Евангельский сюжет как система имен

Собственное имя “Иисус” (варианты: «Иешуа», «Иегошуа») древнееврейского происхождения, встречается как в Ветхом, так и в Новом Завете. Переводится «Бог Спаситель», определяя место Иисуса в евангельских текстах: он решает проблему избавления от зла. «Христос» – имя нарицательное, в Ветхом Завете относимое к израильским царям, пророкам и духовным лицам. Переводится «Мессия» (”Помазанник”, «Избранник”), устанавливая связь с древним религиозным обрядом: тех, кто считался избранником Божиим, помазывали священным маслом. В Новом Завете «Христос» становится частью собственного имени, усиливая значение избранничества и особых отношений с Богом.

Познание имени – один из коротких путей приближения к образу. Концентрация смысла, психологический символизм в имени всегда высоки. Иисус Христос в Евангелии называет себя Сыном Человеческим, Сыном Божиим, Хлебом, Пастырем, Виноградной лозой. Говорящие с ним или о нем, используют разные слова: Царь, Слово, Учитель, Агнец, Господин. Появляется система взаимодействующих «прозвищ». Ее исследование даст возможность лучше понять образ Христа и границы сюжета, определяемые собственными и нарицательными именами.

Сын Человеческий (Человек)

- «И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф, 8, 20);

- «Вот мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть» (Мф, 20, 18);

- «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал Пилат: се, Человек!» (Ин, 19, 5);

- «Служители отвечали: никогда человек не говорил так, как этот Человек!» (Ин, 7, 47);

- «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» (Мф, 16, 28).

Сыном Человеческим Христос называет себя около 80 раз. Другие действующие лица этим именем не пользуются, говоря просто «человек». Евангелисты убедительно доказывают, что Иисус подобен любому читателю: у него есть мать и дата земного рождения. Как и все, он развивается во времени, взрослея, получая дар речи. Его тело и душа страдают от голода. Он имеет пристрастия, не скрывает чувств, плача у гроба Лазаря, гневаясь в борьбе с фарисеями. Очевидно его перемещение в пространстве, легко представить Иисуса в кругу учеников, услышать слова скорби в Гефсиманском саду и на кресте. Наконец, Христос умирает. Многозначительная ирония Понтия Пилата (Ин, 19, 5) вполне оправдана в сюжета: перед народом оплеванный, избитый «сын плотника», который скоро будет распят. Так может закончить путь любой житель земли, приговоренный властью.

Имя «Сын Человеческий» имеет две важные функции: приближает Христа к людям, показывает его сыновнюю связь с людским миром, но и приподнимает над ним, подчеркивая неповторимую человечность героя, ее собирательный характер, предстояние перед Богом. Эта идеальная человечность, очищенная от греха, зависима от смерти, но свободна от злых страстей, низменных желаний и лицемерия.

Сын Божий

- «И вот зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего; и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его» (Лк, 1, 31-32);

- «И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение» (Мф, 3, 17);

- «И приступил к нему искуситель и сказал: если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебом» (Мф, 4, 3);

- «И вот они закричали: что тебе до нас, Иисус, Сын Божий? Пришел ты сюда прежде времени мучить нас» (Мф, 8, 29);

- «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин, 1, 18);

- «Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Симон же Петр отвечая сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живого» (Мф, 16, 15-16);

- «Я и Отец – одно» (Ин, 10, 30).

«Сын Божий» – имя, утверждаемое всеми участниками речевого процесса в Евангелии. Ангел сообщает Марии, что ей предстоит родить «Сына Всевышнего» (Лк, 1, 31-32). Сам Бог участвует в крещении Иисуса и небесным голосом подтверждает их родство (Мф, 3, 17). Сатана, искушая в пустыне, знает это имя (Мф, 4, 3). Бесы, изгоняемые Христом из одержимого, хорошо осведомлены, что он – Сын Божий (Мф, 8, 29). Иоанн Креститель сообщает, что видеть и слышать Иисуса значит постигать его Отца (Ин, 1, 18). Ученики в лице Петра приходят к правильному пониманию природы учителя (Мф, 16, 15-16). Сам Иисус Христос сообщает, что они с Богом – «одно» (Ин, 10, 30).

Параллельно с человечностью Христа повествователи обосновывают его божественность. Он родился от Святого Духа. Рождественская звезда, поклонившиеся пастухи и волхвы свидетельствуют о чудесном образе только что родившегося младенца. Голос Бога сопровождает его. Христос творит чудеса: укрощает стихии, лечит, воскрешает, убеждая в своей нечеловеческой силе. Возвышена и незнакома его речь, отличающаяся от слов других учителей. Он прощает грехи, видит будущее и воскресает, не умещаясь в смерти. Через сорок дней следует вознесение.

Евангелисты стремятся удивить читателя, направить его к новому учению через интеллектуальное потрясение. Герой – не только человек, но и не просто Бог. Имена, разводящие по двум полюсам противостоящие идеи (человечность и божественность, конечность и вечность, относительность и совершенство), принадлежат одной личности: Христос родился от Марии, но и от Бога, появился в определенный час, и был всегда, выслушивал насмешки и оскорбления, оставаясь Создателем, мыл ноги ученикам, продолжая держать мир в своих руках. Одновременное определение Иисуса как Сына Человеческого и Сына Божия делает его образ необыкновенно подвижным, а сюжет неисчерпаемым. Каждая сцена, любое его слово ставят вопрос о соединении двух уровней (земного и небесного), о степени божественности Христа, о качестве его человечности.

Пастырь и Агнец

- «Я есмь пастырь добрый : пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин, 10, 11);

- «Я есмь пастырь добрый, и знаю Моих, и Мои знают Меня: Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца, и жизнь Мою полагаю за овец» (Ин, 10, 14-15);

- «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин, 1, 28).

Еще одна пара имен, взаимоотношения которых строятся по принципу парадокса: можно быть пастухом, можно быть ягненком, но как совместить в себе пасущего с самой бессловесной овцой? Слово «пастырь» руководит неизбежной аллегорией, в которую попадает читатель: людское стадо, заблудившееся и блеющее от бессилия – Христос-пастух, призванный собрать, построить, указать направление и довести до спасительного рая. «Агнец Божий» соотносится с обязательным для ветхозаветного мира событием: человек, знающий о своей греховности, берет чистого, здорового ягненка и, следуя веками закрепленному ритуалу, убивает его, отдавая Господу Богу. Психология этой ситуации пришла из глубокой древности: человек непростительно виноват перед богами и демонами, он должен умереть, но вместо него погибает невинное создание, смерть которого примиряет небо и землю. Таким образом, Христос – Агнец, умирающий вместо людей. Божественное терпение подходит к концу, люди все злее и безумнее, они должны исчезнуть, но есть тот, кто понесет их грехи и, будучи чистым, безгрешным, возьмет смерть на себя.

При чтении может появиться вопрос: если погибает Сын Божий, возвращаясь к Отцу, то можно ли говорить о спасении человека? Ведь люди не просто ослушались Бога, как в райском саду, а убили его, растерзали на кресте? Поэтому необходимо помнить, что Христос – и Сын Человеческий, лучший представитель земного рода, соглашающийся на распятие и закрывающий собой грешников. Ради человека Христа Бог оставляет жизнь человечеству.

Итак, Христос – пастырь, который жертвует собой. Он – жертва, способная вести. Сюжетные границы идеального характера расширяются. Силовой образ согласуется с образом кротости и непротивления. Читатель начинает думать, как совместить «пастуха» и «ягненка» в своей душе.

Хлеб

- «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Ин, 6, 35);

- «Я – хлеб живый, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин, 6, 51).

Этим именем евангелист Иоанн подтверждает один из главных художественных принципов Нового Завета: с помощью метафоры совершается переход с материального на духовный уровень. Это не только литературный прием, но и нравственное поучение: человек, опираясь на бытовое знание, должен учиться духовной жизни, в которой знакомые слова получают новый смысл. Хлеб – собирательный образ телесной пищи, отсутствие которой приводит к смерти. Чтобы знать это, не нужно быть философом. Пользуясь этой определенностью, Христос открывает внутренний уровень, и здесь «хлебом» становится слово, поступок, жизнь, насыщающая душу так, как обыкновенный хлеб насыщает тело.

И тут же проясняется основное отличие. Пища поддерживает жизнь, но она необходима снова и снова. Христос – хлеб, навсегда решающий проблему нравственного голода. На мистическом уровне хлеб – плоть самого Иисуса, которая приносится в жертву и дает человеку возможность вечного насыщения смыслом.

Царь

- «Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф, 2, 2);

- «И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, И говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам» (Ин, 19, 2-3);

- «Пилат же написал и надпись и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши «Царь Иудейский», но что Он говорил: «Я Царь Иудейский». Пилат ответил: что я написал, то написал» (Ин, 19, 19,21-22).

Это имя Христа евангелисты связывают с судебным процессом над ним. Фарисеи, искавшие юридических оснований для обвинения, хранили “царя иудейского” как главный аргумент: Пилат должен был оценить, что «сын плотника» распинается не по местным религиозным соображениям, а как бунтовщик против римской власти, как претендент на престол.

«Царь Иудейский» – имя, насыщенное трагической иронией, обыденными предрассудками и новым представлением о человеке и его судьбе. Волхвы, увидевшие звезду на востоке, ищут царя (Мф, 2, 2), а он рождается в пещере, оказывается в кормушке для скота, тридцать лет проводит в безвестности, собирает вокруг себя нищих и больных, бывших мытарей и проституток, ходит в бедной одежде, распинается, как разбойник. Жестокая ирония воинов (Ин, 19, 2-3) вполне объяснима и реалистична: царь не погибает смертью преступника. Но, как и в случае с «хлебом», здесь совершается переход на другой, более качественный уровень. «Царство Мое не от мира сего», - говорит Иисус Пилату (Ин, 18, 36), выстраивая невидимый мир души, претендующий в Евангелии на статус главного образа.

ЕВАНГЕЛЬСКИЙ СЮЖЕТ

КАК СИСТЕМА КОНФЛИКТОВ

Конфликт – столкновение героев (идей), определяющее развитие действия и многоплановость сюжета. Если имена Христа помогают приблизиться к сущности образа независимо от сюжетного контекста, то рассмотрение конфликтов выявляют характер борьбы, о которой сообщают евангелисты. Евангелие – текст повышенной конфликтности. В центре всех противоборств оказывается Христос. Возле него ученики, народ, Пилат, фарисеи, Сатана. Ученики любят Иисуса, фарисеи ненавидят его, но все по-своему способствуют его распятию.

Христос и ученики

Трудно сказать, были ли евангелисты непосредственными учениками Христа или писали по их воспоминаниям. Ясно лишь, что авторы уверовали в Иисуса и его дело, продолженное Петром и другими учениками. При этом они достаточно сурово, без особого оптимизма и приукрашивания изображают отношения учеников с избравшим их Христом. Их лично позвал Сын Человеческий, им он истолковывал притчи, приоткрывал будущее, предостерегал от зла, но их слабость, трусость, маловерие – в центре внимания евангелистов. Иаков и Иоанн Зеведеевы спорят о том, кто будет первым в Царстве Небесном. Фома отказывается поверить в воскресение, пока не убедится в реальности ран воскресшего Христа. Симон точно определяет природу учителя («Ты – Сын Божий»), удостаивается перемены имени – “Петр” («Камень»), получая пророчество о своей ключевой роли в строительстве Церкви, и тут же слышит мрачное слово «сатана» (”противник”). Так оценил Христос предложение ученика не ходить на крест, оставшись земным владыкой.

Петр выдвигается евангелистами на первый план, его характер отражен в текстах наиболее полно. Он всегда рядом с учителем и на его фоне смотрится всего лишь человеком во всем его несовершенстве. Если Христос – идеальная человечность, уже очищенная единством с Божеством, то Петр, рвущийся к истине, все еще скован кругом относительности и заблуждений. По призыву учителя Петр идет по воде, но, испугавшись чуда, начинает тонуть. Он клянется в верности, обещает быть рядом до конца, но трижды отрекается в ночь ареста Христа, и пение петуха подтверждает его падение.

Образы Петра и Иуды – рядом, призывая читателя размышлять о философии предательства. Петр и Иуда – предатели, но один стал апостолом, возглавившим христианское движение, а второй повесился на дереве, не выдержав собственной низости. Петр – образ повседневного страха, подтверждение евангельского реализма (”человек грешен”) и помощь читателю в осознании личного несовершенства. Иуда – стратег зла, замысливший измену, договорившийся с фарисеями, позвавший воинов и указавший на Иисуса. Обыкновенный страх Петра может быть прощен. Воскресший Христос трижды спрашивает его «Любишь ли меня»?» и трижды получает искренний положительный ответ. Грех Иуды ведет к самоубийству.

Евангелисты, сосредоточенные на образе Иисуса, уделяют Иуде мало слов, объясняя его преступление любовью к деньгам и проклиная за совершенное. Давно уже существует традиция истолкования текста, выводящая Иуду из-под приговора. Вот ее логика: Христос пришел для того, чтобы спасти человечество, победить смерть; для этого необходимо было воскреснуть, значит, требовалось умереть; этого не понимали ограниченные ученики, и лишь Иуда, взяв на себя «подвиг» осмысленного предательства и вечный позор в людской памяти, организовал гибель Христа, а значит, и его воскресение. Вывод: Иуда – тайный герой, не замеченный христианством. Долгое время такое прочтение существовало подпольно, в учении средневековых сект. В 20 веке усилием многих писателей (Леонид Андреев, португалец Сарамаго, венгр Эрдег, аргентинец Борхес) версия получила художественный контекст и стала популярным восприятием Иуды.

В самом новозаветном тексте для реабилитации Искариота нет оснований. В «Евангелии от Марка» Христос говорит: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться» (14, 21).

Не только здесь, но и в остальных текстах повествователи пытаются согласовать божественный план спасения и человеческую свободу. Вот логика канонических Евангелий: Бог посылает Сына в мир, в котором издавна существуют позиции жертвы и трусливого ученика, предателя и равнодушного прокуратора; но не Бог говорит «иди и предай ради воскресения», а сам Иуда, думая о своем, вписывается в божественный замысел, стремясь к наживе, а не к его воскресению. Судится он по своему стремлению, а не по результату. Именно это позволяет евангелистам рассказать о страхах и ошибках учеников, не лишив их важной миссии после вознесения Христа

Христос и фарисеи

Для евангелистов фарисеи – антиподы Христа, воплощение враждебного духа. Если ученики Иисуса – простецы, представители социальных низов, то фарисеи – члены влиятельной религиозной партии, хранители официальной религии Ветхого Завета, богачи, уважаемые учителя, законники, помнящие обо всех тонкостях юридических отношений с Богом. Они почитают Авраама и Моисея, знают наизусть главные библейские книги, громогласно отрекаются от грехов, осуждаемых в Писании, и все-таки они организовывают распятие Христа.

Слово «фарисей» в культуре христианских народов – знак лицемерия, олицетворения противоречия формы и содержания. В Евангелии фарисеи учат тому, что сами не делают, ограничиваясь осуждением грешников и зачислением себя в праведники. Они всеми силами защищают своего формального Бога. В их конфликте с Христом – противостояние двух мировоззрений: вера в национальное избранничество, религиозный буквализм и показная праведность преследуют учение о душевной чистоте и братском единстве, независимо от достоинства крови. Фарисеи уверены, что язычники прокляты навсегда. Христос знает, что спастись могут как потомки Авраама, так и те, кто признал духовное родство с ним.

Противники Иисуса ценят заповеди как юридический документ. «Буква» у них на первом месте: человек должен в субботу отказаться от всех дел, если сказано, что это «день Господень». По словам Христа, «не человек для субботы, а суббота для человека»: ритуальная жестокость, каравшая смертью за не вовремя сорванный колосок, уступает место свободному деланию добра, независимо от дня недели. Христос называет фарисеев «крашеными гробами», выявляя в них контраст грязной души и благопристойного внешнего вида, их социальной позиции. Они – праведники напоказ. Евангелисты считают это самой тяжелой, безнадежной ситуацией. В притче, рассказанной Иисусом, молятся в храме фарисей и мытарь. Первый благодарит Бога за свое совершенство и явное преимущество перед сборщиком налогов. Тот же, плача, просит Бога помиловать его – грешного. Ясно, кто вышел прощенным, а кто почернел еще больше. Эта притча характерна для образной системы Евангелия: искренне кающийся грешник выше фарисея, уверенного в обладании «правильным» Богом.

Христос и фарисеи говорят в Евангелии на разных языках. Метафорические проповеди Иисуса, его притчи им не понятны. Прогнав торгующих из храма, Сын Человеческий предлагает своим противникам очередную загадку, выявляющую их неумение работать со вторыми значениями слов:

- «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его? А Он говорил о храме Тела Своего» (Ин, 2, 19-21).

Принципы новой религии Христос излагает языком поэзии. Это не «искусство ради искусства», а единение красоты и нравственной жизни, добра и эстетического совершенства. Книжник, законник представляется евангелистам безобразным в своем самолюбовании. Он не способен страдать, не может искать и прорываться сквозь сомнения. Фарисей в Евангелии – застывшая гордыня, навязчивое бессилие юридической оценки человека:

- «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за это примете тем большее осуждение. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их» (Мф, 23, 13-14,25-26).

Христос и сатана

Сатана косвенно присутствует в деятельности фарисеев, в предательстве Иуды, в страхе учеников, покинувших Христа. Но однажды он появляется как действующий герой, вступает с Иисусом в диалог, который особенно важен прямым столкновением двух систем, противостоящих друг другу во всех библейских книгах. В сцене трех искушений в пустыне (Мф, 4, 1-11; Лк, 4, 1-13) царство Бога и царство сатаны предстают в психологических деталях. Дьявол предлагает следующее:

- «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами»; «Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: «Ангелам Своим заповедуют о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею»; «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, И говорит Ему: все это дам Тебе, если падши поклонишься мне».

На все предложения Иисус отвечает отрицательно, опираясь на цитаты из ветхозаветных книг.

В двух первых искушениях использована синтаксическая форма, связывающая определенное действие с явлением божественного сыновства. Дьявол предлагает превратить камни в хлеб и спрыгнуть с вершины храма. В первом случае – образы Иисуса, измученного сорокадневным голодом, и страждущего человечества, просящего хлеба. Во втором случае – образ чудесного подтверждения реальности Христа. Заметим, что дьявол беспокоится о голодном народе и о доказательном чуде, которое должно убедить людей в истинности их религиозных представлений. Христос отказывается накормить земной мир (”не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих”) и не желает давать ему бесспорных доказательств. В третьем искушении разговор идет о власти. Чтобы завладеть «царствами мира и славой их», надо поклониться дьяволу. Отказавшись от сотворения нескончаемого хлеба и убеждающего прыжка с крыши храма, Иисус не принимает власти над землей, оставляя человека с его бездарными, алчными правителями. Не накормил – не убедил – не подчинил.

Переключим внимание с вопроса «кто?» (образ личности) на вопрос «что?» (образ идеи). Тогда окажется, что «сатана» – это максимальная придавленность к земле: стремление навсегда решить пищевую проблему, завалив человека дармовым хлебом и отняв у него желание работать; навязчивая власть вечно длящегося чуда – бесспорного доказательства, лишающего душевной тревоги и творческих сомнений; отсутствие «Царства Божия», которое пропадает за мощными силуэтами владык этого мира.

Иной путь предлагает евангельский Христос: меньше хлеба, больше слова; меньше чуда, больше веры; здешняя власть не должна скрывать от человека Бога и его сложные законы. Если дьявол настаивает на животном счастье без всяких страданий, то Христос оставляет миру его проблемы – ради развития, которое напрочь исчезает в случае ответа «да» на три искушения. Тогда навсегда уйдет свобода, не нужная человеку – откормленному, насыщенному чудесами и с детской наивность взирающего на обожествленных правителей.

Евангелисты называют сатану «князем мира сего». Напомним, что царство Христа – «не от мира сего». Дьявол – логичен, его желание – нераспятый Иисус, отсутствие креста, земля без неба. Так легче. Одна из задач Нового Завета – обоснование логики осмысленного и необходимого страдания. «Недостаток» предстает основой существования, заставляя душу работать. Ради этого евангельский Христос идет на смерть, проповедуя внешне нелогичный путь жертвы.

Народ кричит «Распни, распни Его!», отвечая на предложение отпустить невинного. Иуда продумывает и осуществляет предательство. Фарисеи готовят обвинение. Понтий Пилат «умывает руки», перекладывая вину на иудеев. Ученики отрекаются и разбегаются. Воины смеются и распинают. Сатана торжествует. Христос один, весь мир против него: человек, знающий о близкой смерти, скорбит в Гефсиманском саду и на кресте, соглашаясь и окончательно соединяясь с Богом. Из многообразия столкновений с участием Иисуса вырастает главный конфликт Евангелия – трагедия одиночества Творца, ставшего человеком и распятого им. Лучше всего об этом сказано в «Евангелии от Иоанна»:

- «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» (Ин, 1, 9-10).