Часть девятая. Via dolorosa 9 страница

— Идёшь уже? — спрашивает Лена.

— Бегу, — говорю я.

Тина, путина, быстрина, тишИна… Я пробую рифму на слух: пружина, вощина, пучина, малина… И еще: плотина, вершина, турбина, резина… Перина! Родина! Пуповина…

Кстати, о Родине… Она прекрасна! Но там сейчас не с кем поговорить: у власти банда, а народу не до разговоров. Уж и не вспомню, к чему это я.

Рифма, да-да, рифма! Ищу ее, даю…

Сейчас поэтов — хоть шаром… Разве что я и Тина.

— Ты — поэт? — спрашивает Лена.

Хмельная… опьяненная тобою…

читай меня губами по губам…

раздвоенностью сути волком вою —

лови меня по буквам: «Н.Е.О.Т.Д.А.М!»

в твои покои — верною рабою,

гребцом твоих безжалостных галер,

княжною, амазонкой, крепостною,

ребенком вне конфессий, храмов, вер….

Просто прекрасно!

Лови меня княжною, амазонкой…

Тебя поймаешь!

Кстати, о вере: ты в Бога-то хоть веришь? И Кто Он, твой Бог?

…из поцелуев тонкую финифть…

волной по коже — теплое дыханье…

расставь на теле знаки препинанья:

‟помиловать

нельзя её

казнить”.

Помиловать, миловать… Расставь на теле! Пожалуйста, расставь…

Или казнить? Рррраз! И — голова с плеч! Такая голова… Круглая как футбольный мяч… как Земля, как Солнце… Лысая, как у Нефертити, не такая, правда, малюсенькая, но правильная, как шар. Идеал красоты! Не то, что у Нефертити — с вылупленным яйцеобразным затылком. Как у Эхнатона! Если эту рыжую копну волос, львиную гриву, состричь напрочь, долыса, содрать скальпом — тшшшшть или тссссть… чтобы рассмотреть череп белой-пребелой кости, который, как крепость, как какая-то там камера узника, хранит в себе эти золотые и серебряные, и хрустальные россыпи букв и слов, и промежутков между ними, и даже внутри них, и даже в чёрточках, завитках и линиях, из которых они состоят… буковки… азы и буки… и точечки и тире и тире… натоптанные в этот белый череп как шрапнель в ядро, чтоб бабахнуть…

Разззз!..

И в дамках!

И голова б не болела — кто Ты?..

— Рестик, я серьёзно, — ты не заболел? — спрашивает Лена.

— С чего бы?..

Чичен-Ица или Мачу-Пикчу… Вот потеха-то: Тина — как чудо, Чудище света… Как Сады Семирамиды… Или как… Колосс Родосский! Вот — Колосс!..

— Почему ты молчишь? — спрашивает Лена.

— Думаю…

— Мне нравится, когда ты думаешь…

Или как Великая Китайская Стена…

— Сядь, — говорит Лена, — тебе нехорошо?

— Мне хорошо, — говорю я, — плесни, плз… «Это — как горячим шепотом зажечь свечу в комнате…».

— В какой комнате? — спрашивает Лена.

— В темной! В темной комнате, понимаешь, в темной! В какой же еще?!

— Держи…

— Что это?

— Ты просил… твой коньяк…

— Теплый?

— Как всегда… Скоро ты совсем…

— «Это — как милость крюка, не выдержавшего тяжести тела».

— Э, брат, да ты…

— Это — Тина…

— Пей уже…

Или как Пирамиды!.. Совсем забыл — как Пирамиды! И Хеопса, и Хефрена, и… Да их сейчас море по всему миру! Ти, спасибо, я благодаря Тебе — хоть свою географию подтяну. И историю, и историю… Ты как в капле воды собрала… Да! Ты — не капля в море, Ты — океан в каплях! Ага — Атлантика! В бисеринках слов своих… слов своих светлых слов своих …

— Ещё будешь? — спрашивает Лена.

Ты — как Сфинкс!..

— Конечно:

Или статуя Зевса, и ПЕтра, и ПЕтра, и, конечно, ПЕтра… Камень!..

Вот так!

Статуя Христа — само собой! Как же без Христа нам с Тобой? Как, скажи?!

«Я не пишу стихов, — слышу я, — я лишь рифмую и структурирую то, что мне сыплет Вселенная, понимаешь?».

Как не понять?! Пшеном сыплет — пшшшшшшшшш…..

А зачем, спрашиваю я себя, а зачем?.. Зачем мне ее лепить, рисовать, расписывать, лить, высекать, пилить, долбить, ваять, созидать, строить, ага, строить ее… Как дом или как мост, или как туннель, или как лестницу… в небо…

Зачем?..

— Ты что это набросился на неё, на Тину-то? — спрашивает Лена.

— И поделом ей… Достала заразище!

Или строить её как строй… Как какой-то там коммунизм!

Или как строй солдат: слушай приказ!..

И все замерли, слушая:

«Был каждый из них хоть по разу бит, а это поднимет им вдвое цену. На рынке невольничьем рыжий жид менял на аргентум его Вселенную».

Развелось этих… рыжих!

За каких-то тридцать сребреников аргентума. Целую Его Вселенную!

Развелось тут Иуд!

А строй стих, слушая стих… ни шевеления, лишь кося глаза…

Вот бы взглянуть на неё хоть краешком глаза!

…или бурить в Тебе скважины, чтобы пить Тебя, как воду артезианских колодцев… Сделать из Тебя пустыню, чтобы затеряться там в одиночестве… с Тобой… искать там оазис, родник… тень… Ти, Твою тень… слизывать росинки росы с колючек чертополоха и с Твоих детских ресниц… пить… и пить, не утоляя этой влагой жажды пожара… Пьянея выпитым…

Ти, Ты — как цунами!.. Очеловечивающее всех этих шариковых и швондеров, этих…

— Рест, ты смешон! Ты не можешь взять в толк, даже в двух словах объяснить и прежде всего себе — с кем ты имеешь дело? Тина, Тина… Ты тратишь себя на какое-то иллюзорное существо, не существующее вживую, невидимое, неслышимое, неосязаемое… Жизнь уходит!

— Тина, — произношу я, — ах, Тина…

— Ты без конца повторяешь это имя, говоришь-говоришь, я же вижу… даже если ничего не говоришь, ты немо шепчешь его, я же вижу… спишь с ним и с ним просыпаешься… С кем спишь-то?!

— Правда?

— А что оно означает, это… «Тина»? Знаешь хоть?

— Знаю: солнце, огонь, львица, золото, гелиотроп, солнце, солнце, желтый алмаз, лавр, роза, да-да — дикая роза, орёл, скарабей… Да и всё остальное бы прихватил!

— Что остальное-то?

— Всё!

Вот вам и состав эликсира бессмертия.

Recipe: взять в известных соотношениях… смешать… растереть… растворить…принимать по 3-5 молекул (гомеопат!) в столовой ложке растаявшего снега с вершины Джомолунгмы (и, или Килиманджаро — зависит от диагноза!) за полчаса до еды.

Главное здесь — взять!

И воскресенье, и Воскресение!..

— Золотой ты мой, не хочешь — не говори. Только не заболей. У нас с тобой через три дня встреча…

— Да я здоров, как конь! — говорю я.

Легко сказать — не заболей!

— Да уж… Скажу тебе по секрету: эти твои поползновения к Тине уже просто бросаются в глаза. Люди спрашивают… Жора засмеял! Таблетку дать?

— Лучше налей. Понимаешь, я не могу ни видеть, ни слышать ее, ни обнять… Только обаять! Это правда. Но я знаю её запахи, слышу её голос, вижу её рыжие волосы, рыжие-рыжие, льющиеся рыжим дождём по плечам, по спине… Аромат этих волос дурманит меня, я живу только вдохами, вдохами… Не смея выдыхать… Наполняя себя как парус… Чтобы плыть и плыть… через всю Атлантику… Как парус…Тугой парус, лопающийся от её: «…собираются демоны душу разделать на фарш… грань реальности зыбкой линией ломкой, то опасно колеблется, то начинает демарш в старый пыльный чердак черепа…».

Понимаешь?..

— Стараюсь, — говорит Лена.

И эти ореховые глаза! Таких глаз в мире — на пальцах считать… На пальцах одной руки!..

— Как мы дружно о черепах-то! Одними вдохами… Не смея выдыхать!

— Да-да, не смея… Милый, а ведь это — диагноз! Скоро взмоешь в свое небо к своей Тине, как воздушный шарик. Там и лопнешь! Тресь! Ба-бах!.. На, держи.

— Что это?

— Ты просил… Коньяк.

— Почему в кружке?

— Чтобы края стакана не откусил. Куда ты?

Слышал благую весть? Бог есть. И выходи из дома Его встречать.

— Ты куда собираешься? — снова спрашивает Лена.

— Встречать, — говорю я, — ты же слышала.

— А ведь это — диагноз, — заключает Лена, — знаете ли… да-да…

И ещё этот шарик… Из той пустыни… Тяжёлый, как ведро ртути… Как булат! Я помню, я хорошо помню: как булат Тининого клинка!

— Хорошо бы тебе показаться…

Только не вздумайте меня лечить!..

А что значит «Глория»?

Глава 25

Бывает, что Юля мне просто не верит.

— Это опасно, — говорю я.

— Пс!..

Мы возвращаемся, поздний вечер, едем не спеша, на спидометре — 70.

Я думаю: деньги — это признак удачи, ее прихоть... А иной раз — это просто какое-то недоразумение: у меня полные руки денег! Гонорар за издание баснословным тиражом моей книжицы, ставшей вдруг бешено популярной. Разве я не предполагал о таком фуроре? Я шел к нему неисчислимое количество дней... И ночей! Мой мозг просчитал множество вариантов достижения цели: построить на земле общество без денег! Пирамиду! И вот только издание этого прожекта принесло мне кучу денег, пирамиду, сложенную не из каменных глыб, но из круглых золотых дисков — долларов, евро, франков, песо, шекелей...

Море денег...

— Ты ни словом не обмолвился о стоимости этого колье, — говорит Юлия.

Я, не задумываясь, теперь позволяю себе путешествие вокруг света. И мог бы, не задумываясь, отправиться на недельку-другую в Космос, да, я ни разу не видел свою Землю, которую стараюсь, беспримерно стараюсь населить новыми, современными Пирамидами, ни разу не видел ее из космоса. Как она будет смотреться со стороны? Понравиться ли космическим обитателям, если им вздумается когда-нибудь посетить ее? И возьмут ли они на вооружение мою идею по обустройству Космоса Пирамидами.

— Почему ты не отвечаешь? — спрашивает Юлия.

Я забыл, что дал себе слово, как только у меня появятся первые приличные деньги, купить новый галстук — вместо галстука я, теперь уже мультимиллионер, купил себе старый дом, старинный, целый замок на берегу Луары в провинции Pays de la Loire, в стране средневековых историй, забыв и о том, что Пирамиде не нужны никакие замки. Я давно мечтал о новом доме...

— Это колье, — говорю я, — очень идет тебе…

Я сделал попытку рассказать ей о законе любви.

— Мне тоже нравится, спасибо тебе.

Встречных машин мало.

— И с каких пор, — спрашивает Юлия, — ты впервые почувствовал себя свободным?

— Впервые?..

— Ну, примерно…

Свободным я никогда себя не чувствовал. Даже когда врачи констатировали клиническую смерть. Я видел себя со стороны, откуда-то сверху, парящим над собственным телом, над врачами, бившимися за мою жизнь и победившими мою смерть... Но я и тогда не чувствовал себя свободным.

— Примерно с той минуты, когда увидел тебя.

Я знал, что эта фраза ее обрадует.

— Правда?!

— Ну да!..

Нам казалось, что мы уже все знаем друг о друге. Мы даже заканчивали фразы друг друга. Но разве это может означать, что и эта любовь на пороге краха? Среди людей утвердилось мнение, что как только у кого-нибудь из двоих теряется интерес к другому — любовь кончилась, силы ее исчерпаны…

— Больше нет сил терпеть это, — говорит Юлия.

Мне она очень нравится в этом черном свитере с высоким воротом под самое горло, в вылинявших джинсах, белых кроссовках… Я просто не могу оторвать от нее глаза.

— Да, это похоже на край, — соглашаюсь я.

Мы спорим о том, сколько может длиться это преследование. Вездесущие папарацци просто не дают прохода. И как только они нас выслеживают, тотчас появляется опасность, если не угроза для самой жизни (охоту никто не отменял!). А значит и угроза для нашей любви, да, да, — угроза любви, поскольку мы до мельчайших подробностей знаем, как будет вести себя другой. Как же? Я все силы, все свои силы и все возможности отдам на ее защиту. От любых посягательств. А значит и для спасения этой любви. И никакие страхи, никакие угрозы…

— Ты именно тот, — говорит она, — без кого моя жизнь теряет всякий смысл.

— Малыш, — говорю я, — не забудь передвинуть рычажок предохранителя.

— Да знаю, знаю я, — улыбается Юля, — я уже передвинула… Скажи лучше, как называется этот город? Я до сих пор не могу запомнить это слово.

— Антананариву…

— Да-да… Точно так же, как Тиауако…

— Тиауанако, — подсказываю я, — ты пропустила целую букву, даже целых две «на»! «На» — это важнейший закон Пирамиды.

— Что, — спрашивает она, — что ты сказал?

Я не успеваю ответить, так как фары вдруг высвечивают дерево, лежащее поперек дороги и мне приходится призвать на помощь все свое мастерство автогонщика, чтобы развернуть «Мерсик» ровно на сто восемьдесят градусов. А теперь — за считанные секунды — нужно довести зеленую дугу спидометра хотя бы до 170…

И выстрелы уже почти не слышны… Пук-пук… Тра-та-та-а-а-а…

Охота продолжается?..

— …потому что любовь, — заключил я, — дело архиважное, знаешь ли…

Потом мы вдруг стали говорить об Ане.

И больше не вспомнили никого! Даже Тине её сахарные косточки не перемыли…

Глава 26

Нам понадобилось немало времени, чтобы поверить в то, что мы ни в чем не допустили ошибок. Любая погрешность могла свести все наши усилия на нет, поэтому все тщательно контролировалось, выверялось, дублировалось. Информация о строительстве Пирамиды, конечно же, просочилась на страницы газет. Кто-то все-таки проболтался. Подозрение пало на Джека, всегда готового ради красного словца привлечь внимание папарацци к собственной персоне. Нас просто взяли в осаду. Мы, что называется, зарылись в песок, и теперь, разумеется, не имели права на ошибку. Хотя любая ошибка могла дать неожиданный результат и стать громогласной сенсацией. Особенно придирчив был Юра. Он всегда был таким, сколько я его знал. Теперь же он стал непреклонен в своих мыслях и действиях. Бескомпромиссный эстет, он требовал от нас прецизионной исполнительской дисциплины, не давал проходу мельчайшим элементам неряшливости и распущенности, он просто убивал взглядом любые проявления нашей неаккуратности или беспечности.

— Ты о-очень жесток, — как-то посетовал Вит, твоя ди-исциплина ломает хребет всякого благоразумия и здравого смысла.

— Дисциплина не может быть вальяжной, мягкой или теплой, кислой или северной, — тут же парировал Юра, — она или есть или ее нет. Кому не нравится…

Это была чистая правда, и мы покорились власти чистоты, строгости и порядка, которые были продиктованы нам немногословным Юрой.

Этим он подчеркнул еще раз и важность нашей работы на новом витке наших жизней. Нельзя терять ни минуты, времени не осталось. Каждый из нас понимал это. Для выполнения черновой работы по рекомендации султана мы наняли молодых тайцев и таитянок. Это удивительные люди, кроткие и педантичные исполнители порученного дела. Ни к кому из них нельзя было предъявить никаких претензий. Султан, правда, требовал взамен объяснений: почему мы не строим пирамиду рядом с его дворцом, часть которого мы успели напичкать нашим оборудованием и приборами. Пришлось объясняться. Он не понимал и не принимал наших объяснений. Капризничал. Приходилось терпеть. Как и всякую пирамиду, мы начали строительство с головы, с вершины. Вершина нашей Пирамиды Духа по проекту должна быть увенчана Совершенством. Кого положить в голову? На этот вопрос ответ давно был готов: Иисус! Это было ясно, как день. Но можно ли рисковать? Нельзя. Нельзя было допустить, чтобы венец нашей Пирамиды, Храма с Большой буквы, вдруг поблек у всех на глазах. Мало ли могло быть случайностей. Вдруг мы не все просчитали! Храм тотчас бы рухнул. Нужны были пробы и пробы, мы должны были удостовериться в своих силах, увериться в своих действиях…

И мы настойчиво продолжали бурить свои скважины, сулившие нам фонтаны духовного обновления.

— Наверное, это обошлось вам в копеечку? — спрашивает Лена.

— Это стоило баснословных, просто бешеных денег! Но ты ведь понимаешь, что все деньги планеты Земля, все ее золото и все богатства не идут ни в какое сравнение с попыткой водружения на ее шаткой оси флага совершенства.

Однажды Вит не удержался:

— Слушайте! Но зачем вам все это?! — возопил он в отчаянии, обняв ладонями свою голову. — Мы могли бы купить…

Жора посмотрел на него, как на старый рубль и, не меня выражения лица, произнес:

— Вит, не жадничай.

Вит тотчас умолк.

— И ваши бильдербергеры, — говорит Лена, — не отказались…

— Да, Бильдербергский клуб! Это «тайное правительство» нашей планеты, не скряжничало, не скупилось.

— У меня такое впечатление, что ваша Тиша тоже из бильдербергеров, а — как думаешь? — спрашивает Лена.

— Тиша?!

— Тина, Тиша…

Тиша?!! Мне нравится: Тишка!.. Здесь много тишины…

— Не может быть, — говорю я, — а кто ещё?..

Да знаю я, я давно знаю, откуда эта ваша Тиша! Знаю я! Бильдербергеры? Ха! Да они ей в подмётки не годятся! Вот откуда!..

— Тиша, — вопрошаю я, — ты сказала Тиша?!

— Да, у неё замашки бильдербергерские, судя по тому, как ты её носишь на руках. Точно иллюминатка!

— Ещё чего!..

— Носишь, носишь… Я же вижу!

Никогда этого не замечал.

— И они…

— Ага, — продолжаю я, — и Бжезинский, и Киссинджер, и Рокфеллер и Буш… Да и многие другие, а их около двух тысяч, ни минуты не раздумывая, отвалили нам солидный куш…

— Правда? Без всяких споров и обоснований? — спрашивает Лена.

— У них ведь достаточно ума, чтобы понять: власть денег — ничто по сравнению с властью совершенства. Вот ведь — где истинная власть!

— Власть совершенства?

— Если хочешь — власть над совершенством.

— Но такой власти нет и не может быть, — говорит Лена.

— Пока не построена Пирамида.

— Ну и?..

— И пришел долгожданный час выбора наших клонов. Наконец-то!

Срочно понадобился и источник яйцеклеток. Где их столько набрать? И эту задачу мы решили легко. Была б шея… Спрос обеспечил производство. Мы же на этом не экономили. Как только Вит сделал рекламный проект, женщины тучами предложили нам свои услуги. Тьма доноров, мириады, так сказать, самой качественной, пардон, женской икры. Дошло до международного скандала! Общественные движения, «Green peaсe», «Женщины мира»… наехали так что… Вит потом все утряс, откупился. А Жору, преуспевшему в ладах с любой женщиной, чуть не женила на себе эта самая мисс «Green peaсe». Эта зеленоокая бестия своей красотой покорила весь мир. И у Трампа, покровительствовавшего ей, возникли сложности. Жора этого Трампа засунул за пояс…Это целый роман, я потом расскажу…

— А про Тину расскажешь, — спрашивает Лена, — она и Трампа тоже…

— Ты же её терпеть не можешь!

— Стерплю… «Если завтра устану жить — выйду ночью метать ножи…».

— Э, э… Лен… Тыыыы… Ты Тину цитируешь?! Ты — Тину?!!

— Не только же тебе дозволено это удовольствие!