Исихазм в Греции, юго-славянских странах и на Руси.

В 1260 гг. грекам удается свергнуть латинскую империю в Константинополе, восстановить империю православную. Последние полтораста лет Византии были предсмертной вспышкой духовного творчества. Это эпоха св. Григория Паламы и торжества проповедуемогоим исихазма, которому сопутствуют иконописание, церковная архитектура, богословские творения.

Исихия по-гречески - молчание. Это монашеская школа духовного сосредоточения, в котором непременно участвует и тело, телесные упражнения для достижения полной гармонии между телом и духом посредством беспрерывной «умной» молитвы, т.е. повторением в уме молитвы Иисусовой. Молитва должна в конце концов стать психосома­тической, т.е. частью дыхательного процесса: первая половина -вдох, вторая - выдох. Чтобы развить такую произвольность молит­вы. совершаются особые телесные упражнения. Че­ловеческая плоть, физические ее функции признаются необходи­мыми атрибутами духовной концентрации, самоусовершенствова­ния и мистического обретения нетварного Света. Это учение находилось в резком противоречии со средневековым аскетизмом, особенно распространенным на Запа­де, но практиковавшимся и православным монашеством, смотрев­шим на тело как на что-то нечистое, что надо умертвлять для до­стижения духовного совершенства. Палама писал о нетварных энергиях Божьих, кото­рые получает человек во взаимодействии молитвы и творчества человека и Божьей милости к нему. По этому учению, человек де­лается как бы Божьим сотворцом, что соответствует православному учению обожения человека. Поскольку Божьи энергии воплощаются через мистическое действие молитвы, то их средоточием могут становиться намоленные иконы. Так исихастская школа способствовала совершенствованию иконописи. Католики обвиня­ли Палому в еретичестве и неоязычестве. Главным обвинителем Пала­мы был Варлаам Калабриец. Учение Паламы восторжествовало на православном Востоке только после трех соборов в Константино­поле - 1341, 1347 и 1351 гг.. - между которыми Паламе пришлось побывать и в заключении, когда победил, казалось, Варлаам.

Эту эпоху называют православным Предвозрождением из-за исихастской реабилитации тела человеческого и материи как Божьего творения, которые также святы. но только преображаемые духом. Интересно, что Варлаам и прочие западные противники Паламы. обвинявшие его а язычестве, сами культивировали возрождение антично-греческих философии и искусства, что столетием позже и воплотилось в итальянском Ренессансе. Палома считал, что изучение сотворенного человеком может вести лишь к относительному постижению дел Творца в то время как абсолютная трансцендентность Бога не может определяться при помощи чего-либо тварного. Бог познаваем только личнымon опытом того, кто ищет этого опыта в собственном .духовном интеллекте или интеллекте сердца.

Исихасты одержали победу в православном мире, проповедуя подчинение тела духу и тварного - нерукотвор­ным энергиям Божьим, а западный ренесс носил чисто физический характер, превозносил тварную человеческую природу, ведя к разделению между духовной и физи­ческой сферами, к изоляции между ними. Именно исихастский упор на человека как на отражение Божественного и как на посред­ника внутренней связи с Божественным привел к самым высоким достижениям иконописання. являющегося физическим воплоще­нием духовного. Это отразилось на Руси к концу XIV века. Это эпоха Св. Сергия Радонежского, вышедшего из Ростова Великого, где в годы его юношества в одном из монастырей была прекрасная по тем време­нам библиотека со значительным числом и греческих книг, и, по-видимому, Сергий владел греческим языком. Русь начинает выходить из изолирован­ности от тогдашнего культурного мира продолжавшейся первые полтора столетия татарского ига.

После кончины св. Алексия и категорического отказа св. Сер­гия быть митрополитом митрополичью кафедру занял высоко об­разованный византийский болгарин Кипрнан (Цамвлак), сторонник исихастов. а возможно и сам исихаст, и проводник исихастского учения, а возможно и иси­хастской политики на Руси. Но достался Московский митрополи­чий стол Киприану не сразу. Дмитрий Донской был настроен против Киприана: во-первых, ко времени вдовства митрополии, на­ступившего после смерти Алексия в 1378 г., Киприан 13 лет был митрополитом Литовской Руси и претендовал на Моск­ву при живом митрополите Алексии. Это было связано с ложным обвинением митрополита Алексия в симонии. Еще до окончания следствия Константинополь необоснованно и неканонически пос­тавил Киприана. Когда следствие и суд закончились в пользу св. Алексия, Кнприан был оставлен митрополитом Литовской Руси, т.е. в этот момент русская митрополия была разделена над­вое (а некоторое время и натрое, когда отдельный митрополит был еще в Галичине, управляя Галичиной и Западной Волынью, которые были частью польских, а не литовских владений). Дмитрий отказался принять Киприана и после смерти Алексия. Продержав сутки в тюрьме приехавшего самовольно в Мос­кву Киприана, князь выгнал его вон, желая видеть на митрополичь­ем троне доморощенного придворного попа Митяя (Михаила) - красавца с замечатель­ным голосом, эстетом в богослужении, начитанным, но на­строенным антимонашески. Будучи только наречен­ным митрополитом, он начал жестоко расправляться с духовенст­вом за распущенность. Он был решитель­ным нестяжателем, к которым, кстати, принадлежал и Киприан как исихаст. В 1379 г. Митяй от­правился в Константинополь за поставлснием, Как особую ми­лость князь Дмитрий дал ему свои бланки с печатями, куда Митяй мог вписывать что хотел и под них брать кредит. Но перед самым Константинополем Митяй неожиданно скончался. Сопровождав­шие его использовали бланки, чтобы вписать имя некоего архи­мандрита Пимена, тоже бывшего в свите Митяя. Патриархия сде­лала вид. что все в порядке, и поставила Пимена митрополитом Московским.

Дело с поставлением Пимена затянулось до 1381 г. Дмитрий ни­чего не знал, так как был занят подготовкой к войне с Мамаем, но узнав, разгневался и предпочел Киприана Пимену. В 1382 г., после нашествия Тохтамыша. отношения между князем и митрополитом снова ухудшились: оба бежали из Москвы на время нашествия, но князь бежал первым, и митрополит, по-видимому, осуждал его за то. что он бросил своих граждан на произвол судьбы. В это время из Константинополя прибыл другой претендент на митрополичий стол - суздальский архиепископ Дионисий, и Дмитрий решил пос­тавить его. Но тот по дороге из Константинополя, куда отправил­ся для поставления, скончался в 1384 г. В конце 1387 г. Константи­нопольский патриарх, осудив Пимена по обвинениям в подлоге, подтвердил в качестве Митрополита всея Руси Киприана. Однако Дмитрий до конца дней своихне пускал в Москву. Дмитрий скончался в сентябре 1389 г. А его наследник. Василий I пригласил Киприана в Москву, после чего митрополит, объединив в своем лице всю Русскую Церковь, правил ею из Москвы следующие 16 лет до кончины в 1406 г

Есть ТОЗР, что интриги Константинополя в этой митрополичьей чехарде пошатнули авторитет Вселенского патриархата в глазах русских и способствовали самовольному вы­делению из него Русской Церкви через 42 года. Другое мнение - Дмитрий сделал первый шаг к подчинению Церкви и ее митропо­литов государству, князю, царю.

Один из учеников Сергия Радонежского и состави­тель его первого жития, церковный писатель и ученый человек - Епифаний Премудрый, занимался переводами с гре­ческого. С начала до середины XV века много переводов с гречес­кого сделано Пахомием Сербом. Он же составил и новое, весьма витиеватое по стилю и стандартизованное по тогдашним шабло­нам, житие св. Сергия. XV век был вершиной русского иконописания в лице св. Андрея Рублева и его учеников - Даниила Черного и его круга. Предшественником и учителем Рублева был великий мастер Феофан Грек в XIV веке, а завершали этот зо­лотой век русского иконописания Дионисий и его круг конца XV и начала XVI веков.

Сергий Радонежский был по тем временам высоко образо­ванным человеком. В одном из монастырей Ростова Великого, рас­положенного недалеко от Сергиева Поса­да, изучали и переводили греческие рукописи, а митро­полит Алексий составлял новый перевод Евангелия с греческого языка. Сергия считают первым русским мистиком, введшим на Руси исихастскую практику непрерывной умной молитвы, которая пришла на Афон из монастырей Ближнего Востока.

Влияние исихастства на Сергия можно усмотреть и в том, что при всей своей неотмирности он не презирал мира, был под­линным гражданином своей страны, принимая на себя ответствен­ность и за некоторые государственно-политические решения. Он благословил Дмитрия Донского на Куликовскую битву после того, как Дмитрий убедил его, что вес попытки ре­шения конфликта мирным путем не увенчались успехом. В подтвер­ждение благословения Сергий отпустил на Донское побоище двух иноков, в прошлом воинов, Пересвета и Ослябю, которые пали в поединке, предшествовавшем началу главной битвы. Однажды дав свое согласие, Сергий принимал ответствен­ность: молился о победе и вдогонку Дмитрию, уже накануне битвы, прислал устное моральное подкрепление князю. Другой известный случай участия Сергия в государственных де­лах - незадолго до Куликовской битвы, когда Дмитрий Донской и митрополит Алексий убедили Сергия отправиться в Рязань и Нижний Новгород, чтобы уговорить тамошних князей признать старшинство Московского князя, подчиниться ему. Эти действия совпадали с объединительными стремлениями Церкви и отвечали поддержке исихастами Москвы как наиболее перспективного центра православия - преем­ника обреченной Византии, В обоих городах миссия Сергия была неудачной. Он даже опечатал все храмы в Нижнем Новгороде в на­казание, явно по распоряжению митрополита. По просьбе местных князей Сергий выходил в их стольные го­рода освящать закладку храмов и монастырей, например в Серпу­хове и Коломне. Но в основном св. Сергий вел полуотшельничес­кий образ жизни - смирения, полного отречения от мирской суе­ты, совмещая физический труд, посты, личные молитвы. По насто­янию митрополита, но против своей воли, согласившись стать игу­меном той братии, которая собралась вокруг его келий, составив Троицкий монастырь. Сергий управлял не посредством жесткой дисциплины, а любовью, личным примером и уговорами. Св. Сергий никогда не позволял себе стыдить, осуждать или отчитывать насельника своего монастыря публично. Если он был недоволен иноком, то стучался ночью в его келию и на вопрос, почему игумен явился к нему, отвечал: «Ты сам знаешь почему» и уходил.

Согласно исихастскму учению, Сергий допускал индивидуаль­ность в выборе иноком своего пути стяжания Духа Святого, не насаждал общеобязательный и единообразный режим коллективной дисциплины. Но, разросшись и став известным и за предела­ми Руси, Троицкий монастырь, и особенно его игумен, привлек внимание даже Вселенского патриарха, который прислал Сергию устав общежительного константинопольского Студийского монас­тыря с повелением применить его в своей обители; что Сергий не­хотя сделал. Так Троице-Сергиев монастырь стал первым общежительным монастырем Московской Руси, по его образцу учени­ки Сергия создали до конца XV века около сотни таких же общежительных монастырей по всей Руси.

Исихастское стремление к полуотшельничеству, уединению старца и нескольких учеников в дебри и глушь имело диалектически противоречивое развитие в русской исто­рии, поскольку совпало с монашеским возрождением в северо-западной Руси. Митрополитам в течение всего татарского владычества приходилось играть роль главных дипломатов. Это не могло не отразиться понижением нравственных стандартов в цер­ковной жизни, что повлекло наиболее духовно устремленных православных лю­дей в монашество. В Киевской Руси монашество сосредотачивалось в городах и вокруг них, что свидетельствует о надеждах на воцерковление государственной жизни, то монашество XIV-XV стремится уйти подальше от государства, по­теряв неофитский оптимизм в отношении реализуемости теокра­тии. По мере роста удаленных монастырей и обрастания их посе­лениями крестьян подлинный исихаст, уходил из такого большого и людного монастыря в глушь, расчищал делянку в лесу, ставил себе и двум-трем своим ученикам кельи, разводил огород и пасеку. Естес­твенно, если в этой новой местности еще пребывали некрещеные финно-угорские племена (северо-восток и север), старец крестил их. Постепенно к нему начинали стекаться и монахи и крестьяне, либо искавшие более вольготной жизни под­альше от Москвы, либо стремившиеся стать духовными детьми замечатель­ного старца. Возникало новое поселение, к ко­торому скоро доходила княжеская, а то и великокняжеская рука, присоединяя территорию и ее население и облагая послед­нее обычными обязательствами и податями. Стремящиеся к уеди­нению монахи уходили дальше. Так мона­хи, стремясь уйти подальше от суеты мирской, на практике становились проводниками имперско­го расширения российского влияния, русификации. С другой сто­роны это приводит к появлению скитов исихасгского типа заволжских старцев, из кото­рых выйдет Нилово учение монашеского нсстяжательства, заду­шенное поддерживаемыми правительством стяжателями, и возро­жденное снова в XIX веке учениками св. Паисия Величковского.

Конец XIV - оживление книжного дела. К XV веку ширится распространенность изборников. Это собрания дидактических, этических и исторических писа­ний наряду с отрывками Священного Писания, творений Отцов Церкви, житий святых. Наиболее популярным изборником был «Измарагд», предназначенный для ежедневного семейного чтения: в нем больше отрывков из апокрифов, чем из Библии. Церковь к тому времени была подлинным выразителем народной духовности (клерикализм разовьется в XV1I-XVIII веках). То, что переписчики духовною или монашеско­го звания в XIV-XVI веках выбирали для включения в сборники, можно считать отображением на­родных вкусов и духовных интересов. Сборники подтверждают, что эти переписчики были столь же невежественно-неразборчивыми между каионнческими и апокрифическими пиcаниями. И хотя митрополит Киприан привез на Русь византийский индекс запрещенных или нерекомендуемых писаний, на практике старая Русь не знала экклезиастических ин­дексов. Русский литературный неофит не был знаком с критериями, определяющими качество литературной работы, надежность и ав­торитетность того или иного автора. Для него каждая книга была КНИГОЙ с большой буквы. Его не смущали и возможные противоречия. Чаще всего осуждаются грехи прелюбодеяния и пьянства, по чему можно заключить о наибольшей распространенности на Руси такого рода грехов. О монашеском авторстве говорят жестокие суждения о женщинах как пре­данных влечению плоти соблазнительницах, которым нельзя дове­рять, ибо они не держат слова, изменяют, предают. Однако, что строгость осуждения в книге грехов плоти контрастирует с мягкостью Русской Церкви по отношению к этим же порокам на практике.

В это же время был закончен новый перевод Евангелия, пред­принятый митрополитом Алексием, и сделаны дальнейшие перево­ды частей Ветхого Завета, в основном Пахомием Сербом. Форми­руются первые крупные постоянные библиотеки с каталогами. Митрополичий каталог перечисляет 212 рукописей в Кирилло-Белозерском монастыре и 300 рукописей в библиотеке Троице-Сергиевой лавры. Митрополит Киприан ввел в России новый Иеруса­лимский литургический обряд, по которому Церковь служит до сего дня. А Пахомий принес высокопарный, витиеватый литера­турный стиль, который мы назвали бы барокко или даже рококо, если бы он не опережал оба эти стиля эстетики на 200-300 лет.