Развитие естествознания и церковь
В раннее и среднее средневековье развитие естествознания не доставляло католической церкви особых хлопот. Относительно застойный характер феодальных производительных сил не выдвигал перед естествознанием тех задач, решение которых могло бы наталкивать мысль на антихристианские и антирелигиозные идеи. Наука располагала, как писал Ф. Энгельс, гениальными натурфилософскими догадками древних и весьма важными, но лишь спорадическими и по большей части безрезультатно исчезнувшими открытиями арабов 65, причем все это по своему содержанию не выходило за рамки христианско-католической догматики; метод же, который применялся отдельными мыслителями в их почти случайных и почти интуитивных прорывах к научному знанию, был столь же схоластическим, как и метод богословия и подчиненной ему философии. Это являлось дополнительной гарантией безопасности для христианского вероучения и для духовного господства церкви. А такие опередившие свой век мыслители, как Альберт Великий и Винцент из Бове, немедленно отступали от своих позиций и становились в позу католической благонадежности, как только оказывалось, что мышление ведет их в сторону от догматической ортодоксии.
И все же довольно рано церкви пришлось насторожиться в отношении тех методов, которые применялись алхимиками и астрологами. Истинной наукой ей представлялась лишь та, которая была основана на священных авторитетах и оперировала лишь словесно-схоластическими методами. Пока ученые занимались сопоставлением силлогизмов и сравнением своих умозаключений с тем, что говорят Писание и Предание, устои вероучения казались незыблемыми. Экспериментальная же наука даже в ее зачаточном виде и в тех парадоксальных формах, которые она приняла в астрологии и алхимии, выглядела как подозрительная новация, способная привести к неизвестным и, может быть, еретическим последствиям. Поэтому периодически на алхимиков и астрологов обрушивались гонения как на колдунов, находящихся в союзе с дьяволом.
В 1163 г. папа Александр III издал буллу, в которой лицам духовного звания запрещалось «изучение химии или законов природы» 66. Так как к такого рода деятельности тогда могли быть причастны только духовные лица, то запрещение оказывалось абсолютным. Меньше чем через столетие испытал на себе действие этой буллы Роджер Бэкон, отсидевший в тюрьме инквизиции более десяти лет и выпущенный из нее незадолго до смерти. В 1317 г. папа Иоанн XXII издал буллу, которой запрещалась алхимия 67. Фактически этой буллой признавались вне закона занятия и химией как одним из «семи дьявольских искусств», и всякой наукой, связанной не со схоластической словесностью, а с изучением природы. Все они рассматривались как колдовство и беспощадно подавлялись.
Такое положение могло продолжаться лишь до поры до времени. Развитие производительных сил города и деревни и вытекавшие из него социально-экономические и политические процессы обусловили революцию как в строе общественных отношений, так и в ходе развития духовной культуры. Здесь и началось, по Ф. Энгельсу, современное исследование природы. Оно вело «свое летосчисление с той великой эпохи, которую мы, немцы, — пишет Энгельс, — называем… Реформацией, французы — Ренессансом, а итальянцы — Чинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований» 68. Начало этой эпохи Энгельс датирует второй половиной XV в. Он имеет в виду те предвестники коперниканского переворота, которые уже стали довольно явственно обозначаться. Началом же революционного процесса освобождения науки от оков теологии он считает опубликование в 1543 г. знаменитого труда Коперника «Об обращении небесных кругов». Развитие независимого от церкви естествознания пошло с этого времени гигантскими шагами, оно «усиливалось, если можно так выразиться, пропорционально квадрату расстояния (во времени) от своего исходного пункта»69.
На первых этапах этого пути христианское вероучение в том виде, в каком его отстаивала церковь, стало давать трещины. Вопрос о форме Земли, о ее месте в солнечной системе, как и другие космологические проблемы, и на предыдущем этапе доставлял церкви некоторые хлопоты, с которыми она, однако, довольно легко справлялась. Когда в начале XVI в. Петр Д’Абано и Чекко Д’Асколи выступили в защиту учения о шарообразности Земли, то второй из них был сожжен на костре инквизиции, а первый избежал такой участи только в результате естественной смерти. Вокруг гениальных одиночек образовывался вакуум, и церковь неизменно торжествовала.
И все же закономерный процесс исторического развития сделал победу передовых тогда идей естествознания неизбежной, а поражение церкви неотвратимым.
Предложенный Колумбом проект поисков морского пути в Индию, основанный на представлении о шарообразной форме Земли, был забракован португальскими церковниками и на этом основании отклонен королем. Затем его высмеял и отверг теологический факультет Саламанкского университета 70. Аргументация такого решения была неопровержимой: Августин в свое время признал полностью противоречащим Писанию представление об антиподах: если, мол, исходить из учения о шарообразности Земли, то придется признать, что люди, живущие на противоположной от нас ее стороне, ходят книзу головами; в Библии же о таких людях (антиподах) ничего не сказано. Однако Колумб все же совершил свое путешествие, а затем Магеллан объехал вокруг Земли, чем практически доказал истинность еретического взгляда. И хотя применить репрессии в отношении нарушителей догматического спокойствия церковь не могла, ее идеологи еще в течение долгого времени либо замалчивали вопрос о форме Земли и об антиподах, либо отстаивали давно опровергнутую концепцию Августина. Так, еще в начале XVI в. Григорий Рейш в своей «Маргарита Философика» повторял старые бредни о невозможности существования антиподов и о вытекающих отсюда научных последствиях 71.
Большую опасность усмотрела церковь в гелиоцентрической системе, нашедшей впервые свое развернутое выражение в книге Коперника. Эта теория наносила удар по основам христианского учения. Ею отрицалась система Птоломея, находившаяся в согласии с библейским мифом об Иисусе Навине, остановившем Солнце (Иис. Нав., X, 12–13).
Терял свое значение весь мифологический фундамент христианства — учение о человеке, который совершил вселенского значения грехопадение, искупленное в дальнейшем столь же вселенским явлением на Земле самого бога, принесшего себя именно на этой Земле в жертву. Если наша планета оказывается не центром мироздания, а одним из бесчисленных миров, то все указанное построение рушится, ибо божественное откровение ничего не сообщает о судьбе остальных миров и населяющих их существ.
Выход книги Коперника не вызвал вмешательства церкви. Причины этого были многообразны. То, что на ней красовалось посвящение папе Павлу III, что Оссиандер в предисловии создал дымовую завесу в виде заявления о гипотетичности всего построения и его формально-математическом характере, в какой-то мере усыпляло бдительность церковников. К тому же время было слишком горячее, чтобы отвлекаться по таким, более или менее академическим, поводам: шел Тридентский собор, шла борьба с протестантизмом, и церкви было не до космологических или астрономических споров.
Вероятно, если бы протестантизм взял на вооружение новую космологическую теорию, то католическая церковь немедленно использовала бы это в борьбе против него, и тогда ей пришлось бы сразу обрушиться на новое учение. Но идеологи протестантизма сами реагировали на книгу Коперника отборными ругательствами. Так, Лютер писал: «Публика прислушивается к голосу нового астролога, который старается доказать, что вращается Земля, а не небеса или небосвод, не Солнце и не Луна… Этот глупец хочет перевернуть все наши знания по астрономии; но в Священном Писании сказано, что Иисус приказал остановиться Солнцу, а не Земле» 72.
Все развернулось в начале следующего столетия, когда учение Коперника оказалось поднятым на щит такими выдающимися мыслителями, как Джордано Бруно и Галилео Галилей. Стало ясно, что коперниканская ересь представляет собой не преходящий эпизод, а учение, завоевывающее все большее количество последователей и представляющее в силу этого непосредственную опасность для христианской догматики и, стало быть, для церкви.
История расправ католической церкви с указанными мучениками науки широко освещена в литературе 73. Поэтому не будем останавливаться на ней и осветим лишь некоторые вопросы, связанные с ходом изложения.
Хронологически первой жертвой инквизиции из поборников коперниканского учения стал Джордано Бруно, который был сожжен в 1600 г. Причиной его преследования явилось не одно лишь коперниканство. Против Бруно был выдвинут набор всех обвинений в ереси, которые могли быть вменены любому врагу католической церкви и которые обычно предъявлялись всем образованным и ученым обвиняемым: осуждение церкви и ее служителей, отрицание христианской веры, неверие в святую Троицу, хула на Христа и Богородицу, отрицание пресуществления в таинстве евхаристии, отрицание вечности адских мук и т. д. Но среди всех обвинений фигурировали и такие, как признание множественности миров и вращения Земли 74.
Вскоре началась эпопея борьбы церкви против Галилея, длившаяся с 1616 г. до его смерти в 1642 г.
Вначале были предприняты компромиссные маневры, имевшие целью заставить Галилея признать Коперниково учение математической фикцией, не могущей претендовать на реальное, физическое значение, хотя и небесполезной в методическом отношении, т. е. повторить прием, использованный Оссиандером.
Так как Галилей продолжал во Флоренции проповедовать свое учение в его реальном, физическом, а не в методико-математическом значении, то церковь перешла в наступление. Она поручила «квалификаторам» инквизиции дать свое заключение об основном пункте Коперникова учения. Заключение гласило, что это учение «глупо и абсурдно в философском и еретично в формальном отношении, так как оно явно противоречит изречениям Святого Писания во многих его местах как по смыслу слов Писания, так и по общему истолкованию святых отцов и ученых богословов» 75. Тут же конгрегация приняла решение, которым осуждалось учение о движении Земли и неподвижности Солнца и запрещались книги, в которых оно излагалось: к тому времени были опубликованы работы испанского монаха Дидака а Стуники 76 и Паоло Фоскарини 77. Был вызван в Рим для инквизиционного допроса и Галилей.
Там он получил решительное предупреждение: «Учение, приписываемое Копернику, что Земля движется вокруг Солнца, Солнце же стоит в центре мира, не двигаясь с востока на запад, противно Святому Писанию, и потому его нельзя ни защищать, ни придерживаться» 78. Для инквизиции оно явилось основанием к тому, чтобы в следующем акте преследования, в 1632–1633 гг., рассматривать ученого как еретика-рецидивиста, что давало неограниченные юридические возможности к применению в отношении его самых страшных кар.
Вернувшись во Флоренцию, Галилей продолжал свою деятельность, но применял уже некоторые маскировочные приемы: он излагал учение Коперника с оговорками о его ложности и еретичности, но оговорки эти были в достаточной мере неубедительны. В итоге в 1633 г. по распоряжению папы Урбана VIII Галилей вновь предстал в Риме перед трибуналом.
Характер и тон допросов показали ученому, что ему грозит участь Джордано Бруно. Неизвестно, подвергался ли он пыткам, или дело ограничилось предупреждением, что они будут применены, если он будет упорствовать в отказе от признания своих взглядов еретическими. Во всяком случае семидесятилетний Галилей не счел нужным принять мученический венец. В приговоре инквизиционного трибунала ему был предъявлен ультиматум — либо погибнуть на костре (это было сказано в принятых инквизицией уклончиво-обтекаемых выражениях), либо произнести следующую формулу: «От чистого сердца и с непритворной верою отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистными вышеуказанные заблуждения и ереси и вообще всякие противные вышеуказанные святой церковью заблуждения и сектантские мнения» 79.
После этого Галилей прожил еще около десяти лет, причем был освобожден незадолго до смерти. Конечно, его научные занятия были в это время невозможны.
Современные идеологи и апологеты католицизма делают все, чтобы приглушить в исторической памяти человечества воспоминание о позорной для церкви истории гонений на авторов и популяризаторов Коперниковой системы мироздания. На II Ватиканском Вселенском соборе многократно раздавались голоса в пользу того, что церковь должна пересмотреть «дело Галилея». И после Собора ряд высокопоставленных церковных деятелей, в частности кардинал Кениг, сделали публичные заявления в этом духе. В конце 1979 г. сам папа Иоанн-Павел II высказался по этому вопросу на заседании папской Академии наук, посвященной столетию со дня рождения Эйнштейна. Показателен уже сам повод такого заседания — папство демонстрировало отказ от вмешательства в развитие естествознания и от навязывания ему религиозно-догматических учений. Но как разделаться с прошлым?
В потоке статей и книг, появившихся в католической печати после выступления папы, авторы стараются сделать все для того, чтобы дать возможность церкви «и капитал приобрести, и невинность соблюсти». Вопрос-то вообще ясен: в деле Галилея нашли свое яркое выражение коренная антинаучная позиция церкви, ее диктаторская нетерпимость в отношении всего того, что раскрывает перед человечеством новые пути познания. Но признаться в этом церковники теперь не могут. В выступлениях папы и других представителей церкви господствуют «средние» мотивы: дескать, и папство средневековое — не без вины, но и Галилей и Бруно кое в чем виноваты. Их «неблагоразумное поведение» якобы вызвало церковь на суровое с ними обращение. Гелиоцентризм, мол, представлял собой лишь гипотезу, которую ее авторы в то время были не в состоянии доказать. Ищут смягчающие для церкви обстоятельства в том, что ее деятели стояли на уровне естественнонаучных достижений их эпохи и разделяли ее заблуждения.
Инквизиторы понимали в естествознании не больше, чем другие невежественные монахи того времени. Но оправдывается ли этим то, что они взяли на себя миссию безапелляционного суждения об истинном и ложном? К тому же с точки зрения католицизма уж один-то человек должен быть во всех случаях изъят из общей массы людей, имеющих моральное право в качестве сынов своего времени разделять его заблуждения! Имеется в виду непогрешимый папа. Не меньше, чем сегодня, он должен был быть непогрешим в «вопросах вероучения и нравственности» и в те времена, когда санкционировал казнь Бруно и преследование Галилея. При любом подходе к вопросу остается незыблемым, что церковь шла в арьергарде своего века, трудами и страданиями пробивавшегося к знанию. Она не просто двигалась в обозе, она висела гирей сверхъестественной тяжести на ногах человечества.
Церковь позаботилась о том, чтобы лишить сторонников коперниканства возможности выступать не только в печати, но и с кафедр университетов. До конца XVII в. профессора многих европейских университетов, не только католических, но и протестантских, должны были при вступлении в должность давать специальную «антипифагорейскую» присягу. На счету церкви имеется ряд позорных актов преследования ученых, пытавшихся, исходя из общих установок новой науки, основанной Коперником и Галилеем, дать теорию строения и геологической эволюции Земли. В начале XVII в. теологический факультет Парижского университета вынес тут же приведенное в действие постановление об изгнании из Парижа геологов де Клава, Бито и де Вильона и об уничтожении их сочинений 81. В середине XVIII в. репрессии обрушились на великого Бюффона. Ему не осталось ничего другого, как публично провозгласить: «Я объявляю, что не имел никакого намерения противоречить тексту Священного Писания, что я самым твердым образом верю во все то, что говорится в Библии о сотворении мира в отношении как времени, так и самого факта; я отказываюсь от всего, что сказано в моей книге относительно образования Земли, и вообще от всего, что может оказаться противоречащим повествованию Моисея» 82. Еще в середине XVIII в. математик и астроном Боскович должен был прибегать к таким уловкам: «…преисполненный уважения к Священному Писанию и декрету святой инквизиции, я считаю Землю неподвижной; тем не менее для простоты изложения я буду рассуждать так, как будто бы она движется» 83. Можно не сомневаться в том, что «уважение к святой инквизиции» Боскович, как и все его коллеги, испытывал в полной мере.
В преследовании науки и ученых протестантизм не отставал от католицизма. Ф. Энгельс писал, что «протестанты перещеголяли католиков в преследовании свободного изучения природы. Кальвин сжег Сервета, когда тот вплотную подошел к открытию кровообращения, и при этом заставил жарить его живым два часа…» 84. Основное обвинение, предъявленное Сервету, заключалось в антитринитаризме, но немалую роль сыграли и его естественнонаучные, в частности географические, взгляды.
В атмосфере постоянных преследований провел свою жизнь Иоганн Кеплер. Э. Д. Уайт пишет по этому поводу: «Борьба вокруг него была жестокая. Штутгартская протестантская консистория торжественно предупреждает его, чтобы он не «вносил смуту в царство Христа своими глупыми фантазиями», и столь же торжественно ему рекомендует «привести свою теорию мира в соответствие со Священным Писанием». Против него все пущено в ход: и насилие, и насмешки, и тюрьма. Протестанты в Штирии и Вюртемберге, католики в Австрии и Богемии нажимают на него всеми силами» 85. Когда работавшие в Виттенбергском университете астрономы Ретикус и Рейнгольд пришли к убеждению в истинности Коперниковой теории, им решительно запретили защищать ее с кафедры и предписывали, упоминая о ней, противопоставлять в качестве единственно правильной теорию Птоломея. В итоге первый из ученых был вынужден бежать из Виттенберга, а второго лишили права преподавания 86.
Не только над астрологами и алхимиками, но и вообще над естествоиспытателями постоянно тяготело подозрение в колдовстве. Оно влекло за собой и соответствующие меры со стороны блюстителей благочестия. Инквизиция учинила расправу с анатомом А. Везалием 87 и разносторонним ученым Д. Ванини. Поводом к травле Везалия явилось то, что он в исследовательских целях занимался анатомированием трупов, а это было запрещено католической церковью со времен папы Бонифация VIII. Некоторое время великому ученому, по праву считающемуся отцом современной анатомии, удавалось преодолевать все трудности, воздвигнутые мракобесами на пути развития анатомической науки; ему приходилось, например, красть с виселиц трупы казненных и анатомировать их втайне под страхом попасть в руки инквизиции. До поры до времени он спасался от преследований благодаря тому, что в его услугах медика нуждался испанский король Карл V, но, когда того сменил на престоле фанатичный Филипп II, научной активности Везалия пришел конец. В 1564 г. церковь заставила его покаяться и отправиться для искупления своих прегрешений в палестинское паломничество. Во время этого путешествия ученый погиб при кораблекрушении.
Биография Джулио Ванини 88 также показательна для характеристики тех условий, в которых приходилось свободомыслящим философам жить и умирать в период господства церкви. Для выражения своих взглядов Ванини прибегал к эзоповскому языку. К. Маркс говорит по этому поводу, что, провозглашая атеизм, он «весьма старательно и красноречиво развивает при этом все аргументы, говорящие против атеизма…» 89. Это, однако, не помогло ему. В 1619 г. тридцатитрехлетний философ был «обвинен и признан виновным в атеизме, кощунстве, нечестии и других преступлениях» и приговорен к смерти с соблюдением такой истинно христианской процедуры: «Палач должен будет протащить его в одной рубахе на циновочной подстилке, с рогаткой на шее и доской на плечах, на которой должны быть написаны следующие слова: «Атеист и богохульник». Палач должен доставить его к главным вратам городского собора Сент Этьен и там поставить на колени босым, с обнаженной головой. В руках он должен держать зажженную восковую свечу и должен будет умолять о прощении бога, короля и суд. Затем палач отведет его на площадь Сален, привяжет к воздвигнутому там столбу, вырвет язык и задушит его. После этого его тело будет сожжено на приготовленном для этого костре и пепел развеян по ветру» 90. Эта благочестивая процедура была, кажется, выполнена неточно: есть сведения о том, что Ванини не был предварительно задушен, а после того, как у него был вырван язык, предан сожжению заживо. Приговоренный вел себя перед смертными муками в высшей степени мужественно и ни у кого не просил прощения.
Варварским преследованиям церковники подвергали не только людей науки, но и их труды. Сожжение книг было распространенным приемом деятельности инквизиции и вообще всей церковной реакции. Сжигались не только новые издания, признававшиеся еретическими, но и книжные ценности прежних поколений, составлявшие культурное достояние человечества. Испанские конкистадоры в Мексике под руководством духовенства сожгли массу пиктографических письмен ее аборигенов 91. Кардинал Хименес уничтожил в Гренаде огромное количество арабских книг и рукописей, многие из которых были переводами работ древнегреческих авторов92. Торквемада в 1490 г. приказал сжечь несколько еврейских Библий, а впоследствии в Саламанке он сжег более 6 тыс. книг под предлогом, что они были «заражены заблуждениями юдаизма или пропитаны колдовством, магией, волшебством и другими суевериями» 93.
В целом, однако, церковь была бессильна остановить прогрессивное развитие науки. Вот как характеризует сложившуюся обстановку Дж. В. Дрэпер: «…скипетр перешел в другие руки. Природа исследовалась во всех направлениях, и повсюду новые методы исследования приносили неожиданные и блестящие результаты. На развалинах поросших мхом соборов клерикалы, испуганные и ослепленные наступающим днем, торжественно восседали, закрывая глаза при виде окружающей их жизни и блеска, и погружались в воспоминания о прошедшей ночи, мечтая о возвращении прежних видений и заблуждений и злобно ударяя ногами всех нападающих, осмелившихся слишком близко подойти к ним» 94. Следует, правда, отметить, что, увлекшись картинностью своего описания, автор несколько сгустил краски в изображении катастрофы, постигшей церковь. Во всяком случае о «развалинах поросших мхом соборов» даже в настоящее время можно говорить лишь фигурально и аллегорически, а для того периода — тем более: церковь не только продолжала существовать, но и в ближайшие столетия занимала свои бастионы и с ожесточением защищала их.