Технологическая неблагоприятная реакция

Когда результаты безответственного использования тех­нологии становятся мрачной очевидностью, нарастает не­благоприятная политическая реакция. Случай, когда в результате бурения в открытом море было загрязнено 800 квадратных миль в Тихом океане, вызывает сокрушитель-

ную волну возмущения во всех Соединенных Штатах. Го­вард Хьюг, мультимиллионер-промышленник из Невады, готовит судебный иск, чтобы помешать Комиссии по атом­ной энергетике продолжать подземные ядерные испытания. В Сиэтле общественность протестует против намерения ком­пании «Боинг» строить транспортные сверхзвуковые реак­тивные самолеты3. В Вашингтоне общественное мнение вынуждает пересмотреть политику в области ракет. В MIT (Массачусетский технологический институт), Висконсине, Корнэле и других университетах ученые оставляют прибо­ры и логарифмические линейки во время «моратория на исследования», призванного обсудить социальный смысл их работы4. Студенты организуют «экологическое обучение», президент читает стране лекцию об экологической опасно­сти. Дополнительная озабоченность нашим технологичес­ким курсом внезапно возникает в Великобритании, Франции и других государствах5.

Здесь мы видим первые проблески международного бун­та, который будет сотрясать парламенты и конгрессы в бли­жайшие десятилетия. Этот протест против разрушений, которые производит безответственно используемая техно­логия, может кристаллизоваться в патологическую, подоб­ную фашизму, форму: страх перед будущим может привести к созданию концентрационных лагерей для ученых, как когда-то для евреев. Когда напряжение перемен сильнее давит на индивидуума и распространенность шока будуще­го увеличивается, этот кошмар обретает плоть. Примеча­тельно, что лозунг, нацарапанный на стене бунтующими студентами в Париже, гласил: «Смерть технократам!»6

Однако нельзя допустить, чтобы зарождающееся всемир­ное движение за контроль над технологией попало в руки безответственных технофобов, нигилистов и романтиков руссоистов. Ведь мощь технологической гонки слишком велика, чтобы ее можно было остановить выступлениями луддитов. Хуже того, безрассудные попытки остановить тех­нологию приведут к точно таким же результатам, что и без­рассудные попытки продвинуть ее.

Зажатые между этими двумя опасностями, мы отчаянно нуждаемся в движении за ответственную технологию. Нам нужна широкая политическая группировка, рационально связанная с дальнейшими научными исследованиями и тех­нологическими новациями, но только на селективной ос­нове. Не нужно тратить энергию на публичные обвинения Машины или негативистскую критику космической про­граммы, необходимо сформулировать набор положительных технологических целей на будущее.

Такой набор целей, если он понятен и хорошо прорабо­тан, мог бы внести порядок в область, где сегодня царит полный кавардак. По мнению Аурелио Печчеи*, итальян­ского экономиста и промышленника, к 1980 г. объединен­ные расходы на исследования и развитие в Соединенных Штатах и Европе достигнут 73 млрд. долл. в год. Этот уро­вень расходов достигает трех четвертей триллиона долларов в десятилетие7. Когда речь идет о таких громадных суммах, можно подумать, что правительства тщательно планируют технологическое развитие своих стран, связывая его с ши­рокими социальными целями и настаивая на строгой под­отчетности. Нет ничего более ошибочного.

«Никто — даже самый блестящий из ныне живущих уче­ных — в действительности не знает, куда ведет нас наука, — говорит Ральф Лэпп, ученый, ставший писателем. — Мы находимся в поезде, который набирает скорость, мчимся по пути, где стоит неизвестное количество стрелок, веду­щих к неизвестным пунктам назначения. В кабине парово­за нет ни одного ученого, а у стрелок могут оказаться демоны. Большая часть общества находится в тормозном вагоне и смотрит назад»8.

Вряд ли обнадеживает то, что, когда Организация по экономическому сотрудничеству и развитию выпустила свой обширный доклад по науке в Соединенных Штатах, один из его авторов, бывший премьер-министр Бельгии, признал­ся: «Мы пришли к выводу, что ищем что-то... чего нет: на­учную политику». Комитет мог бы искать еще упорнее и с

* Аурелио Печчеи — один из создателей и президент Римского клуба с 1967 до 1984 г. Скончался 14 марта 1984 г. — Примеч. ред.

таким же малым успехом что-нибудь, напоминающее со­знательную технологическую политику9.

Радикалы часто обвиняют «правящий класс», или «ис­теблишмент», или просто «их» в осуществлении контроля над обществом способами, неблагоприятными для благо­получия масс. Такие обвинения в некоторых случаях пра­вомерны. Однако сегодня перед нами даже более опасная реальность: многие социальные несчастья в меньшей сте­пени являются следствием угнетающего контроля, чем уг­нетающего отсутствия контроля. Пугающая правда такова: за состояние технологии никто не отвечает.

ОТБОР КУЛЬТУРНЫХ СТИЛЕЙ

До тех пор пока индустриализирующееся государство бедно, оно склонно приветствовать любую техническую инновацию, которая обещает увеличить экономическую мощность или материальное благосостояние. В действитель­ности это не выраженная словами технологическая поли­тика, и она может дать направление чрезвычайно быстрому экономическому росту. Однако это отвратительно грубая политика, и в результате все виды новых машин и процес­сов изрыгаются в общество без учета их вторичных и долго­срочных воздействий.

Как только общество начинает свой взлет в сверхиндуст­риализм, эта политика «все годится» становится в целом рис­кованно неадекватной. Помимо возросшей мощности и спектра технологии, также множатся возможности выбора. Передовая технология помогает создавать избыточный выбор во всем, что касается доступных товаров, культурной продук­ции, услуг, субкультур и стилей жизни. В то же время избы­точный выбор ужехарактеризует и саму технологию.

Все более разнообразные инновации выстраиваются пе­ред обществом, и проблемы выбора становятся все более и более острыми. Старая простая политика, в рамках которой

выбор делался в соответствии с краткосрочной экономи­ческой выгодой, становится опасной, приводящей в заме­шательство, дестабилизирующей.

Сегодня, для того чтобы делать выбор между технология­ми, нам нужны гораздо более изощренные критерии. Такие политические критерии нужны нам не только для того, чтобы предотвратить бедствия, которых можно избежать, но и для того, чтобы помочь нам открыть завтрашние возможности. Впервые столкнувшись с технологическим избыточным вы­бором, общество теперь должно подбирать свои машины, про­цессы, техники и системы по группам и подгруппам, а не по одному каждый раз. Оно должно выбрать способ, каким ин­дивидуум выбирает свой стиль жизни. Оно должно прини­мать сверхрешения по поводу своего будущего.

Более того, совсем как индивидуум может применять сознательный выбор между альтернативными стилями жиз­ни, общество может делать сознательный выбор между аль­тернативными культурными системами. Это новый факт в истории. В прошлом культура возникала естественно. Се­годня впервые мы можем сделать этот процесс сознатель­ным. Применяя наряду с другими мерами продуманную технологическую политику, мы можем очертить контур куль­туры завтрашнего дня.

В своей книге «2000 год» Герман Кан и Энтони Винер перечисляют сто технических инноваций, «весьма вероят­ных в последней трети двадцатого века»10. К их числу отно­сятся многочисленные применения лазера к новым материалам, новые источники энергии, новые воздушные и подводные транспортные средства, трехмерная фотогра­фия и «человеческое бездействие» для медицинских целей. Подобные списки следует создать повсюду. В транспорте, в коммуникациях, в каждой мыслимой и почти в немысли­мых областях — море инноваций. Вследствие этого слож­ность выбора становится ошеломляющей.

Это хорошо иллюстрируют новые изобретения и откры­тия, которые имеют прямое отношение к проблеме адапта­ционной способности человека. Подходящий случай — так

называемый OLIVER*, который стремятся разработать не­которые специалисты-компьютерщики, чтобы помочь нам справиться с избыточным грузом решений. В самой про­стой форме OLIVER был бы просто персональным ком­пьютером, запрограммированным предоставлять индивидуу­му информацию и принимать за него второстепенные решения. На этом уровне он мог бы хранить информацию о том, предпочитают его друзья Манхэттен или мартини, дан­ные о транспортных магистралях, стоимости ценных бумаг и т. д. Можно установить устройство, чтобы оно напоминало о дне рождения жены или автоматически заказывало цве­ты. Оно могло бы возобновлять его подписку на журналы, вовремя вносить арендную плату, заказывать бритвенные лезвия и тому подобное.

Кроме того, поскольку компьютеризованные информа­ционные системы разветвляются, данные можно поместить во всемирный динамический пул информации, хранимой в библиотеках, корпоративных файлах, больницах, магазинах, торгующих в розницу, правительственных службах и уни­верситетах. Таким образом, OLIVER стал бы для него уни­версальным справочником.

Однако некоторые ученые-компьютерщики видят мно­гое за этими пределами. Теоретически возможно сконстру­ировать OLIVER, который бы анализировал содержание слов своего владельца, исследовал его выбор, делал выводы о его системе ценностей, обновлял собственную программу, что­бы она отражала изменения его ценностей, и в конечном счете справлялся бы вместо него со все большим и боль­шим количеством решений.

Так, OLIVER знал бы, как бы его владелец, по всей ве­роятности, реагировал на различные предложения, сделан­ные на собрании комитета. (В собраниях могли бы участвовать группы OLIVER'oв, представляющих своих ува­жаемых владельцев без присутствия самих владельцев. Действительно экспериментаторы уже проводили конферен­ции такого типа «с посредничеством компьютеров».)11

* On-Line Interactive Vicarious Expediter and Responder (Диа­логовый замещающий диспетчер и ответчик, работающий в ре­жиме реального времени). Акроним был выбран в честь Оливера Селфриджа, автора концепции.

OLIVER, например, знал бы, голосовал ли бы его вла­делец за кандидата X, сделал ли бы он вклад в благотво­рительное учреждение Y, принял ли бы приглашение на обед от Z. По словам энтузиаста OLIVER, психолога, про­шедшего компьютерную подготовку, «если вы невежли­вый грубиян, OLIVER будет об этом знать и действовать соответственно. Если вы брачный аферист, OLIVER бу­дет об этом знать и помогать. Ведь OLIVER будет просто-напросто вашим механическим альтер-эго». Можно пофантазировать и представить себе OLIVER'ы размером с булавку, воткнутые в мозг младенцев и используемые в сочетании с клонированием для создания живых — а не просто механических — альтер-эго.

Еще одно технологическое продвижение, которое мог­ло бы расширить адаптивные границы индивидуума, имеет отношение к коэффициенту интеллектуальности (IQ) че­ловека. Эксперименты, о которых много рассказывали, были проведены в Соединенных Штатах, Швеции и где-то еще, и они упорно наводят на мысль, что в обозримом будущем мы, вероятно, будем способны увеличить ин­теллект и способность управлять информацией. Иссле­дования в области биохимии и питания показывают, что протеин, РНК каким-то неясным образом коррелируют с памятью и обучением. Широкомасштабные усилия уве­личить интеллектуальные возможности будут вознаграж­дены фантастическим улучшением адаптивности человека.

Может быть, именно сейчас подходящий исторический момент для скачка к новому сверхчеловеческому организ­му. Но каковы последствия и альтернативы? Хотим ли мы, чтобы мир был населен OLIVER'aми? Когда? При каких условиях и обстоятельствах? Кто должен иметь к ним дос­туп? Кто не должен? Следует ли использовать биохимичес­кое лечение, чтобы поднять умственно неполноценных до уровня нормальных, следует использовать его, чтобы под­нять средних, или нам следует сосредоточиться на попыт­ках разводить сверхгениев?

В совсем иных областях множество сложных альтер­натив. Следует ли нам рискнуть нашими ресурсами в

попытке получить недорогую атомную энергию? Или сле­дует предпринять сравнимое усилие, чтобы определить биохимическую основу агрессии? Следует нам тратить мил­лиарды долларов на сверхзвуковые реактивные самолеты или эти средства следует вложить в разработку искусственного серд­ца?12 Следует ли нам возиться с человеческим геном? Или нам следует, как вполне серьезно предлагают некоторые, затопить внутреннюю часть Бразилии, чтобы создать внутренний оке­ан размером с Восточную и Западную Германию?13 Скоро мы, несомненно, сможем класть в продукты, которые едим на завтрак, супер-LSD, или антиагрессивную добавку, или клеточное вещество, как у Хаксли. Мы скоро сможем се­лить колонистов на других планетах и вживлять зонды удо­вольствия в головы новорожденных младенцев. Но следует ли это делать? Кто должен решать? По каким человеческим критериям должны приниматься такие решения?

Ясно, что общество, которое выберет OLIVER, атомную энергию, сверхзвуковые транспортные средства, макроин­женерию на континентальном уровне вместе с LSD и зон­дами удовольствия, разовьет культуру, решительным образом отличающуюся от той, которую разовьет общество, решив­шее повысить интеллектуальность, распространить антиаг­рессивные средства и создать дешевое искусственное сердце.

Между обществом, которое избирательно подавляет тех­нологическое продвижение, и обществом, которое слепо хватается за первую же подвернувшуюся возможность, бы­стро возникнут резкие различия. Еще более резкие разли­чия разовьются между обществом, в котором темп технологического развития умеряют и направляют, чтобы предотвратить шок будущего, и обществом, в котором мас­сы простых людей лишают возможности принимать рацио­нальные решения. В первом политическая демократия и широкомасштабное участие осуществимы; во втором мощ­ное давление ведет к политическому правлению крошеч­ной технологической и управленческой элиты. Короче говоря, наш выбор технологий решающим образом форми­рует культурные стили будущего.

Вот почему на технологические вопросы больше нельзя отвечать только технологическими терминами. Это поли­тические вопросы. Они оказывают на нас более глубокое действие, чем поверхностные политические проблемы, за­нимающие нас сегодня. Вот почему мы не можем и дальше принимать технологические решения старым способом. Мы не можем позволить, чтобы их принимали случайно, неза­висимо друг от друга. Мы не можем позволить, чтобы они диктовались только краткосрочными экономическими со­ображениями. Мы не можем позволить, чтобы их принима­ли в политическом вакууме. И мы не можем необоснованно делегировать ответственность за такие решения бизнесме­нам, ученым, инженерам или администраторам, которые не осознают глубоких последствий собственных действий.

ТРАНЗИСТОРЫ И СЕКС

Чтобы взять под контроль технологию и через этот кон­троль добиться определенного влияния на ускоряющий рывок в целом, мы, следовательно, должны начать подвер­гать новую технологию серии проверок, прежде чем спус­кать ее с привязи в своей среде. Мы должны задавать целую серию непривычных вопросов о любой инновации, прежде чем дать ей недокументированную закладную.

Во-первых, горький опыт уже научил нас, что мы долж­ны гораздо внимательнее рассматривать потенциальные побочные эффекты любой новой технологии. Предлагаем ли мы новую форму энергии, новый материал или новый промышленный химикат, мы должны попытаться опреде­лить, как они изменят тонкое экологическое равновесие, от которого зависит наше выживание. Кроме того, мы долж­ны предвидеть их косвенное воздействие на больших вре­менных и пространственных отрезках. Промышленные отходы, сброшенные в реку, могут подняться на поверх­ность в океане в сотнях и даже тысячах миль от нее. ДДТ

может не проявлять своих эффектов годами после его при­менения. Об этом написано так много, что, по-видимому, едва ли необходимо еще рассуждать об этом.

Во-вторых, и это гораздо сложнее, мы должны ставить вопрос о долгосрочном воздействии технологической ин­новации на социальную, культурную и психологическую среду. Широко распространено мнение, что автомобиль изменил облик наших городов, сместил образцы домовла­дения и розничной торговли, оказал влияние на сексуаль­ные привычки и ослабил семейные связи. Считается, что на Ближнем Востоке быстрое распространение транзистор­ных приемников содействует возрождению арабского на­ционализма. Противозачаточные таблетки, компьютер, космические достижения, а также изобретение и распрост­ранение таких «мягких» технологий, как системный ана­лиз, привели к значительным социальным изменениям.

Мы больше не можем позволить себе допускать, чтобы такие вторичные социальные и культурные эффекты про­сто «случались». Мы должны попытаться предвидеть их за­ранее, по возможности оценивая их природу, силу и воздействие. Если есть вероятность серьезного ущерба, мы должны быть готовы заблокировать новую технологию. Это очень просто. Нельзя позволять технологии буйствовать в обществе.

Совершенно верно то, что мы никогда не можем знать все побочные эффекты какого бы то ни было действия, тех­нологического или иного. Но неверно, что мы беспомощ­ны. Иногда, например, есть возможность испытать новую технологию на ограниченных территориях, в ограниченных группах, изучив ее вторичные воздействия, прежде чем раз­решить ее распространение. Если бы у нас было воображе­ние, мы могли бы придумать живые эксперименты, даже сообщества добровольцев, чтобы они помогали управлять нашими технологическими решениями. Мы можем создать анклавы прошлого, где уровень перемен искусственно за­медляется, или анклавы будущего, в которых индивидуумы могут предварительно испытать будущую среду. Мы можем организовать поодаль и даже субсидировать специальные

сообщества чрезвычайной новизны, в которых эксперимен­тально используются и исследуются передовые препараты, источники энергии, транспортные средства, косметика, приборы и другие инновации.

Сегодня корпорация по заведенному порядку проводит полевое испытание продукта, чтобы убедиться, что он вы­полняет свое основное назначение. Та же компания прово­дит рыночное испытание продукта, чтобы удостовериться, будет ли он продаваться. Но за редкими исключениями никто не проводит последующих проверок потребителя или сообщества для определения побочных воздействий. Вы­живание в будущем может зависеть от того, научимся ли мы это делать.

Даже когда живое тестирование невыполнимо, мы все равно можем систематически предвидеть отдаленные эф­фекты различных технологий. Исследователи поведения быстро разрабатывают новые инструменты — от математи­ческого моделирования и воспроизведения до так называе­мого анализа Дельфи, — которые позволяют нам выносить более информированные суждения о последствиях наших действий. Мы составляем из кусочков концептуальные ап­паратные средства, необходимые для социальной оценки технологии; нам нужно только использовать их.

Третий, еще более трудный и острый вопрос. Помимо реальных изменений в социальной структуре, какое воздей­ствие предлагаемая новая технология окажет на систему ценностей общества? Мы мало знаем о ценностных струк­турах и о том, как они меняются, но есть основание пола­гать, что и на них технология оказывает значительное воздействие. Где-то я предлагал разработать новую профес­сию «прогнозистов ценностного воздействия»14. Мужчины и женщины, получившие специальную подготовку на ос­нове последних достижений различных наук о поведении, могли бы определять ценностные смыслы предлагаемой тех­нологии.

В 1967 г. в университете Питтсбурга группа видных эконо­мистов, ученых, архитекторов, планировщиков, писателей и философов в течение суток участвовала в экспериментальной

модели, цель которой — развитие искусства ценностного про­гноза. В Гарварде Программа по технологии и обществу зани­малась работой, относящейся к этой же сфере. В Корнэле и Институте по изучению науки в жизни людей в Колумбии предпринимается попытка построить модель отношений между технологией и ценностями и создать игру, полезную для ана­лиза воздействия первой на последние. Все эти инициативы, хотя пока они очень примитивны, обещают помочь нам более точно, чем когда-либо раньше оценить новую технологию.

Четвертое и последнее: мы должны поставить пробле­му, которая до сих пор почти не исследовалась, но которая имеет решающее значение, если мы хотим предотвратить масштабный шок будущего. Относительно каждой крупной технологической инновации мы должны задавать вопрос: каков ее ускоряющий смысл?

Проблемы адаптации уже намного превосходят трудность справиться с тем или другим изобретением или техникой. Наша проблема уже не инновация, но цепь инноваций, не сверхзвуковой транспорт или реактор по воспроизводству ядерного топлива, или основное действие машины, но все взаимосвязанные следствия таких инноваций и новизны, которую они посылают в мир.

Помогает ли нам предлагаемая инновация контроли­ровать пределы и направление последующего продвиже­ния? Или она имеет тенденцию ускорить множество процессов, над которыми у нас нет контроля? Какое воздействие она оказывает на уровень быстротечности, коли­чество новизны и разнообразие выбора? Пока мы не будем систематически зондировать эти вопросы, наши попытки ис­пользовать технологию в социальных целях — и установить контроль над ускоряющим броском вообще — будут сла­быми и тщетными.

Вот какова насущная интеллектуальная повестка дня для общественных и естественных наук. Мы научились созда­вать и конструировать мощные технологии. Теперь боль­ной вопрос — узнать об их последствиях. Сегодня эти последствия грозят уничтожить нас. Мы должны узнать, и узнать быстро.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ОМБУДСМЕН*

Однако нам брошен не только интеллектуальный, но и политический вызов. В дополнение к созданию новых иссле­довательских инструментов — новых способов понять свою среду — мы также должны создать новые политические ин­ституты, которые гарантировали бы, что эти вопросы действи­тельно исследуются, и продвигали или притормаживали (а может быть, даже запрещали) определенные предлагаемые технологии. В результате нам нужен механизм для проверки благонадежности механизмов.

Ключевой политической задачей следующего десяти­летия будет создание этого механизма. Мы должны пере­стать бояться осуществлять систематический социальный контроль над технологией. Ответственность за его осу­ществление общественные службы должны разделить с корпорациями и лабораториями, в которых рождаются тех­нологические инновации.

При любом предложении контроля над технологией уче­ные немедленно поднимают брови15. Вызывается призрак косорукого правительственного вмешательства. Однако кон­троль над технологией не обязательно подразумевает огра­ничения свободы проводить исследования. Речь идет не об открытии, а о его распространении, не об изобретении, а о его применении. Ирония состоит в том, что, как подчерки­вает социолог Амитаи Этциони, «многие либералы, цели­ком принимающие кейнсианский экономический контроль, придерживаются позиции невмешательства в технологию. Их аргументы использовались когда-то, чтобы защитить невмешательство в экономику: любая попытка контроли­ровать технологию задушила бы инновации и инициативу».

Не стоит с легкостью игнорировать предупреждения об избыточном контроле. Однако последствия недостаточного контроля могут быть намного хуже. В действительности наука и технология никогда не свободны в абсолютном

* Ombudsman (англ.) — чиновник, рассматривающий претен­зии граждан к правительственным служащим (Parliamentary Commissioner). — Примеч. ред.

смысле. Изобретения и границы, в которых они применя­ются, находятся под влиянием ценностей и институций об­щества, которое является их источником. Фактически каждое общество осуществляет предварительную проверку благо­надежности технических инноваций до их широкого исполь­зования.

Однако сегодня это делается бессистемно, и критерии, на которых основывается отбор, нужно изменить. На Запа­де основным критерием для отсеивания определенных тех­нических инноваций и применения других остается экономическая выгодность. В коммунистических странах конечные тесты должны установить, будет ли инновация способствовать общему экономическому росту и националь­ной мощи. В первом случае решения носят частный харак­тер и плюралистически децентрализованы. Во втором они носят общественный характер и жестко централизованы.

Сейчас обе системы устарели — они не способны справ­ляться с проблемами сверхиндустриального общества. Они обе имеют тенденцию игнорировать все, кроме самых не­посредственных и очевидных последствий технологии. Од­нако нас больше должны беспокоить не непосредственные и не очевидные воздействия. «Общество должно организо­вать себя так, чтобы надлежащее количество самых способ­ных и обладающих наибольшим воображением ученых постоянно занималось долгосрочным прогнозом новой тех­нологии, — пишет О. М. Соландт, председатель Научного совета Канады. — Наш нынешний метод зависимости от бдительности индивидуумов, предвидящих опасность и фор­мирующих группы давления, которые пытаются исправить ошибки, будет недостаточным в будущем»16.

Одним из шагов в правильном направлении было бы создание технологического омбудсмена — общественной службы, уполномоченной получать жалобы, относящиеся к безответственному применению технологии, расследовать их и возбуждать по ним иски.

Кто должен быть ответственным за исправление небла­гоприятных эффектов технологии? Быстрое распростране­ние моющих средств, используемых в домашних стиральных

и посудомоечных машинах, усугубляет проблемы, связан­ные с очисткой воды во всех Соединенных Штатах. Ре­шение о массовом производстве моющих средств было принято на частном уровне, но побочные эффекты в ре­зультате сказались на издержках, которые терпит налого­плательщик и (в форме более низкого качества воды) потребитель вообще.

От загрязнения воздуха страдает и налогоплательщик, и общество, даже если, как это часто случается, источники загрязнения прослеживаются до отдельных компаний, от­раслей или правительственных органов. Может быть, и ра­зумно, чтобы расходы по очистке воздуха как вид социальных расходов несла общественность, а не определенные произ­водства. Есть много способов распределить расходы. Но какой бы способ мы ни выбрали, абсолютно необходимо, чтобы границы ответственности были проведены ясно. Слишком часто ни одна служба, группа или учреждение не имеют ясной ответственности.

Технологический омбудсмен мог бы служить офици­альным органом, расследующим жалобы. Привлекая вни­мание прессы к компаниям или правительственным организациям, которые безответственно или без должной предусмотрительности применяют новую технологию, та­кая служба могла бы оказывать давление, чтобы добиться более разумного использования новой технологии. Наде­ленная властью начинать иски о возмещении ущерба, она могла бы стать значимой сдерживающей силой против технологической безответственности.

Наши рекомендации