Деятельность Старца по управлению монастырем Дионисиат

Полагаю, что всю жизнь отца Харалампия в Дионисиате можно разделить на три периода.

1. Вступление в должность игумена — начало ухуд­шения состояния здоровья (1979-1986).

2. Болезни — уход на покой (1986-1989).

3. Уход на покой — блаженная кончина (1989- 1.1.2001).

Приснопамятный Старец, как я уже говорил, был ве­ликим молитвенником и в то же время был очень кре­пок физически от природы. Приснопамятный отец Еф­рем Катунакский часто в шутку называл его «буль­дозером». Несмотря на то, что, когда мы переехали в монастырь Дионисиат, отцу Харалампию было уже семьдесят, он всего себя отдал на служение обители и трудился больше, чем когда-либо.

Волей-неволей Старец, прекрасно сознавая это, дол­жен был принять на себя множество всевозможных обязанностей. Последние слова его наставника и учи­теля — «брось свои хлопоты» — беспрестанно звучали в его ушах. Однако... должность игумена для него как для человека, сознающего свою ответственность, неиз­бежно была связана с попечениями. Единственным его утешением было сознание того, что на этот раз он по­ступил согласно предложениям своих духовных чад, как из буразерцев, так и из дионисиатцев. Старец Арсений, который к тому времени был еще жив, в конце концов тоже согласился на наше переселение в Диони­сиат. Отец Харалампий посчитал, что, пребывая в по­слушании у этого сподвижника его великого Старца, он будет вне опасности.

Весь день новому игумену приходилось заниматься решением различных монастырских проблем и прини­мать людей на исповедь. А после повечерия (когда все монахи обычно идут отдыхать) в его обязанности еще входило решение вопросов, оставшихся с утра. И сно­ва исповедь всех желающих — паломников и монахов из других монастырей. Ночью же, согласно уставу мо­настыря за два часа до начала богослужения, братию уже будили на монашеское келейное правило. Поэтому отец Харалампий, принимая исповедь вплоть до нача­ла богослужения, редко отдыхал в ночное время. После же окончания утрени и литургии людской поток сно­ва не давал Старцу возможности удалиться в келью — кто-то приходил на исповедь, кто-то за советом и т. д. Только он управится с делами и приляжет отдохнуть — стук в дверь, трапезник: «Геронда, скоро трапеза, бла­гословите накрывать столы».

Я кратко рассказываю о том, как провел этот присно­памятный подвижник свои первые шесть-семь лет игу­менства, для того чтобы подчеркнуть следующее: при такой колоссальной загруженности у отца Харалампия никогда и в мыслях не было, чтобы в остававшиеся у него немногие свободные часы пропустить свое келей­ное правило.

Однако было и то, что в буквальном смысле совер­шенно изнуряло Старца. В силу сложившихся обстоя­тельств его душа перестала получать пищу от ежеднев­ной многочасовой уединенной ночной молитвы. Все это неизбежно стало причиной того, что и на крепкое тело «бульдозера», отца Харалампия, стали действо­вать законы тления, наступало время, когда и «бульдо­зеру» нужно было дать немного передохнуть.

Таким образом, спустя шесть-семь лет тяжелого под­вига, неразрывно сопряженного с различными, всегда сопутствующими любой власти искушениями, стали все яснее обозначаться первые признаки истощения.

Упадок сил вызвал инфаркт миокарда, последствия которого были непредсказуемы. Врачи предписали больному минимум деятельности и максимум покоя. Этим они как бы вновь подтвердили заповедь Старца Иосифа: «Папа-Харалампий, брось свои хлопоты».

Согласно совету врачей Старец решает меньше зани­маться как духовничеством, так и административной деятельностью. Вместе с этим у него появляются мысли о том, чтобы оставить должность игумена и уйти на по­кой. Но здесь возникали сложности: большинство бра­тии, особенно те, кто был пострижен самим отцом Харалампием, не желало согласиться с его уходом.

В то же время были и те, кто считал, что монастырь нуждается в твердой руке нового, молодого игумена. Узнав, что Старец и сам не против отказаться от игуменства, они начали всячески побуждать братию поддержать намерения отца Харалампия уйти на по­кой.

Рассказывая все эти подробности, я не сужу ни тех, ни других. То, что произошло, произошло: был выбран новый игумен.

Ощущения, что Старец снова стал прежним челове­ком, у меня не было. Однако я стал замечать в нем не­что немаловажное. Даже не имея игуменской власти, он до самой своей кончины не переставал оставаться от­цом, душой и опорой всего нашего братства. Не только молитвы и советы Старца, но даже просто одно лишь его присутствие ободряло и поддерживало тех, кто об­ращался к нему с верой и благоговением.

Когда мы просили отца Харалампия помолиться о наших нуждах, равно как и о различных нуждах ми­рян, о которых те нам рассказывали, то не раз стано­вились свидетелями чуда. Один мирянин, например, рассказал, что после того, как Старец, лишь однажды встретившись с его супругой в больнице, помолился о ней и перекрестил ее чрево, она исцелилась от беспло­дия и после многих лет брака впервые зачала ребенка. У другого человека был рак желудка. Надо было делать операцию, однако надежд на выздоровление практиче­ски не было. После же того, как отец Харалампий осе­нил больного крестным знамением и начал молиться за него по четкам, лечение неожиданно возымело успех, и операция не потребовалась.

Что касается нас, духовных чад Старца, то как до, так и после его кончины неисчислимы те случаи, когда мы с верой обращались к нему в своих нуждах, и по его мо­литвам помощь приходила немедленно.

И еще одна черта в облике отца Харалампий глубо­ко меня поразила. Хотя, по всеобщему мнению, Старец и от природы был простым и добрым человеком, в кон­це своей жизни он достиг того состояния, к которому призывает в Евангелии Господь: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

В старости он, подобно невинному младенцу, стал совершенно беззлобным и чуждым лукавства.

Последний «экзамен»

Так протекали последние годы жизни отца Харалам­пия. Сложив с себя заботы по управлению монасты­рем, он вновь исполнил завет своего Старца — «брось свои хлопоты».

Однако, уже не являясь игуменом, ему предстояло теперь, как послушнику, сдать еще один экзамен. Не­возможно, чтобы в братстве из пятидесяти человек не было бы одного-двух «провокаторов». Чтобы испытать добродетель Старца, эти последние как-то раз стали строго его отчитывать в присутствии многих братий. Кроткий же и незлобивый отец Харалампий в ответ только кланялся тем, кто делал вид, будто им недово­лен, и говорил им свое обычное «простите». Это, мож­но сказать, был его последний экзамен, который он вы­держал блестяще, как никогда.

В другой раз, когда в монастыре не было привратни­ка, он сам предложил себя на эту должность. На этом посту ему приходилось не только охранять ворота, но и подметать внутренний и внешний дворы обители.

Думаю, стоит сказать несколько слов и о рыбалке от­ца Харалампия. Врачи рекомендуют это занятие всем сердечникам, предложили они его и Старцу. Теперь, уже не обременяя себя управлением обителью, он ча­сто спускался на монастырскую пристань и ловил ры­бу. Это его занятие многих приводило в большое недо­умение. Часто с проходящим рейсовым кораблем Ста­рец посылал свежую рыбу своему собрату отцу Ефрему Катунакскому, который по-детски, с большой радос­тью принимал этот подарок. Отец Харалампий не об­ращал никакого внимания на то, что, стоя на приста­ни, он притягивает к себе взоры паломников. «Так это и есть папа-Харалампий?! Игумен, который теперь стал рыбаком?» — с удивлением восклицали они. Но как бы ни судили люди об этом его занятии, приснопамятный Старец, оставаясь прост, как ребенок, не придавал этим толкам никакого значения.

До того, как случился инфаркт, отец Харалампий ежедневно совершал Божественную литургию и хотел придерживаться прежнего распорядка и после свое­го выздоровления. Но все же... Старец предпочел по­слушание, которое лучше жертвы. Связавшись со сво­им собратом, приснопамятным отцом Порфирием, он спросил его совета. И этот премудрый Старец отве­тил: «Всю свою жизнь, папа Харалампий, ты ежеднев­но приносил Бескровную Жертву. Ну, а теперь хватит, пусть послужат другие».

Поступая согласно полученному совету, с этого вре­мени Старец ограничился служением литургии только по воскресным и праздничным дням, когда богослуже­ния в обители совершались соборно. Впрочем, Он не­изменно ежедневно присутствовал на Божественной литургии в главном параклисе монастыря, где поми­нал по своей привычке множество имен. Равным обра­зом, вплоть до самой своей кончины, отец Харалампий всегда ходил в монастырскую трапезную и там не просил для себя, ссылаясь на старость и болезнь, особой пищи, а ел то, что предлагалось всем.

Иной раз случалось, что в его келейку приносили ка­кое-либо угощение. Такие знаки внимания и заботы о пожилых людях естественны, не так ли? А ведь от­цу Харалампию тогда уже было за девяносто. Иной раз мне случалось из уст некоторых молодых монахов слы­шать следующие слова: «И это тот, о ком говорят, что он жил в такой строгости?» Думаю, что на это им мож­но ответить так: если тот, кто всю свою жизнь провел в подвигах, теперь в силу преклонного возраста дела­ет себе послабления, то что же будет в старости с нами, когда уже в молодые годы мы не можем жить без по­блажек и снисхождений к себе?

Думаю, что будет нелишним упомянуть о том, что, когда мы еще жили в Буразери, вплоть до своих семи­десяти лет, Старец три постных дня недели проводил без пищи. Вместе с тем днем он еще выполнял тяжелые работы, а ночью молился, по многу часов простаивая на ногах и не позволяя себе присесть.

На подворье Моноксилит

Отеческая забота Старца простиралась не только на тех из его духовных чад, которые жили в монастыре, но и на так называемых «труждающихся и служащих» — братию, несущую послушание вне стен обители.

После ухода с должности игумена на протяжении многих лет каждое лето отец Харалампий приезжал на большое подворье монастыря Дионисиат — Монокси­лит. Проводя там один-два месяца, он утешал и духов­но укреплял насельников. Последние, выполняя вдали от родной обители возложенное на них послушание, считали себя, в некотором смысле, в ссылке. Но в эти месяцы присутствие Старца превращало «ссылку» в рай.

Блаженная кончина

Декабрь 2000 года. Оканчивается последний месяц вто­рого тысячелетия, предзнаменуя собой и угасание еще одного светильника Святой Горы.

Несмотря на то что отцу Харалампию уже было во­семьдесят девять лет, он полностью соблюдал весь рас­порядок жизни нашей обители (служба, трапеза, бде­ние, келейное правило и т. д.). Неожиданно случился новый сердечный приступ. По совету игумена Старца спешно отправляют в Фессалоники. После окончания кризиса, накануне Рождества он возвращается назад.

Но... ненадолго. После следующего приступа отца Харалампия, вопреки его желанию, на вертолете снова спешно отправляют в Фессалоники, в военный госпи­таль. На этот раз он, уже предчувствуя свою близкую кончину, пребывает в молчании, не желая, очевидно, опечалить своих духовных чад. Уже не первый раз его вывозят на лечение. Но только теперь он, с большой не­решительностью покидая Святую Гору, сказал: «Лучше дайте мне умереть в монастыре». Был и еще один зна­чимый момент этого расставания. Старец достал не­сколько четок и дал их нам с тем, чтобы мы в свою оче­редь Передали их некоторым его близким. Со слезами на глазах он попрощался со всеми насельниками, начи­ная с игумена и кончая последним послушником.

Тем монахом, в обязанности которого в последние годы входило ухаживать за Старцем, был отец Гаври­ил, один из достойнейших монахов обители. Однако на этот раз, вследствие необходимости нести послушание в соборе Старцев, он не смог сопровождать больного.

Тогда игумен выбрал для этой цели двух других бра­тьев: монастырского медбрата отца Калинника и отца Николая. Эти монахи, подобно неусыпным стражни­кам, находились при отце Харалампий вплоть до самой его блаженной кончины.

Ближайшие родственники больного, которые жили в Драме, — его брат Косьма, а также дети недавно почив­шего другого брата Дамиана — Леонид и Харалампий, многие духовные чада отца Харалампия также еже­дневно навещали его. Косьма вспоминал потом, как тот кратко и ясно в разговоре с ним предсказал свою ско­рую кончину:

— Помоги мне, брат, — сказал ему однажды Ста­рец, — потому что я тороплюсь. Я отправляюсь в доро­гу. Мы будем совершать литургию.

— Куда ты собираешься?

— Наверх... — ответил он и показал на небо.

Большинство же ни о чем не подозревало. И вот на­стал последний день перед кончиной. Первого января 2001 года отец Харалампий чувствовал себя очень хо­рошо. Он поел и, принимая пришедших навестить его, разговаривал с ними и наставлял их очень проникновенно.

Врачи также не ждали никаких осложнений. Послед­нее их заключение было: «Слава Богу, кризис миновал». По тому, как вел себя Старец, можно было предполо­жить, что в те минуты, когда он внезапно замолкал, он погружался в созерцание небесных видений. Полагаю, что брат нашего монастыря отец Николай как очевидец когда-нибудь более подробно об этом напишет.

Приведу здесь рассказ другого монаха, отца Георгия, который также находился рядом со Старцем в послед­ние дни его жизни. Этот брат был одним из пяти пер­вых послушников отца Харалампия в Новом Скиту. В 1967 году, переходя с братией в Буразери, приснопамят­ный Старец оставил его своим преемником в келье свя­того Иоанна Предтечи в Новом Скиту. По Божествен­ному промыслу, находясь на лечении, он лежал в одной палате с отцом Харалампием. Отец Георгий удостоил­ся провести эти последние часы возле своего Старца, став, таким образом, очевидцем его блаженной кончи­ны. Вот что он говорил:

«Поздно ночью в первый день 2001 года Старец спо­койно сидел на своей кровати. В какой-то момент я вдруг заметил, что он стал внимательно за чем-то на­блюдать и словно весь ушел в созерцание. Кто может знать, что он видел? Внезапно отец Харалампий, затре­петав от радости, поднялся на кровати и протянул ру­ки, словно желая кого-то обнять. Раздался радостный возглас..., и его душа отлетела к Небесам».

Достойно удивления, что печать спокойствия оста­валась на лице Старца и после смерти. Оно было жи­вым. Врачи, глядя на почившего, не могли поверить, что он мертв, и снова и снова делали попытки вернуть его к жизни, но тщетно... его душа уже вышла из тела.

Кроме выражения спокойствия и умиротворения, которые излучало лицо отца Харалампия, в нем ясно отражалась и сопутствующая ему Божественная бла­годать. Да, наша скорбь была поистине велика. Но ка­кая-то тихая радость, какое-то ощущение живого, поч­ти осязаемого присутствия Старца удивительным об­разом наполняло души всех его осиротевших чад.