мириам еще нет и тридцати.

Но Луис. Этого она не ожидала.

Он? Убийца?

- Я был пьян, - объясняет он. - Мы провели хороший вечер. Было тепло. Поужинали в патио нашего любимого ресторана... маленькое кафе, выходящее окнами на реку. Мы разговаривали о том, где были, что делали. Говорили на счет детей. О том, что пришло время... или для детей как раз не время, но, может быть, пора перестать пытаться. Есть ли в этом вообще какой-то смысл. Мы смеялись, у обоих было по маргарите и...

Он замолкает. Обрывается поток; закрываются шлюзы. Глаза Луиса - орудийные стволы, направленные на горизонт, или в никуда.

У Мириам в голове образ Луиса, который своими огромными ручищами душит жену и давит так сильно, как вы выдавливаете прыщ - может, текила заставляет его это делать: червь прополз по горлу и впился в мозг.

- Мы сели в машину, у меня в голове всё кружилось из-за выпитого, но я не думал об этом, потому что считал, что мы неудержимы, а дорога необычайно широкая. Я потерял над машиной контроль спустя пять минут, как мы выехали домой. Не было ни дождя, ни чего-то еще, и ездил я по этой дороге сотни раз, но там был один такой поворот... я вошел в него на слишком высокой скорости, реакция у меня была замедленной, а дорога шла вдоль реки...

Он наконец выдыхает.

- Машина ушла под воду, - говорит Луис. - Окна, двери не открываются. Я не помню, как выбрался. Очнулся на берегу и наблюдал за тем, как вода оборачивается вокруг четырех колес, торчащих из реки. Моя жена, Шелли, она осталась внутри. Она всё ещё была в машине. Они нашли её пристегнутой. Легкие были наполнены грязной речной водой.

Мириам не уверена, что сможет заговорить.

Луис пробегает пальцами по волосам.

- После этого я продал всё, что у нас было, включая дом. Уволился с работы на фабрике, сдал на права водителя грузовика и отправился бороздить дороги. Домой с тех пор не возвращался. И вот я здесь.

- А ты специалист в том, какие приятности надо рассказывать девушке, - говорит Мириам. Это обидные слова, но она ничего не может с собой поделать. Они просто извергаются из неё.

Луис пожимает плечами.

- Я подумал, что вечер и так не очень удался, так что же я теряю.

Она смеется, потом смеется и он. Неожиданные звуки.

- А ты, оказывается, испорченный товар, - говорит Мириам.

Луис кивает.

- Полагаю, что так. А ещё я полагаю, что это не особенно привлекательно.

Мириам чувствует, как кровь приливает к щекам. Он и понятия не имеет, насколько он неправ.

* * *

Мириам лежит на Луисе в комнате мотеля, белое на рисе, хром на бампере, голодный велоцираптор на привязанной козе. Мириам не может отделаться от запаха сломанной души. У неё в носу стоит вонь смерти, и она понимает, что в глубокой заднице, но как говорила её мать, что есть, то есть.

Луис похож на чертов небоскреб - девушке надо карабкаться на него, как на Кинг-Конга. Положив руку ему на плечо, она приближается голодными губами к его уху, проводит другой рукой по груди, обвивает ногами. «Это, должно быть, выглядит комично, - думает Мириам, - да и насрать». Они не порно снимают. Не для публичного потребления.

Он стонет. Он не уверен. Ему не комфортно.

- Я не знаю...

Нет-нет, ему не позволяют закончить предложение. Губы Мириам на губах Луиса, её язык - это змея в траве, червяк внутри яблока. Свободной рукой, не той, которой она, словно за гору, цепляется за его плечо, девушка пытается расстегнуть пуговицы на рубашке, но они упрямятся, поэтому она просто их отрывает. Пуговички бьются о стену, стучат, словно дождь.

Луис протестует, но слова проглатываются её ртом.

Так и есть. Она голодна. Похотлива. Ввергнута в пустословие.

Позади него Мириам замечает тень.

Она на Луисе, но позади них еще один Луис.

Он стоит там. Отрывает черную изоленту от левого глаза и из глазницы начинают вываливаться опарыши.

- Шш-ш-ш, - произносит призрачный Луис.

Мириам, сама того не желая, прикусывает настоящему Луису язык.

- Ой, - вскрикивает он.

Она морщится.

- Прости.

Мириам хочет накричать на призрака. «Ты лишь плод воображения, кыш, вали спать с тараканами. Здесь торжество жизни. А не наоборот. Ещё ничего не кончено. Всё совершенно нормально».

Призрачный Луис срывает изоленту со второго глаза. Рядом с непрерывающимся потоком личинок струится черная кровь. Он улыбается.

- Ты позволишь мне умереть и стыришь мои деньги, - говорит Луис и Мириам соскакивает на пол, делая шаг назад. Её сердце колотится в грудной клетке, словно железный кулак. Она не понимает, кто из Луисов это сказал.

- Что? - спрашивает Луис, настоящий Луис.

- Опарыш, хищник, паразит, гиена, - хрипло напевает призрачный Луис.

Мириам кричит в отчаянии.

Настоящий Луис выглядит смущенным. Он оглядывается и на мгновение Мириам кажется, что он увидит своё призрачное отражение. Но сейчас призрачного Луиса уже нет и девушка уверена, что и своего разума она тоже лишилась.

- Что такое? - интересуется он. - Я что-то не так сделал?

Она хочет ответить: «Да, ты явился призраком или демоном из моего собственного подсознания, и пытал меня, пока я пыталась что-то предпринять».

- Нет, - вместо этого говорит Мириам, отмахиваясь от него. - Нет, дело во мне. Я не могу. Не могу. Не сейчас. Там снаружи есть машина-закусочная? Или автомат с напитками? Хоть какой-нибудь... автомат?

Луис пытается откашляться.

- Ага, Эм, да. За дверью сразу налево. Там небольшая ниша недалеко от стоянки.

- Клёво, - говорит она и открывает дверь.

- Ты в порядке?

Мириам качает головой.

- Не очень. Я понимаю, что это клише, но дело во мне, а не в тебе. Предлагаю тебе рассматривать это с точки зрения, что я сумасшедшая стерва.

- Ты вернешься?

- Я не знаю, - честно отвечает она.

Интерлюдия

Интервью

- Всё начинается с моей матери, - говорит Мириам. - Отцы развращают своих сыновей, так? Именно поэтому так много историй от лица мужчин, потому что они правят миром, им принадлежит первое слово. Если бы женщины травили байки, то большинство из них было про проблемы женщин. Поверь мне. Папочки - это идеал для девочек, если только не становится насильниками. Однако мы про мамочек. Это целая котомка ярости.

- Так значит вы во всем вините свою мать? Это её вина? - переспрашивает Пол.

Мириам качает головой.

- Не напрямую. Но и не слишком косвенно. Позволь объяснить тебе ситуацию в моей семье. Отец умер, когда я была маленькой, и почти его не помню. У него был рак кишечника, который из всех других видов рака самый отстойный. Порой самые приятные вещи проходят через кишечник, а эту особенность, считай, у тебя украли. Даже представить не могу каково это.

- Девушки обычно не любят говорить о том, как они ходят в туалет, разве нет?

- Меня сложно отнести к обычным девушкам, - таков её ответ.

- И вам это нравится, да?

- Нравится. И не надо подвергать меня психоанализу. Ради Христа, тебе всего девятнадцать,

- А вам всего двадцать два.

Мириам пыхтит.

- А это значит, что я тебя старше, молодой человек. Могу я продолжить свой рассказ? Твои читатели сдохнут от нетерпения.

- Простите.

- Итак, папа умирает, юная девушка остается один на один с очень религиозной, почти менониткой, матерью, Эвелин Блэк. Мать - репрессивная сила... знаешь, как говорят: Мужчина прижмет тебя к ногтю. Моя мать - тот самый мужчина. Её указующий перст заставлял юную девушку читать Библию и одеваться как сорокалетняя тетка. Так что можно было ожидать, что от неё будет пахнуть пыльными коврами и древними книгами.

Но это вряд ли вся правда о ней. Она хотела, чтобы о ней так думали, такой представляли. Так ей говорила в свою очередь её мать, что всё это правильно и подобающе. Целомудрие и милосердие, чопорность и пристойность, рот и вагина - всё это стянуто так туго, что вот-вот лопнет, выбив кому-нибудь глаз. Ах, но у девочки все эти маленькие секреты есть. Для тебя, как и для любого другого, это вряд ли прозвучало бы ошеломляюще, но для матери стало бы сраным апокалипсисом. Девочка любит воровать комиксы. Она любит стоять рядом с другими детьми, слушая их - ах, какой ужас, - рэп и дьявольский тяжелый металл. Она испытывает трепет, наблюдая за ребятами в школьной курилке. А потом она приходит домой и не смотрит телевизор, потому что у них нет чертова телевизора. Она тайно читает свои комиксы и слушает очередную лекцию матери о морали, вечер за вечером, снова и снова, конец.

- Конец?

- Не совсем. Очевидно, это самое начало. Молодой подросток, работающий библиотекарем - назовем её Мэри, - начинает страдать расстройствами. Не на виду у всех, а когда возвращается вечерами в свою комнату и плачет перед сном. Её одолевают те мысли, когда она вырывает волосы с корнем, выбивает зубы молотком или ещё какие другие ужастики. Она ничего подобного не делает, что в некотором смысле даже хуже: расстройство затягивает её, сжимает до того, что она готова взорваться.

Дело в том, что эта мать не похожа на плохую мать. Она не проявляет физического насилия - не бьет девушку проволочной вешалкой, не лупит по сиськам плойкой для завивки волос. Но и приятной её не назовешь. Она ежедневно унижает девочку. Грешница, грязнуля, шлюха, да что угодно. Девочка представляет собой одно сплошное разочарование. Большое черное пятно. Плохая девочка, даже если на самом деле она хорошая. Может, мать чувствует обещание греха. Может, мать чувствует душок погребенного в ней зла.

- И, - спрашивает Пол, - что вы сделали? Вы ведь что-то сделали. Вы больше бы не выдержали и что-то сделали.

- У меня был секс.

Пол удивленно моргает.

- И что?

- Точно. И что? Ты из того мира, где двенадцатилетние девочки эсэмэсят, прости, сексэсят друг другу о том, как сделали парню твинет.

- Твинет?

- Да ладно, ты серьезно? Одна делает ему минет, тогда как он ублажает вторую. Поэтому твинет.

Пол бледнеет.

- Ой.

- Ага. Дело в том, что ты из тех мест, где детки делают это постоянно, и это никого не удивляет. Я же приехала оттуда, где мать говорит, что твои женские части - рот Дьявола, а ты не должна кормить Дьявола. Накормишь раз, он захочет еще и еще, и еще.

- Вы накормили дьявола.

- Лишь однажды. Его звали Бен Ходж. Мы сделали дело. И потом он покончил собой.

Глава двадцатая

Клуб врунишек

Мириам так безумно хочет Фанты, что почти ощущает её химический вкус на своём языке. Но перед ней автомат Mello Yello, некоего рода обдираловка от Маунтин-Дью. Но девушке всё равно. Она хочет того, что хочет, и не желает думать о том, о чем не хочет. Это неважно по сравнению с тем, что у неё нет денег на автомат. Упс.

Она думает: «Я хочу оранжевую содовую. И я хочу плеснуть в неё водки. И пока мы здесь я хочу перестать наблюдать за тем, как люди отходят в мир иной. Ах, и пони. Я хочу себе сраного пони».

Её мысли настолько громкие, что Мириам не слышит шума подъехавшего автомобиля.

Мириам опирается рукой на аппарат. И вот она видит - долларовая банкнота.

- Бонус, - мычит она и тянется за деньгами.

Это уловка. Наглая ложь. Поддельный доллар, на котором, если его расправить, нарисован христианский комикс Джека Чика. Какая-то история игры в «Подземелья и Драконы».

Мириам мнёт её, отходит, чтобы выбросить, поворачивается и оказывается лицом к лицу с нескладным, костлявым итальянцем в аккуратном чёрном костюме.

- Господи, - говорит Мириам.

Итальянец кивает, хотя не похож ни на Господа, ни на Спасителя (некоторое сходство всё же имеется, благодаря носу, который настолько низко посажен и выглядит таким тяжелым, что похож на багор). Мириам видит, как к ним направляется невысокая женщина, круглолицая, с чёрными глазами, похожими на раскаленные угли, и челкой, которую подстригали, словно по линейке.

- Добрый вечер, - говорит женщина.

- Скалли, - обращается Мириам к женщине. Кивает мужчине: - Малдер.

- Мы из ФБР, - говорит высокий ублюдок.

- Я догадалась. Это была шутка. - Она откашливается. - Не берите в голову.

- Я агент Харриет Адамс, - объясняет женщина. - Это агент Франклин Галло. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

- Конечно. Спрашивайте. Если ищете христианских проповедников, то у меня вот что есть, - Мириам раскрывает ладонь и показывает им фальшивую банкноту. Сердце девушки скачет в груди, словно испуганная газель - она слышит, как кровь стучит в ушах; она чувствует, как, будто барабан, в шее колотится пульс. Что же такое? Её настигло прошлое? Мириам гадает, сколько сигарет она сможет протащить в тюрягу? А все эти нестриженые тётки в оранжевых робах. Дерьмо! Твою мать!

Каковы её шансы здесь? Вырубить высоченного ударом в промежность? Провести поддельной банкнотой по шее коренастой сучки, надеясь, что край бумаги её порежет?

Мириам замечает, что женщина смотрит влево; потом слышатся шаги на тротуаре. Тяжелые шаги.

Шаги Луиса.

- Всё в порядке? - интересуется он, приблизившись.

Оба агента измеряют его взглядами.

- Мы кое-кого ищем, - говорит женщина, доставая фотографию.

У Мириам сжимается горло. Она рада, что они не смотрят на неё, ведь на фото изображен Эшли. Какая-то вечеринка. Красные рождественские огни. Смех. Самодовольный изгиб бровей. Губы, изогнувшиеся в вечно идиотском оскале. Это он.

Луис тоже её видит. Мириам ждет, что он заговорит. Если они найдут Эшли, он всё свалит на неё. А это значит, что найдут и её. С этим ей не справиться.

- Вы знаете этого молодого человека? - интересуется итальянец.

Женщина добавляет:

- Его зовут Эшли Гейнс.

- Это мужик, а не телка, - уклончиво говорит Мириам.

- Это мужчина, да, - хмурясь, соглашается женщина.

- Но его зовут Эшли.

Они смотрят на нее так, словно хотят прикончить.

Мириам вытягивает руки вперед.

- Ох. Я просто подумала... а, не важно.

- Так вы его видели? Или нет?

- Эм-м-м. Неа. Я повидала много мужиков. Но этого не встречала.

Женщина поднимает фотографию вверх так, что она становится видна Луису.

- А вы, сэр? Вы видели этого человека?

Луис выглядит раздраженным. Он сжимается.

- Прошу прощения, кто вы такие?

Мириам наклоняется и говорит с южным акцентом, очень похожим на его:

- Малыш, они сказали, что из ФБР.

- Могу я увидеть ваши значки?

Итальянец закатывает глаза. Женщина ничего не отвечает, но показывает свое удостоверение. Мужчина раздраженно следует её примеру.

- Нет, - говорит Луис. - Я его не встречал. Простите.

Итальянец делает шаг вперед и выпячивает подбородок.

- Посмотрите на фотографию ещё раз и подумайте лучше...

- Фрэнки, - говорит женщина, кладя свою маленькую ручку ему на грудь, - не надо тревожить этих людей. Они ничего не знают. Спасибо, что уделили время, ребята.

Эти двое разворачиваются и направляются к черной Cutlass Ciera, припаркованной чуть дальше от управления отеля. Они кажутся странной парой, как думает Мириам. Похожи на двух дворняжек: маленький бульдог семенит рядом с костлявым догом.

- Они ищут твоего брата, - говорит Луис. И его голос отнюдь не радостный.

- Моего брата. Ага. Спасибо. Ну, знаешь, за то, что не сдал его.

- Мне не очень приятно обманывать представителей закона, - говорит он, наблюдая за тем, как черный Олдсмобиль выезжает с парковки. Машина спускается вниз по улице и теряется в темноте.

- Это потому что у тебя куча благородных черт характера: честь, порядочность, благородство и другие положительные качества, которые чужды мне. А это много для меня значит. Правда.

Луис делает глубокий вдох.

- Так и что там произошло?

- Эти двое агенты ФБР...

- Нет. В комнате.

Она знала, ей так хотелось этого избежать.

- Я не знаю. Я просто психанула. Хочу оранжевой содовой.

- Оранжевую содовую.

- Я же говорила, что мы, сучки, просто сумасшедшие.

- Существует хоть малейший шанс, что мы об этом поговорим? Или просто потусуемся, телек посмотрим?

«Он пытается наладить отношения, - думает Мириам. - Это мило. Но...»

- Не могу. Мне пора. Я должна поговорить с братом и напинать его за то, что из-за него пришлось соврать федералам.

- Мы можем повторить? - спрашивает он.

На его лице грусть и мольба. Мириам думает, что он очень одинокий человек; он, должно быть, хочет проводить с ней время. Но вот оно опять: вспышка, тень на его лице - пара заклеенных изолентой глаз, текущая кровь, личинки, ржавчина, отпадающая от говенного тесака. Мириам содрогается.

- Я ужасный человек, - заявляет она. - Безобразная негодница. Меня одолевают ужасные мысли. Я делаю отвратительные вещи. Ругаюсь матом, пью, курю. У меня голова, как и рот, забита дерьмом, и оно постоянно из меня льется... – «Как поток опарышей», - думает Мириам. - Тебе это всё не нужно. Ты отличный парень, Луис. Хороший человек. И ты не захочешь быть со мной. Ты окунешься в полное дерьмо. Моё дерьмо. Мои проблемы, мои эмоции, во всё моё. Я как ушат нечистот, что выльют тебе на голову. Найди себе лучше хорошую девушку. Какую-нибудь, что носят сарафан. Такую, которой чужды такие слова, как «твою мать», «петушина», «говнюк» и «ублюдок».

- Но...

- Никаких «но». На этом всё. Ты хороший.

Мириам поднимается на носочки и целует Луиса в подбородок.

- Проживи нормальную жизнь, - говорит она и очень хочет рассказать ему правду. Девушке хочется сказать, что ему осталось не так уж и много; пусть пойдет и снимет проститутку, съест самый вредный и дорогущий чизбургер, какой только сможет найти, и, ради Бога, пусть держится подальше от маяков. Но Мириам ничего подобного не говорит. Маленькая часть её надеется, что, если он будет держаться от неё подальше, всё останется тайной. Эдакой уловкой. Так она его спасет. Это ленивая и инертная теория - но поскольку активность никогда пользы ей не приносила, это всё, что у неё есть.

- Постой! - кричит Луис ей вслед, но уже слишком поздно. Мириам уже в Мустанге. Она заводит машину.

Девушка вылетает со стоянки, из-под колес летит гравий.

* * *

- Очередная неудача, - говорит Фрэнки, потирая глаза. Зевает. - Мы никогда не найдем этого мелкого ублюдка. Ингерсолл сожрет наши яйца на завтрак.

- У меня нет яиц, - отвечает Харриет, ведя машину как раз мимо входа в мотель. Она не глушит автомобиль, но фары гасит.

- Ты что делаешь?

- Жду.

- Чего?

- Девчонку.

- Какую девчонку? Которую опрашивали?

- Да. Они соврали.

Фрэнки моргает.

- Что? Кто? Пол Баньян [1] со своей маленькой сучкой?

- Оба. Девка врет лучше мужика. Так хорошо, что почти обвела меня вокруг пальца. Но она слишком сильно старалась. Ложь мужчины, с другой стороны, была абсолютно очевидна.

- Как это у тебя всегда получается?

- Глаза. Ингерсолл меня научил. Когда они лгут, они моргают. Или смотрят вверх и право, то есть задействована творческая часть головного мозга. Зрачки сокращаются. Веки дрожат. Это паническая реакция. И я её чувствую. Большинство животных, за которыми идет охота, реагируют поворотом головы, внезапным смещением взгляда. Ложь - это страх. И те двое были испуганы.

За звуком холостого хода их автомобиля, они слышат скрип гравия.

В момент, со скоростью гоночного болида, вылетает белый Мустанг. Мелькают стоп-сигналы.

- И вот лошадка покидает стойло, - говорит Харриет.

Она, подобно акуле, выводит автомобиль на дорогу, молчаливо и смертоносно.

[1] Paul Bunyan - Пол Баньян (англ. Paul Bunyan) — вымышленный гигантский дровосек, персонаж американского фольклора.

Интерлюдия

Интервью

- Бен Ходж.

Мириам произносит имя, позволяя ему повиснуть, словно грязному белью на веревке.

- Давай разделаемся с этим по-быстрому: Бен был слаб. Такой же слабый, что и я. Таким он был в школе. Не страшила, но и не квотербек. Копна грязных светлых волос. Веснушки на розовых щеках. Тусклые, но приятные глаза. У нас было много общего. Мы оба одиночки, больше по необходимости, чем по желанию быть таковыми на самом деле. Этакие домоседы-никто. У обоих нет отцов, зато деспотичные матери - о моей ты уже знаешь, но его... Фу. Дикая, ужасная женщина. Пещерный человек. Она была, ты только подумай, лесорубом. Ну знаешь, они залезают на деревья, обнимая бедрами ствол и расшвыривая бензопилой опилки.

Она делает паузу, потому что вспоминает.

- Продолжайте, - торопит Пол.

- Мы не дружили, нет. Едва ли когда-либо обмолвились парой слов. Но иногда я ловила на себе его взгляд или он видел, что на него пялюсь я. Мы проходили мимо друг друга по коридорам, украдкой бросали взгляды и все такое. И вот однажды ночью это случилось. Моя мать не была пьяницей. Она считала алкоголь молоком Сатаны. А ещё я знала, что иногда под луной она отпивает глоток из зеленой бутылки, что прячет под кроватью. Я украла её, направилась к дому Бена и принялась делать то, что обычно делают подростки, чтобы выманить кого-то из дома - бросать всякое говно в окно, но я взялась за веточки, потому что с моим везением я чем-нибудь другим просто разбила бы стекло. А его дом был из разряда тех, старых, с искривленными окнами. Хрупкими.

Он вышел. Я показала ему бутылку. И мы отправились в лес. Сидели среди сверчков в темноте, рассказывали всякие разные истории, издевались над другими учениками, а потом... мы это сделали. Шуры-муры, зверь с двумя спинами. Прислонившись к дереву, словно пара неуклюжих, загнанных животных.

- Романтично, - говорит Пол.

- Вот вы детишки со своим сарказмом. Ты шутишь, но на какой-то странный манер, однако, это правда было романтично. Я хочу сказать, если ты о той фантазии, что романтика - это открыточки, десятки роз и все те бриллианты, которые друзья девушек, то сейчас не о том. Но это была... честная связь. Два заблудших идиота в лесу, смеющиеся, блуждающие, пьяные. - Мириам открывает пачку сигарет, но видит, что уже всё выкурила. Она комкает её и выбрасывает через плечо. - Конечно, я моментально всё испортила. Как у меня обычно и получается.

- Ого. Это как так?

- Мы направились обратно к его дому, я чувствовала себя такой парящей, легкомысленной, я улыбалась, будто кошка, только что поймавшая мышь. А его ждала мать. Нас ждала. А рядом с ней стоял один из копов, лысый хер по имени Крис Штумпф. Парень был похож на необрезанный член. Итак. Мать начинает читать Бену нотацию, а мне говорит, что если ещё раз меня увидит, я пожалею, она до меня доберется и бла-бла-бла.

Мириам прищелкивает пальцами.

- Вот тогда до меня дошло. То, что мы сделали в лесу. Эта такая прекрасная вещь превратилась в сущий позор. Меня затопил стыд. Мы как Адам и Ева, и это заставило меня ощутить свою наготу. Моей матери там не было, но мать Бена отлично её заменяла - идеальный дублер. Я почти слышала голос матери, ясно, как небо, он лишал меня моего достоинства, подталкивал к вратам Ада. Я почувствовала себя одновременно использованной и потребителем, бесполезная ленивая шлюха, отдавшая свою девственность засранцу с большой дороги. И это был конец моим с Беном, так и не начавшимся, отношениям - надо пропитать их мятным ликером, поднести огонь и бежать домой.

Пол неловко ерзает на месте.

- И вы никогда с ним больше не разговаривали?

- Разговаривала, но мимоходом. - Мириам лениво теребит бутылку, ей очень хочется курить. Она говора прерваться на минуту и сбегать за сигаретами, но не может. Всё должно идти определенным образом. Порядок и всё такое. - Он пытался со мной заговорить, но мне это не надо было. Я сказала ему, то, что мы сделали, было неправильно, но он никак не мог принять отказа. Этот идиот сказал, что любит меня, ты можешь в это поверить? Вот тогда и открылись шлюзы.

- Что случилось?

- Я позволила себе наговорить ему такого дерьма, какого ты себе и представить не можешь. Я вылила кислоту ему в глаза, помочилась в уши. Назвала его идиотом, дебилом, каким он на самом деле не был; он не был заторможенным, наоборот, умным, просто... пошел неправильным путем. Я сказала ему, что у него безвольный член, не смог меня трахнуть, и не сможет этого сделать ни с калекой, ни девкой, лежащей в коме. Я имею в виду, что вела себя, будто одержимая. Даже не уверена в том, что вообще когда-то раньше слышала такие слова, но они запросто слетали с моего языка - мне хотелось прикусить язык и перестать нести эту хрень, но не смогла. Желчь текла. Её было не остановить.

Мириам бросает последний взгляд на стоящую перед ней бутылку. Наполовину уже пустую. Девушка свистит протяжно и низко и тянется за бутылкой, и пьет. Пьет. Пьет. В горле набухает с каждым глотком. В голове у Мириам шумит. Речь и так уже заплетается. Девушка думает, что пора идти ва-банк.

У неё во рту всё горит.

Но потом быстро цепенеет.

Мириам ловит ртом воздух и кидает бутылку через голову Пола. Тот морщится, нагибается и снова морщится, когда стекло разбивается о бетон.

- Той ночью, - продолжает девушка, отрыгнув, - Бен идет в ванную, его голова забита всей той херней, что я ему наговорила, садится в душевую кабину и стягивает носок с левой ноги. Потом вставляет ствол сраного дробовика меж зубов - двойной ствол похож на восьмерку, бесконечность, какая ирония, - а большой палец ноги кладет на двойной спусковой крючок. Нажим пальца. Бум. Он был весьма любезен, чтобы сделать это в душе, - матери было легче всё убирать. Был хороший мальчик, пока не пустил себе пулю в голову.

Мириам даже не пытается побороть очередную отрыжку. Она выпускает алкогольные пары. На глазах девушки выступают слезы. Она убеждает себя, что все это из-за виски. Мириам почти удается себя в этом убедить.

- Настоящая соль в том, что он оставил записку. Ну, не совсем записку, а, не знаю, открытку что ли. На клочке бумаги черным маркером написал: «Скажите Мириам, я сожалею о том, что сделал».

Она смотрит в пустоту, девушка непривычно молчалива.

Глава двадцать первая