Джордано Бруно. О бесконечности, вселенной и мирах (1584-1585 годы)

Диалог первый Собеседники: Эльпин, Филотей[461], Фракасторий, Буркий

Буркий. Начните скорей рассуждать, Филотей, потому что мне доставит развлечение выслушать эти бас­ни или эти фантазии.

Фракасторий. Будь скромней, Буркий; что ты скажешь, если истина в конце победит тебя?

Буркий. Я не желаю верить, чтобы это оказалось истиной; ибо невозможно, чтобы моя голова поняла эту бесконечность, а мой желудок переварил ее [...]

Эльпин. Конечно, Филотей, если мы хотим сде­лать чувство судьею или уступить ему то, что ему подоба­ет, а именно, что всякое познание берет начало от него, то мы найдем, что нелегко найти средство доказать то, что ты говоришь, а скорее наоборот. Но, пожалуйста, при­ступите к объяснению.

Филотей. Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бесконеч­ное не может быть объектом чувства; и поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредстдом чувств, подо­бен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность; и кто отрицал бы эти вещи потому, что они не­чувственны или невидимы, тот должен был бы отрицать собственную субстанцию и бытие. Поэтому должно быть известное правило относительно того, чего можно требо­вать от свидетельства чувств; мы их допускаем только, в чувственных вещах и то не без подозрения, если только они не входят в суждение, соединенное с разумом. Ин­теллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствую­щих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству. А относительно их мы имеем достаточно убедительные свидетельства чувства, которое неспособно противоречить разуму и, кроме того, очевидно сознается в своей слабости и неспособности судить о них ввиду ог­раниченности своего горизонта, в образовании которого чувство признает себя непостоянным. И вот, поскольку мы знаем по опыту, что оно нас обманывает относитель­но поверхности этого шара, на котором мы находимся, то тем более мы должны относиться к нему с подозрением, когда вопрос идет о пределе этого звездного свода.

Эльпин. К чему же нам служат чувства? Скажите.

Филотей. Только для того, чтобы возбуждать ра­зум; они могут обвинять, доносить, а отчасти и свидетель­ствовать перед ним, но они не могут быть полноценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение. Ибо чувства, какими бы совершенными они ни были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истина происходит от чувства толь­ко в малой степени, как от слабого начала, но она не зак­лючается в них.

Эльпин. А в чем же?

Филотей. Истина заключается в чувственном объек-; те, как в зеркале, в разуме — посредством аргументов и рассуждений, в интеллекте — посредством принципов и зак­лючений, в духе — в собственной и живой форме.

Эльпин. Изложите нам ваши основания.

Филотей. Я это сделаю. Если бы мир был ко­нечным, а вне мира не было ничего, то я спрашиваю: где же мир? где вселенная? Аристотель отвечает: мир в себе са­мом. Выпуклость первого неба есть место вселенной; а оно, как первое объемлющее не заключается в другом объемлющем, ибо место есть не что иное, как поверхность и край объемлющего тела; вот почему то, что не заклю­чается в объемлющем его теле, не имеет места. Но что ты хочешь сказать, Аристотель, говоря об этом "месте в са­мом себе"? Что подразумеваешь под "вещью вне мира"? Если ты скажешь, что там нет ничего, тогда небо, мир, конечно, не находятся ни в в какой части.

[...]

Филотей. Вы говорите очень хорошо, но не ка­саясь самой сути моих рассуждений; ибо я настаиваю на бесконечном пространстве, и сама природа имеет беско­нечное пространство не вследствие достоинства своих из­мерений или телесного объема, но вследствие достоинства самой природы и видов тел; ибо бесконечное превосходство несравненно лучше представляется в бесчисленных индиви­дуумах, чем в тех, которые исчислимы и конечны. По­этому необходимо, чтобы существовало бесконечное подо­бие недоступного Божественного лика, в каковом подобии находились бы как бесконечные члены бесчисленные миры, каковые суть другие миры. Поэтому ввиду бесчис­ленных степеней совершенства, в которых разворачивает­ся в телесном виде божественное бестелесное превосход­ство, должны быть бесчисленные индивидуумы, каковыми являются эти громадные живые существа (одно из ко­торых эта земля, божественная мать, которая родила и питает нас и примет нас обратно), и для содержания этих бесчисленных миров требуется бесконечное пространство: Подобно тому, следовательно, как хорошо то, что мoжet существовать и существует этот мир, не менее хорошо и то, что могли, и могут быть, и существуют бесчисленные миры, подобные этому.

8. Галилео Галилей Отречение (1633 год)

Я, Галилео Галилей, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, семидесяти лет от роду, лично предстоя перед судом, преклонив колени перед вашими высокопре­восходительствами, достопочтенными кардиналами, гене­ральными инквизиторами против еретического зла во все­ленской христианской республике, имея перед очами Свя­тое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда верил и ныне верю и, при помощи Божьей, впредь буду верить во все, что считает истинным, проповедует и чему учит святая католическая и апостоль­ская Церковь.

Но так как этим святым судилищем мне давно уже было объявлено формальное повеление совершенно дезертировать от ложного мнения, что Солнце — центр мира и непод­вижно, Земля же — не центр мира и движется, его не придерживаться, защищать или преподавать каким бы то ни было образом, ни устно, ни письменно, и сделано указание, что вышеназванное учение противоречит Святому Писанию, я же сочинил и напечатал книгу, в которой трактую об этом осужденном учении и привожу в его пользу сильные доводы, не приводя заключительного оп­ровержения, вследствие чего признан сим святым судили­щем сильно подозрительным в ереси, что придерживаюсь и верю, будто Солнце есть центр мира и неподвижно, Земля же не есть центр мира и движется.

А посему, желая изгнать из мыслей ваших высокопре­восходительств, равно как и из ума всякого католического христианина это сильное подозрение, законно против меня возбужденное, — от чистого сердца и с непритвор­ной верой отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистны­ми вышеуказанные заблуждения и вообще всякие против­ные вышеназванной святой Церкви заблуждения и сектант­ские мнения.

Клянусь впредь никогда не говорить и не утверждать ни устно, ни письменно о чем бы то ни было, что может со­здать против меня подобного рода подозрение; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозреваемого в ереси, то обязуюсь донести об этом сему св. судилищу или же инквизитору, или ординарию того места, где на­хожусь. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все покаяния, которые наложило или наложит на меня сие св. судилище. В случае, если я нарушу, да хранит меня Бог, какие-либо из названных мной обеща­ний, протестов и клятв, пусть подвергнусь всем наказани­ям и казням, которые установлены и объявлены св. кано­нами и другими общими и частными кодексами против провинившихся таким образом. В этом да поможет мне Господь и это его Святое Евангелие, которого касаюсь соб­ственными руками.

Я, вышеуказанный Галилео Галилей, отрекся, покаялся и обязался, как указано выше, и в подтверждение соб­ственноручно подписываю подлинник моего отречения, который я во всеуслышание прочел от слова до слова.

Рим, в монастыре Минервы, 22 июля 1633 г.

Я, Галилео Галилей отрекся, как выше указано, собствен­ной рукой.