Глава 69. Земля — небо, перелёт беспосадочный

И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. Лука, 24:50-52.

На сей раз апостолы единодушно признали, что Христос ожил.

К тому же сам Иисус засвидетельствовал о своём воскресении многочисленными чудесами. Однако чувство справедливости заставляет меня выразить сожаление, что он не сотворил все эти чудеса лично и всенародно, под носом у Пилата, Ирода и Каиафы.

Никогда и никто, за исключением апостолов, даже не слышал об этих чудесах — обстоятельство поистине достойное сожаления! Ведь грешные скептики могут сказать, что сын голубя и не собирался воскресать и что просто апостолы сочинили очередную басню.

Правда, скептики могут пойти ещё дальше: объявить, что Иисуса вообще не было и что легенду о нем сфабриковали основатели христианской религии не ранее начала третьего века. Но на то они и скептики.

В самом деле, если ни один историк не сообщает о чудесном воскресении некоего Иисуса, прибитого к кресту, это бы ещё с полбеды, но, с другой стороны, ни один историк и ни один подлинный документ того времени не подтверждают даже факта существования вышеупомянутого индивидуума, а это уже гораздо хуже.

Различные авторы той эпохи — а их немало, ибо культура Римской империи была тогда в полном расцвете — часто упоминают о тетрархе Ироде, о правителе Иудеи Понтии Пилате, о первосвященнике Каиафе, однако нигде, кроме евангелия, не сказано, что хотя бы один из этих исторических персонажей когда-либо имел дело с каким-нибудь человеком по имени Иисус. Даже смерть его, которая неминуемо должна была вызвать какой-то отклик благодаря сопутствовавшим ей необычным обстоятельствам, не отмечена ни в одном из трудов современников императора Тиберия.

Таким образом, грешные скептики могут вволю иронизировать над евангелием, россказни которого не только не подтверждаются ни одним из заслуживающих доверия авторов, но, кроме того, буквально кишат нелепейшими противоречиями.

Сделав эту оговорку, я без труда могу теперь принять точку зрения богословов.

— Иисус, — говорят они, — вышел из гроба.

— Ну разумеется, превосходно придумано!

— Он явился апостолам.

— Ещё бы, чёрт возьми!

— Он повторил всю серию чудес, совершённых до казни.

— Согласен, валяйте дальше!

Для начала, в один прекрасный день, Симон-Пётр отправился с другими на рыбную ловлю и не поймал ни одного бычка. Сын голубя, по своей милой привычке, явился к ним в тот критический момент, когда апостолы возвращались, повесив носы, с пустыми руками.

— Дети, есть ли у вас какая пища? — спросил Иисус.

— Нет.

— Ну, ничего! Закиньте сеть по правую сторону от лодки и поймаете.

Пётр и его коллеги повиновались. Через несколько мгновений сеть затрещала, переполненная рыбой, а лодка едва не опрокинулась.

Когда рыбаки добрались до берега, Пётр сосчитал добычу и увидел, что поймал сто пятьдесят три здоровенные рыбы. Не больше и не меньше — так утверждает евангелие.

— Придите и обедайте, — сказал Иисус.

Апостолы принялись за дело. Но чем усерднее они лопали, тем больше становилось крупных рыб.

Какая жалость, что бедняки не обладают сверхъестественным могуществом Иисуса! Оно бы им весьма пригодилось для прокормления своих голодных семей.

Обед удался на славу, рыбы были самых лучших сортов, какие только водились в тех местах, однако не хватало десерта. На сладкое Иисус угостил апостолов небольшой речью.

— Пётр, ты меня любишь? — обратился он к Симону Камню.

— Да, господи, люблю.

— Тогда я тебя сделаю пастырем агнцев моих. Минут через пять Иисус повторил свой вопрос:

— Пётр, ты меня любишь? Симон-Камень ответил, как и в первый раз. На это ходячее Слово, обожавшее повторения, снова изрекло:

— Тогда паси овец моих.

Ещё через пять минут глубокомысленный диалог сей повторился почти дословно. Именно на этом основании церковь утверждает, что Пётр был первым римским папой.

Иисус ещё не раз являлся своим апостолам.

Однажды утром в довольно ранний час он повёл их на гору.

По дороге апостолы спрашивали себя, что бы это могло означать.

— Может, он собирается снова подбивать нас на бунт? Мало ему, что его один раз уже распяли? Кое-кто всерьёз забеспокоился:

— А что, если пришел наш черёд пострадать? Перспектива быть прибитым и подвешенным к кресту никому не улыбалась.

Когда они достигли вершины холма, ходячее Слово обратилось к ним так:

— Комедия окончена, пора опускать занавес. Моя миссия завершена: в этой юдоли слёз мне больше нечего делать. Посему я возвращаюсь к отцу моему Яхве. Обнимемся и — до свидания в лучшем мире!

Апостолы остолбенели.

— Как так? Ты нас покидаешь?

— Ничего не поделаешь, надо. Так записано в книге судеб.

— Но что станет с нами, если ты нас оставишь? Кто будет вдохновлять нас личным примером?

— Не бойтесь, я о вас позабочусь. Я уже дунул на вас, а скоро мой отец номер два, то бишь дух святой, слетит с небеси, дабы вручить вам обещанные мною драгоценные качества. Ну же, чмокнемся последний раз! А то скоро третий звонок.

Апостолы полезли целоваться с учителем.

Затем, обняв на прощание Магдалину, Иисус влез на камень, присел, оттолкнулся посильнее и прянул вверх.

У Фомы тут мелькнула мысль, что сейчас он свалится обратно. Ничего похожего.

Сын голубя превосходно держался в воздухе и возносился довольно быстро. Он летел всё выше и выше, пока апостолы не заметили, что больше ничего не могут разглядеть.

Тогда рядом с ними появились два ангела и пропели мелодичными голосами:

— Добрые галилеяне, полно вам таращиться на свод небесный! Иисус вознёсся, и вознёсся надолго. Он вернётся только к концу света, чтобы судить живых и мёртвых.

С этим и вернулись апостолы в трапезную. Шли они молча, повесив носы, ибо хорошо понимали, что отныне путь их будет усыпан отнюдь не розами. (Об этом заключительном акте христианской комедии смотри евангелия от Матфея, 28:16-20; от Марка, 16:15-20; от Луки, 24:44-53; от Иоанна, 21:1-25.)

Занавес.

Заключение

Через несколько дней после вознесения Христа на небеса голубь, третий член святой троицы, перевоплотился в огненные языки, которые начали щекотать и обжигать затылки апостолов и их учеников, собравшихся в том же пиршественном зале.

В память об этом событии церковь установила праздник, названный троицын день, или пятидесятница, от греческого слова «пентекосте», что означает пятидесятый день. Согласно легенде явление голубя, превратившегося в огненные языки, было приурочено точно к пятидесятому дню после воскресения Христа, которое, как нам известно, произошло в пасхальное воскресенье.

В действительности же христианская церковь, вписав в свой календарь пятидесятницу, просто-напросто заимствовала этот праздник у иудеев. Причём даже такой откровенный плагиат она не сумела совершить как следует.

Ведь у евреев был и есть свой праздник пятидесятого дня по случаю того, что расщедрившийся Яхве на горе Синай вручил своему великому магу Моисею десять заповедей. Произошло это, если верить Библии, точно на пятидесятый день после исхода евреев из Египта, а еврейская пасха как раз и отмечает это знаменательное событие.

Так вот, евреи, которые всегда и везде занимали на математических конкурсах первые места, совершенно не случайно назначили свой праздник на пятидесятый день. Первоначально он именовался праздником семи недель. Название «пятидесятница» возникло позднее, когда Палестина была захвачена войсками Александра Великого и превратилась при Селевкидах в провинцию греческой Сирии, именно в эту эпоху греческий язык распространился по всей территории, занимаемой народом Израиля.

Не удивительно поэтому, что иудеи отмечают праздник десяти заповедей на пятидесятый день после своей пасхи, независимо от того, на какой день года приходится пасха по иудейскому календарю. Теперь, например, если иудейская пасха приходится на вторник, иудейская пятидесятница отмечается не через семь недель на восьмой вторник, а точно через пятьдесят дней, на восьмую среду. Математика есть математика!

Увы, в церкви господа нашего Иисуса Христа нет такого порядка!

Христианская арифметика, допускающая, что единожды три будет один, и в данном случае утверждает, что семью семь будет пятьдесят. Спаситель наш вроде бы воскрес в пасхальное воскресенье, голубь в виде огненных языков спустился пощекотать апостольские затылки через семь недель тоже в воскресенье, то есть на сорок девятый день после вышеупомянутого события, и тем не менее этот сорок девятый день, по расчётам церковников, всё-таки пятидесятый — пятидесятница.

Следует напомнить, что согласно священной легенде в тот день в Иерусалимскую трапезную по случаю визита святого духа набилась помимо апостолов целая толпа их учеников, так что всего собралось сто двадцать человек. Тут же, конечно, была и Мария, мать Иисуса. Интересно, узнала она в танцующих языках пламени своего старого возлюбленного, бывшего голубя, или нет? Эту проблему следовало бы вынести на обсуждение собора.

Ведь, в конечном счёте, так и не удалось установить, в каком именно образе божественный дух оплодотворил дочь Иоакима. И если кто-нибудь станет утверждать, что он мог это сделать только в образе голубя, на это можно ответить, что Юпитер дабы соблазнить прекрасную Эгину, дочь Азопа, превратился в столб пламени и под видом огня великолепно сработал ей ребёночка, который впоследствии прославился под именем Эака. А почему бы и нет? Этот Эак, знаменитый судья, во всяком случае, не менее реальное лицо, чем Иисус Христос!

Какой-нибудь ярый спорщик может нам возразить, что, мол, боги Олимпа были куда могущественнее трёх богов или одного триединого бога христианского рая. Христианские боги, например, не смогли обойтись без женщины, когда захотели сотворить мессию, то есть одного из них троих. А вот Юнона, напротив, сумела-таки зачать бога Марса, не прибегая к помощи мужчины!

Задетый за живое Юпитер решил перещеголять свою божественную супругу и самолично породил себе дочку Минерву, причём на время беременности он превратил в живот свою божественную голову, а потому бравый Вулкан вынужден был стукнуть его топором по темечку, чтобы громовержец смог разрешиться от бремени.

Христианский же мессия был рождён вышеупомянутой Марией, которая, даже будучи его матушкой, якобы оставалась девицей. Страшно гордясь этим анекдотом, священнослужители нам говорят:

— Разве это не доказывает, насколько могущественна наша троица? Каково чудо, а? Первый сорт! На это можно ответить:

— Ничего ваше «чудо» не доказывает! В скандинавской мифологии был Хеймдалль, чей взор так остёр, что различает предметы за сто миль от него, а слух так тонок, что он слышит, как прорастает из-под земли трава и как растёт шерсть на баранах. Так вот, этот бог Хеймдалль, сын Одина, родился не от какой-нибудь одной мадам-барышни, а сразу от девяти матерей-девственниц, девяти дочерей гиганта Гейревдура. Поэтому пока три христианских бога — как один, триединый, — не совершат подобного чуда, господам священникам лучше помалкивать!

Нам приходится постоянно повторять защитникам церкви, что различные языческие мифы при всей их фантастичности всё-таки предпочтительнее христианского мифа, ибо ни в одном из них, взятом отдельно, нет такого количества вопиющих противоречий. Например, скандинавская религия хороша уже тем, что, скажем, история Хеймдалля существует только в одной версии и никакие матфеи, марки, луки и иоанны не портят её, безбожно перевирая важные подробности.

Вернёмся, однако, к нашей пятидесятнице. Едва огненные языки пощекотали сто двадцать апостолов с учениками, все они тотчас заговорили на сто двадцати иностранных языках, которых никогда не изучали. «Священное» писание утверждает далее, что многие из евреев, рассеянных в ту эпоху по всему свету, пришли в Иерусалим на праздник десяти заповедей и что они говорили на пятнадцати различных наречиях, ни больше, ни меньше.

Были там парфяне, мидяне и эламиты, жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, принадлежащих к Киринее, наконец латиняне, критяне и арабы. Привлеченные гамом, который стоял в трапезной, они вломились туда целой толпой. Тут авторы писания забыли упомянуть о том, что стены этого зала для принятия причастия, видимо, раздались во все стороны, чтобы вместить тысячи любопытных. Перед этой толпой сто двадцать первых христиан и заговорили на ста двадцати языках.

Несмотря на неизбежную при атом сумятицу, весьма напоминающую заключительный акт вавилонского столпотворения, представители пятнадцати национальностей, если верить писанию, превосходно отличали свои языки в общем шуме и гаме. Мало того, они тотчас догадались, что апостолы и их ученики были все галилеянами, хотя им об этом никто не говорил. Поразительно, не правда ли? Тем не менее «священное» писание уверяет, будто незваные гости «изумлялись и дивились, говоря между собой: Сии говорящие, не все ли галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились?»

Официальный автор писания не объясняет этого странного эпизода, который, кстати, и невозможно никак объяснить. Каким, например, образом можно было в такой толчее понять, что здесь собрались жители именно пятнадцати стран? И как мидянин мог догадаться, что при нем говорят на языке Египта или Крита? Как араб мог отличить греческий от латыни? Чудеса!

Но это ещё не всё. Затем, опять же если верить писанию, кое-кто начал насмехаться над апостолами и учениками, которые пророчествовали все разом, перебивая друг друга. Насмешники говорили:

— Должно быть, они хватили лишнего, упились молодым вином!

Оскорблённый таким предположением, Пётр потребовал тишины, а когда все смолкли, ответил на столь обидный упрёк целой речью, настолько убедительной, что три тысячи человек, не сходя с места, обратились в христианскую веру. Но простите, ведь для того, чтобы речь была убедительной, все эти тысячи слушателей должны были её понять? Что же, выходит, Пётр говорил на пятнадцати различных языках одновременно?

Что же касается истории самого Христа, то с ней мы покончили. Однако в заключении стоит ещё раз остановиться на феноменальной наглости священников, которые с полной серьёзностью утверждают, что их богочеловек был не только сыном самого себя, ибо он ведь неотделим от голубя и огненных языков, но, кроме того, был вполне реальной исторической личностью — ни больше, ни меньше!

Свою придуманную с начала до конца легенду богословы пытаются выдать за подлинный документ, такой же достоверный, как «Комментарии» Цезаря. В свой нелепый миф они включили несколько действительно исторических персонажей, которые жили и действовали в ту эпоху, когда якобы жил и действовал их недораспятый герой. Но как раз то, что говорится об этих реальных лицах в римской и еврейской историях, начисто опровергает нелепые претензии невежд, сочинивших все четыре евангелия.

Возьмём, например, прокуратора Понтия Пилата. Его подлинная история написана его современниками, о нём и о его делах упоминают историки той эпохи. Известно, что он был римским всадником, что он был назначен в Иерусалим шестым по счёту прокуратором Иудеи, что его предшественником был Валерий Грат, что на свой пост он вступил в одиннадцатом году правления Тиберия, то есть в 25 году нашей эры, а семь лет спустя он безжалостно и даже, можно сказать, жестоко подавил религиозный бунт, вспыхнувший в Галилее.

Затем, ещё через два года, то есть через год, когда якобы был распят Христос, вспыхнуло новое, ещё более массовое восстание, о котором нам известны все подробности. Чтобы построить новый акведук, Понтий Пилат прибрал к рукам сокровища Иерусалимского храма, за что и был обвинён одновременно в злоупотреблении властью и в святотатстве. Через некоторое время жители Самарии, измученные поборами алчных чиновников, обратились с жалобой к правителю Сирии Люцию Вителлию, который был непосредственным начальником Понтия Пилата, простого прокуратора, никогда не носившего титул правителя, как это неоднократно утверждают евангелисты.

Защитники евангелия могут возразить, что это, мол, несущественная ошибка! Но мы с ними не можем согласиться. В подлинных исторических документах ошибки такого рода недопустимы! Особенно, когда их делают евангелисты, о которых нам говорят, что это были люди вполне грамотные да к тому же получившие высшее откровение в день пятидесятницы, когда на них снизошли огненные языки. И вдруг — спутать правителя с прокуратором!

Как же так? Представьте себе, что кто-то из наших современников опубликовал анекдотическую брошюру о защите Бельфора во время франко-прусской войны 1870-1871 годов, где он, выдавая себя за участника этой обороны, приводит совершенно неизвестные публике факты, но при этом каждый раз, когда заходит речь о командующем гарнизона полковнике Денфер-Рошеро, называет его генералом Денфер-Рошеро!

Разве одной этой грубой ошибки в определении воинского звания не будет достаточно для того, чтобы все поняли, что эта брошюра — сплошная фальсификация, а автор её — бесстыдный лжец?

Но вернёмся к жалобе самарян. Люций Вителлий её принял и отправил в Иерусалим своего ревизора, некого Марулла, чтобы тот расследовал обстоятельства дела. Понтий Пилат, который никогда не был полновластным правителем, как это утверждают евангелисты, вынужден был предстать перед судом Марулла, который был облечён всеми полномочиями Люцием Вителлием, единственным истинным правителем страны.

Рапорт Марулла оказался неблагоприятным для Пилата, и прокуратору Иудеи пришлось отбыть в Рим, чтобы там держать ответ перед самим Тиберием. Но прежде чем он прибыл в Италию, Тиберий умер. Пилат отчитывался перед Калигулой. Разжалованный новым императором, Пилат уже не вернулся в Иерусалим, где его заменил Марулл.

Если громкий процесс Иисуса Христа в действительности имел место, почему о нём нет в документах даже намёка, в то время как историки, говоря о Пилате, подробно описывают такие, в сущности, незначительные события, как постройка акведука или два восстания, хотя ни то ни другое не имело никаких последствий и не привело даже к возникновению новой секты? Как это объяснить?

Что же касается участия Ирода в страстях господних, то он оказался впутанным в это дело только из-за вопиющего невежества одного из евангелистов, который, будучи вдохновлённым богом истины и знаний, мог бы подобных ляпсусов и не допускать.

Прежде всего, три других евангелиста не имеют ни малейшего представления о таком значительном эпизоде процесса Иисуса, как отсылка обвиняемого к Ироду, а потом обратно к Пилату. Помните? Пилат якобы отправил Иисуса на суд Ироду, но тот нарядил его в одежды умалишённого и вернул к Пилату, как сумасшедшего. Об этом эпизоде знает почему-то один Лука (23:6-12).

Матфей, Марк и Иоанн не только ничего об этом не говорят, но, напротив, подчёркивают, что Пилат допросил Иисуса, поставил его в один ряд с Вараввой, потом приказал его бичевать и увенчать терниями и, наконец, дал священнослужителям храма, чтобы они распинали его на свою ответственность. Следовательно, вся эта прогулка Христа от Пилата к Ироду и обратно просто-напросто досужая выдумка, и автор её — Лука.

Незадачливого Луку нетрудно поймать за руку. Он описывает Ирода в его дворце, окружённом стражей, в Иерусалиме! В действительности Ирод Великий, который был царём Иудеи, Ирод, которому евангелие приписывает избиение двадцати тысяч младенцев мужского пола в Вифлееме, чтобы в общей куче наверняка уж прикончить будущего мессию, Ирод, этот жестокий Ирод, согласно историческим фактам, умер за четыре года до рождения Христа. После его смерти остались три сына, разделившие между собой Палестину с согласия римского императора. Архелай стал царём Иудеи с областями Самарией и Идумеей, Филипп стал тетрархом Батании, Трахонитиды и Голанитиды, Ирод Антипа стал тетрархом Галилеи и Пиреи.

Архелай процарствовал всего девять лет. Вняв многочисленным жалобам, император Август лишил его трона и отправил в изгнание, где тот и умер, имущество его было конфисковано, а владения присоединены к землям римской провинции Сирии. С тех пор в Иерусалиме и появился римский прокуратор, а у евреев Иудеи и Самарии не стало царя.

Филипп, первый муж своей племянницы Иродиады, с которой он развёлся, уступив её своему брату Антипе, царствовал, как тетрарх тридцать семь лет и умер, не оставив наследника. Столицей его владений была Кесария Филиппова, маленький город близ истока Иордана. После его смерти Тиберий присоединил его земли к Сирии, точно так же, как это сделал Август с владениями Архелая.

Ирод Антипа правил в качестве тетрарха до смерти Тиберия, после чего был свергнут Калигулой, который отправил его в изгнание в Лион, посадив на трон его племянника Ирода Агриппу. Последнему было возвращено, впрочем, чисто формально, звание царя и права на все бывшие владения Ирода Великого.

Таким образом, во время сомнительного суда над Христом в Иерусалиме не было никакого Ирода. Трон Ирода Великого, перешедший затем к его сыну Архелаю, после смерти последнего пустовал двадцать семь лет. Резиденция Ирода Антипы, тетрарха Галилеи, находилась не в Иерусалиме, а в Тивериаде, а новый Ирод, который также был тетрархом Галилеи, но носил, кроме того, корону царя иудейского, этот Ирод Агриппа вернулся в Иерусалимский дворец своего деда Ирода Великого и своего дяди Архелая только через четыре года после пресловутой драмы распятия сына божьего. Поэтому отсылать Иисуса к какому бы то ни было Ироду Пилат просто не имел возможности.

Наконец, коснёмся двух первосвященников, Анны и Каиафы, которые тоже играют в христианской легенде значительную роль. С ними дело обстоит ещё проще. Ни тот ни другой физически не могли принимать участия в выдуманном суде над Христом, потому что первый из них умер задолго до этого воображаемого суда, а второго вообще никогда не было на свете.

Всё это лишний раз доказывает, что авторы четырёх евангелей не только сами не бывали в Иерусалиме, но к тому же не знали истории Иерусалимского храма. Как и следовало ожидать, четыре выдумщика не смогли между собой договориться. Если верить Матфею, арестованного в Гефсиманском саду мессию ведут прямиком к Каиафе, а от него — к Пилату. Матфей и слыхом не слыхивал о первосвященнике Анне!

Если же верить Марку, богочеловек, задержанный стражей синедриона, был отведен к какому-то первосвященнику, который после допроса объявил его богохульником, приговорил к смерти и отдал в руки Пилату. Марк не называет этого первосвященника ни Анной, ни Каиафой.

По версии Луки (3:2), и Анна, и Каиафа были первосвященниками, хотя во все эпохи верховным священником у евреев одновременно мог быть только один человек. Впрочем, Лука изрекает это лишь в связи с предсказаниями Иоанна Крестителя, а когда дело доходит до страстей господних, он говорит только об одном первосвященнике, не упоминая даже его имени.

Наконец, по версии Иоанна, мессию солдаты препроводили из Гефсиманского сада к Анне, которого сей евангелист характеризует не как первосвященника, а всего лишь как тестя первосвященника Каиафы.

Анна приказывает связать Иисуса покрепче и отсылает к Каиафе, который его не допрашивает, не осуждает, а просто-напросто пересылает к Пилату. Тот, опять же если верить Иоанну, вовсе не умывает руки — этот эпизод есть только у Матфея, — но, напротив, судит его «на судилище, на месте, называемом Лифостротон (то есть Каменный помост), а по-еврейски Гаввафа» (19:13), и в конечном счёте осуждает на смерть, боясь, что его самого выдадут цезарю Тиберию.

А теперь попробуем противопоставить этим четырём противоречивым легендам исторические факты, поскольку хронология иерусалимских первосвященников сохранилась в трудах писателей периода первых цезарей. Историки, по крайней мере, не противоречат друг другу, и их записи основаны на документах той эпохи.

Анания, который в традиционном переводе превратился в Анну, стал первосвященником через год после низложения Архелая и замены царя иудейского римским прокуратором, то есть в 7 году нашей грешной эры. Он сменил предшествовавшего ему Иисуса, сына Сиаха, и был девятнадцатым по счёту первосвященником, если начинать с Иуды Маккавея.

С 7 по 18 год эту высшую у евреев священную должность последовательно занимали три первосвященника: Исмаил, сын Фабии, Елеазар, сын покойного Анании, и Симон, сын Камита. В 19 году в этот верховный сан был возведен Иосиф из рода Иуды; он оставался первосвященником восемнадцать лет, до самой своей смерти, последовавшей в 36 году.

Иначе говоря, Иосиф был на своём священном посту и три года спустя после якобы имевшего место распятия Христа. А затем его функции перешли к Ионафану из рода Анании.

Таким образом, при Понтии Пилате первосвященником был Иосиф, а не какой-то Каиафа. Среди иерусалимских первосвященников вообще никогда не было ни одного Каиафы, с самого начала и до самого конца — 79 года, когда последний из них, Фанаиас, сын Самуила, стал свидетелем падения Иерусалима и разрушения Иерусалимского храма.

В том, что во времена Августа и Тиберия в Палестине появлялись люди, называвшие себя мессиями, можно не сомневаться. Патриотизм евреев, особенно народных масс, был высок; никто не желал мириться ни с римским завоеванием, ни с властью царей из династии Ирода, ибо они тоже были чужестранцами, пришедшими из Идумеи.

Таких мессий было в действительности немало. Все они называли себя посланцами бога, пришедшими освободить свой угнетенный народ и вернуть детям Израиля первородство, предсказанное пророками. В частности, мессия Февда на четвёртом году правления императора Клавдия, то есть через одиннадцать лет после мифической смерти Христа, увлёк за собой большое число своих соплеменников, и это восстание пришлось подавлять Куснию Фадию.

Однако до него был ещё один, куда более значительный мессия. Галилеянин, как и наш Иисус, он принял помазание на царство и стал, таким образом, Христом. Звали его Иуда. Поднятое им вооружённое восстание достигло широкого размаха и получило громкий отклик.

Этот Иуда Галилеянин, по словам историков, придерживался своих, особых взглядов на религию. Иосиф Флавий называет его великим софистом и считает основателем новой религиозной секты, столь же значительной, как секты фарисеев, саддукеев и ессеев.

Этот религиозный бунт был подавлен Публием Сульпицием Квиринием, правившим Сирией от имени императора Августа, тем самым Квиринием, при котором была проведена великая перепись еврейского народа. Однако секта Иуды Галилеянина продолжала существовать как тайное общество со своими религиозными наставниками.

Под руководством Менахея, сына основоположника секты, замученного в Иерусалиме, а также его родича Елеазара иудаиты, или зелоты, ревнители веры, начиная с 64 года развивают бешеную активность. Они захватывают Иерусалимский храм, крепость Антония, весь верхний город и укрепленный дворец Ирода, устраивают римлянам настоящую резню и заставляют отступить военачальника римской армии Цестия Галла.

Разгромив его армию, они поднимают затем восстание по всей Палестине, убивая повсюду своих соотечественников, придерживавшихся более умеренных взглядов. Все это привело в конце концов к появлению в Палестине Веспасиана во главе шестидесятитысячной армии. Дальнейшее известно: после семимесячной осады, стоившей жизни большей части еврейского народа, Иерусалим был взят, разрушен, а храм его сожжён дотла. Во главе осаждённых стояли три вождя, представлявшие три различные партии: Елеазар, последователь Иуды Галилеянина, Иоанн Гискал и Симон Гераза. Елеазар покончил с собой, чтобы не попасть живым в руки врагов, Иоанн окончил свои дни в темнице, а Симон был сохранён для участия в триумфальном шествии императора Тита.

В течение всей осады города Давидова между осаждёнными шли яростные споры. Затем начался страшный голод, из-за которого многие сходили с ума. Рассказывают о неком простолюдине по имени Иисус, который ходил по городу и громко осуждал раздоры между вождями восставших. «Горе вам! — кричал он. — Горе всем нам! Горе Иерусалиму! Горе мне!» Однажды, когда он выкрикивал свои мрачные пророчества с городской стены, его убило камнем, выброшенным римской катапультой. Иудео-христиане тут же провозгласили его мучеником и пророком.

Можно ли на основании всего этого утверждать, что христианство ведет свое происхождение от секты Иуды Христа Галилеянина, противника официальной еврейской религии и греко-романского язычества? Пожалуй, да. О иудеохристианах упоминается уже во времена Нерона, как о массовой секте, распространившейся по всей империи и повсюду преследуемой.

После разрушения Иерусалима уцелевшие жители стали рабами, поэтому первые христиане появились именно среди рабов. Они вели тайную религиозную пропаганду, собирались тайком в катакомбах, привлекая на свою сторону рабов-язычников идеей грядущего освобождения. И вполне вероятно, что именно иудаиты для своей тайной пропаганды придумали те самые братские вечера, которые превратились позднее в таинство евхаристического причастия, и что именно тогда возникли в их среде противоречивые смутные легенды, в которых смешались и перепутались воспоминания об Иоанне и Симоне, об Иуде и Иисусе.

В самом деле, стоит только обратить внимание на дату, к которой отцы церкви относят начало гонений против христиан, и многое станет ясно! Официально это 64 год, когда Нерон издал свой эдикт. Так вот, именно в 64 году Елеазар, родственник и последователь Иуды Галилеянина, поднял в Палестине знамя восстания против Рима. Иудаиты истребили три тысячи римских легионеров, почти весь римский гарнизон Иерусалима.

И нет ничего удивительного в том, что Нерон, не ограничиваясь репрессиями в Иудее и Галилее, повелел принять самые суровые меры против всех евреев, рассеянных по обширным провинциям, управляемым его проконсулами. Не удивительно и то, что он приказал разыскивать по всей Италии членов иудаистской секты, в которых, в отличие от остальных евреев, видел опасных заговорщиков. Тех, кто был обнаружен в Риме, предавали жестокой смерти. Таким образом, преследования Нерона были направлены против последователей Иуды Христа — вполне реальной личности.

Позднее, начиная с царствования Веспасиана и Тита, то есть после разрушения Иерусалима, явившегося следствием восстания Елеазара, уцелевшие и рассеянные повсюду представители еврейского народа по вполне понятным причинам находились под подозрением; и вполне возможно, что среди всех религиозных сект иудаиты были наиболее гонимой и преследуемой. Можно предположить, что, стараясь получше замаскироваться и отвести от себя подозрения, руководители этой секты скрывали свою приверженность к Иуде Галилеянину, придумывая всевозможные легенды, из которых впоследствии священнослужители скроили свои евангелия.

Разумеется, это не более чем гипотеза. Но нельзя пройти мимо того факта, что если некоторые писатели той эпохи и говорят о христианах, которые вполне могли быть просто иудаитами, то ни один историк при этом даже не упоминает ни имени евангельского Иисуса Христа, ни его бесчисленных чудес, хотя они вряд ли могли остаться незамеченными. Вот почему мы склонны полагать, что начиная со второго века священники уже подумывали о том, как бы им извлечь выгоду из этих легенд.

Язычество умирало, люди переставали верить в Юпитера и открыто насмехались над богами Олимпа, о чем ярко свидетельствуют сатиры жившего в то время Лукиана из Самосаты. Было самое подходящее время для основания нового культа.

Да, в таких условиях секта христиан могла возникнуть и распространиться повсюду, но для этого и для её религиозной пропаганды вовсе не требовалось никакого реального Иисуса Христа. И все сонмы мучеников за идею христианства, погибших при Домициане, Траяне и прочих императорах, не доказывают в этом смысле ровно ничего, во всяком случае не больше, чем смерть тысяч мучеников под колесами колесницы Джаггернаута доказывает реальность существования Будды и его воплощений.

В самом деле, как можно верить в существование Иисуса Христа и во все его невероятные чудеса, если ни один историк, ни один писатель той эпохи ни разу не упоминает о нём, с чудесами или без оных!

Тацит, живший с 54 по 140 год, описывает в своей истории множество второстепенных событий, но об Иисусе Христе он ничего не знает. Светоний (65-135 годы), верный летописец двенадцати императоров, ничего не знает об Иисусе Христе. Квинтилиан, знаменитый ритор, родившийся в период правления императора Клавдия, ничего не знает об Иисусе Христе, хотя в его книге об ораторском искусстве, одном из прекраснейших памятников латинской литературы, анализируются речи всех трибунов, адвокатов и софистов-проповедников.

Плиний Старший, родившийся в царствование Тиберия и умерший уже в царствование Тита был превосходным натуралистом. В свои научные описания он свободно вставляет живые рассказы обо всех знаменательных событиях его времени, но и он ничего не знает об Иисусе Христе. Его племянник Плиний Младший, чьи бесчисленные письма так же остры и поучительны, как письма мадам де Севиньи, говорит обо всём, что угодно, но словом не обмолвился об Иисусе Христе и не упоминает о нём даже в письмах к Траяну, в которых говорит о христианах как о секте, порождённой иудаизмом.

Эпиктет, великий моралист и философ, который изучал всевозможные религиозные верования, не имел и представления об Иисусе Христе, хотя сам был уроженцем Малой Азии, жил в Риме во времена Нерона и был изгнан при Домициане. Изречения и беседы Эпиктета дошли до нас в записи его ученика Арриана, и там о Христе — ни слова!

Помпоний Мела, написавший в 43 году, — всего через десять лет после неслыханных чудес страстной пятницы! — свой фундаментальный учёный труд «Страны мира», понимал географию на манер Страбона, то есть сопровождал описание каждой страны обзором главных событий, которые в ней происходили. Так вот, в главе об Иудее Помпоний Мела не упоминает об Иисусе Христе ни единым словом...

А Плутарх? Он родился в 50 году в Херонее, в той самой Греции, куда, по уверениям церковников, устремились последователи мессии после памятной пятидесятницы. Там они якобы проповедовали святое евангелие и творили такие чудеса, что при виде их греки обращались в христианство толпами! Плутарх умер в 120 году. Тридцать лет он прожил в Риме, где самые невероятные чудеса христиан происходили чуть ли не ежедневно, и порой, если верить тем же церковникам, даже на арене Колизея на глазах бесчисленных зрителей. У Плутарха была одна особенность: он писал биографии знаменитых людей, не пренебрегая никакими легендами и чудесами... Почему же в таком случае он не написал биографии Иисуса Христа?

А Сенека? Родившись во 2 году нашей эры, он умер в Риме только в 66, то есть был современником нашего богочеловека. Большую часть жизни Сенека провел при императорском дворе. Он находился в Риме и с 51 по 64 год, когда там шла многолетняя борьба между Симоном-Камнем и Симоном Волхвом.

Так вот, Сенека, который написал немало, ни словом не упоминает о чудесах, творимых ими! Правда, позднее монахи исказили, а затем уничтожили навсегда его трактат «О движении земли», который, несомненно, противоречил ортодоксальным представлениям о том, что земля-де плоская, а солнце-де ходит вокруг неё. Точно так же они уничтожили и его трактат «О суевериях», в котором если Сенека и упоминал о христианах, то, надо думать, без особого почтения и, возможно, приводил их первые легенды, отличные от более поздних евангелий.

А что сказать о Филоне Александрийском, этом еврейском Платоне? Он прибыл в Рим из Иерусалима, и его философские взгляды были взглядами убеждённого ессея. Его многочисленные теоретические труды легли позднее в основу различных христианских богословских школ, однако и он ничего не знает ни об Иисусе Хр<