О «специфической проблеме нашего времени»

Господин Осипов в книге «Будь верным в ма­лом» пишет, что одной из проблем, «специфиче­ских для нашего времени», которая становится для нашей Церкви «очень и очень насущной», яв­ляется «видение и понимание того, что мы неу­клонно и все более усиленно повторяем путь ду­ховной деградации той богооткровенной и истин­ной религии, которая, тем не менее, привела свой народ и пришла сама к отвержению Христа».

Нам кажется, что в этой фразе трагедия от­вержения Христа иудейским народом представле­на в ложном и искаженном виде. Мысль о том, что истинная религия могла привести свой народ и пришла сама к отвержению Христа, не только богословски не оправдана, но с нравственной точ­ки зрения возмутительна.

Ветхозаветная религия устами пророков воз­вещала народу о пришествии Христа на землю. Пророчества о Мессии, содержащиеся в ветхоза­ветных книгах, указывали время пришествия Мессии, Его страдания и тайну искупления. Но с богооткровенной ветхозаветной религией вступила в смертельную борьбу та религия, которая созревала в раввинских школах, которая вобрала в се­бя гордость книжников и мораль фарисеев, кото­рая бросила вызов ветхозаветному Откровению, собрав свои силы под знаменем национализма.

Это была другая религия, и Господь обличал ее как замену Божественного слова преданием че­ловеческим. Но сама ветхозаветная религия, как слово Истины, не могла стать ложью и привести людей к отрицанию Христа. Она не деградирова­ла, а просто была заслонена другими идеями и представлениями, другим образом Мессии. Здесь универсализм Ветхого Завета сменился провин­циализмом, а затем этот провинциализм был догматически абсолютизирован. Господь обличает позднейшие наслоения, но исполняет храмовое предание и призывает людей изучать писания Ветхого Завета, ибо, как он говорит, они свиде­тельствуют о Мне(Ин. 5, 39). Господь говорит, что истинная религия свидетельствует о Нем, а господин Осипов считает, что она ведет к отвер­жению Христа.

Деградировала не ветхозаветная религия, дан­ная в Откровении, а изменились люди, поддавшиеся искушению национализмом — этому виду кол­лективной гордыни.

Идеи национализма обычно утверждают себя через общественный террор, поэтому Христос, как истинный Мессия, должен был вызвать по отношению к себе со стороны националистов непри­миримую ненависть. Путать ветхозаветную религию с талмудизмом нам кажется для православного богослова недопустимым. Вообще нам хочется сказать, что люди некоторых профессий не имеют право на ошибку. В числе их я назвал бы хирурга и преподавателя основного богословия. Там, в одном случае — неверное движение руки, во втором — неверное движение мысли и языка может принести непоправимый ущерб и даже смерть человеку.

Господин Осипов пишет: «Через все Еванге­лие красной нитью проходят обращения Христа Спасителя к народу иудейскому: Горе вам, закон­ники, фарисеи, лицемеры...(Мф. 23, 13, 14, 23, 25, 27, 29; Лк. 11, 44-46). Мы не можем согла­ситься с такой утрировкой, как будто красной ни­тью, т.е. главной идеей Евангелия было обличе­ние слепых вождей народа. Красная нить — это главный узор, который употребляется вязальщи­ком или ткачом. Поэтому нам кажется, что Еван­гелие, написанное для всего человечества, для всех времен и народов, имеет своим лейтмотивом другое — саму идею искупления человечества. Красная нить Евангелия — это Кровь Христа, пролитая за наши грехи, а обличение книжников и фарисеев — скорее предупреждение народу ис­кать истину в чистых источниках Священного Писания.

Затем г-н Осипов говорит слова, более подхо­дящие к заявлениям радикальных обновленцев, чем православного богослова, возглавляющего кафедру в наиболее авторитетной и отличавшей­ся до сих пор православной традицией духовной школе. А именно: «...самое удивительное то, что обличения эти относились не к ворам, не к убий­цам, не к грабителям, относились они к офици­альной духовной элите: архиереям-первосвященникам, книжникам, то есть богословам, фарисе­ям, что теперь точнее всего можно было бы пере­вести как "монашествующие"».

Итак, православный богослов выступает с дерзким обвинением Церкви, к которой он при­надлежит, заявляя, что наиболее точный аналог законников, фарисеев, лицемеров, прямо скажем: врагов Христа, повинных в Его убийстве, пред­ставляют собой монашествующие. Самое печальное, что это публичное оскорбление или не было понято, или никого не возмутило. Неужели г-н Осипов забыл, что иерархи Православной Церк­ви являются монашествующими, и назвать их преемниками ветхозаветных фарисеев — это плюнуть в лицо самой Церкви?

Я не хочу останавливаться на этом вопросе слишком долго, но напомню г-ну Осипову, что даже соборное правило повелевает уважать архиерея, именно архиерея-монаха, так как Право­славная Церковь не знает иной иерархии. Как же ученики г-на Осипова будут питать чувство благоговения перед высшим на земле епископским служением, соединенным с монашеством, когда их учитель говорит, что наиболее точный перевод слова «фарисей» — это монах; как они будут молиться святым преподобным нашего времени, когда профессор богословия сравнил с врагами Христа современных монашествующих?

Однако и здесь г-н Осипов проявляет стран­ную неосведомленность. Во-первых, первосвящен­ники-архиереи не примыкали к секте фарисеев;

во-вторых, нигде не сказано, что Христос обличал их, напротив, апостол Павел на вопрос, как он мог резко ответить архиерею, сказал: Я не

знал, что он архиерей, так как написано: «Старейшему народа твоего не говори злого»(Деян. 5). Так что г-н Осипов очевидно воспользовался случаем, чтобы бросить камень в сторону иерархии.

Затем, среди тех, кого обличал Христос, несколько не было монашествующих, но брак считался гражданским и религиозным долгом, а многочисленность детей — доказательством богоугодности человека. Напротив, ветхозаветные монахи — ессеи и ферапевты — представляли собой замкну­тые общины и не являлись предметом обличения со стороны Христа и апостолов. Я хочу напом­нить г-ну Осипову, что современный раввин обя­зан иметь семью, иначе он не может управлять синагогой. Если бы монашествующие были фари­сеями и лицемерами, как утверждает г-н Осипов, то есть потенциальными врагами Христа, то вряд ли богоборческая сила обрушила бы самые страшные удары против монастырей. Но эта сила видела именно в монашествующих главную кре­пость Церкви.

«Бей гадов»,— говорил о старцах-монахах Владимир Ульянов. «Фарисей — это в наиболее точном переводе монах», — вторит Ульянову г-н Осипов. Разумеется, Осипов не призывает бить гадов-фарисеев, но предостерегает своих слуша­телей, чтобы они были от них подальше. Десятки тысяч монахов были убиты и замучены за Христа. Г-н Осипов взял на себя роль Терсида, который смеется над могилами павших в битве воинов. Это протестантско-обновленческое неприятие мо­нашества не раз повторяется в лекциях г-на Осипова, т.е., если употребить его лексикон, пpoxoдит «красной нитью» через его лекции.

Святые Отцы говорили, что монашество - это возможность наиболее полного исполнений евангельских заповедей и советов; что первой монахиней была сама Божия Матерь, а апостолы исполняли главные монашеские правила: нестя­жание, безбрачие, послушание и пребывание в непрестанной молитве. Тот, кто отрицает монашество, глубоко чужд духу Православия. Г-н Осипов видно забыл, что руководства по внутренней, духовной жизни человека были составлены пре­имущественно монахами и легли в основу нравст­венного богословия, а приписал монашествую­щим противоположное: лицемерие и тщеславие — свойства фарисеев.

Затем г-н Осипов хочет доказать, что иерар­хия не обладает благодатными дарами и что ново­заветная иерархия не должна претендовать на осо­бое положение в Церкви-хранительницы чистоты веры. Он отрицает благодатные дары, получаемые при хиротонии, подобно протестантским теологам, для которых священник и епископ — это только выбранные народом лица. Он пишет: «...мы — первосвященники, священники, богословы — со­знательно или бессознательно, но привыкаем к мысли и становимся убежденными, что мы святы и непогрешимы той благодатью, которой освяще­ны в Крещении, хиротонии и т.д.»

Итак, г-н Осипов начинает с анекдота, кото­рый должен «замутить воду». За всю свою про­должительную жизнь я не встречал ни одного архиерея, богослова или просто мирянина-христианина, который утверждал бы, что он свят и непогрешим по благодати крещения. Может быть, это шарж из журнала «Безбожник», но таких право­славных христиан в природе не существует, кро­ме, может быть, душевнобольных.

Простите, г-н Осипов, но только глупец мо­жет привыкнуть к мысли, зародившейся в его го­лове, что он свят и непогрешим, а православное учение не дает для этого никакого основания. По­чему бред экстатиков-хлыстов вы приписываете православным христианам? Бред визионеров и психопатов, отождествляющих себя то с Ангела­ми, то с Самим Христом,— это область психопа­тологии, а не религии. Видели ли вы за свою много летнюю работу в академии, чтобы какой-нибудь студент сказал вам: я свят и безгрешен, потому что получил крещение. Наверное, вы в таком случае подняли бы вопрос об оказании ему немед­ленной медицинской помощи, а теперь приписы­ваете этот бред современным христианам, в том числе первосвященникам.

Затем совершенно непонятно, почему г-н Оси­пов к иерархии присоединил богословов, которые могут быть не только лицами со священным са­ном, но и мирянами, занимающимися теоретичес­кой стороной религии. Если отнестись к этим сло­вам серьезно, то г-н Осипов публично исповедался, что у него как богослова возникло искуше­ние считать себя святым и безгрешным в силу крещения, и к этой мысли он стал привыкать. Но нельзя обобщать свой субъективный опыт и тем более абсолютизировать его.

Что касается епископской хиротонии, то она не делает человека лично святым и непогреши­мым, но она вовсе не является безразличным дей­ствием, так как через рукоположение архиерей получает благодать Духа Святаго, Который со­действует и помогает ему совершать самое ответ­ственное дело на земле — служение, которое ино­гда сравнивается с ангельским достоинством. Благодать возводит естественные силы человека в более высокую степень совершенства, если чело­век не противится благодати; она не дает непогрешимости в делах веры, но просвещает ум, обост­ряет духовную интуицию, через которую звучит ее голос.Она не делает человека механически святым, но помогает ему во внутренней христиан­ской аскезе. Она дает архиерею власть и право представлять Церковь и совершатьапостольскую миссию, но она не зачеркивает индивидуальность человека и оставляет свободной его волю. Эту сторону благодати, подаваемой в хиротонии, не только игнорировал, но в какой-то степени осме­ял г-н Осипов, приписав православному епископу убеждение в своей святости и непогрешимости.

Я помню, как митрополит Зиновий (Мажуга), человек аскетического склада характера, от­личавшийся глубоким смирением, рассказывал, что в некоторых случаях в его жизни он ощущал, как бы явственно слышал, в своей душе голос благодати и, повинуясь ему, говорил то, что не собирался сказать, или совершал поступок, не­объяснимый для себя, который впоследствии ста­новился ясным для него самого, притом у него не было каких-нибудь претензий на святость или не­погрешимость, но он прислушивался к тому таин­ственному голосу благодати, которому давал место в своей душе через послушание, молитву и ас­кезу — тому, к чему призван каждый архиерей.

Разумеется, если епископ будет сопротив­ляться благодати, то он просто-напросто не услы­шит ее или примет за благодать другой голос. Но разве не понимает г-н Осипов, что, ставя в при­мер Нестория и Ария, он хочет доказать свою мысль через клиническую картину религиозной патологии? А разве борьба с еретиками не легла главной своей тяжестью на плечи православного епископата, хотя в ней участвовали священники и миряне?

Что касается догмата о непогрешимости па­пы, то он исходил из ложного принципа западной церкви, унаследовавшей идею хилиазма, где для церкви-государства требовался «непогрешимый» вождь. Стремление к центризму и отход от прин­ципа соборности создало этот странный догмат, где человеку приписывались атрибуты Божества. Разве г-ну Осипову не известно, что догмат о пап­ской непогрешимости вызывал со стороны православной иерархии на протяжении всей истории Православия после отпадения римского патриар­хата от Вселенской Церкви однозначное, отрицательное отношение, включая тот период времени, когда это учение уже фактически существовало, но еще не было догматизировано? Можно поду­мать, что каждый православный епископ с завис­тью смотрит на римского папу и, сопоставляя се­бя с ним, думает: ведь я тоже свят и непогрешим в силу своей хиротонии.

Господин Осипов утверждает, что это так, хо­тя говорит, что подобный процесс может происхо­дить в душе епископа подсознательно. Но если он уверен, что видит область подсознательного у встречающихся ему архиереев, то приписывает себе или прозорливость, или способность к теле­патии.

Господин Осипов предлагает свой перифраз аввы Дорофея: «...одна причина всех заблужде­ний и всех страстей — гордость» — и утверждает, что у нас процесс развития мнений о себе в среде священства и иерархии идет вовсю. Тогда поз­вольте задать вопрос г-ну Осипову. Если положе­ние так печально, то каким же образом «гордая» иерархия, «фарисейское» монашество и миряне, потерявшие внутреннюю духовную жизнь, могли сохранить Православие в огне страшных и тяже­лых испытаний? Неужели г-н Осипов не понима­ет, что гордость не может рождать мучеников за Христа? Если бы картина борьбы Церкви с сила­ми ада соответствовала бы карикатуре, написан­ной г-ном Осиповым, то откуда у Церкви были бы силы бороться с земным и космическим злом; откуда у иерархов была бы твердость и решимость идти на историческую Голгофу ради Право­славия?

Далее г-н Осипов противопоставляет обряды Церкви, как нечто внешнее, нравственному ис­правлению человека; он пишет: «...целью становится исполнить то, что «положено», а не духов­ное и нравственное исправление человека по об­разу Христову». Позвольте, г-н Осипов, спросить вас, а что представляет собой обряд и церковный устав, к которым вы относитесь с такой иронией?

Церковный обряд — это сакральный и таин­ственный язык Церкви, это духовные каналы, че­рез которые человеческая душа включается в по­ле благодати. Церковь верит в богодуховность ли­тургических обрядов, которые включают в себя образы и символы вечного. Человек может при­близиться к Христу через благодать Духа Святаго, которая преимущественно дается в Таинствах Церкви. Без литургики и храмовой обрядности, без символического сакрала одни проповедь и учительство останутся только благочестивой бол­тологией.

Итак, г-н Осипов повторяет в своем варианте концепцию протестантов о том, что основой цер­ковных собраний должна быть проповедь, а обря­ды, как нечто внешнее и второстепенное, сведены к минимуму и лишены сакрального смысла.

Господин Осипов с возмущением пишет, что некий студент «откровенно выразил то, что дру­гие тщательно скрывают», а именно, что «главная задача пастыря — это исполнение Таинств, ис­полнение треб, совершение богослужений и т. д.» Студент не отрицает задачу духовного воспита­ния людей, но не считает ее основной для священ­ника. Эту мысль г-н Осипов комментирует следу­ющим образом: «Вот образец типичного, убийственного обрядоверия, превращение священнослужения в магизм». Во-первых, нас удивляет, что преподаватель богословия употребляет толсто­вский лексикон. Как известно, нигилист Толстой не раз заявлял, что Таинства и обряды Церкви — это колдовство.

По мнению г-на Осипова, если Таинствам придавать первостепенное значение, то они пре­вращаются в магизм, т. е. тоже в колдовство, в котором Лев Толстой так злобно и безнравствен­но обвинял Православную Церковь. Но позволь­те задать вопрос: неужели сама Литургия, ее не­обычайные по глубине молитвы, ектений, охваты­вающие нужды всех людей, догматические и нравственные истины, содержащиеся в ее песно­пениях, чтение апостольских посланий и Еванге­лия — этот концентрат христианства, — неужели не является высшим видом проповеди, которая пробуждает духовные силы человека, обогащает его ум и очищает его эмоциональную сферу? Вряд ли какая-нибудь проповедь, читаемая с амвона, сможет сравниться с великой ектенией.

Господин Осипов как будто не понимает или действительно не чувствует, что богослужение — это история мира и Церкви, в которую включает­ся человек, это Библия в действии, в котором ми­стически участвует каждый молящийся в храме, это прошлое и будущее от творения мира до Страшного суда и воскрешения мертвых, это со­единение воедино духовного неба и земли, это свет, проникающий в глубины преисподней, это сила благодати, оживотворяющая душу, это вос­кресение духа, прежде общего воскресения мерт­вых, это тот источник, о котором сказал Господь: Кто жаждет, тот пусть придет ко Мне и пьет(Ин. 7, 37). И литургику — самое большое сокровище Православия — г-н Осипов считает второстепенным для священника. Само слово «свя­щенник» означает «освящающий».

Конечно, проповедь необходима как поясне­ние Евангелия и тех истин, которые кристаллизо­ваны в богослужении; но здесь внушается мысль, что комментарий дело первостепенное, а текст — второстепенное. Я не буду говорить об общем уровне современной проповеди, кажется сам г-н Осипов не в восторге от нее. Унизить литургику, заменить устав ироническим словом «то, что по­ложено» — это значит подрезать корни самому Православию и переделывать Церковь по образу кирхи. Само Православие проповедуется не толь­ко словом, а благодатью Божией, которую чело­век должен стяжать молитвой и участием в церковных богослужениях и Таинствах.

Неужели приверженность к храмовому бого­служению, мистическое видение его красоты, с которым не сравнится заурядная проповедь,— это «убийственное обрядоверие» и «магизм»?

Кстати сказать, осмыслил ли г-н Осипов сло­во «магизм»? Молитва — обращенность к Богу, а магизм — обращенность к демоническом силам. Неужели священник, считающий Таинство Евха­ристии выше всякого человеческого дела и слова, превращается в колдуна и мага? Мне кажется, что швыряться такими словами, как магизм,— это или не понимать христианской мистики, или же слепо повторять обвинения против Церкви протестантских рационалистов. Неужели набож­ная старушка, которая ставит свечу и верит, что это жертва Богу, превращается в православную колдунью? Неужели человек, подающий записку в алтарь и надеющийся, что молитва священника имеет особую силу перед Богом, становится каким-то новым Фаустом, вызывающим космичес­ких духов посредством заклинаний?

Протестантство может вместиться в проповедь пастора, а Православие не может по своей глубине быть выражено никакими человеческими словами: в Православие надо включиться всей своей жиз­нью, но главной силой все равно остается храмовое богослужение и духовный огонь Евхаристии.

Господин Осипов приводит в своей статье слу­чай исцеления Христом слепого в субботу и гово­рит, что Христос это делал для того, чтобы мы подумали, что дороже для нас: Бог или закон? И тут же от имени начальника синагоги говорит: «За­кон». Простите, что я, православный священник, должен вступиться за начальника синагоги. Ни один ветхозаветный книжник и фарисей никогда не сказали, что закон для них выше Бога.

Они считали, что в законе всецело и оконча­тельно проявилась воля Божия и дорожили зако­ном, который уже начали читать глазами талмуда именно потому, что считали, что в нем Бог. Суб­бота и воскресение — это образ вечности, царст­во благодати. В содержании вечности Господь от­крыл как любовь после боговоплощения и искуп­ления, сама вечность для людей стала иной. По­этому, исцеляя больных в субботу, Господь пока­зал, что в наступающем Новом Завете высшей формой закона становится любовь.

Пусть г-н Осипов укажет нам хотя бы на од­ного ветхозаветного фарисея, раввина или книж­ника, который сказал бы: «Для меня закон выше Бога». Как г-н Осипов выдумал православных магов, так он выдумал каких-то архифарисеев, которые говорят, что закон выше Бога, а Бог ни­же закона. Достаточно для фарисеев их собствен­ной вины и без клеветы г-на Осипова.

Затем г-н Осипов делает чрезвычайно оригинальное заявление, а именно, что мы из христиан превращаемся в язычников. При этом он дает но­ваторское определение язычества как неправиль­ного отношения человека к Богу. До сих пор мы думали, что язычество представляет собой обоже­ствление космоса и олицетворение его сил, дейст­вий, проявлений и свойств.

В философском плане это единосущие символа и символизируемого; в ритуальном плане — поклонение идолам, под которыми подразумеваются кос­мические духи — божества; в мистическом плане — это демонопоклонение. Почему-то г-н Осипов счи­тает, что язычество — это примат формы над со-Iдержанием, а вера в силу обряда — это убийство духа и магизм. Однако человек, исполняющий церковные обряды и принимающий Таинства, обя­зан верить в их спасительную силу. Напротив, со­чинение и безразличие делают обряды чуждыми че­ловеческому духу, непонятным для него языком.

Господин Осипов противопоставляет обряды внутренней жизни духовному служению Христу. В этом он не нов, таковой была позиция отцов реформации. Но г-н Осипов настолько оригинален в своем определении язычества, что я принужден приве­сти цитату из его статьи, так как трудно поверить, что это слова доктора богословия, а не парадокс авангардиста. «Мы нередко говорим о язычестве. Но что такое язычество? Язычество и есть извра­щение понимания должного отношения человека к Богу, когда вместо «блаженны чистые сердцем» «ублажается» исполнение текста, действий, чина».

До сих пор нам было известно, что язычество — это многобожие (политеизм) в отличие от единобо­жия (монотеизма). Г-н Осипов имеет другую точ­ку зрения — он убежден, что язычество — это религиозный формализм, и отличительные свойства язычества — это приверженность к внешнему ис­полнению обряда.

Таким образом, г-н Осипов считает язычество чем-то вроде старообрядчества и начетничества. Неужели г-н Осипов не знает этимологию и семан­тику этого слова? «Язык» значит «народ»; в уз­ком смысле — не иудейский народ. Язычниками назывались народы, которые в противополож­ность ветхозаветной Церкви, а затем новозавет­ной, отпали от древнего монотеизма в многобо­жие. Характерным признаком язычества было по­клонение демоническим силам, которых они при­нимали за духов и божеств космоса. Характерной обрядовой атрибутикой язычества было поклоне­ние идолам и фетишам. В таком семантическом значении слово «язычество» дошло до нас и явля­ется аналогом многобожия. Впрочем, в простона­родных диалектах или, если угодно, жаргонах слово «язычник» употребляется по отношению к человеку, который отличается болтливостью и у которого слово постоянно опережает мысль.

Но я думаю, что господин Осипов употреб­ляет слово «язычество» не в первом и не во вто­ром, а в своем собственном авангардистском зна­чении, когда пишет, что «язычество — есть из­вращение понимания должного отношения чело­века к Богу». Господин Осипов утверждает, что язычника интересует не душа, а исполнение об­ряда. Мы не можем согласиться с такой наивнойпрофанацией этого чрезвычайно важного вопро­са. Император Троян во время допроса святого Игнатия Богоносца сказал ему: «И мы носим бо­гов в нашем сердце».

Неужели г-н Осипов не поинтересовался про­читать, хотя бы по своей профессиональной обязанности, религиозные гимны античных поэтов или «Ригведу», прежде чем говорить о механической обрядности язычества. Для христиан ужас язычества заключался не в обрядоверии, а в демонообщении. Именно поэтому они предпочитали смерть участию в языческих ритуалах. А как смотрит г-н Осипов на античные мистерии и экстатическое язычество, которое принято называть дионисийством,— тоже как на обрядоверие?

Господин Осипов пишет, что скатывание в магизм «совершается и на наших глазах в хрис­тианстве, магизм охватывает нас». Обвинив пра­вославных христиан в язычестве по примеру про­тестантов, г-н Осипов вслед за Львом Толстым употребляет по отношению к обрядам слово «ма­гизм». Лев Толстой с каким-то особым смаком за­являл, что священники в церкви колдуют. Теперь г-н Осипов в унисон ему заявляет: «Магизм охва­тывает нас». Неужели г-н Осипов не понимает, что магизм направлен к демоническим силам? Он агрессивен по своей форме и содержит в себе повеление демонам исполнить волю мага, за кото­рую тот расплачивается собственной душой.

Господин Осипов пишет: «Верующие привы­кают к чисто внешним актам: поставить свечку, отслужить молебен, подать записку и т. д.». Оказывается, «дурная привычка» ставить свечки, слу­жить молебен и т. д. Обряд и ритуал — это внеш­ний акт, но внешний акт необходим, так как мы не чистые духи, а духовно-материальные сущест­ва, которые пребывают в пространстве и времени. В Ветхом Завете не только догматы, но и ритуа­лы даны были в Откровении. В Синайской феофании Моисею было открыто богослужение вет­хозаветного храма, но обряд имеет еще другую, внутреннюю сторону, — это символический язык и средства духовной коммуникации. Никто не мо­жет знать, насколько человеческая душа посредст­вом молитвенного порыва проникла в мистичес­кую глубину обряда, в эту тайнопись Церкви.

Кто дал право г-ну Осипову судить о состоя­нии христиан, исполняющих церковный Устав и участвующих в общественных и частных богослу­жениях? Неужели г-н Осипов объял своим всеви­дящим взглядом души верующих, которые ставят свечи перед иконами и молятся коленопреклоненно на молебнах, и обобщил их состояние в глубоко несправедливом и оскорбительном слове «магизм»?

Какая магия в том, что человек подает запи­ску в алтарь? В соборных правилах написано о том, что Царь имеет право войти в алтарь, чтобы принести молитву за свой народ, а теперь вера че­ловека в то, что в алтаре, где пребывает невиди­мо Святая Троица, молитва имеет особую силу и дерзновение к Богу, объявляется магизмом. Отцы реформации молотом разрушали алтари и престо­лы с криками, что это языческие наслоения в христианстве. Господин Осипов считает, что при­вычка подавать записку в алтарь — это дурная привычка, которая переводит духовную жизнь во внешнее. Почему же тогда величайшие святые Православной Церкви так любили богослужение с его обрядамии ритуалами? Значит, обряд способствует очищению души, является каноном дляосвящающей благодати.

Господин Осипов пишет: «Магизм охватыва­ет нас». Что подразумевает г-н Осипов под сло­вом «нас»? Всю Церковь? В той же статье он пи­шет: «Мы неуклонно и все более усиленно повто­ряем путь духовной деградации».

Господин Осипов считает, что такой процесс оканчивается отвержением Христа. Кто дал право г-ну Осипову произносить свой приговор над Церковью? Он может говорить о личном состоянии своей души, но диагностировать через окно Своего кабинета всю Церковь — это значит нахо­диться в состояний той гордости, от которой пре­достерегает сам г-н Осипов, перефразируя слова аввы Дорофея: «Одна причина всех заблуждений всех страстей — гордость». Разве не гордость бросать обвинения Церкви — своей матери — в скрытом язычестве, которое в Ветхом Завете сравнивалось с духовным блудом? Господин Осипов пишет, что мы, погружаясь в страсти, «повторяем путь истинной богооткровенной ре­лигии, православной религии ветхозаветной».

Нет, г-н Осипов, богооткровенная религия осталась богооткровенной, она не изменилась в своей сущности, как Слово Божие во все ветхоза­ветные времена, но ее стали подменять другой ре­лигией и ветхозаветные модернисты, и реформа­торы. Не ветхозаветная религия пришла к отвер­жению Христа, а люди отошли от ветхозаветной религии. Талмудизм — это не консервация Ветхо­го Завета, а его реформация, как в догматичес­ком, так и в нравственном аспектах.

Цитируем г-на Осипова: «Христос говорит: Не ищите, что есть, что пить, во что одеть­ся, ищите прежде всего царствия небесного и | правды его, и это все приложится вам (Мф. 6, 31, 33). Но современные христиане считают это ошибкой, заблуждением. Главной заповедью становится: «Ищите прежде всего, что есть, что вам пить и во что одеться». Господин Осипов отзы­вается о современных христианах с иронией, до­стойнойжурнала «Безбожник» и его редактора Гультмана. Он клевещет, как будто христиане считают слова Спасителя ошибкой, заблуждением. Если Христос ошибался и заблуждался, зна­чит Он — не Сын Божий и не Вечная Истина.

Во что и в кого же верят тогда современные христиане, по мнению г-на Осипова? В продолжение своей жизни я слышал много клеветы и насме­шек над христианством, но это говорили атеис­ты; однако ни разу мне не приходилось слышать ни от одного христианина, посещающего храмо­вое богослужение и участвующего в Таинствах и обрядах Церкви, о том, что «Христос заблуждает­ся». Басни о таких христианах, хулящих Христа, являются фантазией самого г-на Осипова. Другое дело, что люди по слабости воли отступают от за­поведей Христа, что духовный путь их не прямо­линеен, что полное совершенство на земле не до­ступно для человека, но я не видел грешника-христианина, который успокаивал себя тем, что «Христос заблуждался и ошибался».

Это все словесная эквилибристика г-на Осипо­ва. Доктор богословия считает, что для современ­ных христиан главной заповедью становится: «Ищите, прежде всего, что вам есть, что вам пить и во что одеться». В историческом аспекте XX век — это наша современность. Это был век самых страшных гонений на Православие за всю исто­рию Церкви. Если христиане были бы духов­ными уродцами, для которых главная заповедь — есть и пить, т. е. двуногими поросятами, стремя­щимися занять удобное место у корыта, или людь­ми, индифферентными к вере, которые считают, что Евангелие — ошибка и заблуждение, то каким образом Церковь могла бы дать миллионы муче­ников именно в наше время, которые предпочли тюрьмы, ссылки и смерть отречению от Христа?

Двадцатый век представляет собой кровавый мартиролог, летопись мученичества; пытки, которым подвергали христиан, особенно священнослужителей и монахов в лагерях и застенках, превосходят жестокость Нерона и Диоклетиана.

Богоборческие силы, захватив политическую власть, поставили одну из главных своих целей — уничтожение Церкви. Это совершалось путем гонений, физического уничтожения верующих, психического террора и массовой дезинформации. Школа, искусство, литература были мобилизованы для борьбы с христианством. Уже малые дети через систему общественного образования получали инъекцию атеизма. Казалось, нет материальной силы, которая могла противостоять этому террору и насилию.

Но Церковь выжила именно потому, что христиане искали прежде всего царства Божия и с помощью благодати выдержали казалось бы невыносимые для человека мучения и победили ценой своей жизни. Этого не захотел увидеть г-н Осипов ( В другой лекции г-н Осипов признает, что 20-ый век дал мучеников больше, чем времена языческих гонений, противореча самому себе или предусмотрительно оставляя путь к отступлению). Он обозвал монашествующих преемниками фарисеев, которых обличал Христос, а епископов сравнил с последними ветхозаветными первосвященниками.

Если бы это было так, если бы у современных христиан не горела бы в сердцах вера и любовь к Христу, если бы современная Церковь была охвачена тем, что г-н Осипов изволил назвать магизом, то самой Церкви уже бы не существовало, ведь гонения продолжались в различных формах до 90-х годов XX столетия. И только небольшой промежуток в несколько лет отделяет нас от этого времени. Поэтому, по нашему мнению, г-н Осипов

нанес неслыханное оскорбление Церкви мучени­ков, сказав, что для современных христиан глав­ное — есть и пить, т. е. «религия живота».

А теперь разве не видит г-н Осипов возрож­дение христианства, строительство храмов и мо­настырей, тягу молодежи к духовной жизни? Нет, упорно повторяет, что монахи — фарисеи, епископы и священники — гордецы с притязанием на личную непогрешимость, а миряне — это толпа, застывшая на исполнении внешней обряд­ности. В журнале «Безбожник» часто печатались карикатуры: буржуй, священник и жандарм. У буржуя и священника заплывшие жиром лица и огромные животы. Теперь г-н Осипов в унисон этой карикатуре утверждает, что главным для со­временных христиан становится забота о том, что есть и что пить. Такой представляли атеистичес­кие идеологи Церковь и считали, что могут в те­чение нескольких лет уничтожить ее, но ошиб­лись в своих расчетах именно потому, что для христиан высшей ценностью, ради которой они отдавали свою жизнь, была вера во Христа.

Господин Осипов продолжает свой шарж и пишет, как будто православные христиане счита­ют, что они механически должны быть спасены. Любой христианин знает, что Церковь — это не­обходимое условие для спасения, но также необ­ходимо исполнять заповеди Божий в своей жизни. Он хочет показать современных христиан преем­никами древних фарисеев, которые считали, что царство небесное принадлежит им, как потомкам Авраама. Он приписывает современным христиа­нам жуткую мысль, что можно жить как попало, в страстях и грехах, без покаяния и молитвы и при этом спастись: «Нам-то безусловно приложит­ся царствие Божие, и сомневаться в этом нечего».

3а свою жизнь я не встречал ни одного христианина, который утверждал бы, что все право­вые обязательно спасутся. Такой православный просто-напросто выдуман г-ном Осиповым, как персонаж трагикомедии. Безусловно, православные христиане не могут равнять себя с католиками, лютеранами и сектантами.

Православная вера — это основа спасения, но основа, на которой должен быть построен дом нашей вечной жизни. Каждый православный христианин, посещающий храм, уже получает основные катехизические знания, а тем более в наше время, когда открыта и доступна духовная литературa. Православных в невежестве вряд ли можно упрекнуть. Мы рады, что мы — православные. Само Евангелие — это радостная весть, оно живет в Церкви, и поэтому мы рады, что принадлежим Православной Церкви, как рады были люди, оказавшиеся в ковчеге, но разве они превозноси­лись над теми, кто погибал во время потопа, не имея на чем спастись? Без ковчега спастись невозможно, но из трех сыновей Ноя там находился Хам. Радость о том, что мы православные, вовсе не уничтожает ответственность за Православие.

Господин Осипов представил современных православных какими-то провинциальными оригенистами. Он пишет: «Мы горды своим православием». Это старая песня экуменизма о конфессиональной гордости. Но это слово лживое и при­бежит скорее к лексикону сторонников психологического террора. Гордый человек приписывает все себе, своим личным достоинствам и способностям. Он верит в самого себя, он исходит из себя, он считает самого себя последней инстанцией истины. Гордость обрекает человека на одиночество. Он превозносится над своими друзьями и братьями — и поэтому теряет их. Гордость по­рождает отчуждение от самых близких людей и эмоциональную холодность друг к другу.

Древних христиан ужасал демонизм идолопо­клонства, и они, сожалея о погибели язычников, молились об их обращении ко Христу, а не превозносились перед ними. Иоанн Богослов — апо­стол любви, таинник Божией благодати — видел духовную смерть в ересях и запрещал своим ученикам общаться с еретиками-докетами и даже приветствовать их. Для него было очевидной ис­тиной, что для спасения необходима чистота ве­ры, но можно ли из этого делать заключение о ка­кой-либо гордыне любимого ученика Христа и нравственной ограниченности его учеников?

Веру в Православие как единственный путь спасения г-н Осипов клеймит как духовную горды­ню, то есть как самый тяжелый грех, из-за которо­го пал Люцифер. Он называет это «нашей печаль­ной реальностью». Он с