Урок пятый. О том, что любовь одна, и куда смотреть, чтобы её увидеть

– На прошлом уроке вы привели так много примеров всего, что люди зовут любовью; но когда хотят навести порядок в словах, вы возражаете и говорите, что жизнь богаче слов, а слова вторичны. Получается безвыходное положение!

– Радует, что вы внимательно следите за ходом уроков. И замечание ваше вполне обосновано – хотя положение, к счастью, вовсе не безвыходное. В любом живом языке смысл слов (кроме самых простейших) всегда размыт и не вполне определен. Слова имеют единообразный, формально определенный смысл только в искусственных языках, для которых предметная область изобретена человеком. Таковы языки программирования компьютеров и различные математические теории. Но и для них всегда необходим «метаязык», то есть другой язык, более широкий и емкий, на котором только и можно описать язык формальный.

Всякому живому языку свойственна омонимия – одинаковые слова, означающие различные предметы. Если смысл двух омонимов далек друг от друга и спутать их невозможно, например, брак – супружеский союз (древнее славянское слово, родственное глаголу брать) и брак – недоброкачественная продукция (появилось лишь в XVIII веке, германского происхождения, сравн. brechen – «ломать»), то они никого не волнуют, кроме разве что остряков-самоучек. Но в более сложных случаях смысл понятий сближается, и возникают немалые сложности. Вместо омонимов мы уже видим одно и то же слово, но с различными смысловыми оттенками – коннотациями. Например, слову противник присущ целый спектр значений, от участника в спортивном состязании до врага в вооруженной борьбе и самого дьявола. Какой смысл несет оно в каждом конкретном случае?…

На эту тему исписаны тонны бумаги, от заумной философии до скабрезных анекдотов. Классический «парадокс кучи» дает нам превосходный импульс к размышлению:

Один камень – куча? (ответ, очевидно, «нет»).

Два камня – куча? (тоже нет).

А три камня – куча? (и т.д.…Когда можно сказать «да»?)

Выход из этого тупика, как и многих других, подобных ему, мы уже видели. Надо отказаться от мысли, что наш язык – это формальная система определений и силлогизмов, некий набор рамок, в которых заключена реальная жизнь. Как раз наоборот: именно реальность – это та среда и рамка, в которой только и возможно осмысленное бытие языка.

Итак, лучше отказаться от попыток найти определение «настоящей любви» в том или ином языке, а вместо этого поискать его в реальной жизни.

– Но мы же видели – в жизни нет никакого порядка!

– А вот это уже неправда. Мы с вами смотрели по сторонам, а ведь этого недостаточно.

– Куда же смотреть, как не по сторонам??

Один дед ехал с внуком в санях по пустынному месту, видит, стоят стога. Он оглянулся по сторонам, туда, сюда – никого кругом. Дай, думает, позаимствую охапочку сена – и скорей к стогу.

– Дедушка, дедушка!

– Что случилось?

– Ты наверх забыл посмотреть!

Ситуация знакома практически всем, не только совестливым нарушителям Восьмой заповеди. Решение любой серьезной задачи – технической, математической, нравственной, мировоззренческой и т. п. – требует «взгляда вверх», отрыва от окружающей среды, привычной, стандартной, и поэтому в какой-то мере сковывающей способности души. Не приходилось ли вам видеть, как верующие осеняют себя крестом – ото лба к поясу, от правого плеча к левому – начиная всякое дело, или просто в трудную минуту? Это как раз и есть взгляд вверх, взгляд на Бога.

Растерявшись в поисках настоящей любви, обнаружив, что кругом нас – как и в нас самих – порядка мало, мы смотрим вверх, обращаясь к Богу в надежде, что у Него мы найдем потерянную нами настоящую любовь и даже научимся, как ее себе вернуть. Во всяком случае, имеет смысл попробовать.

Надо признать, что многие с этим не согласятся – те, кто убеждены, что «наверху» нет ничего, кроме звезд, птиц и самолетов. Но ведь им тоже, раньше или позже, приходится выводить свой взгляд из плоскости в третье измерение, как о том повествует следующая морская быль, зеркальное отражение мирной притчи про сено:

– Сэр, буря усиливается, в корпусе открылась течь.

– Штурман, сообщите расстояние до земли.

– Две мили, сэр.

– В каком направлении?

– Вниз, сэр.

* * *

В Священном Писании Нового Завета совсем немного богословия. Это удивляет новичков, но вполне естественно для более опытных верующих: вспомните, что мы говорили только что о жизни и умозаключениях. Богословие стало всерьез развиваться лишь тогда, когда понадобились умозаключения – через 200-300 лет после новозаветной эпохи, в эпоху острых религиозных споров. А новозаветные тексты – это главным образом свидетельства очевидцев или письма, написанные по тем или иным практическим поводам.

Однако среди окружения Спасителя выделяется одно имя, к которому мы неизменно присоединяем титул «Богослова»: это Апостол и Евангелист Иоанн. В написанном им Евангелии, посланиях, а также в таинственной книге Откровения (по-гречески «Апокалипсис») мы находим богословское содержание, объяснения и формулировки, словно Апостол писал для нас с вами. Наверное, так оно и было.

И вот, в 4-й главе своего Первого Послания он сообщает нам именно такой богословский тезис, который соединяет интересующие нас предметы – Бога и любовь. Причем соединяет как нельзя прочней и надежней, знаком тождества, и для верности повторяет его дважды, в 8-м и 16-м стихе: Бог есть любовь.

Если так, то мы, наконец, повстречали настоящую любовь: та любовь настоящая, которая соединяет нас с Господом. И более того: раз Бог один, то и любовь (настоящая) – одна.

Вот ведь как всё просто. Получилось почти по совету той бабушки. Почти – потому что бабушка в молодые года развратничала почем зря и тем самым отвернулась от Бога. Но мы забегаем вперед.

Зачем здесь священник

– Почему вы с такой уверенностью взяли цитату из Апостола Иоанна в качестве основы для настоящей любви? Ведь на предыдущем уроке нас предостерегали именно от этого, говоря, что жизнь богаче слов и формул...

– И тут тоже, как и прежде, нет никакого противоречия. Священное Писание – это не сборник разрозненных формул и рецептов, наподобие справочника или поваренной книги, как представляется некоторым. Это именно окно в жизнь, и даже больше, чем в жизнь. Это визитная карточка Того, Кто дает жизнь, Бога и Спасителя Иисуса Христа.

Надо как следует понять, в чем смысл и цель цитаты из Св. Писания. Если я цитирую поваренную книгу – рецепт как сварить яйцо вкрутую, – то меня при этом не касается ничего из прочего её содержания, никакие борщи, гуляши или фрикадельки. Если я цитирую телефонный справочник – называю телефон прачечной, – то меня в данный момент не волнует ни министерство культуры, ни какой-либо иной из перечисленных там шести миллионов абонентов. Но цитата из Священного Писания (как и других подобных ему источников) работает совершенно по-другому.

Цитировать книги стали, наверное, тогда же, когда начали их писать и обсуждать. И делали это люди знающие, осведомленные – те, кому было знакомо содержание цитируемых книг. Учеба в древние времена состояла по преимуществу в заучивании текстов наизусть. Поэтому если кто-то говорил, например, «Блаженны алчущие и жаждущие правды», это был не столько тезис сам по себе, сколько напоминание собеседникам о Нагорной проповеди Спасителя, обо всей системе образов, идей и истин, с нею связанных.

Знаете ли разницу между картиной и голограммой? Картина – изображение на поверхности, видное отовсюду; голограмма – восстановленная световая волна в малой области пространства, так что она видна только в этой области. Зато если на картине было изображено яблоко, а потом его стерли, то уже не узнать, что там, в этой точке, было. С голограммой – не так: каждый её кусочек участвует в воссоздании всего изображения. Сотрите половину – все равно оно будет видно, только размыто. Возьмите крошечный обломок – и опять же увидите в нем целое, в общих чертах. Добавьте еще кусочек – увидите лучше.

Христианское мировоззрение – это голограмма. Священное Писание в своей родной, церковной среде – это тоже голограмма. Извлеченное из Церкви, оно превращается в плоскую картину. Можно под микроскопом разглядывать каждый микрон, и даже узнать кое-что интересное, но целостного изображения не увидите. А нам нужно именно оно. И два процитированных стиха лишь указывают на это целостное изображение, которое вы увидите, прочитав все три Послания Апостола Иоанна, вслед за тем и Евангелие, подписанное его именем, а потом и три других Евангелия, и весь Новый Завет. Тогда вы сами убедитесь, насколько верно сказано, что Бог есть любовь, насколько точно отражается здесь евангельскую реальность.

Впрочем, любовь и прежде занимала столь же важное место. Апостол Иоанн в том же Послании приводит необычное противопоставление: «Пишу вам не новую заповедь, но заповедь древнюю, которую вы имели от начала… Но притом и новую заповедь пишу вам» (1 Ин. 2, 7-8). Действительно, начало Моисеева Закона – это заповедь о любви: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею и всеми силами твоими» (Втор. 6:4-6). И на вопрос «Какая наибольшая заповедь в законе?» Спаситель отвечает этими самыми словами: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:36-40).

– «Бог есть любовь», – не слишком-то полезная формулировка! Ведь Бог-то у каждого свой, Высшая Сила для каждого – плод субъективного выбора. Для одних это воздержание, для других – наслаждение, а для третьих нечто трансцендентное. Вот и выходит, что про любовь мы решительно ничего нового не узнали.

– Так ли это в самом деле? – Очевидно, взгляд вверх дается далеко не просто. Теряются привычные ориентиры, внимание разбрасывается, отвлекается на посторонние предметы. Но это не беда. Для того и служат нам эти уроки, чтобы научиться находить общий язык не только в привычной плоскости, но и на вертикали – нередко таинственной, нередко парадоксальной…

И пожалуй, только здесь, в середине пятого урока, становится ясно, зачем понадобился православный священник на уроках любви. Ведь всё сказанное до сих пор – включая обличение распущенности и распутства, призывы к поиску истины и даже библейские цитаты – можно было бы вложить в уста ораторов самого разного сорта и профиля.

Надо признать, что это очень хорошо! Лишний раз убеждаемся, как легко Православие находит общий язык с различными общественными, идейными и религиозными движениями, когда заходит речь о практическом поведении и земном благополучии людей.

Но такой сговорчивости наступает предел, лишь только мы выходим на уровень мировоззрения и Бого-воззрения. Здесь мы не то что «упрямы» или «упорны»; здесь нет места ни для каких вариантов.

Были, конечно, в истории, как в древней, так и в новейшей, разнообразные попытки «поисков компромисса» и «конструктивных переговоров», но с единообразным результатом: торжеством Православия. И тому у нас с вами есть немало надежных гарантий и вдохновляющих примеров, особенно в лице Новых российских мучеников и исповедников ХХ века: вопреки всем сатанинским силам они сохранили верность Христу, верность Его Святой Церкви – и сегодняшняя Россия живет их духовным наследием.

Стало быть, примем к сведению: «Высшая Сила» – выражение в данном контексте нарочито обманчивое и туманное. Никакого «своего» Бога нет, не было и не будет. В крайнем случае можно вести речь о «богах» (со строчной буквы), о природе которых не скажешь ничего сверх сказанного в Псалтири (95:5): «Все боги народов – идолы», а в церковнославянской редакции еще определеннее: «бесы». Воздержание и наслаждение столь же негодные кандидаты на роль Божества, сколь и макароны по-флотски.

Есть Единственный Бог, Который создал весь мир и нас с вами, стал Человеком, был казнен на Кресте и воскрес ради нас, и наполняет Собой всё Свое творение. Бог объективен не в меньшей мере (на самом деле – в большей), чем ваша родная мать, отец, муж, жена, сын и дочь.

Как убедиться в том, что ваша мама – это объективная реальность, а не плод вашего «субъективного выбора»?? Надо прикоснуться к ее страданиям, которые она перенесла за вас, и перенести страдания за нее. Надо испытать ее любовь, и проявить свою собственную.

Мы только что видели: любовь с самого начала была основой истинной веры. Заповедь о любви – «заповедь древняя»; в чем же тогда смысл и необходимость «новой заповеди»? Ветхий Завет отличается от Нового, как сказано от сделано. Именно для этого Бог стал одним из нас и принял смерть на Кресте.

Глубокую истину недостаточно узнать: её надо выстрадать.

Осеняя себя Крестом, мы смотрим вверх – не на баснословного деда с бородой среди туч и не на «высшую силу» колдунов и фантазеров: мы смотрим на Голгофу. Так мы приближаемся к пониманию, что значит «Бог есть любовь». В том же самом Первом Послании Апостола Иоанна Богослова (3:16) читаем: «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою», – и далее, наше руководство к действию: «И мы должны полагать души свои за братьев».

Итак, мы всё же узнали про любовь нечто существенное. Настоящая любовь – одна, как один Бог: это дорога в Небо – подвиг, самоотдача, самопожертвование. Чтобы ее увидеть, надо посмотреть на Крест Спасителя.