Признание мусульманами наличия божественной поддержки франков

Во‑первых, наглядной иллюстрацией божественной поддержки является признание этого факта не кем‑нибудь, а непосредственно врагом.

Например, в анонимной хронике «Деяния франков»[363]и производных от нее хрониках церковных авторов имеется очень интересный диалог, случившийся между сарацинским предводителем по имени Кербога и его матерью. Если сформулировать суть этого диалога кратко, то она заключается в том, что мать пытается отговорить Кербогу идти войной на франков, убеждая его, что он проиграет, но тщетно: Кербога отказывается внимать доводам матери.

Диалог явно выдуман хронистом: мать Кербоги, будучи сарацинкой, в подтверждение правоты своих слов цитирует псалмы, причем предваряет этого словами: «как сказал сам этот [христианский] Бог устами пророка Давида». Более того, мать начинает свой рассказ, заклиная Кербогу не идти против христиан «именами всех богов», что связано с представлением тогдашнего Запада о мусульманах как о язычниках. Наконец, она называет христиан «наследниками Христа», ссылаясь на «апостола» (ср. Рим. 8:17). Мать пытается донести до Кербоги мысль о невозможности победить христиан: ты, конечно, сильнейший воин, но проблема в том, что христиане не одни. «Христиане не в состоянии с вами воевать… но бог их за них ежечасно сражается, и днем и ночью держит их под своей защитой, неусыпно заботясь о них, подобно тому как пастырь заботится о своем стаде… Еще до того как они подготовятся к бою, их всемогущий и сильный в бою бог вместе со своими святыми уже разгромит всех врагов».

В версии хроники Роберта Реймсского мать Кербоги говорит сыну: «Если ты сразишься против христиан, ты сразишься против него [Бога] и против его ангелов»[364].

В версии Бальдрика Дольского мать Кербоги сомневается уже и в боевых качествах сарацинов, о которых в оригинальной версии «Деяний франков» сомнения не высказывалось: «Наш [народ] достаточно мужественен, но не настолько успешно действует в бою, неопытен и очень несведущ в подобном труде, ибо до сих пор, пребывая в состоянии мира, процветала старость этого народа»[365]. В той же хронике Кербога говорит, что не верит в божественную поддержку и, как известно, потом проигрывает сражение: «Они такие же люди, как и мы, и мы будем сражаться с нечистыми и необрезанными людьми, а не с богом, и бог не будет сражаться против нас» [366].

В истории первого крестового похода имеются и другие примеры, помимо диалога Кербоги с матерью. В хронике Роберта Реймсского имеется эпизод, где сарацинский предводитель Солиман говорит о божественной поддержке крестоносцев следующими словами: «Доблесть их не человеческая, но небесная или дьявольская. И они сами полагаются не столько на свою помощь, сколько на божественную»[367]. В хронике Бальдрика Дольского говорится, что в том числе и сарацины видели пришедшие на помощь франкам в битве при Антиохии «небесные войска» во главе со святыми: «Многие христиане видели это и, как считается, язычники‑сарацины тоже» (Hoc multi viderunt Christianorum, et sicut putant gentilium)[368]. Как утверждает хроника, «это видение навело на сарацинов немалый страх» (Sarracenis ergo Visio hec multum incussit timorem )[369]. В хронике Роберта Реймсского сарацин Фируз спрашивает у Боэмунда о том, кто такие некие «белые войска», которые каждый раз приходят на помощь франкам в битве[370]. В той же хронике сообщается, что эмир, находившийся в Антиохии, видел этих белых воинов во время сражения (admiraldus … viditque innumera albatorum equitum milia cum candidis vexillis)[371]. В хронике Бальдрика Дольского в своей слезной речи после поражения при Аскалоне сарацинский предводитель допускает среди прочего наличие божественной поддержки франков: то ли их Бог всемогущ и сражается за них, то ли наш в гневе на нас (aut illorum Deus omnipotens est, et pro eis pugnat, aut noster nobis iratus est) [372]. В хронике Раймунда Анжильского имеется эпизод, в котором пойманный франками сарацин сказал: «Я вижу, что Бог избрал этот народ, и поэтому, что бы они ни делали, я не наврежу им»[373].

В анонимной хронике третьего крестового похода Itinerarium регegrinorum имеется еще один любопытный эпизод. Рассказывается, как во время трагического для христиан наступления войск Саладина, спровоцировавшего третий крестовый поход, погиб один доблестный тамплиер, которого сарацины приняли за святого Георгия и очень гордились тем, что убили его: «И поскольку он был верхом на прекрасном коне и с белым оружием, язычники, которые привыкли представлять себе таким святого Георгия, хвалились, что убили рыцаря со сверкающими доспехами, защитника христиан»[374]. Святой Георгий действительно считался одним из традиционных покровителей крестоносцев, и это его упоминание в хронике является далеко не первым (см. параграф о чудесах). Пусть хронист и не скрывает, что сарацины ошиблись, сам факт, что они знают про поддержку войск крестоносцев святым Георгием, работает на убеждение читателя в действительном наличии такой небесной поддержки[375].

Наконец, еще один пример был найден в хронике Матфея Парижского (середина XIII в.) в повествовании о пятом крестовом походе. Обсуждая с другими сарацинами необходимость предложить христианам мир, султан начинает свою речь словами о том, что «Бог христиан велик, верен и могущ в сражении» (Deus Christianorum magnus est, fidelis et potens in prelio) и, «как ясно видно, сражается против нас за наших врагов» (manifeste pugnat contra nos pro inimicis nostris). «И, вне всякого сомнения, все наши усилия тщетны, покуда на другой стороне верующие имеют столь благосклонного помощника» (Et procul dubio inanis erit actio nostra tota, quamdiu fideles ipsum habebunt placabilem adiutorem ). В связи с этим султан предлагает вернуть христианскому Богу то, что Ему причитается (nobis utile reor, ut reddamus Deo Christianorum ea que sua fuerunt omnia), чтобы вместе с этим Он не отобрал впридачу сарацинские земли (ne simul сит suis auferat a nobis que nostra esse videntur)[376]. Далее рассказывается, как сарацины предложили христианам мир на условиях возврата им почти всей территории, которую ранее занимало Иерусалимское королевство.

Чудесные истории

Во‑вторых, иллюстрацией божественной поддержки были описанные в хрониках чудесные истории. В первую очередь речь идет о хрониках первого крестового похода.

Нужно отдельно отметить, что чудесные истории могли в теории применяться в пропаганде. Те из них, что относятся к первому крестовому походу, присутствуют в коллекции exempta Этьена де Бурбона и инструкции для проповедников Гумберта Романского (в составе выдержек из хроники Фульхерия Шартрского, а также в виде отдельной вставки в манускрипте из Ватикана)[377].

Проблема определения чуда в Средние века

Прежде чем говорить о чудесах в хрониках, нужно разобраться, что именно, согласно средневековой классификации, считалось «чудом». Существовало два термина, которые обозначали чудесные явления – miracula и mirabilia. Как справедливо отмечает Р. Бартлетт, чудо было тесно связано с понятием «природного» и определялось как его антоним[378]. Если резюмировать, это противопоставление сводилось к следующему: созданный Богом человеческий мир способен в некоторых рамках развиваться автономно, а то, что выходит за эти рамки, считается чудом.

Все, что происходило в мире без непосредственного божественного вмешательства, именовалось термином naturaliter и его однокоренными словами. Петр Ломбард, автор «Сентенций в четырех книгах», утверждал, что Господь наделил каждое существо так называемым «свойством порождения» (causa seminalis), благодаря которому создания могут воспроизводить друг друга – у лошади рождается лошадь, из яблока вырастает яблоня и т. д. Таким образом, то, что происходит согласно этому свойству, происходит естественным образом (naturaliter )[379]. При этом божественное вмешательство в ход мирских событий все же иногда имело место. В Средние века не существовало однозначного мнения по поводу того, намечен ли ход всемирной истории Богом в мельчайших деталях, и «автономия» человека крайне невелика, или лишь в общих чертах (последнее было более распространенным мнением), однако и тот, и другой подход все равно предполагали определенную степень божественного вмешательства[380].

Как писал по этому поводу Ансельм Кентерберийский, события, случающиеся под действием автономных механизмов созданной Богом природы (naturalis ) или по желанию человека (voluntarius ), нужно отделять от тех, которые вызваны непосредственным вмешательством Бога. Все на свете совершается либо согласно естественному порядку, установленному Богом, либо по воле существа, которое совершает действие. Однако случаются вещи, которые выходят за эти рамки и происходят не согласно природе, не по воле существа, а по воле одного лишь Бога, и они называются чудесами (mirabilis)[381]. Уже упоминавшийся Петр Ломбард одновременно с «природными» вещами говорил о вещах, причина которых заключается единственно в Боге, называя их выходящими за пределы природного (prêter naturam)[382]. Подобное по смыслу разделение на происходящее naturaliter и на miraculosa присутствует и в трудах Геральда Кембрийского[383]. Начиная с рубежа XII–XIII вв., когда центральная папская власть взяла процессы канонизаций под свой непосредственный контроль[384], именно «отличие от природы», заложенной Богом, являлось определяющим критерием, чтобы считать чудо чудом и признать человека святым[385]. Дополнительное терминологическое новшество появилось в трудах ряда теоретиков XIII в.: mirabilia (в отличие от miracula) стали объединять в себе те явления, которые кажутся людям сверхъестественными, но при этом могут иметь и научное объяснение[386].

Проблема определений в хрониках крестовых походов

Можно предположить, что к чудесам должны относиться такие явления, как видения и прямая (физическая) небесная поддержка крестоносцев во время сражений. В этих случаях прямое небесное вмешательство очевидно.

Однако в менее очевидных случаях возникает вопрос: насколько наш современный взгляд соответствует представлениям Средневековья о том, где именно кончается природа и начинается божественное вмешательство? Задача усложняется тем, что ясности в вопросе в Средние века не было: средневековые теологи не могли не столкнуться в этих вещах с «парадоксом кучи», чем были вызваны их неоднократные попытки четко разграничить естественный и чудесный ход событий[387].

Как понять, что точно считалось чудом, на взгляд хрониста? Мы можем проверить здесь лишь очень ограниченный набор потенциальных случаев, поскольку специфические средневековые термины miraculum и mirabilia употребляются в интересующих нас хрониках не очень часто. Тем не менее такие случаи есть. Но возникает еще и другой вопрос: теоретически эти слова могут быть многозначны и обозначать не только чудо. Как мы проверим: идет ли речь именно о нашем значении? Оптимальным «проверочным средством» здесь будет наличие прямого указания на божественное вмешательство.

Имеются случаи, применительно к которым такая проверка доказывает лишь очевидное: на взгляд современного читателя, это однозначно чудеса. Это можно увидеть на примерах из хроник первого крестового похода. В прологе к своей хронике Фульхерий Шартрский без уточнений говорит, что Бог отметил чудесами (miraculum) как библейскую историю, так и крестовые походы: «Хотя я и не осмелюсь приравнять описанное дело [крестовый поход] к достижениям израильского народа, Маккавеев и многих других, которые Бог обозначил столь частыми и замечательными чудесами (magnificis miraculis illustravit), я все же считаю, что оно стоит ненамного ниже их, поскольку известно, что в них свершилось много божественных чудес (Dei miracula)»[388]. Он же описывает, как группа крестоносцев, отправляясь в поход, потерпела крушение, и на телах погибших, которые удалось достать из воды, были найдены знаки креста на спине (reperte sunt in carnibus quorumdam super spatulas scilicet cruces insignite). Автор считает это чудом (miraculum ), совершившимся по воле Бога (Domino volente)[389]. Фальсификация же подобных стигматов была названа в хронике Гвиберта Ножанского «узурпацией чуда» (usurpavere miraculum)[390]. В хронике Роберта Реймсского Боэмунд в разговоре с сарацином Фирузом называет чудом сам факт божественной поддержки в целом: «О Фируз, неужели тебе не кажется большим чудом (miraculum ) то, что через нас действует Господь Иисус Христос, в которого мы верим?»[391]. Раймунд Анжильский сообщает о том, что во время продвижения крестоносцев по Малой Азии впереди войска шли некие два рыцаря в блестящих доспехах (duo équités armis coruscis… exercitum nostrum precedentes ), видя которых, турки не решались атаковать их, и это был «чудесный знак» (insigne miraculum) [392]. Хотя прямого указания на божественное вмешательство здесь и нет, судя по представленному образу, речь все же идет от каких‑то небесных силах и значении термина как противоположности природе.

Вместе с тем есть истории, в которых соблюдается условие «термин + явное указание на божественную роль», но которые, на взгляд современного читателя, совсем не однозначно являются чудесами. Хронист первого крестового похода Петр Тудебод описывает, как во время битвы при Аскалоне вьючные животные обступили войско франков, тем самым защищая его, и это было «чудом Бога» (quod maximum Dei erat miraculum)[393]. Он же называет «чудом Бога» (miraculum Dei) случай, когда во время одного из сражений на подходе к Антиохии турки обратились в бегство[394]. Рауль Каэнский, также хронист первого крестового похода, называет чудом то, как Танкред отлучился «по нужде» и нашел крепкое дерево – материал, крайне необходимый крестоносцам для строительства осадных сооружений (miraculi species est, quod narrabo…), причем акцент делается именно на божественное вмешательство (Deus en plus quam petimus dat) [395]. Казалось бы, все это можно было бы объяснить и «естественными» причинами. Однако два серьезных аргумента (применения термина miraculum и указание на прямое божественное вмешательство во всех приведенных случаях) не оставляют сомнений: на взгляд хронистов, это были чудеса в значении «противоположностей природе». В хронике третьего крестового похода Itinerarium peregrino‑гит имеется целая серия глав, посвященных чудесам (miraculosa ), произошедшим во время осады Акры[396](всего одиннадцать историй), но далеко не все они однозначно являются для нас чудесами. Например, один рыцарь отошел «по нужде», будучи безоружным, но смог убить напавшего на него в этот момент сарацина при помощи попавшегося под

руку камня. Казалось бы, крестоносец мог просто быть талантливым воином, однако хронист говорит, что рыцарь пользовался божественной поддержкой (Deo protegente) [397]. Таким образом, мы убеждаемся в невозможности точно «вычислить» все чудеса в изучаемых хрониках с точки зрения средневековой ментальности, и это обеспечивает любому исследованию в данной области определенную погрешность. Вдобавок нужно учесть возможные различия представлений о чудесах между различными авторами.

Можно выделить две категории чудес, которые связаны с «видимым» небесным вмешательством и которые одназначно являются чудесами и на взгляд современного человека. Речь идет о явлениях небесных сил с предписаниями и об их непосредственном «физическом» вмешательстве в боевые действия.

Небесные предписания

Держа все предприятие под «личным контролем», Бог иногда либо являлся сам, либо направлял святых, чтобы «скорректировать курс» крестового похода путем различных предписаний крестоносцам. Пожалуй, самым известным в историографии предписанием такого рода является случай, когда святой апостол Андрей явился некоему провансальскому паломнику Петру Бартелеми и предписал ему, чтобы тот пошел в церковь Святого Петра в Антиохии и нашел зарытое там священное копье, которым, по легенде, был пронзен Иисус Христос, будучи на кресте. Петр не с первого раза выполнил предписание, и Андрею приходится являться еще. Любопытно описание сюжета в хронике Рауля Каэнского, ярого критика подлинности святого копья. После того как провансалец в очередной раз не выполнил его поручения и не передал весть о копье графу, разгневанный апостол Андрей явился к нему и сказал: «встань, вялая скотина, немой пес , задерживающий спасение, тормозящий победу, ущерб для граждан, отдых для врагов» (Surge, age, inquit, ignavum pecus, canis mute, mora salutis, cunctatio triumphi, dampnum civium, solamen hostium )[398]. В версии Раймунда Анжильского, в определенный момент, не выполняя предписания Андрея, Петр заболел глазной болезнью и предполагал, что это связано с его бездействием[399]. В последний же раз Андрей угрожал ему уже напрямую[400]. Общеизвестно, правда, что находка копья вызвала сомнения у определенного круга лиц, в результате чего пришлось организовать ордалию, в результате которой Петр Бартелеми умер.

Останавливаться подробно на анализе случая с реликвией копья не стоит, ибо по этому поводу имеется достаточно обширная литература[401]. Стоит заострить внимание лишь на одном моменте, который до сих пор был обойден стороной: какой эффект произвела находка на войско крестоносцев? Вольфганг Гиезе в своей статье указывает на наличие в письме Ансельма из Рибемонта епископу Реймса (июль 1098 г.) и в письме Боэмунда и других предводителей папе Урбану II (сентябрь 1098 г.) сообщений о вызванном находкой копья подъеме боевого духа[402]. Если же продолжить изыскания в этом направлении, то мы видим, что в хронике «Деяния франков» говорится: копье «извлекли они с великой радостью и трепетом. И поднялось безмерное ликование по всему городу»[403]. Сходную точку зрения разделяют производные от нее хроники (Роберт Реймсский, Гвиберт Ножанский, Петр Тудебод), хотя Гвиберт Ножанский повествует и о том, как для проверки истинности истории с явлением апостола Андрея Петра Бартелеми подвергли ордалии (о которой рассказывают также Альберт Аахенский, Фульхерий Шартрский, Раймунд Анжильский и Рауль Каэнский). Несмотря на то что производные от «Деяний франков» хроники представляют собой некритичную версию истории о находке копья[404], стоит отметить, что о народном энтузиазме и почтении к реликвии пишет Фульхерий Шартрский, который не является сторонником подлинности копья, а достаточно нейтрально описывает то, как произошедшая затем ордалия дала отрицательный результат[405]. Нейтрально относящийся к произошедшему Альберт Аахенский также упоминает подъем настроения народа при находке копья (in huius denique inventione et ostensione spes et letitia magna facta est in populo Christianorum) [406]. Таким образом, у нас есть основания полагать, что при всех имевшихся сомнениях, приведших к ордалии, определенный моральный эффект от находки святого копья действительно имел место. Таким образом, предписание отрыть копье сыграло определенную роль «божественной поддержки» крестового похода. В то же время стоит согласиться с Томасом Асбриджем, который справедливо утверждает, что находка копья все же не имела непосредственного влияния на то, что крестоносцы выступили сражаться против Кербоги, поскольку между двумя событиями был двухнедельный интервал[407].

Примечательно, что, имея целью «коррекцию курса» крестового похода, со строгими предписаниями небесные силы могли обращаться не только к представителям христианской религии. Известно, что первый штурм Антиохии состоялся благодаря сговору крестоносцев с комендантом трех башен по имени Фируз, который в условленный час отворил рыцарям три башни города. Согласно «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, к такому поступку его побудило видение ему Господа, который сказал: «Проснись! Я велю тебе вернуть город христианам» (Expergiscere, qui dormis. Impero tibi ut reddas civitatem Christianis). Испугавшись, турок решил скрыть видение, но Господь явился еще дважды с тем же указанием и прибавил: «Не сомневайся, ведь Я, кто велю тебе, есть повелитель всех» (Non est tibi hesitandum, nam qui hoc impero Dominus omnium sum)[408]. После этого сарацин уже не сомневался и пошел на сговор с крестоносцами, благодаря которому христиане взяли город. Со ссылкой на Фульхерия об этом случае сообщает и Гвиберт Ножанский[409], предостерегая читателей по поводу отсутствия каких‑либо других сведений об этом случае.

Прямое вмешательство небесных сил в боевые действия

В хрониках также можно найти сообщения о вмешательстве небесных сил непосредственно в ход сражения.

Свидетельство об армии белых воинов, пришедшей на помощь крестоносцам в битве при Антиохии, когда армия крестоносцев, окруженная сарацинами во взятом городе, единственный раз столкнулась с крупным объединенным войском под командованием Кербоги, присутствует в хронике «Деяния франков» и производных от нее хрониках (Петр Тудебод, Роберт Реймсский, Бальдрик Дольский, Гвиберт Ножанский). Автор «Деяний франков» описывает этот случай таким образом: «И вот на горах появились бесчисленные войска с белыми лошадьми и белыми знаменами. Наши, увидев это войско, не знали точно, что это и кто это. Но затем они узнали, что это подмога, посланная Христом, и предводительствовали ей святые Георгий, Меркурий и Деметрий»[410]. Аналогичных святых упоминают Бальдрик Дольский, Гвиберт Ножанский, а позднее и Ордерик Виталий, хроника которого основана на хронике Бальдрика Дольского[411]. Другой хронист, Петр Тудебод, приводит эту же историю и равным образом говорит о белых лошадях и белых знаменах, но в качестве святых уже фигурируют Георгий, Деметрий и Теодор[412]. Роберт Реймсский упоминает даже четырех святых (Георгия, Маврикия, Меркурия и Деметрия)[413], что неудивительно, ибо его хроника была написана позднее и является вторичной по отношению к «Деяниям франков», и сведения там вторичны[414].

При этом в хронике Тудебода имеются и другие любопытные детали, на которые уже обращал внимание Ж. Флори в своей монографии[415]. Это касается рассказа об известном видении Бога в сопровождении Марии и Петра некоему священнику во время осады Антиохии. Обвиняя крестоносцев в греховности, Бог сказал, что обещает им помощь в случае покаяния, уточняя, что это будут святые Георгий, Деметрий и Теодор. Это именно те, что потом пришли на помощь в битве, согласно хронике Тудебода. Кроме того, Бог обещает еще и помощь погибших крестоносцев (dabo eis adiutorium beatum Georgium, et Theodorum, et Demetrium, et omnes peregrinos qui in ista via fuerunt mortui Ierosolimitana)[416]. В рассказе про явление святого войска в битве Петр Тудебод уточняет, что речь идет именно о той помощи, которую Бог обещал некоему священнику при условии, что крестоносцы перестанут грешить и покаятся (adiutorium Christi, sicuti mandavit illis per Stephanum sacerdotem)[417]. «Деяния франков» и другие производные хроники сообщают об этом видении, но не дают вышеописанных деталей. Впрочем, стоит обратить внимание еще на один любопытный фрагмент из хроники Роберта Реймсского: в ней сарацин Фируз спрашивает у Боэмунда Тарентского о том, кто такие некие «белые войска», которые каждый раз приходят на помощь франкам в каждой битве. Боэмунд отвечает, что «это те, кто претерпели мученичество во имя веры Христовой» (hi sunt qui pro fide Christi martyrium sustinuerunt), т. e., возможно, снова те самые умершие крестоносцы, а их предводителями являются святые Георгий, Деметрий и Маврикий[418]. Стоит отметить: явление умерших с целью коррекции земного хода жизни было распространенным явлением в Средние века[419], и приведенный случай вполне вписывается в исторический контекст.

Нужно отметить, что хроники, которые не являются производными от «Деяний франков», не говорят о случае с белыми войсками, однако в хронике Раймунда Анжильского имеется одно косвенное указание на него. Именно во время осады крестоносцев Кербогой в Антиохии некоему сирийцу случилось видение. Ему явился клирик в белых одеждах (quidam clericus ante те, albis vestibus indutus), который оказался святым Марком, и сказал, что Бог находится у Антиохии и призывает к себе всех своих учеников: франки должны биться с турками, а, видимо, святые («мы») будут ими предводительствовать (Dominas noster est apud Antiochiam, et mandavit omnibus discipulis suis ut venirent eo, quoniam Franci debent pugnare cum Turcis, et nos erimus eis presidio)[420]. Вероятно, под «мы» (nos) Марк имел в виду небесные силы, что говорит о возможной связи этой истории с историей о белых войсках. Это предположение подкреплено и тем, что некоторая небесная помощь во время генерального сражения с Кербогой в хронике описывается, пусть и совершенно иначе, чем в «Деяниях франков» и производных хрониках. Хроника Раймунда Анжильского повествует, как, выступив против турок под предводительством Кербоги, франки выстроили восемь отрядов, и вдруг увидели еще пять, с помощью которых они одержали блестящую победу[421]. Разве что святые и белые войска здесь уже не упоминаются. В хронике Фульхерия Шартрского есть, возможно, еще одно косвеннное указание на историю с белыми войсками при Антиохии: одному из крестоносцев, пытавшихся дезертировать, является его погибший товарищ, утверждая, что не нужно бежать, ибо в бою вместе с крестоносцами будут Бог и погибшие товарищи[422].

Было ли новым явлением вмешательство святых в боевые действия? Как убедительно показывает Е. Лапина, прямое вмешательство святых в сражения не было в новинку: уже святые периода раннего Средневековья как в Византии, так и на Западе могли влиять на ход боевых действий. Более того, уже тогда могло встречаться упоминание святых на белом коне[423]. Святые могли вмешиваться в ход собятий как в виде непосредственного участия в боевых действиях[424], так и для их предотвращения путем наведения страха на врага[425].

Но как стоит интерпретировать появление в битве именно этих святых, а не каких‑нибудь других? Любопытно, что, как пишет К. Эрдманн, святые Меркурий и Теодор, равно как и святой Деметрий, были восточ‑нохристинскими «военными» святыми и были малоизвестны на Западе[426]. В одном из византийских источников VII в., написанном Иоанном, архиепископом Фессалоники, содержатся две чудесные истории, связанные с вмешательством святого Деметрия в боевые действия[427]: таким образом, он уже и до крестовых походов мог представляться в Византии как их участник. Подобно этому, святой Теодор, согласно истории Льва Диакона, появился на белом коне по просьбе Девы Марии во время битвы при Доростоне с князем Святославом (971 г.)[428]. Святого Георгия, правда, почитали до крестовых походов и на Западе, однако не как воина, а как мученика за веру[429]. Конечно, Готфрид Малатерра описывает в «Деяниях Роджера графа Калабрии и Сицилии и герцога Роберта Гвискара, его брата» (De rebus gestis Rogerii Calabrie et Sicilie comitis et Roberti Guiscardi ducis fratris eius), хронике, повествующей об истории норманнской Южной Италии, как святой Георгий помог в бою против сарацинов при Черами (1063), однако эти сведения ненадежны, поскольку его труд был написан уже после начала первого крестового похода[430]. Нужно также заметить, что К. Эрмданн, а вслед за ним и Е. Лапина[431]немного выдают желаемое за действительное и допускают неточность: если мы обратим внимание на процитированный Лапиной фрагмент хроники, мы увидим в ней повествование о явлении во время битвы некоего воина со сверкающим оружием и на белом коне, увидев которого все стали восклицать: «Бог и святой Георгий!». И более ничего. Иначе говоря, остается лишь предполагать, что воин был принят окружающими за святого Георгия. Вместе с тем стоит отметить: если войско приняло «сверкающего воина» за святого Георгия, значит, его воспринимали как «военного» святого.

Некоторым исключением здесь может показаться святой Маврикий: культ мученика‑предводителя фиванского легиона был распространен на Западе именно как культ «военного святого» с первой половины XI в., т. е. задолго до крестовых походов. В том числе имеются сообщения о его личном присутствии в битвах[432]. Но здесь стоит не забывать о том, что хроника Роберта Реймсского является производной от «Деяний франков», откуда история о белых войсках получила распространение, а информация о Маврикии, отсутствующая где‑либо еще, могла попасть туда по принципу «испорченного телефона».

Согласно предположению Е. Лапиной, появление византийских «военных» святых в хрониках первого крестового похода было неслучайным: их действия на стороне франков были в интересах антивизантийской позиции предводителя отряда крестоносцев из норманнской Италии Боэмунда Тарентского, которому была в основном и посвящена хроника «Деяния франков»[433]. В частности, между Боэмундом Тарентским и византийским императором Алексееем Комнином были разногласия по поводу прав на завоеванную крестоносцами Антиохию, в битве за которую святые, собственно, и явились. Чудо можно было интерпретировать следующим образом: теперь традиционно византийские военные святые работают на латинян, а не на греков, причем во время взятия Антиохии[434]. Иначе говоря, даже византийские святые косвенно указывают на то, кому владеть городом.

К рассуждениям о белых войсках при Антиохии стоит добавить: на материале повествований о первом крестовом походе были найдены еще некоторые упоминания прямой небесной поддержки. Раймунд Анжильский сообщает о том, что во время продвижения крестоносцев по Малой Азии впереди войска шли некие два рыцаря в блестящих доспехах (duo équités armis coruscis… exercitum nostrum precedentes ), видя которых, турки не решались атаковать их, и это был «чудесный знак» (insigne miraculum [435]. Гийом Тирский, хронист конца XII столетия, рассказывает историю об осаде Иерусалима 1099 г., отсутствующую в более ранних хрониках. В войске видели какого‑то белого воина, который повелевал другим воинам вернуться и продолжить атаку, в результате чего последние воспряли духом[436]. Подробностей о том, кто это был, мы не знаем. Анонимная Gesta Francorum Hierusalem Expugnantium , переработка хроники Фульхерия Шартрского, сообщает о неких двух всадниках в белом на белых лошадях, преследовавших сарацинов при переходе через Малую Азию. Говорят, сообщает хронист, что это были Георгий и Деметрий[437]. Historia de via Hierosolimis (около ИЗО г.)[438]сообщает, что во время первого крестового похода Бог помогал крестоносцам неоднократно, направляя своих святых (adiuvante eos Domino… mittente in adiutorium sanctos suos bellatores ): многократно Меркурия (Mercurium multotiens), несколько раз Георгия (aliquando Georgium), а также иногда Теодора (necnon et interdum Theodorum), и иногда всех троих вместе с белыми войсками (aliquando totos très сит suis dealbatis exercitibus). Причем видели это не только христиане, но и язычники (videntibus поп solum Christi militibus, sed etiam ipsis inimicis paganis)[439].

Физическое присутствие небесных сил в помощь крестоносцам можно наблюдать и в хрониках последующих походов. Поскольку мировоззрение крестоносцев чаще всего изучалось на материале первого крестового похода, об этом практически ничего не было известно доселе.

В хронике Historia de expeditione Friderici[440] (повествование о третьем крестовом походе немецких крестоносцев, написанное не позднее 1200 г.) описывается, как какой‑то человек из войска франков видел явление некоего всадника в белоснежном одеянии, пришедшего на помощь крестоносцам (apparuit quidam in nivea veste albo equo insidens, veniens in auxilium nostrum). Некоторые приняли его за святого Георгия, а некоторые – за ангела (quern sanctum Georgium credebat, quidam vero angelum Dei esse dicebant). Этот всадник пошел с копьем на войско турок (qui сит hasta ипа miro modo verberavit agmina Turcorum). Больше никаких комментариев хронист не приводит. Мы не знаем, был ли это святой Георгий, по мнению хрониста: хронист лишь осторожно говорит, что это было лишь чье‑то предположение. Не исключено, что его тогда рассматривали как возможного помощника: в хронике Амбруаза содержится фрагмент, где какой‑то госпитальер во время сражения взывает к помощи святого Георгия[441]. Примерно в том же фрагменте Historia de expeditione Friderici имеется и другая любопытная история. Сарацинские правители обсуждают божественную поддержку франков, причем конкретно присутствие небесных войск в сражениях: «Разве не увещевал я, чтобы ты не приближался к этому войску, мощь которого не человеческая, но божественная? Вот, кто‑то из моих самых надежнейших воинов насчитал сегодня [у них] семь тысяч всадников, одетых в белое и восседавших на белых конях» [442].

В повествовании о признании сарацинами божественной поддержки на стороне франков уже упоминался случай из хроники третьего крестового похода Itinerarium peregrinoram, когда сарацины приняли убитого ими тамплиера за святого Георгия[443]. Таким образом, даже враг, как это представлял хронист, признавал за крестоносцами поддержку со стороны святого Георгия.

Очень любопытный случай описан в хронике пятого крестового похода Gesta Obsidionis Damaite Иоанна Коданьелло. Когда 24 августа 1218 г. во время осады Дамиетты крестоносцы взяли башню, к которой крепилась цепь, преграждавшая Нил, пленные сарацины попросили показать им некие войска в белых одеждах и стоявшего позади них рыцаря, которые нанесли им столь тяжелое поражение (…ut milites albis armis indutos et militem quendam russum, a quo graviter expugnati dicebant, eis ostendere deberent)[444]. Сарацинам показали воинов, которые участвовали во взятии башни, однако те ответили, что это была не их работа: «Никто из них не нападал на нас и не захватывал башню. Ведь взявшие башню были все в белых одеждах и с белым оружием, наибыстрейшие и наисильнейшие»[445]. И тогда, как сообщает хроника, христиане поняли, что Бог прислал им в помощь своих ангелов: «Христиане тотчас же поняли, что наш Господь, распятый Иисус Христос, направил для захвата упомянутой башни своих ангелов»[446]. А кто же был таинственный рыцарь вместе с белыми войсками? Оказывается, святой Варфоломей: «Воин, которого они увидели на башне, которую они собирались взять, и который был одет в красные и другие разные доспехи, как христиане были уверены, был святой Варфоломей»[447]. После этого хронист еще раз подчеркивает, что все это сделал Бог (hoc enim fecit Dominus ), видимо, говоря обо всех участниках истории, как об ангелах, так и о святом Варфоломее. Эта история рассказывается и в других хрониках пятого крестового похода примерно в том же виде, несколько другими словами[448]. Появление здесь святого Варфоломея может быть неслучайным. На Западе апостол был чтим еще с конца первого тысячелетия[449]и среди прочего почитался в различных европейских землях как победитель язычества, идолов и демонов во время своего путешествия в Индию[450]. Возможно, появление Варфоломея в хронике крестового похода могло быть связано с представлением того времени о мусульманах как о язычниках.

В той же хронике Иоанна Коданьелло, снова в описании осады Дамиетты, имеется еще одна история, в которой говорится о прямой «физической» небесной поддержке. Правда, убивать никого в этот раз не пришлось, и сарацинов хватило запугать. Хронист описывает, как в ответ на мольбы крестоносцев о помощи Бог не замедлил ответить: «И тут же Бог наш Иисус Христос возложил на сарацинов столько бед» (Statim tanta mala Deus noster Iesus Christus super Saracenis posuit)[451]. А случилось следующее: «Следующей ночью в лагерь язычников и сарацинов явился святой Георгий, одетый в белые доспехи, и много рыцарей с ним, также одетых в белые доспехи и белые одежды»[452]. Видя это, сарацины испугались и побежали (videntes autem pagani… perteriti fugam ceperunt). Ha следующий день, увидев, что сарацины бежали, христиане поняли, что Бог действительно помог: «христиане поняли и твердо поверили, что Господь наш распятый направил своих рыцарей, чтобы изгнать язычников и сарацинов»[453].

Обозревая все случаи прямой физической небесной поддержки, можно заметить, что практически все описанные случаи изображаются хронистами как поддержка Бога, даже если непосредственными действующими лицами небесной поддержки являются святые. Белые войска во главе со святыми при Антиохии изображены как поддержка, обещанная и присланная Богом. Турки обсуждали как божественную поддержку явление белых войск в хронике третьего крестового похода. Появление белых войск во главе с Варфоломеем во время осады Дамиетты подчеркивается как божественное деяние, и то же самое в случае с другим эпизодом пятого крестового похода, когда явился святой Георгий. Таким образом, в случае с «физической» небесной поддержкой вопрос о том, была ли она волей самих святых или божественной волей, не стоит: как минимум здесь все воспринималось современниками как воля Бога. В целом же этот вопрос, касающийся средневекового культа святых, не являлся объектом специального внимания историков, и нуждается в разработке.

Если мы обозрим все чудесные случаи божественной поддержки в их совокупности, как предписания, так и прямую физическую помощь, мы увидим еще одну примечатель<