Он принес себя в жертву живую

Когда человек полон решимости исполнить Божий при­зыв, Всевышний приводит в действие Свою механику. Воз­можно даже, что происходит это тихо и незаметно для окру­жающих, становясь очевидным разве что потом, когда взгля­нешь на события, поднявшись на высоту.

Когда Уильям Кэри был охвачен рвением сделать весь мир своим приходом, четверо благочестивых людей приняли на себя заботу о всех его материальных нуждах, а также бремя непрестанной молитвы за успех его миссионерского служения в языческих странах, куда он нес свет Евангелия. Одним из этой четверки верных последователей Христа был Сэмюэл Пирс. Его, имевшего большой пасторат в английс­ком городе Бирмингеме, признавали также «князем» среди проповедников и «баптистским Брэйнердом».

В отличие от тех, кто оказывал ему такую необходимую поддержку, Уильям Кэри известен достаточно хорошо. Пирс, Фуллер, Сатклиф и Райленд, несомненно, были до конца верны своему обещанию помогать ему. И пока Кэри нахо­дился, по сути, на их иждивении, его миссионерский труд был хорошо представлен на его далекой родине. Но когда они один за другим ушли из этой жизни, чтобы войти в Божий покой, и на их место были назначены другие, возни­кли серьезные разногласия между миссионерами в Индии и той организацией, в обязанности которой входила поддерж­ка миссионеров, несущих свое служение вдали от родины. И понятно, что по этой причине их трудности возросли.

Пирс неоднократно выражал горячее стремление присо­единиться к Кэри в Индии, но комитет, собравшийся после дня поста и молитвы, не утвердил предложенного кандидата в мис­сионеры. Члены комитета считали, что он гораздо нужнее у себя на родине, чтобы и молиться за миссионеров, и всена­родно ходатайствовать о необходимости поддержать их тяже­лый труд. Однако давайте познакомимся с началом жизненного пути этого в высшей степени преданного христианина.

Сэмюэл Пирс родился 20 июля 1766 г. в Плимуте, на юге Англии. Его отец был серебряных дел мастером, дело кото­рого процветало. Еще в младенческом возрасте Сэмюэл ли­шился матери, умершей во время родов, и поэтому его взяли на воспитание в дом деда, горячо привязавшемуся к осиро­тевшему внуку, никогда не отличавшемуся крепким здоровь­ем. Между восьмью и десятью годами мальчик вернулся в дом отца, который к тому времени снова женился. Желанием отца было, чтобы Сэмюэл стал ему верным и надежным по­мощником и продолжил семейное дело.

Случилось так, что когда С. Пирсу было около шестнад­цати лет, в церковь, которую он посещал, приехал пропове­довать молодой студент и служитель Исайя Бэрт. О пережи­том им спасении после того, как он слушал этого молодого проповедника, Сэмюэл рассказывает:

Думаю, что немногие обращения были более радостными. Пе­ремена произошла в моих взглядах, чувствах, поведении, и это было так очевидно для меня самого, что я мог больше не сомне­ваться в том, что все это исходило от Бога, а не от моего «я». Я имел свидетельство в себе и был наполнен миром и радостью, которые невозможно описать.

Вот как биограф С. Пирса характеризует глубину и силу стремительного перелома, произошедшего в его душе: «Все развлечения не знавших Бога приятелей утратили для Сэмюэ­ла какой-либо смысл. Все, что прежде влекло его к ним, его больше не привлекало. Теперь он всецело являлся военным трофеем Христа, пленником, приведенным в убежище Божьей воли, и в своем новом плену он чувствовал себя свободным». Сэмюэл пишет своему духовному отцу:

Никогда не забывайте меня. Молите Бога, чтобы Его воля всегда оберегала меня от вялого тления, от духа Лаодикии. Пусть моя любовь к распятому Спасителю горит, не угасая! Религия делает нищего выше царя! Что может сравниться с блаженством хрис­тианина — спокойного, солнечного сияния души и сердца, ис­полненного радости? Ничто. Ничто.

Сэмюэлу предстояло возрастать в церкви, на которую прежде обрушились великие испытания. Некоторые были брошены в тюрьмы, а затем изгнаны. Один из таких заклю­ченных говорил: «Неделя в тюрьме полнее раскрывает душу человека, чем месяц в церкви».

Юноша не был допущен к проповедованию, поскольку лишь 19 членов церкви проголосовало за него. Окружающим было совершенно очевидно, что этому мальчику следовало продолжить образование, и благодаря давнишним дружест­венным связям плимутской баптистской церкви с бристоль­ским педагогическим обществом, Сэмюэл Пирс был направ­лен на учебу в Бристоль. Там он познакомился с Робертом Холлом, который ранее тоже был студентом в этом городе.

Об этом времени в письме к эдинбургскому студенту-медику С. Пирс рассказывал так:

Я надеюсь, что вы будете осторожны в выборе близких друзей. Вы несравненно больше получите, проведя полчаса в общении с Богом, чем от дружбы со всеми студентами колледжа.

Пирс в своих молитвах объединялся с некоторыми други­ми горячими приверженцами Иисуса Христа. В этом стойком и преданном христианине все, слышавшие его проповеди, отмечали незаурядный ум и высокие способности.

Когда пришло время оставить колледж, Сэмюэла не по­кидало чувство, будто он покидает безопасную гавань, чтобы выйти в открытое море. Вот что он писал об окончании кол­леджа:

Я с сожалением оставляю учебу, чтобы отправиться в плавание, такой неопытный и неискушенным, по бушующему океану жизни, где шквалистые ветры и ревущие валы неизбежно обрушивают­ся на дрожащего путника.

Еще будучи студентом в Бристоле, С. Пирс получил счас­тливую возможность слушать проповедь о рабстве бывшего уже в преклонных годах Дж. Уэсли. Тот вечер навсегда ос­тался у него в памяти. В зале собрались знать и простолю­дины, богатые и бедные. «Примерно в середине служения, — писал Уэсли в своем дневнике,— когда зал, внимавший про­поведи, застыл в полной тишине, вдруг неожиданно для всех поднялся невообразимый шум, и все собрание буквально взорвалось, подобно молнии. Невыразимый ужас, смятение охватили присутствующих. Сравнить происходящее можно было разве только с паникой в городе во время сильной бури. Люди в неистовстве кидались друг на друга; скамьи почти все были сломаны; каждый девятый-десятый из нахо­дившихся там поддался всеобщему смятению. Примерно через шесть минут буря улеглась так же неожиданно, как и началась. Все вокруг казалось спокойным, и я, не преры­ваясь, продолжил». На памяти Уэсли не было более стран­ного случая, и он относил его к возможному сатанинскому влиянию. «Чтобы,— сказал проповедник,— его царство усто­яло».

Многие души были завоеваны для Бога за время пастор­ского служения Сэмюэла Пирса, но это не значило, что он избежал пророческого предостережения Христа, данного Им Своим ученикам: «...Все, желающие жить благочестиво во

Христе Иисусе, будут гонимы». Всвоем усердии сохранить чистоту церкви он прибегал к дисциплине, бдительности и постоянству в призыве к освящению и служению, что не слишком хорошо принимали его прихожане. На протяжении шести месяцев мир в церкви был нарушен противниками такой линии пастора. Многие осуждали и порицали его, и пришел день, когда двое из его особенно активных оппонен­тов были отлучены. Затем церковь объединилась в беском­промиссном анализе своих проблем, собираясь каждый день в пять часов и четыре или пять раз по воскресеньям в течение двух недель для ходатайственной молитвы. Исклю­чая этот случай, за время пасторского служения С. Пирса произошло более трехсот обращений.

Я поддерживал в высшей степени положительное свидетельство против преобладания греха в исповедании христиан этого горо­да, — говорил он, — против чувственности, веселья, пустых раз­влечений, пренебрежения воскресным днем; и вчера я говорил большому собранию высшего общества, что если они преврати­ли свои молитвы лишь в привычку и моду, то ужасным образом обманывали свои души. Вчера утром я серьезно предостерег их текстом из Псалмов 5:8 против того, чтобы они отдавали пред­почтение своей плоти перед Богом и своим домам перед Его домом... Никогда я настолько остро не ощущал свою слабость в себе самом и свою силу во Всемогущем Боге. Более для меня не существовало никаких страхов, но преобладало сознание до­стоинства того, что я являюсь посланником Христа.

Биограф С. Пирса писал: «Вполне очевидно, что этот неж­ный агнец мог бы быть львом. Он мог скручивать веревки в хлыст. Он мог рубить деревья под корень. Его голос мог от­даваться “бурей в ушах человека”. Однако он являлся образ­цом вежливости по отношению ко всем, чьи убеждения от­личались от его собственных. Он испытывал отвращение к спорам. Когда же его вынуждали браться за меч, он всеми силами старался сохранить его чистым от всякой злобы.

Страсть Пирса к христианской жизни является главным секретом его влияния. На его лице люди видели свет, кото­рый сиял на лицах Моисея и Стефана. Они знали о его час­тых общениях с Богом, знали, что Господь мог шептать ему на ухо, что он осмеливался быть другом Бога. “Внутренне его дух Бога молчание слушал”. Он чувствовал, что построил себе маленькое убежище на святой горе не для ожидания какого-то пророка, но лишь для того, чтобы оставаться вер­ным своему Господу. Его главной заботой было культивиро­вание Святого Духа. “О, чтобы больше было духа Еноха, — продолжал он постоянно взывать. — Пусть я узнаю все боль­ше и больше благословений любимого ученика!” — была его неустанная молитва, та самая молитва, на которую был дан столь чудесный ответ Тем, Кто знал его лучше кого бы то ни было и назвал любимым учеником».

Он пишет:

Я хочу, чтобы мое сердце стало более религиозным,чтобы чувство божественного присутствия было для меня более привычным. Я хочу всегда ходить с Богом. И нет ничего, что бы огорчало меня больше, чем моя недостаточная духовность и частые бессвязные речи в моей молитве. Я не могу пренебречь этим долгом, но удо­вольствие от этого я получаю редко... Я не ощущаю сколько-ни­будь значительного успеха в своей деятельности; больше света, разумеется, я имею, но свет без тепла делает христианина напо­ловину удовлетворенным... Я наслаждался несколькими периода­ми духовности, но мое непостоянное сердце совсем не склонно постоянно пребывать в своем истинном центре.

Он стремился «постоянно, подобно планете Меркурий, быть близко к центральному солнцу». «О, ради больших бла­гословений из неистощимых недр благодати!» Однажды, ранним утром в воскресный день, он написал:

Я читал, что Он, Свой долг исполняя, склонялся,

В места безлюдные Он часто удалялся,

Чтобы искать Отца там Своего...

Раннее утро и земля, что росою покрыта,

Могли бы свидетельствовать всем

О Спасителе в жаркой молитве.

И так всегда молился мой Спаситель

Перед рассветом наступающего дня.

Но буду ль безучастным я?

Нет! Бесценный Господь, запрети эту мысль,

Помоги мне побеждать, как побеждал Иисус,

Всех врагов, что препятствуют мне.

Чтобы не попасться в западню, первым условием являет­ся осознание опасностей, которым мы подвергаемся. Естес­твенно, что для столь молодого человека талант и красноре­чие проповедника являлись опасной сетью. Но Сэмюэл был настороже и остерегался этого искушения гордыней.

Мне стыдно,— писал он Райленду,— что во мне так много гор­дости. Все больше хочется стать маленьким ребенком, выро­диться в ничто в собственных глазах, отвергнуть свои мудрость, силу, добродетель и жить во всем лишь одним Иисусом.

Этот мотив сетования еще явственнее прослеживается в его письмах к жене.

Я боюсь, что моя жажда проповедовать Христа ослабевает, пре­зренная суета ради славы сильного проповедника, как опреде­ляет это мир, уже выливалась во множество конфликтов.

Обращаясь к Кэри, он признавался:

Многообещающие перспективы, сулившие репутацию и богатст­во имели слишком сильное на меня влияние.

Но позже, в Индии, ведя посвященную жизнь, полную на­пряженного труда и материальных трудностей, он писал в своем дневнике:

Все перспективы материальной независимости и создания ре­путации, которыми я тешил свое «я» в минуты, достойные пре­зрения, были навсегда изгнаны из моего сознания; и лишь же­лание пребывать всецело во Христе наполняло все мои мысли.

Сэмюэл Пирс оказался в высшей степени удачлив в своем браке, поскольку эта счастливая супружеская пара могла до конца изливать друг перед другом свои души. Когда при рождении их первенца жена Пирса была при смерти, он, проходя через великую агонию души, сказал:

Никогда я так не испугаюсь никакого другого испытания. Тот, Кто поддерживал меня среди пламени, защитит меня от любой дру­гой искры. О, моя Сара, было ли у меня такое веское доказа­тельство моей любви ко Христу, какое есть относительно моей любви к тебе, которую я ценю дороже всех самоцветов.

Если учесть, как мало в описываемое нами время за грани­цей было миссионеров, то становится еще более очевидно, что требовалось исключительное мужество, чтобы вступить на этот путь, связанный с постоянным недоброжелательством со сто­роны степенных формальных членов церкви и духовных санов­ников. Действительно, Кэри повсюду сталкивался с холодным равнодушием к делам иностранных миссий.

Четверо поддерживающих его молитвенно людей чувст­вовали, что их долг — пробудить духовно спящую Британию к расширению миссионерских полей там, куда еще не про­никло Евангелие. Фуллер и Сатклиф, верные соратники Кэри, встретились в кабинете Райленда. Они проповедовали в собрании ассоциации на темы «Ревность к делу Божьему» и «Горе в промедлении». Кэри, кроме того, написал памф­лет, глубоко раскрывающий смысл долга в послушании Божьей заповеди «Идите и научите все народы».

Бог никогда не призывает человека, не обеспечив его многими необходимыми помощниками. И чем необыкновен­нее призыв, тем больше нужда в людях, которые бы обеспе­чили поддержку такому пути веры. Особенно мощной была заключительная проповедь Кэри на тему: «Ожидая великих вещей от Бога, старайтесь совершать великие дела для Бога». Он старался доказать «преступность пассивности церкви в Божьем деле». Это настолько взволновало Райлен- да, что, услышав этот страстный призыв, он поинтересовал­ся, все ли присутствующие с этим согласны. Однако когда все спокойно ушли с собрания, никак не откликнувшись, Кэри, сжав руку своего друга Фуллера, с горечью восклик­нул: «Неужели мы снова ничего не добились?» Услышав воз­глас Кэри, люди вернулись, и было решено провести еще одно собрание ассоциации в Кеттеринге.

Хотя Пирс не являлся членом ассоциации Нортгемптона и плохо знал служителей, он все же явился на это заключи­тельное октябрьское собрание в Кеттеринг. Ему пришлось проделать путь более длинный, чем остальным участникам, чтобы увидеть, что конкретно делалось в направлении еван- гелизации язычников. Однако доподлинно неизвестно, при­сутствовал ли там Кэри. В списке пожертвовавших на мис­сионерское служение его имя не упомянуто, однако не ис­ключено, что у него тогда было слишком мало денег для по­жертвования.

Поистине, Бог выбирает все незначительное, и начало миссионерского зарубежного служения в Британии не было отмечено ничем особо выдающимся, что бы высоко цени­лось мирской мудростью. За исключением четверых — Сатклифа, Пирса, Фуллера и Райленда, все остальные члены были самыми что ни на есть ничтожными, как бы оценил их мир, деревенскими пасторами, безвестными и не имеющи­ми даже скудного заработка. Биограф С. Пирса так говорил о пятнадцати первых членах баптистского миссионерского общества: «Три четверти из них были никем из ниоткуда, из самых простых назарян. Что могли значить их имена для ос­тальной деноминации? Разве тогда Лондон и его баптистс­кие лидеры давали начало всему движению? Оно могло иметь надежду на всеобщее доверие и поддержку лишь в том случае, если эти люди понимали свою собственную сла­бость и были убеждены, что Тот, Кто призвал их на это дело, был “также способен его совершить”».

Начало христианской церкви было ничем не приметным. Когда Мессия появился той ночью, много лет назад в невз­рачной палестинской деревне, произошло это неприметно. Неслышно молодая мать взяла своего новорожденного Мла­денца и, никому не объявляя об этом событии, пошла с Ним в храм. И только те, кто вслушивался в Царство Небесное, знали, что произошло великое событие. В храм тогда были приведены Святым Духом двое старцев, которые видели

Младенца и пророчествовали. Он тихо рос в Назарете, ничем не выделяясь и не объявляя о годах Своей подготовки. Тихо оставил Он удивленных апостолов, и если бы не они, Иерусалим никогда не узнал бы о вознесении. Поэтому Он всегда приходит, и история Церкви является проверкой про­рочества, потому что Он всегда проявлял Себя в высшей степени мощно таким невидимым образом.

«Он “снова пришел” в Свою Церковь в тот вечер (в Кетте­ринге), положившему начало широкому завоеванию мира, когда Он воспламенил сердца тех смиренных пасторов, со­бравшихся в гостиной Уидоу Уоллеса, и сделал их одновремен­но смелыми и готовыми жертвовать. Он не кричал, Его голос не раздавался на улицах. Впереди Него не трубили трубы. Де­ловой мир даже не заметил той маленькой группы людей в Кеттеринге. Тем не менее, эта встреча имела колоссальные последствия, ибо линия, начатая там, была продолжена и ох­ватила весь мир, и ее эхо донеслось до края земли».

В следующее воскресенье Пирс в проповеди рассказал своей церкви о прошедшем в Кеттеринге собрании, и тут же было создано первое Общество помощи. Уже совсем скоро было собрано 70 фунтов стерлингов на дело Кэри. Это была довольно значительная сумма, если мы вспомним, что годовое жалование служителя составляло всего лишь 100 фунтов.

Каким же образом именно Индия стала местом назначе­ния этого первого миссионера-баптиста? Весь мир рассти­лался перед первыми миссионерами. Они помышляли о многих странах. Мысли Кэри были устремлены к южным морям. Провидению было угодно, чтобы эта группа познако­милась с доктором Томасом, который, будучи корабельным хирургом, знал нужды Индии, поскольку он в качестве неру­коположенного служителя нес там служение. В ноябре, во время их следующей встречи, д-р Томас стремился найти сотрудника, чтобы вместе отправиться в Индию, и в этом они увидели божественное указание. Именно так Индия была вы­брана полем будущего миссионерского служения Кэри. На следующее собрание ассоциации, в январе, д-р Томас опоз­дал из-за несчастного случая. Он повредил ногу, долго не мог поправиться, и только после его выздоровления комис­сия продолжила рассмотрение этого вопроса: требовался доброволец для сопровождения д-ра Томаса в Индию. Кэри сразу же предложил свою кандидатуру. Настал знаменатель­ный момент, когда, наконец, что-то было сделано! Матери­альное положение Кэри было хуже некуда, но его сердце жаждало действия, ум наполняли добрые мысли, а жизнь была возложена на алтарь Бога. Его кандидатура была при­нята с радостью. Несмотря на хромоту, д-р Томас прибыл как раз вовремя, чтобы узнать, что комитет принял его в качестве своего первого миссионера и что Кэри должен стать его коллегой. Переполненные радостью Пирс и Кэри заключили друг друга в объятия. Нам, живущим в настоящее время, когда иностранные миссии являются живой реаль­ностью и неотъемлемой частью церковных обязательств, трудно понять, насколько тернистыми были эти тропы для первых христианских миссионеров. Пирс рассказывал, что, когда он собирал деньги, ему часто приходилось довольст­воваться «лишь нищенским подаянием», а Фуллеру «порой уходить с людных улиц в глухие закоулки, чтобы его не могли видеть плачущим из-за столь незначительных успехов». Уди­вительно, с какой неистощимой энергией эти два челове­ка — Пирс и Фуллер — стремились выполнить задачу по ма­териальному обеспечению первых миссионеров. Внук Фул­лера рассказывал: «Им были одинаково хорошо знакомы как проспекты Лондона, так и дороги центральных областей Ан­глии, как почтальонам известны их постоянные маршруты». Когда же мы вспоминаем, что автомобиль в то время еще не вошел в употребление, что дороги были отвратительны, а дилижансы ходили не так уж часто, то мы лишь отчасти на­чинаем представлять, какие дорожные трудности приходи­лось преодолевать этим ревностным служителям Бога. Поп­росив этих верных людей «подстраховать его», Кэри уже без страха отправлялся в далекие края, уверенный в надежности этого источника. Эта четверка — Пирс, Фуллер, Райленд и Сатклиф — всегда и во всем оставалась верной своему при­званию. Они призывали людей отказываться от излишеств и роскоши и жертвовать на столь благоугодное дело.

Прошло больше года после отъезда первых миссионе­ров, и вот настал день, когда комитет узнал об их благопо­лучном прибытии. Между тем, Пирс все с большим рвением стремился в Индию, чтобы присоединиться к своему другу Кэри. Несколько месяцев его дневник пополнялся записями, свидетельствующими о его неуемном стремлении доказать, что служение на чужеземных миссионерских полях в качест­ве Божьего вестника — его призвание.

За время этого ожидания духовная жизнь Пирса стала еще более углубленной и насыщенной, поскольку он посвящал себя Богу, сознавая, что его ждет необеспеченная жизнь, которая потребует переезда его жены и детей в неблагоприятный кли­мат. Следующая выписка из его дневника откроет нам глубину всей его преданности Божьему замыслу:

Сегодня вечером на молитвенном собрании чувствовалось сост­радание к миру и неприятие всех его ценностей. Упование на

денежную независимость и упрочение моей репутации, которым я утешался в минуты слабости, теперь навсегда изгнано из моих мыслей. Меня всецело поглощало желание жить исключительно для Христа. Недовольство и одобрение, изобилие и нужда, пох­вала и упреки — все теперь стало мне одинаково безразлично. При закрытии собрания я всей душой стремился отправиться на поиски заблудших овец среди язычников, не знающих Бога. Как я хотел бы поднять знамя моего Учителя там, куда едва проник голос Его славы.

Перечитал свой дневник. Все более укрепляюсь душой... Меня глубоко потрясло во 2 Коринфянам благочестие Павла, отказав­шегося следовать желаниям плоти, дисциплина его духа при формировании своих устремлений и его твердая привержен­ность им. Читал биографию Дэвида Брэйнерда, то место, где рассказывается о времени, когда его назначили миссионером. Восторженная посвященность этого прекрасного человека бук­вально потрясла меня. Однако очень часто он говорит о падени­ях наравне со взлетами.

Сила без молитвы иллюзорна. Все было обыденным, когда вдруг Бог ударил жезлом Своего Духа по скале и из нее потекла вода. Какая картина любви распятого Спасителя! Я был подобен вели­кану, освежившему свои силы молодым вином; Марии, у ног Гос­пода нашедшей чуткость души; малому, послушному дитя; Павлу, побеждающему свое «я». Неудержимое стремление души, намного превосходящее все, что я чувствовал прежде, ко­торое никто, не переживший это состояние, не смог бы ни опи­сать, ни понять, побуждало все мое существо принести обет в том, что я, выполняя Его волю, буду нести служение Ему среди язычников. Передо мной на коленях лежала раскрытая Библия, и многие места Священного Писания задерживали мой взгляд и утверждали цели моего сердца. Если когда в жизни я знал что- либо от Святого Духа, то это было именно тогда. Я был пол­ностью поглощен Богом. Христос был для меня всем во всем. Много раз я завершал мою молитву, но снова и снова был с нежностью вынуждаем вернуться к ней, пока мои физические силы почти полностью не иссякли. И таким образом, чем дольше я жил, тем больше меня влекло служение моему Господу среди язычников, не знающих Бога.

Такие откровенные признания души свидетельствуют о том, с какой силой сердце Пирса склонялось к мысли отпра­виться за границу, но его друзья были категорически против, и Фуллер, которого он глубоко уважал, приводил множество возражений против этого шага. Кроме того, он получил пись­мо от Райленда, где также высказывалось отрицательное от­ношение к отъезду Пирса и приводились соответствующие доводы.

Если бы мои братья знали, — писал Пирс,— насколько я жаждал этого служения, они не противились бы моему решению с таким рвением.

Фуллер сообщил комитету о решении Пирса отправиться в Индию, если комитет даст свое согласие. Кроме того, он передал просьбу Пирса назначить в этой связи день поста и молитвы. Они установили время и место: 12 ноября в Нортгем­птоне. То утро поста и молитвы эти люди провели вместе. Пирс ознакомил братьев со своей позицией. Его дневник не был за­читан, поскольку это заняло бы слишком много времени. Но после его смерти, когда комитет прочитал эти глубокие и страстные излияния души, присутствующие уже не были на­столько уверены в правильности принятого тогда решения.

В два часа Пирс со своими друзьями-дьяконами удали­лись для более усиленной совместной молитвы, в то время как комитет продолжил обсуждение, готовясь принять окон­чательное решение. Почти два часа шло это обсуждение, и в результате Пирсу было отказано. Было вынесено следую­щее заключение: «Его образованность, набожность, харак­тер, популярность обещают сделать Пирса одним из первых служителей всей деноминации. Достойны восхищения его бескорыстность, ревностность, великодушие, хотя ему и от­казали в направлении».

Пирс принял их приговор со смирением:

Одно в моем решении остается неизменным — если мне не раз­решили поехать туда, то я приложу все силы, чтобы служить делу этой миссии тут, на родине... Меня не заботит, где я нахожусь — в Англии или в Индии, потому что я занимаюсь тем, что Он мне назначает. Но несомненно, что нам необходимо усиленно мо­литься, чтобы больше служителей было послано в Индостан.

Он писал письма, стремясь поддержать и утешить Кэри:

Не страшитесь денежных трудностей. Я проеду по всей стране, из конца в конец, но добуду средства для покрытия всех нужд миссии... Есть люди, которые готовы помочь, и Бог найдет их для нас в нужное время.

Интересно, что, находясь в далекой Индии, Кэри почувст­вовал, какой именно день был назначен комитетом для осо­бой молитвы. Эти верные и испытанные воины обрадова­лись, когда Уильям Уорд, молодой редактор, работавший в газете, и издатель, с которым Кэри познакомился еще рань­ше в Гуле, изъявил желание отправиться в Индию. Позднее Пирс, вынужденный отойти из-за болезни от дел, написал Уорду, в то время — студенту-богослову, с просьбой при­ехать и заменить его на кафедре в течение месяца. Так Уорд получил возможность ближе узнать человека, который так надежно «подстраховывал» Кэри.

Впоследствии Уорд рассказывал о Пирсе: «Как же ярко в Пирсе сияла его личная духовность! Какая душа! Какое рве­ние во имя славы Божьей! Какая бесконечная доброта ко всем, а особенно к тем, кто любит Христа и доказывает это своей преданностью и посвященностью Его воле. Вместо пены и дыма пустословия, в его мыслях прослеживается полная самоотдача Богу; священный светильник сияет в его речи; всегда спокойный, всегда бодрый. Невозможно сомне­ваться в реальности религии, если вы знакомы с Пирсом. В нем я видел Бога более, нежели в любом другом известном мне человеке».

В 1793 г. начали проявляться серьезные симптомы ухуд­шения здоровья Пирса, но вопреки всему этому он нашел в себе силы поправиться, чтобы вновь приступить к исполне­нию своих нелегких обязанностей. После напряженного дня он обычно просиживал ночи напролет над изучением языка бенгали и всего, что имело отношение к миссиям, и это тре­бовало невосполнимых затрат его здоровья, что ускорило внезапный конец этой плодотворной жизни. Но так сложи­лось, что всех волновало здоровье Фуллера, и лишь некото­рые знали, что жизнь Пирса также находится в опасности. Окружающие не сомневались, что он в состоянии трудиться, «не взирая на погодные условия, по меньшей мере, еще лет тридцать». Он же, вдобавок ко всему прочему, с детства от­личался слабым здоровьем, которое унаследовал от матери, умершей при его рождении. Прохладным октябрьским днем, возвращаясь верхом из Кеттеринга, он сильно простудился. Двенадцать месяцев он страдал от этой простуды, от кото­рой ему не суждено было поправиться. С трудом дыша, он едва мог разговаривать с близкими.

Я считаю милостью, — писал он,— что мое здоровье подорвано не вследствие порока — наоборот, я ношу в своем теле знаки Господа Иисуса... Какое сладостное страдание! Я не откажусь от него за все сокровища мира! Это гораздо больше приблизило меня к познанию Бога и Его Слова, чем семь лет учебы.

Для восстановления здоровья был необходим более теп­лый климат, и С. Пирс, оставив жену и пятерых детей, отпра­вился в Плимут к отцу. Увидев изменившегося от болезни сына, отец сразу же понял всю серьезность ситуации.

Пирс, несомненно, писал Кэри чаще остальных, и это до­казывает, что его сердце все еще оставалось верным Индии:

Пока я жив, мое воображение переносит меня к вам в Бенгалию; и если бы я умер, если душам позволено посещать мир, который они оставили, то моя душа скоро будет наблюдать за вашей ра­ботой в Муднабатти, конфликтами и отдыхом.

Как же эти люди молились! Их товарищ был болен? Как правило, в этом случае проводился день молитвы о его здо­ровье. Требовалось принять важное решение? День поста и молитвы упорядочивал хаотичные мысли. Уорд писал Пирсу: «Мы, четверо миссионеров, и братья Фуллер и Сатклиф собираемся вечером в комнате наверху, чтобы вместе молить­ся и вспоминать смерть нашего Спасителя.

Пирс в письме к своей церкви, где он прослужил десять лет, признается:

Единственный способ быть постоянно счастливым — это всегда смотреть на Иисуса и приходить к распятому Спасителю; отка­заться от всех наших ценностей; быть верным Ему во всем; ос­тавить все, что отрицательно влияет на нашу преданность Ему; принимать от Его полноты «благодати по благодати»; довериться всем Его обетованиям и остерегаться всего, что может каким-то образом привести к омрачению общения с Ним и отдалению между нашими душами и нашим Господом.

Нечасто мы встречали людей столь благочестивых и ис­полненных веры, так любящих друг друга, как эти четверо посвященных христиан и их товарищи-миссионеры в Индии. У.Уорд так выражает свое теплое чувство в письме к С. Пирсу: «О, Боже мой! Чего бы я не отдал за выздоровление брата Пирса! И, если это возможно, сохрани его драгоцен­ную жизнь! Если бы я только мог пойти по воде, я бы уже сегодня вечером, широко шагая, направлялся в далекий Плимут, чтобы прижать его, такого дорогого и так страдаю­щего, к своему трепещущему сердцу».

Теперь давайте посмотрим, как Фуллер относился к серь­езной и опасной болезни своего товарища. Он был челове­ком совсем другого склада, нежели Пирс. «Фуллер плакал редко. Это был человек скорее сильного и энергичного ума, нежели чувствительного сердца. Но ему не были чужды не­жность и любовь — мягкий, шелковистый мох вырастает на твердом гранитном основании. Невозможно забыть, как два года он жил с болью в душе, стараясь разобраться, был ли он должен оставить свою маленькую паству в Сотхеме. “Ка­жется,— писал он,— как будто Церковь и я разобьем друг другу сердца. И после всего случившегося я думаю, что если я и покину их, то только тогда, когда умру”».

Доктор Райленд говорит, что «люди, которые не боятся Бога, с меньшими переживаниями рискнули бы империей, чем Эндрю Фуллер, когда ему предстояло оставить ту ма­ленькую церковь, едва насчитывавшую сорок членов, не счи­тая его самого и его жены». На дне этой мужественной души таились глубокие источники любви и нежности. В тот день 1 июня он не мог сдержать своих слез, ибо никто тогда не терял больше, нежели он. Он знал — лучше, чем другие,— что Пирс являлся оплотом миссии, крепким и надежным. У него не было другого товарища, который был бы столь бли­зок ему по духу. И в самом деле, огонь любви к Богу, пылав­ший в душе Пирса, часто поддерживал жар его души. Казалось, будто Петр теряет Иоанна. Никогда еще 70-мильный путь Фул­лера верхом из Лондона до Кеттеринга не был так исполнен предчувствием беды. Хотя на календаре было 1 июня, в душе Фуллера уже наступил декабрь. Он рассказывает нам, что «на протяжении всего пути в Плимут он не в силах был сдержать слез при мысли, что силы его дорогого друга Пирса вот-вот иссякнут». А когда он уже подъезжал к Кеттерингу, его горе вылилось в горячей молитве, основной мотив которой был: «Пусть Бог Сэмюэла Пирса будет моим Богом».

Будучи тяжело больным, не получив облегчения в более теплом климате, Пирс вернулся домой, проведя перед этим пять дней в семье Райлендов. Еще одной остановкой в пути был дом родственников его жены, где ее сестры заботливо ухаживали за ним. Лишь 19 июля он наконец добрался до Бирмингема, чтобы быть в кругу своей семьи. Двенадцать дней длилось его путешествие из Плимута в Бирмингем. Его жена не могла сдержать стона, когда увидела, как он изме­нился. Но лишь рядом с ней он обрел мир и покой.

И опять поражает его покорность в предчувствии, воз­можно, скорой смерти:

Какое же удовлетворение думать, что Бог назначает человеку тот или иной уход из этой жизни, посредством чего Он достигает для Себя наивысшей славы! Размышляя о том, какой смертью мне предстоит умереть, я больше всего опасался туберкулеза. Но, мой дорогой Господь, если такой смертью я могу прославить Тебя, то я предпочту ее всем остальным.

В течение какой-то недели он полностью ослабел.

Мой голос пропал, — сообщает он нам, — так что даже шептать я не могу без боли, и от этого я, бывает, готов начать жаловать­ся. Как же тяжело видеть лицо дорогой жены, смотрящей на меня с такой любовью, и наших детей и быть не в состоянии сказать им ни единого доброго слова утешения! И все-таки Гос­подь поддерживает меня и в этом, и я верю, что Он будет со мной до самого конца.

Возвращаясь мысленно в тот август, 17 лет назад, когда он еще не стал пилигримом, он вспоминал:

Как же много я видел тех, кто легко уступал и много и охотно говорил!

Когда же состояние больного еще ухудшилось, он уже не мог и писать. Буквально сгорая от высокой температуры, он умудрялся шептать: «Горячий, но все-таки счастливый».

Справившись с жестоким приступом кашля, он проговорил: «Если когда-нибудь я поправлюсь, то стану с гораздо боль­шим сочувствием относиться к больным». После беспокой­ной ночи он горячо умолял: «Молитесь, чтобы я смог все это выдержать. Я боюсь опозорить Бога своим неумением тер­петь. Кровать, на которой я лежу, истерзанный болезнью, стала моим Вефилем». 10 октября стал днем освобождения его от боли в присутствии Божьем. Перед смертью, однако, его жена, почувствовав, что смертный час близок, повторила ему заключительные строки ньютоновского гимна:

С этой поры все, кого я встречал,

будут работать для меня,

Горькое сладко; лекарство, еда,

Хотя боль в настоящем, я вскоре уйду,

И потом, о как песнь победы прекрасна.

Он уловил конец фразы и с улыбкой еле слышно прошеп­тал: «Песнь победы». «Через несколько минут его не стало — он покинул отходящую осень ради вечной весны и Божьего рая». И было ему всего лишь 33 года. Это произошло за десять месяцев до того, как Кэри узнал о болезни своего дорогого Пирса. Когда весть о его смерти достигла Фулле­ра, тот написал его жене: «Воспоминания о нем должны быть опубликованы; он является еще одним Брэйнердом». Позже Райленд, прочитав биографию Пирса, назвал его «ангелом».

Вдова Пирса пережила мужа всего лишь на пять лет, за короткий этот срок, похоронив также еще и их самого младшего сына Сэмюэла. А как же его остальные дети? Уильяму Хопкинсу Пирсу, когда умер его отец, было лишь десять лет. Он получил отличное образование в области печатного дела, но что было гораздо важнее — он знал, что Христос является Спасителем. Его также влекло в Индию, как и его отца. 23 года он прорабо­тал в Калькутте, являясь основателем и основным сотрудником издательства баптистской миссии. Вторая дочь Пирса Анна также отправилась в Калькутту по настоятельной просьбе брата взять на себя заботу о молодых женщинах и девушках Индии. Младший сын доктора Кэри, Джонатан, калькуттский адвокат, влюбился в Анну Пирс, и в 1824 г. молодые люди поженились. Кэри был бесконечно счастлив, что его младший сын соединил свою судьбу с дочерью человека, которого он так высоко ценил и любил. Их дом стал поистине Вифанией.

И на этом мы р