Основные и дополнительные признаки преступного типа.

I.

Прежде, чем перейти к обрисовке отдельных преступных типов, необходимо остановиться на одном очень важном различии при­знаков типа. Преступный тип очень сложен. В него входит много признаков, среди которых можно различать признаки основ­ные и дополнительные. К основным принадлежат те взгляды, расчеты и склонности личности, вообще те ее черты, благо­даря которым представление известного преступления заняло у нее господствующее место в сознании, и возникла склонность к совер­шению этого преступления для достижения определенных резуль­татов. Дополнительными являются те из признаков, характери­зующих общее физическое, умственное и нравственное состояние личности, в которых можно видеть причину образования основных признаков или отсутствия достаточных задержек их проявления; они образуют как бы общий фон, на котором вырисовывается известное сочетание основных признаков. Если основные признаки образуют как бы основное ядро в содержании типа, то дополни­тельные признаки, в их совокупности, можно сравнить с окружаю­щей это ядро массой, в которую оно погружено. У эндогенных преступников к основным принадлежат те признаки, которые вхо­дят в содержание отличающего их предрасположения к преступле­нию. У экзогенных основными являются признаки, которые послу­жили корнями их недостаточной стойкости в борьбе с выпавшими на их долю затруднениями. Иными словами, у эндогенных пре­ступников основными являются те признаки, из которых слагается их приспособленность к совершению известного преступления, а у экзогенных — те, которые обусловливают их неспособность к Достаточно стойкой борьбе непреступными средствами с тем затруднительным положением, в котором они оказались и из кото­рого обыкновенно люди выходят непреступным путем.

Среди основных признаков, в свою очередь, какой-либо один является центральным в том смысле, что благодаря нему известное последствие преступления представлялось особенно- привлекатель­ным и с представлением его у данного субъекта связывался самый сильный импульс к совершению преступления.

В описании преступного типа, прежде всего, должен быть отте­нен этот центральный признак и группирующиеся около него основные признаки, а затем — признаки дополнительные.

Устанавливая тип того или иного преступника, необходимо, далее, считаться с возможностью, что одно и то же лицо, по отно­шению к разным преступлениям, может быть носителем сходных или различных типов, например, профессиональный убийца может быть и профессиональным домовым вором, или профессиональный карманный вор может быть эмоциональным убийцей-новичком из ревности, или импульсивным виновником тяжкого телесного повреждения и т. п. Словом, в одном лице могут совмещаться несколько аналогичных или совершенно различных криминальных типов. Эти случаи могут быть названы стечением или конкурен­цией криминальных типов. Проследить те корреляции, которые существуют в этих случаях между различными типами и их харак­терными чертами, составляет ряд интереснейших проблем крими­нальной психологии, которые займут в будущем видное место в ее содержании. Обратить серьезное внимание на совмещение в одном лице нескольких преступных типов и на их сходство или различие важно, между прочим, и потому еще, что иногда это может сильно помочь разобраться в различиях и взаимоотноше­ниях членов больших шаек. Последние часто имеют в своем составе очень различных лиц, которые играют в них существенно различные роли и, несмотря на свое участие в общих делах шайки, по особенностям своих типических черт и по своей роли в этих делах, заслуживают выделения из общей массы участников. При­мером может служить хотя бы шайка Котова-Смирнова, о котором мне придется еще говорить ниже. Был, между прочим, среди членов его шайки один профессиональный карманный вор, который сам совершенно неспособен был совершить убийство и в некоторых кровавых делах шайки согласился принять участие, выступая лишь на определенной второстепенной роли, — носильщика награблен­ного добра или лица, стоящего на страже во время бандитского налета. Не лишено интереса остановиться ненадолго на личности этого юноши. Сергей Гаврилов, 20 лет, русский, уроженец г. Воро­нежа. Его отец служил рабочим на водокачке при станции. Семья жила бедно. Детей было 6 человек. Жалованье отца было невелико. Притом отец сильно пил запоем. У родителей Сергей прожил до 17 лет; затем он порвал с ними, в 1919 году бежал в Белгород и занялся торговлей папиросами и карманными кражами. Родите­лей он ни в чем не обвиняет и говорит, что был с ними в хороших отношениях. Но не трудно догадаться, что он еще в Воронеже сбился с пути и стал заниматься кражами, чем и был вызван его разрыв с семьей. В такой большой и бедной семье некому и некогда было наблюдать за каждым ребенком. Сергей рано познакомился с улицей, и это знакомство привело его к кражам. Ремесла он никакого не знал, к работе не привык. Умственных интересов у него не было никаких. Он учился 3 года в церковно-приходской школе и любил почитать чувствительные романы, но следов это чтение в его душе оставило немного. Это — ветреный юноша, не привыкший и неспособный ни к какому планомерному труду, любитель «легкой» жизни, которую ведут профессионалы-карман­ники. Краж он, по его собственному признанию, совершил несколько десятков. В бандитской шайке Котова он оказался слу­чайно. Карманными кражами он занимался в разных городах — в Воронеже, Курске, Белгороде. В Курске он через одного карман­ника и познакомился с Котовым. В Курске же он в первый раз уча­ствовал, в 1922 году, в одном из «котовских» дел. До этого в Гжат­ске Котов предлагал ему участвовать в одном «деле», но Сергей из страха отказался. В курском деле он также сначала участвовать не хотел, но его уверили, что его роль там будет второстепенная — «только узлы поможешь нести», — сказали ему, — он и согла­сился. У него самого на убийство «энергии не хватит». Вот кар­манная кража, это — по нем, — «дело самое простое». По его мне­нию — она вполне допустима. Во время курского «дела» Котова он стоял в сенях, потом его позвали нести мешки. Проходя внутрь за мешками, он видел трупы убитых и набрался страха. «Я сам себя не чувствовал на этих делах, — говорит он, — но отклонить их я не мог». «Мне теперь даже снятся эти трупы», — добавил он. Второй и последний раз он участвовал в убийстве Котовым 6 чело­век на Поклонной горе. Его позвали брать мешки в тот момент, когда соучастник Котова — Морозов — начал убивать связанных.





Став свидетелем самого акта убийства, Гаврилов так испугался, что бросился под стоявшую в комнате кровать и оттуда был вытащен одним из соучастников. О Котове он отзывался с ужасом: «Я не знаю даже, что это за человек», — говорил он. По его сообщению, перед некоторыми «делами» Котов распивал с соучастниками само­гонку, так с четверть вчетвером — впятером.

В Гаврилове мы видим совмещение двух типов: профессионала-карманника и новичка-бандита, выступающего вначале на скром­ных ролях пособника, стоящего на страже и помогающего унести или увезти награбленное.

От случаев совмещения в одном лице нескольких преступных типов надо отличать такие типы, в которых как бы смешаны или слиты воедино черты нескольких единичных типов и которые, поэтому, можно назвать составными или комбинированными. Если преступление таково, что при отнятии от его состава какого-либо признака мы не будем уже иметь перед собою никакого преступления, то виновники такого преступления являются носителями известных единичных или унитарных типов. Если же, напротив, состав преступления объединяет в себе признаки, присущие различным видам преступления, и при отнятии некото­рых из этих признаков мы получим преступление лишь несколько иного состава, то виновники такого преступления являются носи­телями составных или комбинированных преступных типов. Эти последние типы имеют, так сказать, более сложное строение. Они содержат в себе больше признаков, имеющих более или менее ­серьезное криминально-психологическое значение. Ярким приме­ром комбинированного типа является тип бандита. Я разумею под бандитом человека, который заведомо противозаконно, для полу­чения имущества, открыто применяет к другому физическую силу или угрожает применением последней. От простого самоуправца он отличается тем, что сознает противозаконность своего насилия и никакого права, ни действительного, ни мнимого, на своей сто­роне не видит. Заведомо противозаконный насильственный образ действия и применение его ради приобретения имущества — вот два коренных признака бандита, Обыкновенно бандиты сплачиваются в группы — банды, — так как открытое нападение в одиночку весьма рискованно, да и потребность обеспечить себе отступление и иметь кого-либо на страже («на стреме») во время нападения заставляет подумать о сотоварищах. Но я не вижу препятствия называть бандитом и преступника, действующего одиночно, если на его стороне имеются вышеуказанные признаки, и он действует бандитским образом. Существен для бандита именно способ дей­ствия, а не наличность соучастников. Слово «бандит» может быть объяснено исторически тем, что первоначально бандитами назы­вали шайки, действующие бандитским образом. Это слово указы­вает лишь, что обыкновенно для таких действий люди объединяются в группы — банды, — почему их и называют бандитами, но вряд ли есть основание считать наличность такой группы непременным условием для того, чтобы отдельного преступника считать банди­том. Бандит действует открытой силой. Он или прямо приме­няет физическую силу, или угрожает немедленно ее применить, если его требование не будет исполнено. В этом существенное отличие его от многих преступников, стремящихся к той же цели, как и он, но другим путем. Так, например, бандитами не могут считаться преступники действующие посредством «малинки», т.е. одурмани­вающего вещества, приводящего жертву в бессознательное состоя­ние (напитка, конфет, папирос, отравленных известным веще­ством, и т. п.). К бандитам не относятся и шантажисты действую­щие угрозой оглашения каких-либо позорящих обстоятельств. Бандит открыто заявляет о своем господстве над физической лич­ностью другого человека, преодолевает физической силой сопро­тивление последнего или парализует его страхом, угрожая физи­ческим насилием. Это грубое проявление физической силы — пер­вый характерный признак бандитского нападения. Бандитами являются открыто нападающие наемные убийцы, зарабатывающие своим кровавым делом определенное вознаграждение. Бандитами являются открыто нападающие корыстные убийцы, убивающие ради завладения тем или иным имуществом убитого. Бандитами являются разбойники и грабители, действующие с насилием, а также вымо­гатели, применяющие физическую силу или угрожающие ее приме­нить. Таким образом, слово «бандит» обнимает пеструю группу лиц, совершающих очень различные преступления, — убийство, раз­бой, грабеж с насилием или вымогательство, — и по характеру совершенных ими преступлений распадающихся на очень различ­ные категории. Но с точки зрения криминально-психологической бандит представляет собою один тип, в котором объединены черты вора с чертами насильника, не останавливающегося, быть может, даже пред убийством. Объединение, этих черт в одном лице и есть основание, с точки зрения криминальной психологии, выделить тип бандита из других криминальных типов. Сплачиваясь в группы, бандиты не всегда образуют шайки. Из исследованных мною слу­чаев бандитизма я не нашел признаков шайки в 60 случаях и под­метил существование шайки в 77 случаях. В 24 случаях бандитское нападение было совершено одним лицом, а если к ним прибавить 30, по существу, бандитских нападений Петрова-Комарова, то — в 54. Для шайки существенно решение ее членов совместно совер­шить несколько, быть может, даже неопределенное число разно­родных или однородных преступлений, решение работать вместе на избранном преступном поприще. Этим признаком шайка отли­чается от простого преступного сообщества. Бандиты же иногда соединяются для одного только преступления, по совершении кото­рого расходятся в разные стороны и теряют связь друг с другом; по крайней мере, часто нельзя установить, что известные лица имели в виду совместно совершить и другие преступления. Вот один из примеров. Три лица — дядя с женой и племянник — в ночь с субботы на воскресенье, 11 —12 ноября 1922 года, между часом и двумя ночи, убили старика и старуху, одиноко живших на краю деревни. Убийцы почти ровесники: дяде, Федору 3. — 24 года, пле­мяннику, Степану 3.—21 год. Племянник имеет уголовное прошлое: судился за кражи. Дядюшка судился, раз за присвоение инструмен­тов из мастерской и был приговорен к 6 месяцам принудительных работ. Оба служили на военной службе и довольно долго были на фронте. Федор 3. кавалерист, провел на фронте гражданской войны 2 года; по его счету он более 50 раз бывал в боях и при этом не испытывал никакого страха. Степан 3. был на фронте 2 года, с 1919 по 1921 г. Отец его был матросом, и Степан еще под­ростком, до 1918 года бывал с отцом на корабле в Кронштадте и в Финляндии. С 1919 г. он служил в сухопутных войсках и в ата­ках бывал нередко, 2 раза был ранен. Оба убийцы малограмотны: Степан все-таки более образован, учился 1х/г года в сельской школе, оттуда за малоуспешность был выгнан; кое-чему подучился, когда был с отцом на корабле; сейчас он сносно читает и любит читать политические книги. Федор 3. учился всего месяца 2 у учителя, потом подучился самоучкой на службе, в школе не был, малограмотен, но читает довольно бойко. Читал Горького, Гоголя и еще какие-то книги, о которых совсем забыл. Понравились ему особенно гоголевские «Ночь под Рождество» и «Вечер накануне Ивана Купала». К чтению особенного влечения не чувствует, читает так иногда, «от скуки». Склонен к торговле, но в торговле ему не везло. В ноябре 1921 года был демобилизован и 6 месяцев занимался торговлей в Баку, откуда потом переселился в Витебск, где торговал старьем и зеленью, но неудачно; рассчитывая лучше устроиться у себя на родине в Тверской губернии, прибыл в деревню Погорелое Городище, где стал торговать яблоками и мечтать о расширении торговли. Торговал он вместе с женой, на которой женился на фронте; она была няней в госпитале, куда он попал раненый. Торговля не удавалась, жили бедно, концов с концами не сводили, продавали вещи. В это время на родину приехал также Степан. Дядя и племянник встретились. Племянник сообщил, что у стариков, у которых он жил в Звенигородском уезде, когда служил деревенским пастухом, много золота и серебра и что их нетрудно ограбить. Развязность и самоуверенный тон племянника, который уверял, что сумеет замести все следы и что ему не раз подобные дела сходили с рук, заставили колебавшихся и отказавшихся вначале дядюшку и тетушку, в конце концов, принять предложение. Из Тверской губернии поехали в Звенигородский уезд, в деревню пришли пешком вечером, часов в 9, подождали до ночи, а затем через разобранную соломенную крышу проникли в избу. Стариков они сначала загнали в подполье, а сами стали искать золото, серебро и деньги, но найти не могли. Тогда старуху вытащили из подполья, и Степан сначала стал бить ее рукояткой нагана, а потом нанес ряд ран кинжалом, Федор зарезал старика. Жена стояла у избы на страже. Затем набрали вещей, сколько могли, — золота и драгоценностей не нашли, — запрягли лошадь убитых, телегу свезли с соседнего двора и поехали к станции. Часть вещей затем успели продать в Москве. Заявляют, что, в общем, похитили вещей не более как на 2 миллиарда и если бы знали, что так выйдет, убивать бы - не стали, не стоило, да и в тюрьме сидеть неприятно. Раскаяния убийцы не проявляют.

Центральным признаком у дядюшки и тетушки является склон­ность к преследованию цели быстрого коммерческого обогащения, хотя бы путем насилия, всеми средствами, руководствуясь при выборе последних одними соображениями личной выгоды и риска. У племянника центральным признаком является склонность к удо­влетворению стремления к отдельным кутежам и чувственным удо­вольствиям, не сдерживаемая никакими нравственными началами, выбившаяся из-под всякого нравственного контроля. Степан произ­водит впечатление человека очень раздражительного, дерзкого и злого, способного на всякое насилие; он — натура чувственно-эгоцентрическая, с явными признаками морального вырождения, человек грубый, нечестный, пьяница, с умом бедным ассоциациями и инертным, но с развязным языком. В тюрьме такой человек чув­ствует себя как дома, хотя, конечно, тюремное сидение, лишающее его многих чувственных удовольствий, ему неприятно. Свое пре­ступление он оправдывает тем, что будто старики неправым путем нажили свое богатство и дурно к нему относились; последнее, впро­чем, опровергается его же сообщением, что он и прежде годами живал у этих стариков и последние смотрели на него почти как на приемного сына. Федор 3. и его жена — натуры рассудочные, рас­четливые, огрубевшие в атмосфере гражданской войны, — говорят, что желали получить побольше денег, чтобы поправить свои тор­говые дела и выйти из нужды. Интересно отметить, что все соучастники, когда их спрашивают, как они относятся сами к тому, что сделали, оценивают свой поступок исключительно, так сказать, с коммерческой точки зрения, как невыгодную операцию. В них нельзя видеть шайку, так как они имели в виду совершить совместно лишь одно преступление, но — деяние их — типичный бандитский налет.

Центральный признак комбинированного типа отличается осо­бенной сложностью. Он является как бы составным из централь­ных признаков двух совершенно различных типов, но последние не просто присоединены в нем друг к другу, не смешаны лишь меха­нически, а, так сказать, соединены химически, слиты воедино, в одну склонность. Однако в этом составном или слитном цен­тральном признаке обыкновенно резче выступает один из его ком­понентов, и лишь иногда они слиты таким образом, что нельзя разобрать, какая из сплетающихся в нем черт оказывается пре­обладающею. На этом основании, по степени преобладания того или иного из входящих в них компонентов, комбиниро­ванные типы могут подлежать особому делению не лишен­ному очень серьезного и теоретического и практического зна­чения. Если мы, например, возвратимся к типу бандита, то среди представителей этого типа найдем много таких, у кото­рых резко выражена склонность к нетрудовому обогащению на чужой счет, характерная для воров, и лишь очень слабо выра­жена способность к насилию. Эти бандиты непосредственно сами физической силы к другому не применяют и применить, неспособны, не всегда способны они даже делать угрозы насилием, часто они соглашаются лишь на участие в таких налетах, в которых не про­изводится убийств и физического насилия, иногда прямо даже усло­вливаются с товарищами, чтобы насилий не было, отказываются участвовать в нападениях, в которых можно ожидать убийств, опре­деленно уговариваются, что будут лишь стоять на страже, таскать узлы и т. д. Другие бандиты, наоборот, развивают свою деятель­ность в резко насильственной форме, — связывают потерпевших, наносят раны, убивают и т. д., — и делают это вполне спокойно, без особых усилий над собой, иногда даже с удовольствием. Немало и таких, которые равнодушны к вопросу о насилии и убийстве: при­дется, — они и на это пойдут, а обойдется без этого — тем лучше, так как меньше риска подвергнуться большому наказанию. При этом интересно отметить, что в сознании многих бандитов психи­ческое насилие — угрозы — насилием не считается, и когда они описывают свое преступление, то настойчиво утверждают, что насилия не производили и произвести таковое неспособны, те же Угрозы, которые они или произносили по адресу потерпевших, без намерения привести их в исполнение, или выражали самым фактом своего появления при определенной обстановке, они насилием не считали. Вообще, что касается способности к насилию, то между бандитами в этом отношении можно подметить ряд очень интерес­ных и глубоких различий. Эти различия отчасти видны из приме­ров, которые приведены выше. Так, например, упомянутый выше участник котовской шайки Сергей Гаврилов неспособен сам учи­нить акт насилия. Более способен к этому Григорий Яковлевич А. еще более — В. и т. д.

Из обследованных мною 250 бандитов 100 не испытывали ника­кого содрогания и вообще более или менее заметного впечатления от вида крови, ран и трупов и характеризовали свое отношение ко всему этому как полное равнодушие. Из них 33 заявили, что сами заметили, что вполне привыкли ко всем этим зрелищам, — прежде для них неприятным, — на войне. У 82 бандитов были заметны нерасположение к насилию и тяжелые впечатления, производимые на них видом крови и ран. 24 бандита никогда не видели ран и крови, кроме небольших кровотечений при порезе собственных пальцев. Относительно 38 точных сведений по данному вопросу не получено. У шести была резко выражена любовь к насилию при равнодушии к его последствиям.

Наклонность к насилию особенно рельефно выделяется среди свойств бандита, когда она проявляется при таких отношениях к потерпевшему, при которых естественно было бы ожидать осо­бенной мягкости со стороны преступника, например, когда потер­певший был хорошим знакомым или другом преступника, — как, например, Гребнев по отношению к В., — или находился с преступ­ником, в момент преступления или непосредственно перед этим, в близких отношениях и т. п. А между тем, — даже оставляя отме­ченные уже психопатологическими чертами случаи садизма в сто­роне, — и при таких отношениях мы встречаем иногда в психо­логии бандита особенно резко выступающую способность к наси­лию, удивительно спокойное и рассчитанное применение к дру­гому человеку физической силы для достижения намеченной корыст­ной цели. Это не так удивительно еще, когда мы имеем перед собой бандита-профессионала, долго подвизавшегося на бандитском поприще и выработавшего в себе полное равнодушие к чужим стра­даниям. Но когда перед вами юноша, впервые вступивший на пре­ступный путь, эта черта невольно останавливает на себе особенное внимание. Что же будет, спрашивается, с таким человеком далее, если уже в начале своей преступной карьеры он обнаруживает такую смесь равнодушия и жестокости. Вот один из случаев этого рода, действующими лицами в котором выступают двое юношей,— Петр К. и Константин Г., первый из них ученик кавалерийских курсов. Им обоим было в то время по 18 лет. В ноябре 1921 года они учинили два следующих тяжких преступления. 6-го ноября, вечером, вместе еще с одним юношей — П., служившим некоторое время помощником комиссара одного из участков милиции г. Москвы, — они наняли извозчика и поехали. В районе Чухинского переулка они остановили извозчика и, угрожая револьвером, заставили его сойти с козел и отдать им 180.000 рублей. А в ночь на 28 ноября К. и Г. вдвоем, по предварительному между собою уговору, убили жившую в Кудринском переулке гражданку С., к которой пришли в гости в качестве знакомых. Они предва­рительно довольно долго с ней флиртовали, имели с ней ряд половых сношений, ласкали ее, а затем, в несколько приемов, убили ее, похитили ряд драгоценных вещей, принадлежавших ей и ее квартирохозяевам, и скрылись. О способе убийства и о времени начала нападения убийцы сговаривались посредством записки, которую передавали друг другу, а затем мелко изорванную оставили в пепельнице. Эта записка, по восстановлении, и послужила перво­начальным материалом для раскрытия преступления. На ней были две подписи: Петя и Костя. К переписке убийцы прибегли, очевидно, Для того, чтобы избежать каких-либо знаков, жестов или слов, которые могли бы возбудить подозрение потерпевшей. С. была ими задушена в два приема, причем в самом начале они разыграли нечто в роде сцены ревности. После первой попытки заду­рить С. они вышли в коридор и совещались, что делать далее. Услышав угрозы С. сообщить обо всем милиции, они верну­лись, решили покончить с нею и задушили ее. Во время заду­шения, по предложению Г., на С. было наброшено полотенце, так как убийцы опасались, что в ее глазах могут сохра­ниться изображения их лиц и по этим изображениям их впослед­ствии могут найти. С целью отвести от себя подозрение и внушить мысль, что С. была убита вторгшимися в квартиру бандитами, в ее вещах и квартире был произведен соответствующий бес­порядок, и ей, уже мертвой, было нанесено несколько ударов колу­ном. Словом, убийцы обнаружили большую заботливость и предусмотрительность в деле сокрытия своего преступления. Да и в самом плане последнего видна продуманность. Во время пред­шествующих своих посещений С, — с которой оба были в связи, — они заметили, что у нее есть драгоценные вещи, и задумали похитить последние, но выжидали удобного момента, пока не дождались, что С. была в квартире одна. С С. они познако­мились незадолго до убийства. Первый познакомился с ней Петр К. и познакомил с ней своего товарища. Знакомство про­изошло случайно на Тверской улице. С. была женщина легко­мысленная и легко сходилась с мужчинами. Вскоре оба они стали ее любовниками, и каждый провел у нее по нескольку ночей. В это время они и заметили, что у покойной, которая, очевидно, их не остерегалась, много драгоценных вещей. Каждый из них утвер­ждает, что мысль об ограблении и убийстве пришла первому не ему, а товарищу; более вероятно, что инициатива принадлежала Петру К. Оба юноши принадлежат к типу кутил, у которых склонность к кутежам и прожиганию жизни вместе со способностью открыто напасть на другого человека и, не теряясь, применить к нему физи­ческую силу, сплелись в один центральный признак, в склонность насилием добывать средства для своих кутежей. Как скоро насилие представляется им достаточно удобным средством добыть нужные для кутежа деньги, антиципация чувственных удовольствий, кото­рые можно будет таким образом приобрести, порождает у них решимость совершить данный насильственный поступок. Пьянство­вать, нюхать кокаин и кутить с женщинами — вот все, что их инте­ресует, кроме военной службы, которою оба охотно занимались. Несмотря на юный возраст оба они — чувственно эгоцентричны и с явными признаками морального вырождения. Оба — кокаини­сты, К. еще не пристрастился к кокаину, а только несколько раз его нюхал, Г. — нюхал кокаин уже 1/2 года, очень к нему пристра­стился, так как от него «получается приятный подъем». Перед пре­ступлением он несколько дней нюхал кокаин, от 3 до 6 граммов в день. Г. не пьет и в карты не играет. Петр К. пьет и во хмелю буен, склонен к дракам, раз даже бросился на Г. с шашкой. К. начал половые сношения с женщинами с 14 лет, Г. — несколько позднее, между 15 и 16 годами. Оба отличаются значительной половой возбудимостью. К. физически сильнее Г. В умственном отношении оба стоят приблизительно на одном уровне. Умствен­ных интересов ни у того ни у другого нет никаких. У К. яснее признаки умственной отсталости. Кое-что они из литературы читали, но, в общем, мало чем интересуются, кроме чувственных раз­влечений и удовольствий. К. более вспыльчив и впечатлителен, сравнительно сдержаннее, уравновешеннее и представляет собою юношу со спокойным, холодным и решительным лицом, с серыми глазами, небольшого роста и не особенно крепкого сложения. Блондин. Одет с претензией на некоторое франтовство. Отец его умер в 1917 году. С матерью он 2 года не живет, хотя формально не в ссоре. У родителей он жил до 14 лет. Учился в гимназии, про­шел 4 класса; революция прервала его учение, изменив материаль­ное положение семьи. В 1918 году поступил на военную службу и в армии исполнял разные обязанности. Раз пять бывал в боях, сначала испытывал сильный страх, но потом скоро привык. В 19/0 году работал по политическому розыску в Петровском порту и некоторых' других местах. Холост. В жизни никого не любил; убитой женщиной, как женщиной, не увлекался, провел у нее ночи 2. Материальной нужды не знал. Производит впечатле­ние решительного, черствого и жестокого человека, вместе с тем довольно пустого и легкомысленного. Деньги ему нужны были на кутежи, на женщин, на кокаин и чтобы принарядиться. Утвер­ждает, что подробностей убийства не помнит, так как «был заню­хан», а занюханный может сделать, что угодно, и за себя не отве­чает. Всю вину сваливает на К., утверждая, что он был инициато­ром этого преступления.

Петр К. — приблизительно того же возраста как Г. Он — москвич по рождению, незаконнорожденный сын одного московского оперного артиста. Жил все время с матерью, которая года два тому назад вышла замуж за его крестного отца. Учился в реальном училище, прошел 4 класса. Выйдя из школы, служил одно время статистом в театрах Корша и Незлобина. Театр он очень любит, с охотой и сам играл бы роли фатов и простаков. Кое-что читал и говорит, что читал с интересом Пушкина, Гоголя и некоторых других классиков, но производит впечатление малоразвитого, пустого и поверхностного юноши. Вспыльчив? jчень самолюбив, бывали случаи, когда под влиянием нанесенной ему обиды с ним происходило что-то в роде истерического припадка. Любит военную службу, особенно кавалерийскую, потому что она «подвижная». Склонен к путешествиям. С 1920 года попал на военную службу уехал добровольцем в Тургайскую область, откуда перебрался сначала в Оренбург, а потом — в Москву. Хотел было поступить на пехотные курсы, но не был принят из-за политической неграмотности. Попал на кавалерийские курсы, которых не кончил. Пьет сильно. Перед преступлением дома немного выпил. После преступления, придя домой, также выпил, заснул и спал как Убитый. Впоследствии он не раз видал убитую во сне. На вид, это — молодой человек высокого роста, крепкого сложения, с крупными чертами лица, с серыми на выкате глазами, из которых правый косит. Он франтовато одет в новый френч, в брюки-галифе и в военную фуражку.

Оба молодые человека ранее не судились.

II.

Из дополнительных признаков типа важно отмечать в характе­ристиках:

Степень умственной одаренности и развития преступника, в частности, степень его образования, степень усвоения им знаний, наличность или отсутствие у него умственных интересов, любовь или нелюбовь к чтению, преобладание у него интереса к книгам определенного содержания.

Наличность или отсутствие у преступника профессиональ­ной подготовки и интереса к какому-либо виду труда, перерывы в его трудовой жизни, занятие во время совершения преступления и в непосредственно предшествующий период, общий склад его характера, преобладание в характере известных наклонностей.

Отношение преступника к наркотикам, в частности, к кокаину и алкоголю, с указанием на отношение к этим ядам родителей и вообще предков преступника. Алкогольную наслед­ственность приходится встречать у громадного большинства пре­ступников. Я не могу здесь подробно останавливаться на очень важном участии наркотиков в происхождении многих преступле­ний, — особенно насильственных, — надеясь посвятить этому спе­циальную работу, отмечу только вкратце главные формы этого уча­стия: подавление критики и задерживающих импульсов у нарко­мана, приведение его в состояние возбуждения, в состояние особой податливости внушению и взрывчатых, аффективных волевых реше­ний, передачу потомству черт интеллектуальной, нервной и волевой слабости, особенной аффективное и предрасположенности к нерв­ным и психическим заболеваниям; физическую и психическую дегенерацию.

Если преступник страдает определенным нервным расстрой­ством, последнее необходимо отметить, а также нервное и психи­ческое расстройство предков преступника.

Признаки и степень дегенерации, т.е. вырождения преступ­ника, если таковое имеется. На выяснении понятия вырождения необходимо ненадолго остановиться.

В 50-х годах XIX столетия французский психиатр Мор ель первый развил учение о вырождении. Этому понятию он придавал очень широкое значение, разумея под ним болезненное отклонение т первоначального нормального типа, обусловленное в большинстве случаев неблагоприятными наследственными влияниями. При таком широком понимании всякое душевное заболевание подходило под это понятие и, действительно, включалось Морелем в область вырождения, причем он различал вырождение наследственное и приобретенное.

Понятие «вырождение» быстро завоевало себе право граждан в научной литературе и заняло видное место, между прочим, исследованиях, посвященных преступности и преступникам, — частности, в учениях антропологической школы Ломброзо. Исследование внешних признаков, которые указывались как признаки дегенерации, быстро возрастало и стало громадно. «Понятие «признак дегенерации» так расширилось, — писал проф. 3оммер еще в 1901 году, — оно включает в себя такие разнообразные состояния, что в настоящее время, наверное, не существует ни одного человека, который, на основании этого понятия, не был бы назван дегенератом». «Как вся литература, так и вся наука навод­нены этим понятием». При этом, «во всей психиатрии,— говорит д-р Шоломович, — нельзя найти отдела, в котором субъектив­ные впечатления играли бы большую роль, чем в отделе физиче­ских признаков вырождения»...

Не останавливаясь на перечне признаков вырождения, в число которых заносят чуть не все неправильности различных частей нашего тела, в частности, неправильности черепа, головы, лица, частей туловища, конечностей, половых органов и т. д., замечу только, то все эти внешние признаки вырождения, — и порознь, и груп­пами, — нередко встречаются и у преступников, и у людей, не совершавших никаких преступлений, и душевнобольных, и у здо­ровых. Доктор Шоломович, например, нашел, что лишь 7% исследованных им здоровых людей не было физических признаков дегенерации, а у 93% — они были в числе от одного до пяти. Нахождение таких признаков у преступника само по себе нечего еще не говорит о нем как о носителе известного крими­нального типа. Ни за одним из этих признаков и ни за одной комбинацией их нельзя признать значения специфических черт преступников. Попытка антропологической школы видеть в этих признаках характерные черты прирожденных преступников потер­пела решительную неудачу. Для криминалиста-психолога налич­ность у преступника подобных признаков имеет одно значе­ние: оно является для него сигналом, заставляющим быть особенно настороже и с особым вниманием и тщательностью отнестись к разным сторонам психической жизни данного субъекта, чтобы выяснить, не вырисовываются ли у него черты известного крими­нального типа на общем фоне психической дегенерации. Внешние дегенеративные признаки важны для него, лишь, поскольку у носи­теля их наблюдается и психическая дегенерация, но этого может и не быть; при наличности признаков физической дегенерации человек может быть нормален в психическом отношении. «Суще­ствует, — говорит проф. 3оммер, — целый ряд людей, органы которых обнаруживают высшую степень дегенерации, а мозговая жизнь нормальна, и наоборот: существуют морфологически совершенно нормальные люди, обнаруживающие эндогенные психозы».

Вырождение или дегенерация вообще есть состояние прогресси­рующего упадка, такого отклонения организации от нормального типа, при котором отправление той или иной функции, свойствен­ной нормальному индивидууму, понижается, становится все более затруднительным или даже совсем невозможным. Признаки этого состояния регресса очень многочисленны и разнообразны. Иногда оно поражает всего индивидуума в его целом и находит себе то или иное выражение во всех сферах его психической и физической организации; иногда же распространение его ограничивается каким-либо одним или несколькими органами, одной или немногими сторонами жизни индивидуума. В последнем случае индивидуум является носителем отдельных, рассеянных по разным сферам его организации признаков дегенерации, нередко выраженных довольно бледно и не влияющих сколько-нибудь значительно на его психическую деятельность. Субъекта, у которого физические признаки вырождения накопились в таком числе, что у него пони­жено, затруднено или прекратилось совсем отправление известных функций организма, без резко выраженных отклонений психиче­ской конституции от нормы, можно назвать физическим дегенера­том. При наличности у субъекта разрозненных признаков физиче­ской дегенерации или при отсутстви<

Наши рекомендации