Джон Раскин избегал мерзких сексуальных отношений
Джон Раскин, прославленный писатель, художник и литературный критик Викторианской эпохи, ухаживал за молоденькой девушкой Ефимией Грей на протяжении двух лет до их свадьбы. Ухаживания в основном носили литературный характер интенсивной переписки, которая привела их двоих к тому, что они с вожделением ждали наступления первой брачной ночи. Оба они были девственны – Эффи исполнилось девятнадцать, а Джон был старше нее на десять лет. Когда они оказались одни на свадебном ложе, Джон нежно снял с плеч жены чудесное подвенечное платье и, к своему изумлению и ужасу, обнаружил, что у бедняжки Эффи на лобке росли волосы. Джон ощутил сильнейшее отвращение. Раньше он никогда не видел обнаженных женщин и полагал, что они больше отличались от мужчин, чем оказалось в случае с Эффи. Он сделал вывод о том, что это у нее уродство, что она не была «создана для того, чтобы возбуждать страсть». (Другой версией была точка зрения о том, что проблему составляли женские груди, поскольку он ожидал увидеть гладкое тело, лишенное волос, с очень маленькой грудью, во многом напоминавшее тело десятилетнего ребенка, в которого он все еще был влюблен десять лет спустя.) Принимая во внимание смятенное состояние рассудка Джона, он был на удивление спокоен – просто обнял жену, отвернулся от нее и заснул. Эффи, готовая следовать за старшим и более опытным мужем, была потрясена.
На протяжении последовавшего целомудренного периода – шести лет, чтобы быть точными, Джон искусно придумывал правдоподобные объяснения отказа от исполнения супружеских обязательств. Он говорил, что терпеть не может детей и не вынес бы тех неудобств, которые возникли бы в том случае, если бы беременная или кормящая ребенка Эффи сопровождала его в путешествиях по Европе. Эффи возражала ему, говоря, что люди заключают браки, чтобы рожать и воспитывать детей, а воздержание от этого граничит со святотатством. Глупости, отвечал Джон, разве она не знает, что самые святые люди были целомудренными?
Шок, испытанный Джоном при виде обнаженного тела Эффи, стал для него первым предчувствием того, что он непригоден для плотских наслаждений. Его странное воспитание, почти лишенное друзей детства, с которыми он играл в детские игры, и игрушек, не подготовило его к реалиям семейной жизни. Кроме всего прочего, он был настолько тесно связан с родителями, что понятия не имел, как жить независимо от них. На протяжении всей жизни они оставались для него единственным источником финансовой поддержки, с ними он чувствовал себя эмоционально комфортно, они давали ему важнейшие советы личного характера и служили ему моральным авторитетом. Семья Раскиных была глубоко разочарована женитьбой Джона на Эффи. Они рассчитывали на то, что он найдет себе более эффектную светскую подругу жизни, и потому отказались присутствовать на церемонии его бракосочетания. Позже, пытаясь найти оправдания тому, что произошло, Эффи приписывала неудачу их брака постоянному вмешательству в их жизнь родственников мужа.
Раскины установили modus vivendi [894], устраивавший тех и других, хотя Эффи всегда стремилась иметь детей. (Когда Эффи выходила замуж, ее мать была беременна тринадцатым ребенком.) Они жили отдельно, и вскоре за Эффи закрепилась репутация такой очаровательной, остроумной и смышленой гостьи, что ее наперебой приглашали все родные и знакомые. Более того, она так заботилась о сохранении собственного целомудрия и поддержании безупречной репутации, что никто не мог обоснованно обвинить ее в непристойном сексуальном поведении.
Эффи не только вышла замуж девственницей, она обожала своего мужа. «Я никогда не смогу полюбить никого в мире, кроме Джона… Я немного не от мира сего – не умею плести всякие козни, потому что все, что меня касается, должно быть открыто, как ясный день»[895]. А Джон был себе на уме и втихаря пытался скомпрометировать Эффи отношениями с другими мужчинами. Попыткой такого рода, достойной самого сурового порицания, стало приглашение блестящего молодого художника Джона Эверетта Милле провести несколько недель в небольшом сельском коттедже с целомудренным семейством Раскиных. Сексуальное напряжение между Милле и Эффи было так сильно, что, казалось, его можно пощупать пальцами, и Милле сам понял, что Джон нарочно создал эту ситуацию, чтобы избавиться от Эффи. Возмущенный и полный решимости, он сделал все, чтобы не попасть в западню, устроенную ему Джоном.
К тому периоду развития супружеских отношений Джон открыто признавал, что их союз оказался ошибкой. Эффи была совершенно подавлена, когда в ее двадцать пятый день рождения муж сказал ей, что никогда не будет исполнять свои супружеские обязанности, поскольку:
греховно вступать в такую связь, как будто я не просто очень порочен , а, по крайней мере, безумен, и ответственность за то, что я мог бы иметь детей, была бы слишком велика, потому что я совершенно неспособен их вырастить[896].
В итоге они возненавидели друг друга. В 1854 г. Эффи, в конце концов, рассказала о своем бедственном положении подруге – леди Истлейк, супруге сэра Чарлза Лейка, президента Королевской Академии художеств. «Скажи об этом своим родителям, – посоветовала ей леди Истлейк, – поскольку закон предусматривает оказание помощи в ситуациях такого рода». Эффи с родителями начали тайные приготовления к освобождению ее от брачных уз. Они наняли юристов, и Эффи осмотрели двое докторов. Оба заявили, что она девственна, причем один из них был «как громом поражен» этим обстоятельством. Вскоре Эффи ушла от мужа и стала жить с родителями. Были задействованы юридические механизмы. Джону вручили документы на развод, он защищался, заявляя, что Эффи была ненормальна психически. Леди Истлейк пришла в ярость. Она начала кампанию, направленную против выдвинутых Джоном обвинений, объехала огромное количество своих друзей и в подробностях рассказала им о сложном положении, в котором оказалась Эффи. Вскоре лондонское общество было настроено против Джона, поскольку брак без исполнения супружеских обязанностей был немыслим и так же порочен, как добрачные половые отношения.
Церковный суд заслушал свидетельские показания, назначенные судом врачи, включая accoucheur [897]королевы Виктории доктора Локока, осмотрели Эффи и подтвердили сохранение ею девственности. То же самое в письменных показаниях, данных под присягой, сделал Джон. После этого брак расторгли на основании того, что «Джон Раскин был неспособен осуществлять брачные отношения по причине неизлечимой импотенции»[898]. (Это было не вполне верно, поскольку, как он не напрямую признавался в письме доверенному лицу, на протяжении жизни он занимался мастурбацией.)
Спустя год Эффи и Милле сыграли свадьбу. Бедняжка Эффи второй раз пережила необычную брачную ночь, потому что Милле, рыдая, признался ей, что он, как и Джон, ничего не знал ни о женщинах, ни о половых отношениях. А что, если и он не был способен реализовать себя как мужчина? Эффи его успокоила и ободрила. Два месяца спустя она была беременна первым из их восьмерых детей.
Ее бывший муж, довольный, что избавился от жены, вновь съехался с восторженно встретившими его родителями. Он продолжал хранить целомудрие, но (как и его современник Льюис Кэрролл) влюблялся в девочек «как в каждую розу утренней зари», а когда они достигали зрелости, терял к ним интерес[899].
Однако с нимфеткой Розой Ла Туш дело обернулось по-другому. Джон стремился на ней жениться, несмотря на несколько десятков лет разницы в возрасте. Мать Розы не была в восторге от его намерения. Она поступила мудро, связавшись с Эффи, которая в подтверждение собственной правоты в отношениях с Джоном рассказала ей об интимных подробностях (точнее, об их отсутствии) своего с ним брака. Это стало концом надежд Джона на женитьбу на расцветавшей Розе. Он умер девственником; единственным выходом его сексуальной энергии была мастурбация, поскольку пожизненно соблюдавшийся им целибат определялся отвращением, испытывавшимся им к телу взрослой женщины.