Первобытный фидеизм и язык: некоторые аналогии в структуре содержания.
Отмеченное выше сходство между характером этно‑языковых ситуаций и распространением древнейших верований и культов — это сходство «ландшафтов», общей структуры языкового и фидеистического пространства первобытного мира. Помимо таких структурно‑географических параллелей, между языком и религией первобытной древности наблюдаются и некоторые другие соответствия или аналогии, например, в общем характере их содержания.
В XIX—XX вв. исследователей архаических социумов поражало, как много в племенных языках названий для всего конкретного и единичного, позволяющих в зримых, слышимых, осязаемых подробностях представлять в речи внешний мир, — и это при заметных лакунах[6]в сфере общих и родовых обозначений. «У них [австралийских аборигенов. — Н.М.] нет общих слов, как дерево, рыба, птица и т.д., но исключительно специфические термины, которые применяются к каждой особой породе дерева, птицы и рыбы». «Австралийцы имеют отдельные имена почти для каждой мельчайшей части человеческого тела: так, например, вместо слова „рука“ у них существует много отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, ее переднюю часть, правую руку, левую руку и т.д.». «В области Замбези каждое возвышение, каждый холм, каждая горка, каждая вершина в цепи имеет свое название, точно так же, как каждый ключ, каждая равнина, каждый луг, каждая часть и каждое место страны… обозначено специальным именем… Оказывается, география примитивного человека гораздо богаче нашей» (цит. по: Выготский, Лурия, 1993. 96—97).
Первобытные верования представляются современному человеку такими же избыточно подробными, громоздкими, рассыпающимися на сотни мелких магических приемов и поверий, не объединенных общей идеей, безразличных к вопросам о смысле и цели всего происходящего. В «смутном пандемонизме» (B.C. Соловьев) первобытного язычества преобладали страх и вынужденное почтение к высшим силам, далекие от той любви к Богу, которая в теистических религиях придает вере человека глубоко личное и эмоционально насыщенное звучание. Древнейшие бесписьменные религии очень практичны, утилитарны: они учат действовать, примеряясь к мироустройству, и выживать любой ценой, используя и природные, и сверхприродные силы.
Аналогичным — чисто утилитарным и при этом как бы равнодушным, безличным — было и отношение древнего бесписьменного человека к языку. Еще не хватало умственных и эмоциональных сил задуматься о слове, ощутить или создать его красоту. Следы рефлексии над словом сохранились только в отдельных мифологических традициях (см. §23, 114—116). Эти следы немногочисленны и, по‑видимому, относятся к достаточно поздним предписьменным временам. Что касается веры в сверхъестественные силы слова, то словесная магия и табу были такой же частью практической жизни племени, как и всякая магия (см. подробно §13, 20—21).
Время ранних государств и средние века
Надэтнические религии.
По мере развития социально‑имущественного неравенства, разрушения племенного коллективизма, становления государственных образований и распространения письменностей, в отдельных регионах формируются новые сложные религиозные учения и культы, постепенно приобретающие н а д э т н и ч е с к и й характер: ведизм (древнейшая религия Индии), буддизм (и ламаизм как его тибето‑монгольская ветвь), зороастризм, христианство, ислам. Новые религии, отвечавшие духовным исканиям людей на сломах истории, проникнутые жаждой религиозного идеала, с растущим вниманием к личностному и индивидуальному, обладали огромной притягательной силой. Они становились духовным началом, способным объединить многие народы.
Новые религии обладали книгами, в которых содержалось Откровение Бога, переданное людям через пророков, а также учение о Боге, о мире, вере, спасении. Книги, вмещавшие Откровение, почитались священными (сакральными[7]). Нередко сакрализировался и язык, на котором было записано Откровение. Сама закрепленность новых религий на письме, в святых книгах, на языке необычном, непохожем на обиходную речь, была мощным фактором убеждения и, в глазах древних людей, придавала учениям надежность, истинность, а может быть, и вечность.
Вокруг новых религий, их священных вероучительных книг, апостолов, которые обращались не к одному «своему» племени, а к людям разных племен, постепенно складываются надэтнические культурно‑религиозные миры, выходящие за пределы этнических и государственных объединений: индуистско‑буддийский мир Южной Азии, конфуцианско‑буддийский мир Дальнего Востока, зороастризм на Ближнем и Среднем Востоке, христианство, ислам. Три самые крупные надэтнические религии — буддизм, христианство и ислам — принято называть м и р о в ы м и религиями.
В средние века именно культурно‑религиозные миры (а не государства и не этнические общности) определяют политическую карту мира. Каждый такой мир включает множество этносов, объединенных одной религией, общим надэтническим языком своего вероучения и общей книжно‑письменной культурой. В те времена конфессиональные различия между группами населения обладали большей значимостью, чем различия этнические, языковые или государственные. Не случайно большинству войн (в том числе гражданских и династических) приписывали религиозный характер — достаточно вспомнить о крестовых походах, войнах католиков и протестантов, газавате.