Как-то сложилось, что такое положение дел стало считаться естественным. Дома — другое дело, но на людях — имей совесть и не заставляй окружающих краснеть за нас.

Но почему та же совесть, не позволяя ссоры на людях, может позволить ее дома? Это почему-то выпадает из сознания супругов. Не выпадает лишь жгучее чувство стыда перед людьми, случайно или нет посвященных в семейную тайну. Это чувство становится тем главным регулятором поведения, благодаря которому в общест­ве друзей и знакомых супруги соблюдают внешние приличия.

Увы, дома, как только закрывается дверь квартиры, это чувство исчезает полностью. То, что есть тайна двоих, отпуска­ется на свободу и распускается во всей своей красе.

Почему же механизм стыда не работает в супружеских отноше­ниях? Почему не работает он в любых близких отношениях людей, посвященных в одно дело? Оставаясь регулятором поведения в при­сутствии третьих лиц, почему он полностью снимается, как только последние уходят?

Каждому знакомо чувство одиночества. Явственное ощущение брошенности людьми. Это крайнее состояние приходит не часто. Но именно в нем до предела обнажается острая потребность человека быть в лучах тепла и внимания людей. Пусть хотя бы кто-то один будет рядом в трудные минуты. Присутствие таких спутников воспринима­ется всегда как большое счастье. Быть признанным хотя бы одним человеком на земле — эта потребность в период одиночества ост­ро подступает к человеку и одновременно с явственным чувством того, что такого человека на земле нет. Когда болезненный период проходит, одинокий человек вновь возвращается к ровному настроению, снова чувствует, что вокруг немало лю­дей, признающих и принимающих его. Доказательство этого призна­ния он видит ежедневно в их приветливом "Здравствуй", в их об­ращении к нему, в телефонных звонках, приглашениях и благодарностях, наконец, в положительных отзывах о нем. Едва снялось болезненное состояние одиночества, как изменился взгляд на отношение окружающих людей. Люди те же, и отношение их то же, а взгляд на них изменился. Если смена настроений может происходить так быстро, значит, не в людях дело, а в самом человеке. Что-то неладное, нездоровое происхо­дит с восприятием себя в мире, своего положения среди людей.

Как отнесутся ко мне люди? Эти переживания знакомы каж­дому с детства.

— Не одену предлагаемую родителями одеж­ду, потому что сверстники будут смеяться.

— Не возьму в поход термос, потому что никто термос не берет.

— Не пойду на вечер, все танцуют, а я не умею…

Существует множество других "не", по поводу ко­торых возникает немало препирательств с родителями и с самим собой.

Через эту боль переживаний дети и, особенно, подростки на­чинают воспринимать себя глазами своего ближайшего окружения. Не потерять окружение, не быть отторгнутым, напротив, быть при­нятым и признанным — вот центральный смысл поведения, не осоз­наваемый подростками, но играющий первую роль в определении их поступков.

Пачка с сигаретами идет по кругу — взять или нет? Если не взять — сразу стану белой вороной. Если взять — това­рищеские отношения закрепятся, я останусь своим среди своих. В считанные секунды каждый решает эту ситуацию по-своему. Оттого так по-разному ведут они себя. Все можно увидеть здесь — от явного смущения, с которым тянется парень или девушка к си­гарете до бравурного "закурим, значит", сопровождаемого самой развязной позой и движениями.

Таких ситуаций, где решается вопрос отношений с группой, в жизни каждого много. Сквернословить или нет? Пить вино или не пить? Пойти на пляж или делать уроки? Участвовать в общих затеях или нет? Что носить? Как ходить? О чем говорить? Чем интересоваться? Куда стремиться? Все это в немалой степе­ни формирует в подростке группа. Если же подросток замыкается дома, в нем рано или поздно появляется целый комплекс пережи­ваний, связанных со стремлением быть в группе и неумением быть в ней.

Подростковое стремление сохранить таким образом вокруг себя круг сверстников выливается в юношестве в отчетливое пере­живание собственных недостатков. Раньше не замечаемая бородавка на шее с какого-то времени начинает причинять душевную боль. Выше поднимается воротник, втягивается в плечи шея. Кто-то обнаружил у себя слишком короткие ресницы, малый рост, кривые или непропорциональные телу ноги, одутловатость щек, веснушки, неумение запоминать и рассказывать веселые истории, танцевать, петь, играть на гитаре…

Это период, когда явственно переживается боль собственной неполноценности. Человек наперед предвидит свое унижение, свое падение в глазах людей, и переживает в воображении и в чувствах предстоящие насмешки, неприязнь и отторжение. Появляется боязнь потерять отношение окружающих и противоположное ей стремление обрести признание людей. Так, детское стремление не отставать в своем поведении от того, что делают сверстники, в юношестве переходит в озабоченность собственными качествами и свойствами, а с обретением самостоятельности превращается в невольную зависимость от мнения окружающих людей.

Непосредственное детское восприятие себя постепенно замещается в сознании отношением к подростку окружающих. Что является в человеке достоинствами, а что недостатками, определяется уже не им самим и не собственным нравственным чувством и совестью, а совокупным мнением окружающих людей. Он относится к себе согласно их представлениям и, в свою очередь, сам относится к ним, закрепляя таким образом негласно устанавливающиеся в группе нормы поведения.

Если люди, симпатизирующие ему, уходят, или теряется признание со стороны близких, друзей и знакомых, это рождает боль за себя. Пропущенная через эгоистическую озабоченность о себе, боль эта превращается в чувство потери себя в глазах людей и переживается как унижение.

Избегая этой боли, человек стремится к сохранению вокруг себя принимающих и признающих его людей. Соблюдая правила приличия, он не столько заботливо устремлен к людям, сколько не желает или боится потерять их. Имея некоторый опыт оттор­гающей реакции окружающих на свои поступки, он внимательно присматривается к тому, что считается нормой. Рождается внут­ренний контроль за своим поведением. Одновременно с ним при­ходит стремление не выпасть из числа признанных, которое тол­кает к активному проявлению принятого в социальном окружении. При этом неважно, есть ли отданность этой норме в душе или нет. Важно, прежде всего, внешнее соответствие, которого можно добить­ся одним лишь подражанием.

Существует отчетливая разница между обретением и приобретением. Обретаются — душевные качества, при­обретаются — вещи или внешние признаки самих качеств. В движении со-отношения через людей к себе человек невольно устремляется к приобретению. Это­го требуют от него темп жизни, необходимость быстрой адаптации в меняющейся среде. Пауза для него недопустима. В результате не остается времени на остановку, чтобы можно было сознать, понять, что с ним происходит.

Помните времена, когда молодежи хотелось иметь именно иностранные джинсы? И ни­какие другие человек не знает. Он живет острым желанием приобрести их. Когда же, наконец, это ему удается, он начинает купаться в других ощущениях, которые рождаются с появлени­ем его на улице в модных джинсах, в кругу друзей, знакомых и близ­ких. Каждый пристальный взгляд на его обнову ласкает сердце. Это часы, дни и месяцы, когда число людей, которые обращают свои принимающие взоры к нему, резко возрастает. Это количество «со-» в со-отношении к себе число людей солидарных с ним, и желающих иметь то, что имеет он.

Чем больше оно, тем увереннее чувствует себя человек, тем тверже он идет по земле и тем активнее становится в нем стрем­ление поддерживать на высоком уровне завоеванное им «со-».

Нет ничего удивительного, если к нему однажды придет неот­вязное желание приобрести дубленку. Он видит, как волнуется его окружение при каждом упоминании об этой вещи. В атмосфере этого волнения все ценности человеческие невольно меркнут перед ее ценностью. Он прилагает немало уси­лий и однажды появляется в обнове на улице. Ощущение собствен­ной значимости становится прямо пропорциональным количеству взгля­дов, брошенных окружающими на его одеяние и замеченное им. Главный же праздник впере­ди — там, где произойдет встреча с сотрудниками по работе, за­тем с друзьями, с товарищами, с родными и близкими. Вопросы, шутки, намеки — все будет приниматься им, все будет радовать и услаждать его. Чувство самодостаточности, высокого положения в своем окружении, неожиданной важности и значимости себя будет держаться в нем ровно столько, сколько будет держаться мода на дубленки. К счастью для него она, похоже, не собирается уходить в ближайшие годы.

В атмосфере соотношения грустную девальвацию ценностей претерпевает искусство. Человек и не помышлял идти на выстав­ку картин Куинджи. Проезжая на трамвае по городу, видел объяв­ление, но не придал ему значения. Однако, на работе он слышит разжигающий воображение рассказ об открытии выставки. Кто-то из знакомых звонит по телефону и говорит о том же. Ценность выставки начинает повышаться. Еще один-два разговора о ней и человек готов бежать к музею, занимать с утра очередь, чтобы непременно побывать в выставочных залах.

Только главную радость он испытает не в музее перед кар­тинами художника, а в тот момент, когда будет рассказывать о своем посещении выставки друзьям и знакомым. Всякое знаменате­льное событие надолго остается в памяти. Но — существенная деталь — запоминаются не переживания в момент посещения выставки, а ощу­щения, которые человек испытывает, рассказывая другим о своем восприятии картин. Фантазия, вдохновение, подъем — все это воз­буждается особенно ярко именно в рассказе, нежели в непосред­ственной встрече с творением художника. Не тайна общения с картиной, но радость общения со слушателями будут переживаться как центральное событие. Увлеченные глаза слу­шателей, проникновенная атмосфера восприятия рассказа — все это будет во много крат более ценным, чем все картины Куинджи вме­сте взятые.

Было время, когда на полное собрание сочинений Достоевского было трудно под­писаться. "Зачем вам академическое издание?" — с этим вопросом социологи обратились к подписчикам и получили обескураживающий ответ: "Но ведь это же Достоевский!" Выяснилось, что все тридцать с лишним томов никто читать не собирался. Около половины из ста подписчиков уже читали два и более романа Достоевского. Из них треть желали познакомиться с другими произведениями. Остальные просто хотели иметь "всего Достоевского". Просто хотели... За­чем? Для чего?

Другие исследования показали, что почти три четверти опро­шенных, имеющих на своих полках сочинения Пушкина, Толстого, Тургенева, Гоголя с того времени, как закончили школу, ни разу к ним не прикасались. Вроде бы проходили в школе. Поэтому, на­верное, теперь можно проходить мимо. Зачем же тогда приобрета­лись книги, зачем выдерживались бои в период подписки на эти издания? Ответов на эти вопросы нет. Может быть, потому, что не отвечая, жить проще и легче. А если все же ответить, что тогда?

Вот книги или абонемент о подписке в руках. Радость? Да. Удовлетворенность? Да. Но еще и чувство гордости, благодаря которому после приобретения че­ловек начинает испытывать чуть большую значимость себя в мире. В эти минуты жизнь для него наполнена особым смыс­лом. Каким по содержанию — не столь важно. Важны ощущения, а они говорят одно — смысл в жизни есть!

Чем дефицитнее приобретенная вещь, тем более пристрастны­ми будут вопросы и реплики друзей и товарищей и выше, полнее будет ощу­щение наполненности собственной жизни смыслом. Удовлетворенное таким образом со-отношение не будет требовать от человека чте­ния приобретенных книг. Они вовсе не для этого им приобрета­лись.

Так еще с детских лет налагаются на сердце человека и развиваются во множестве сетей узы мира, сети тщеславия, зависимости от мнения людей. Человек весь становится руководим извне, групповые нормы, власть и сила авторитетов совсем заглушают в нем внутренние источники поведения – собственное нравственное чувство, совесть и веру. Даже там, где человек начинает воцерковляться, где действием призывающей благодати Божией он первые пять-шесть лет вдохновенной церковной жизни весь увлекается в ее новый порядок и ради нее расторгает прежние знакомства, дружбу, разрывает сети прежних норм, ценностей, авторитетов, даже там он оказывается не свободен от самих уз мира. Просто теперь круг неверующих людей сменяется кругом верующих, авторитеты нецерковные сменяются церковными, а весь характер зависимости от мнения людского остается все тем же. И не скоро, похоже, что-то способно по-настоящему измениться. Узы мира остаются в своей власти, отлагая теперь человека не только от нравственного чувства, совести и начальной веры, но, что хуже всего, от благодати.

Увы, прекрасно понимая все сказанное, человек будет под­смеиваться над собою и даже раскаиваться, и, тем не менее, опять мчаться к магазину за очередной модной вещью. Побороть в себе отданность страстному влечению, со­знать действительный смысл своих стремлений оказывается непросто. И уже по-настоящему трудно воспитать в себе другое. Слишком долго и слишком уверенно формировалось со-отношение к себе. И вряд ли возможно в несколько дней или месяцев вы­скочить из-под его влияния. Но тогда в помощь человеку со стороны Божьего Промысла иногда в жестком требовании сде­лать это начнут разворачиваться события в семье.

Увлечение предметами, ценными с точки зрения окружающих, не проходит бесследно для супругов. Внешне все действия чело­века будто бы направлены на семью, на квартиру, на дом. Хрус­таль, фарфор, модная одежда каждого — от малыша до дедушек и бабушек, ковры, мебель, хороший оклад, обилие книг, икон, освященных предметов и новых друзей, наличие знакомых с именем, с весом в обществе, в том числе в высших эшелонах церковных структур, — вроде бы все для семьи. Но своим внутренним стремлением супруги обра­щены за пределы семьи — к мнению людей, к их отзывам о них, к их отношению к себе.

Уходит тепло, становятся дежурными встречи, привычным и равнодушным общение. Стерпится — слюбится. Следуя этому прин­ципу, супруги остаются рядом друг с другом, лишь наедине иног­да испытывая глубокую тоску по чему-то большему, что потерялось и ушло куда-то.

Увы, на самом деле это тоска не столько по чему-то большему, сколько желание че­го-то большего, что скрыто в каждом из них, что ищет освобож­дения от связывающих его пут — чуждых ему стремлений и же­ланий. Это тоскует настоящее содержание в человеке, его сокро­венное Богом данное «я».

Стремление наполнить квартиру ценными вещами движимо в основе своей стремлением обрести уважение окружающих. Это требует немалых затрат души. Эти заботы, всегда устремленные за преде­лы семьи, вытесняют собой движение супругов друг к другу.

Узы мира и любовь несовместимы. И в этом суть. Там, где присутствует одно, не может быть другого. Именно поэтому увлечение вещами, бытом, предметами искусства всегда и неизбежно опустошает человека, делает содержание его души мельче, корыстнее, раздувает до невероятных масштабов рационализм и предприимчивость, наполняя черствым состоянием сердца, и холодностью отношений к другому человеку.

Процесс этот происходит медленно, постепенно и не замеча­ется супругами. Более того, первые несколько лет, пока и тот, и другой увлечены приобретением "для быта, для семьи", человече­ское, духовное падение каждого сопровождается радостью и вос­торгом от появления новой вещи или от неожиданных новых знакомств.

Там, где узы мира формируют человеческое «я», отношения супругов неизбежно строятся по логике разрушения любви. Утверж­даясь через вещи, пересуды, легкие развлечения, узы мира внедряются в каждую минуту общения супругов друг с дру­гом, определяют их поступки и настроение.

Муж и жена поссорились в присутствии третьих лиц. Пустяч­ное несогласие вылилось неожиданно в приступ острой неприязни друг к другу. Невольной причиной ссоры оказались третьи лица. Нет, они ничего не говорили, они молча слушали и переживали за обоих. Однако, их присутствие роковым образом повело супругов в омут зла. Не отдавая себе отчета в том, что они творят, они го­ворили уже не для того, чтобы найти истину или понять друг друга. Единственной задачей каждого из них было — не потерять благожелательное отношение к себе третьих лиц. Не я плох — дру­гой, не меня вините в возникшей ссоре — другого. В душе разво­рачивалось острое желание показать перед людьми другого во всей его негативной “красе“. Напряженно заработала память, подняты были все резервы ума, накалены страсти. Все включилось ради од­ного — сохранения собственного положения в глазах людей, оп­равданий себя и низведения другого.

В эти минуты в каждом из супругов нет места любви. Самосох­ранением, но не утверждением другого заняты они. Эгоистическая основа со-отношения к себе через людей проявляется в таких ситуациях предельно зри­мо. Оттого так неловко чувствуют себя все окружающие, так больно воспринимают они каждое движение ссорящихся.

Ссора, произошедшая на людях, становится глубокой раной на долгое время. Вернувшись домой, или проводив гостей, супру­ги невольно возвращаются в мыслях к произошедшему. В жгучей бо­ли сжимается сердце. Боли за себя — за пережитое унижение, за попранное достоинство. Новой волной поднимается желание сде­лать больно другому и тем самым наказать его, отомстить за до­пущенное. Невольно в досаде и раздражении начинается поиск по­вода для расправы. Душа не будет спокойна до тех пор, пока не произойдет яростного “выхлеста“ обиды на другого. Уязвленное самолюбие не остается в долгу.

Увидеть собственную неправоту человек в этом состоянии не способен. Напротив, предельно обостряется чувство своей правды. Самые логически нелепые оправдания, которые подсказывает ум, будут приняты и человек будет на них настаивать. Понять дру­гого — не его задача. В этом вся причина полного ослепления. В этом все признаки и способ действия в человеке самоугодия, которое стоит, как страж какой, на защите интересов самолюбия.

Попытки доказывать что-то слепому по меньшей мере странны. Здесь, как никогда к месту, древняя пословица: "Из двух глупцов тот умнее, кто первым сойдет с тропы". Но и здесь враг подставляет коварную подножку. Супруги начинают следовать этой пословице, чтобы таким образом доказать лишний раз собственное превосходство над другим. "Ладно, я уступлю. В конце концов, уступающий умнее".

Как же далеки от любви они бывают в эти минуты! И как непросто будет выбираться им из пут со-отношения. Потребуются ме­сяцы и годы взаимных обид, ссор, молитв и наставлений духовника прежде, чем придет осознание причин, рождавших разлад в семье. И еще несколько лет, чтобы место со-отношения заняла в каждом из них любовь к другому.

— Значит, я могу соседям рассказать о том, чем ты занимал­ся вчера?

— Нет уж, пожалуйста, не надо.

Стыдно.

Почему же в присутствии ближних не стыдно? Если соседи узнают — изменится их отношение. Пасть в их глазах больно. Как же тогда должны складываться отношения с домашними, если то же самое действие не рождает страха упасть в их глазах?

— А все очень просто. Он кто мне? Муж. А я кто? Жена. И этим все сказано.

Все ли? Никто не будет возражать, что муж и жена — звания более обязывающие, чем, скажем, соседи, друзья, товарищи. Вопрос только в том — обязывающие в разрушение отношений или к их созиданию? Не по­лучается ли, что первое принимается более охотно, чем второе. Что бы я, как муж, ни делал, жена обязана принять. Чувство стыда, высту­пающее регулятором межличностных отношений, в таком случае, дей­ствительно, снимается. Но одновременно с этим снимается и другое звание — Человека. В ней, в жене, не признается то, что с болью относит­ся к безобразиям мужа. Если же ее принять как человека, перед нею будет столь же стыдно, как перед соседями, друзьям или знакомыми. Но механизм соотношения выбрасывает всех ближ­них за пределы числа "со-". Регулирующая роль чувства стыда здесь подавляется.

Более того, стыд другого начинает использоваться в такти­ке семейных отношений. Использоваться... Как унизительно это слово, несовместимое с дружбой и, тем более, с любовью. Но оно есть и не может не быть, узы мира дик­туют стиль и способ общения в семье. И, наверное, в том, что существует тактика отношений, тоже нет ничего удивительного. Атмосфера противостояния без тактики немыслима. Где уж здесь говорить о бережности друг к другу. Ей нет места.

И, тем не менее, может ли быть в поведении супругов что-то, в чем они испытывают стыд друг перед другом? Тот самый внутренний стыд, который есть одно из достояний нравственного чувства. Безусловно, может. Чаще всего это прошлые, добрачные поступки, в которых муж и жена боятся признаться друг другу. Стыдно. То есть больно по­терять уважающее, принимающее отношение другого, больно пасть в глазах другого ниже той грани, которая уже определилась в совместной жизни. Эта грань старательно обходится и сохраняет­ся супругами. Все, что выше ее, попадает в число дозволенного поведения друг перед другом. Лежащее ниже попадает в разряд ин­дивидуальной тайны. Неосознанная забота об этой грани при сохра­нении индивидуальной тайны сдерживает полную открытость супру­гов друг другу. Принесенная в покаянии Богу тайна греха навсегда изглаживается из сердца, но стыд, как нравственное чувство, навсегда удерживает супругов в предстательстве друг перед другом. Даже оставаясь наедине, супруги не могут согрешить, ибо стыд перед другим, как внутренний страж, хранит супругов в верности друг другу. Оттого и нет греха, нет тайн. Потому и поведение свободное от индивидуальных тайн, ведет к чистоте супружеских отношений.

Заметим теперь, что ни в ссорах, ни после них чувство стыда перед другим не возникает. Потому что ссоры взаимны. Они происходят всегда при активном участии обеих сторон. В ссорах нет стремления обрести любовь и симпатии другого. Вместо этого в них при­сутствует дух борьбы, противодействия. А здесь уже не до сты­да. Лишь в благодатном прикосновении Божием супруги могут вдруг оглянуться на себя в совершившейся ссоре и пережить боль за другого и стыд за себя перед другим. Там, где это искренне переживается и приносится на алтарь примирения, там пережитое чувство искреннего стыда начинает хранить супругов вне ссор.

ЧТО ХРАНИТ СЕМЬЮ

БОЖИЕЙ СЕМЬЕЮ

Что же еще может стать регулятором отношений в семье? Совесть. Не со стороны, не от окружающих людей, а изнутри высвечивает она в человеке его недостатки. Она не зависит от мнений, не реагирует на отзывы и не прислушивается к взглядам на жизнь окружающих людей. Она есть то, что в супружеских отно­шениях сужает зону недозволенных пос­тупков. Она в пристальном внимании держит человека на уровне высокой нравственности, не позволяя падений не только перед друзьями и соседями, не только перед мужем или женой, но и перед самим собой. Нередко она ведет его к поступкам, которые обыватель наперед принимает странными, неразумными, далекими от рациональности и умения жить. Если позиция "уметь жить" легко согласуется с зависимостью от мнения людей, то с совестью она ничего общего не имеет. "Честно жить" — вот труднейший посту­лат совести.

Чистота отношений вне совести невозможна. Именно в ней, в совести, проявляется сокровенное содержание человеческого «я». Муки совести становятся для человека переживанием чувства вины перед другим.

Совесть стоит на страже поступков, угодных Богу. Необязательно открывая себя, как наместницу Бога, она предстоит Ему и заставляет человека, следуя ей, невольно следовать Богу. Она — голос Божий в человеке. Поэтому она и не зависит от мнения окружающих людей. Напротив, нередко вопреки этому мнению заставляет идти за внутренней правдой. Она и судия, и мздовоздаятель, и примиритель с Богом.

Ею супруги преодолевают наступающую хладность или равнодушие друг к другу. Ею подвигаются они к примирению, хотя порою с трудом преодолевают в себе неуступчивость. Ею откликаются на просьбы друг друга, перешагивая через самоугодливую занятость своими делами и настроениями. Ею поддерживают друг друга в горестях, ею узнают и открывают в себе новые возможности ласки, внимания, тепла, бережности, чуткости, заботы к другому. Нужно только быть внимательным к ней. Нужно слышать и откликаться на ее движения, нужно всегда советоваться с нею, ценить ее, лелеять ее в себе и всегда поддерживать ее призывы. Нужно, преодолевая всего себя, сформировать навык скоропослушания ей. Нужно полюбить ее дыхание как жизнь. Нужно жить ею. Многое тогда в супружестве будет совершаться проще и легче, многое обретется такого, чего супруги не знали ранее.

Что еще хранит семью в правде отношений? Вера. Верою начинаются у человека отношения с Богом. Ею обращается он к Священному Писанию, затем к церковной жизни. Ею он испытывает в себе желание молитвы, потребность Богослужения, необходимость Таинств. Ею он становится восприемником благодати, слышит ее живительное участие, действием благодати начинает отличать грех от благочестия, добро от зла, правду от лжи, истину от прелести. Верою он обращается ко Христу и в Нем находит жизнь.

Вступая в супружество, верующий человек входит в новую жизнь, в благословение Божие. Верою он слышит над собой это благословение, чувствует его сердцем. Упованием на Бога он хранит это благословение. Он опытно знает, что, теряя благочестивую жизнь, он теряет и благословение Божие, а примиряясь с Богом в покаянии, вновь обретает его.

Вступая в Таинство венчания, человек слышит слова – «брак честен, ложе нескверно». И верою он слышит в глубине сердца своего, что и ложе нескверным, и брак честным делает вовсе не он сам, а Всемилостивый Бог. Верою он искал и просил благословения венчания и милостию Господь принял его в Таинстве Своего общения с ним, Своего вселюбящего благословения и теперь Собою совершает, оправдывает, примиряет с Собою супружеское ложе его. Ему же, человеку, всею супружескою жизнью своею предстоит еще восходить в чистоту отношений с другим, в ту чистоту, в которой все плотское и чувственное будет с годами изменяться на благодатное в благочестивой совместной их жизни. Чистота, святость будут входить в их отношения, совершая в них в доселе неведомое, очищая все греховное, преображая все человеческое, совершая обожение их.

Для этого человеку в супружестве нужно будет отлагать свое самолюбие, гордость (довольство собою и самонадеянность), нужно будет преодолевать все посылы самоугодия (телолюбия, оправдания себя, саможаления), нужно будет высвободиться из сетей мира (человекоугодия и страха перед людским мнением), т.е. брак честен и ложе нескверное ему нужно будет приобретать со своей стороны всею жизнью, до самой смерти. Верою это и возможно будет совершать. Здесь полагается начало супружеской жизни так же, как при крещении полагается начало воцерковления. Благодатью в крещении человек в сердце усваивается Богу и Его Церкви. Но в какую меру дух человека усваивается Духу Божию, зависит от самого человека.

По описаниям древности в первые века христианства к Таинству крещения готовились около двух-трех лет, обретая не только знания веры, но уже в ходе подготовки меняя весь внешний порядок своей жизни и характер отношений с Богом и друг с другом по заповедям Евангелия. Кроме того, имели обильное участие просвещающей благодати во внутреннем человеке во время утреннего Богослужения – Литургии оглашенных. Неудивительно, что из купели крещения они выходили столь преображенными, что свидетели их крещения невольно восклицали и не могли не воскликнуть: «Христос Воскрес!» А в ответ им вторили восторженные свидетели крещения – «Воистину воскрес!»

Но никакого такого преображения не происходит с современными крещаемыми. Таинство ли угасло в силе? Нет. Люди не готовятся и не жаждут крещения должным образом. Поэтому крещение, совершаясь в наше время как Таинство, лишь открывает человеку возможность обожения. Само же обожение, т.е. очищение от страстей, преодоление их, обретение святости и соединение со Христом и через Него усыновление Богу-Отцу, человек должен будет совершать всею своею жизнью.

Так и в Таинстве венчания сегодня не происходит того, что было раньше. Почти нет сегодня молодых людей, которые всю свою жизнь с малых лет провели бы в глубоко набожной семье, сами имели бы искреннюю церковную жизнь, посвященную Богу, и теперь вступали бы в брак, чтобы вместе, помогая друг другу, продолжать свое усвоение Духу Божию, благодати Господа. Таинство венчания было бы для них, с одной стороны, завершением юности жизни вне супружеского попечения, жизни, совершавшейся под родительским благословением, а с другой стороны, началом жизни новой, в ответственности друг за друга перед Богом. Не только ради друг друга с помощью Божией, но и ради Бога с помощью друг друга. Ради этого соединения и взаимопроникновения двух названных смыслов и совершается Таинство венчания. Совершается, как полагающее начало и возможность брака честного и ложа нескверного. Из этого вовсе не следует, что любой характер отношений и любые чувствования супружеской близости теперь оправданы и потому возможны. Таинство венчания, так же как и Таинство крещения, соединяя нас с Богом, поставляет нас в сугубую ответственность перед Ним и открывает возможность иного, нового качества как вседневных отношений друг с другом, так и самой супружеской близости. Узнают это супруги с годами, благодаря воздержанию в дни постов и праздников. Здесь речь идет не о внешнем воздержании только, но больше и прежде всего о воздержании внутреннем, о добродетели воздержания, которая приходит, если отлагаться не только от предмета вожделения, т.е. от телесного желания друг друга, но и в сердце своем — от чувственного влечения. Тогда однажды можно услышать вкус воздержания. Если его удержать и в нем устояться во время поста, тогда приближение конца поста будет ожидаться с некоторым сожалением. Но тогда и супружеская близость после поста, исполненная любовью, будет иметь иной характер, в котором услышится «ложе нескверно», исполненное не только со стороны Бога (Его прощением и милостивым примирением с Собою), но и со стороны самих супругов. Этим-то воздержанием и тою сладостью и радостью любви друг к другу, которая выходит из воздержания, некоторые супруги к концу жизни или к какому-то моменту совместной жизни приходят к полному оставлению супружеской близости и начинают жить не столько во внешнем воздержании (оно в этом случае естественно), но в воздержании внутреннем, в добродетели воздержания. Если во внешнем воздержании супруги уклоняются друг от друга, то в добродетели воздержания они уклоняются в сердце от страсти, от чувственного влечения. В прежние времена это заканчивалось принятием монашества обоими супругами в конце своей жизни. Так поступало, мы знаем, немало княжеских семей и часть искреннего дворянства. Так поступают некоторые семьи и в наше время.

Святой Иоанн Златоуст в браке выделяет три стороны – физическую, нравственную и духовную, причем первая, как низшая, подчиняется высшей, духовной. От телесного соединения через нравственное совершенство супруги восходят к духовному единению любви. Последним с годами все более освящается первое. Равно духовное единение все более становится целью и реальным воплощением брака.

По учению Иоанна Златоуста в человеческую природу Творцом вложено таинство естественного стремления друг ко другу. При вступлении в Церковь это таинство получает высшее освящение и делается образом духовного союза Христа с Церковью – «великого таинства веры». «Скажу и то еще, что брачный союз – таинственное изображение Церкви. Христос пришел к Церкви, из нея произошел и с нею соединился духовным общением». «Некогда Церковь (т.е. вообще человечество) была нечиста, порочна, безобразна. И Христос не отвратился от ея безобразия, но изменил неприятный вид ея, пересоздал, исправил, простил ея грехи… И не только то удивительно, что Он, взяв некрасивую, безобразную, гнусную, старую, не отвратился от нея, а еще предал Себя за нее на смерть… И в последствии, видя ее часть оскверняющеюся и получающею нечистоту, Он не отвергает и не отстраняет ее от Себя, но постоянно врачует и исправляет. Сколько людей, скажи мне, после приятия веры, согрешили? Он не отвратился от них».[33] Соединяясь в браке, супруги идут к нравственному преображению и от него восходят к святости союза и святости личной. Общий брак, общие и должны быть дела добродетели. Один союз и единая цель этого союза – восполнение духовно-нравственных свойств супругов. Следовательно, в христианстве брак является не просто нравственным отношением, но более священным — таинством. Таинством единения со Христом и во Христе.

Благодать, сообщаемая через Таинство брака брачующимся, — Сила Божия — освящает и одухотворяет их союз. «Таков брак, бывающий о Христе, — говорит св. Иоанн Златоуст, — брак духовный и рождение духовное, не от кровей, не от болезней… И брак не от страсти, не от тел, но весь духовный, душа при этом соединяется с Богом союзом неизреченным, какой Он только Один ведает; почему и сказано: «прилепляйся Господеви, един дух есть с Господем» (1Кор. 6,17)».[34]

Но не против соития супружеского говорит здесь святитель, а о необходимости возвышения всех отношений супругов, в том числе и близости. «Не супружество есть зло, а невоздержание». «Если некоторые находили в браке препятствие к добродетели, то пусть они знают, что не брак служит препятствием к добродетели, а воля, злоупотребляющая браком, подобно тому, как не вино производит пьянство, но злая воля и неумеренное его употребление». «Пользуйся браком умеренно, и ты будешь первым в Царствии Небесном и удостоишься всех благ». Отсюда, если в брачной жизни естественные влечения получают извращенное направление, то виною этого является человек, не желающий сдерживать грубо-чувственные влечения своей природы и подчинить их руководству разума, просвещенного Христовым учением. В пределах нормальных удовлетворение естественных влечений не есть зло, а лишь неизбежный момент в исполнении заповеди Божией: «раститеся и множитеся». «Это дело у нас унижено оттого, что их (супружеские отношения) портят, между тем как брак честен и ложе нескверно. Что за стыд – дело чистое? Зачем краснеть от того, что честно?»[35]

Наставляя молодых, святитель говорит им: «Не в теле красота, но красота тела зависит от того образования и цвета, который отпечатлевает душа в существе его. Итак, люби душу, которая сообщает телу такое благообразие. В самой сей жизни все прекрасное зависит от души… В ком бесстыдна душа, у того и самый вид отвратительнее вида всякого зверя; напротив, стыдливая душа и самый вид делает кротким и любезным».[36] Особенно радеет святитель о сохранении супругами добрачной чистоты. В брачном союзе, говорит он, будет больше «страха Божия и брак будет подлинно честный, связывая тела чистые и нескверные», если до брака было сохранено целомудрие. «Кто был целомудренным до брака, тот останется таким после брака». Дети, рожденные в целомудренном браке, будут добродетельными и нравственно чистыми, так как от своих родителей получат в наследство добрую настроенность.[37]

О том же говорит и св. Кирилл Иерусалимский: «Да пребудут в благой надежде брачные, кои живут, как должно в браке по закону, а не по любострастию, следуя необузданной воле; кои знают время воздерж<