Вероисповедная политика российского государства (XVI – первая половина XVIII вв.)

С середины XVI в. государственно-конфессиональные отношения в России вошли в новый период своего развития. Все большая централизация государственной жизни, утверждение самодержавной власти неуклонно вели к полному подчинению церкви государству. Вместе с тем, начиная с правления Ивана IV (1533-1584), Московское царство встало на путь масштабных территориальных завоеваний, формирования самой обширной континентальной империи. В ходе кровопролитных войн были захвачены Казанское (1552), Астраханское (1556), Сибирское (1581-1598), Крымское (1783) ханства. Ногайской Орде (в начале XVII в.), а впоследствии и казахским жузам (в XVIII – XIX вв.) пришлось признать вассальную зависимость от России. Только за первые сто лет широкомасштабной экспансии территория Московского государства увеличилась в пять раз. «Между серединой XVI в. и концом XVII в. Москва приобретала в среднем по 35 тысяч кв. км – площадь современной Голландии – в год в течение 150 лет подряд»[49]. Этноконфессиональная политика московской администрации на завоеванных землях носила ярко выраженный христианизаторский характер, была окрашена в тона крайней религиозной нетерпимости. Перед господствующей Русской православной церковью встали задачи обращения покорённых народов в христианство, иноверие которых противоречило идеологическим основам утверждающейся государственности.

***

Церковь активно внушала имперские амбиции московским правителям, способствовала выработке доктрины и идеологии (политической теории) самодержавия. В панегерической литературе, получившей широкое распространение в данный период, наряду с упомянутой идеологемой «Москва – третий Рим» утверждалась:

- Идея империи. Московские цари провозглашались наследниками императорской линии, ведущей к императору Августу. «Книга степенного царского родословия» (Степенная книга, 1561-1663), составленная по инициативе митрополита Макария духовником Ивана IV Андреем (будущий митрополит Афанасий) утверждала, что Рюриковичи – «самая древняя» династия.

- Русские цари являются вселенскими императорами всех православных (всех христиан), обладают правом править ими и защищать их (Церковный собор 1561 г.).

- Божественное происхождение царской власти. Власть монарха проистекает от бога, царь соответственно подобен богу[50]. Церковь подвластна ему во всех вопросах, кроме догматических (И. Волоцкий, Церковный собор 1666 г.)

Проистекающее из этих аксиоматических положений - сознание верховенства царской власти как над остальными монархиями (не отвечающими критериям древнего рода, наследной власти и абсолютной независимости от какой-либо другой власти), так и над другими общественными институтами, включая церковь. В XVI в. цари установили обычай своей властью назначать епископов и митрополитов, определять участников соборов, вмешиваться в церковное судопроизводство.

Борьба за централизацию и унификацию государственной жизни проявилась также в стремлении царской власти к унификации церковной организации. Церковные епархии, слабо связанные между собой в период феодальной раздробленности, накопили за длительный период большое количество разночтений в области богослужения и обрядов, переписки книг, писания икон, списка святых и т.д. Под председательством царя в 1551 г. прошёл созван­ный Макарием церковный Сто­главый собор. Принятое на нем Соборное уложение (Стоглав), на­считывавшее 100 глав, фактически стало первым общероссийским церковным «регламентом». Собор подверг пересмотру многие сторо­ны русской церковной жизни: полномочия церковного суда[51], управление приходами, обучение священнослужителей (создание при архиерейских домах школ для «поповых детей»), монашество (запреты монастырям заниматься ростовщичеством, а также на проживание монахов в миру), литургическая жизнь. Был принят общерусский свод святых, что имело объединяющее государственное значение. Стоглав ввёл жёсткую регламентацию (а, по существу, своеобразную духовную цензуру) порядка переписки церковных книг, писания икон, строительства церквей и т. д. В духе проведённой унификации был сформирован общий свод церковной литературы «Великие Четьи Минеи» (1551-1553).

На Стоглавом соборе был принят также приговор о запрещении высшему духовенству и монастырям приобретать вотчины без доклада царю, о возвращении детям боярским и крестьянам земель, отнятых у них монастырями за долги и о запрещении продавать и завещать вотчины монастырям в некоторых землях и княжествах[52]. Впоследствии Соборным приговором 1572 г. это запрещение было сформулировано более категорично. Однако вопреки запретительным законам церковное землевладение продолжало расширяться, что привело к значительному сокращению частновладельческого земельного фонда (предназначаемого властью для служилых людей). В результате Соборный приговор 1580 г. лишил церкви и монастыри права приобретать и продавать земли, закрепив за ними уже имеющиеся земли. В 1584 г. были отменены податные привилегии («тарханы») духовенства[53]. Хотя в приговоре речь шла о временном уничтожении тарханов «покаместа земля поустроитца», однако восстановить податные привилегии монастырям уже не удалось. Несмотря на последующее некоторое сокращение церковного землевладения к концу XVII в. 13,3 % тягловых дворов ещё находились на землях церковных феодалов.

Хотя церковь при Иване IV становилась все более зависимой от царской власти, ему всё же не удалось получить церковного благословения политике террора в период опричнины. Об этом свидетельствует судьба митрополита Филиппа. Посетив Москву ещё в период Стоглавого собора, Филипп расположил к себе молодого царя, который после смерти Макария неоднократно приглашал Филиппа занять митрополи­чью кафедру. Однако святитель поставил непременным усло­вием своего избрания отмену царем опричнины. Лишь в 1566 г. царь и епископы уговорили Филиппа согласиться на предстоятельство в церкви, сохранив за ним право ходатайства за осужденных и опальных. Когда в 1567 г. Иван Грозный начал очередную волну репрессий, Филипп пытался образумить царя. Когда это не помогло, он начал обли­чать Грозного в своих проповедях в Успенском соборе Мос­ковского Кремля. Для расправы с митрополитом было инспирировано ложное обвинение, в результате чего царь добился низложения его на специально созванном Соборе (1568). Фи­липпа сослали в монастырь, где он был задушен одним из руководителей опричников М. Скуратовым. После Филиппа митрополичья кафедра была замещена по­слушным воле Ивана IV игуменом Кирил­лом, но твердость Филиппа не могла не оказать воздействия на царя. По словам А. Солженицына, «террор Ивана Грозного ни по охвату, ни тем более по методичности не разлился до сталинского во многом из-за покаянного опамятования царя».

Сложное положение Константинопольской патриархии, находящейся под властью турецких султанов, подтолкнуло московское правительство, возглавляемое при царе Федо­ре Иоанновиче (1584-1598) братом его жены, фак­тическим правителем боярином Борисом Годуновым, к переговорам о вве­дении в России патриаршества. Оказав давление на приехавшего в Москву патриарха Иеремию II, удалось вынудить его 1589 г. воз­вести московского митрополита Иова в патриаршее достоинство. Вслед за этим по благословению Иеремии произошло воз­вышение и увеличение чинов русской церковной иерархии, чтобы сделать её полномочной избирать патриарха на соборе. Митрополичьи кафедры были учреждены в Новгороде, Ростове и Казани; титул митрополита Крутиц­кого также получили епископы бывшей Сарайской епархии. Шесть архиерейских кафедр (Тверская, Суздальская, Рязанская, Вологодская, Смоленская и Нижегородская) получили архиепископию, а девять епархи­альных архиереев - епископское достоинство. В итоге Русская православная церковь стала насчитывать 19 епархий. В 1590 г. Собор восточных патриархов в Константинополе признал патриаршество автокефальной Рус­ской церкви, утвердив за патриархом Московским и Всея Руси пятое место в иерархии предстоятелей автокефальных право­славных церквей.

Важность учреждения в России патриаршества особен­но сильно проявилась в период «смуты» начала XVII в., когда дезинтеграция страны и иностранная военная интервенция поставила Россию на грань национальной катастрофы. В 1605 г. по указанию воцарившегося в Москве Лжедмитрия I патриарх Иов был насильственно смещен, а на патриаршество возведен грек Игнатий. В 1606 г. после низложения и убийства самозванца на пат­риарший престол был избран Гермоген. С 1608 г. «наречённым патриархом» в тушинском лагере Лжедмитрия II стал Филарет. Его юрисдикция распространялась на территории, контролируемые «тушинцами», при этом перед врагами самозванца он объявлял себя его «пленником» и не настаивал на своём патриаршем сане. Впоследствии, уже представляя интересы «семибоярщины», Филарет был арестован поляками. Таким образом, в годы «смутного времени» в России фактически было четыре патриарха.

Возглавив церковь в этот сложный период, Гермоген предпринял огромные уси­лия по стабилизации государственной власти. Он об­ращался с увещевательными грамотами к восставшим под предводительством И. Болотникова (1606-1607), сто­ронникам Лжедмитрия II (1608). Гермоген даже обещал благословить польского королевича Владислава на престол при условии его перехода в православие, сохране­ния независимости России и неприкосновенности церкви. Когда же выяснилось, что претендент на московский престол не собирается соблюдать эти условия, патриарх обратился к народу с призывом из­гнать интервентов (поляков, шведов) из страны. В результате было сформировано народное ополче­ние в Нижнем Новгороде под началом земского старосты К. Минина и князя Д. Пожарского, которое в 1612 г. освободило Москву от поляков.

После кончины Гермогена (1612) Московский патриарший пре­стол в связи с продолжавшейся войной в течение семи лет оставался свободным. (Иов умер в 1607 г., Игнатий после временного восстановления своей власти в 1611 г. покинул страну). В 1619 г после заключения Деулинского перемирия с Польшей (1618) из плена вернулся Филарет, отец юного Михаила Фёдоровича Романова (1613-1645), избранного на престол Зем­ским собором в 1613 г. (династия Рюриковичей пресеклась в 1598 г. со смертью царя Федора Иоанновича). Он был избран новым Московским патриархом. Возвращение Филарета, опытного и властного политика, сыграло важную роль в процессе восстановления пошатнувшейся в период «смуты» государственности. Став патриархом Филарет получил царский титул «великий государь» и фактически стал соправителем: учреждаются две канцелярии, прошения подавались в двух экземплярах, и последнее (решающее) слово, как правило, оставалось за патриархом. Возможно именно этот период двоевластия (1619-1633) стал прецедентом для будущих теократических поползновений патриарха Никона. Под руководством Филарета развернулись первые реформы, направленные на восстановление и укрепление военно-экономического состояния России. Свидетельством некоторого усиления политической роли церкви является жалованная грамота (1625) патриарху Филарету о подчинении всего духовенства и зависимого от него населения монастырских и церковных вотчин судебной власти церкви. В 1622 г. был принят указ о закреплении монастырских вотчин, купленных после запрещающего соборного уложения 1580 г.[54]

Однако, по мере реабилитации страны от разрушений «смутного» времени вновь усиливаются процессы централизации государственной жизни, зависимости церкви от светской власти. В период правления Алексея Михайловича (1645-1676) идеи дальнейшей унификации церкви вновь становятся весьма актуальными. Вокруг молодого царя складывается круг церковных реформаторов («ревнителей благочестия»), куда вошли боярин Ф. Ртищев, архимандрит Никон, царский духов­ник С. Вонифатьев, настоятель Казанского собора И. Неронов, протопоп Аввакум (в будущем - оппо­ненты Никона) и др. На собраниях кружка обсуждались планы литургических реформ (ли­квидация местных различий в обрядах, исправление разночте­ний в богослужебных книгах, накопившихся до введения книгопечатания из-за малограмотности переписчиков, единообразие писания икон и др.). Хотя объединение распалось после вступления Никона на патриарший престол (1652-1658), было принято решение об унификации богослужения Русской церкви по об­разцу Греческой. С этой целью в 1653-1655 гг. проводится исправление богослужебных книг и об­рядов. Выступившие против реформ Никона его бывшие сорат­ники из числа «ревнителей благочестия» были осуждены и подвергнуты ссылке.

Принудительная и поспешная реализация постановлений патриарха Никона (1652) (о форме церковных поклонов, крещении тремя перстами, использовании для богослужения икон греческого письма, многогласии, направлении крестного хода и т.д.), решений Церковных соборов 1653-1654 гг. (об исправлении церковных книг), 1656 г. (об отлучении от церкви еретиков не принявших реформу) привела к расколу русской православной церкви. Раскольническое (старообрядческое) движение постепенно приобрело характер массового социального протеста. Религиозная форма раскола отразила недовольство широких слоев населения (крестьян - утверждением крепостного права, городских низов – ростом государственных повинностей, рядовых священников - давлением архиереев и даже боярства – потерей политических привилегий). «Раскольничество» становится формой политической оппозиции и политического сознания крестьянства. Если «староверчество» («старообрядство») развивалось в рамках традиционного православия, то «раскольничество» приобретало новые религиозные формы близкие к раннему протестантизму. После решений Большого Московского собора (1657) о еретиках были подписаны царские указы о розыске и казнях раскольников-старообоядцев. Апогеем сопротивления никонианским реформам стала эпопея «Соловецкого сидения» (оборона Соловецкого монастыря, 1668-1676). Наиболее упорные последователи «старой веры» (под влиянием апокалипсических настроений о близком конце света и пришествии царства Антихриста)[55] попаданию в руки «антихристовой власти» пред­почитали «огненное крещение» - самосожжение[56].

Попытка лидеров раскола использовать ситуацию междуцарствия 1682 г.[57] (организовать публичный диспут о вере с церковными иерархами) закончилась арестом вождей раскольников и казнью их руководителя Н. Пустосвята. Созванный в том же году церков­ный собор одобрил и привел в действие систему репрессивных мер против старообрядчества в духе западноевропейской ин­квизиции. В 1685 г. Боярская Дума запретила раскол в русском государстве. Воеводам предписывалось выявлять всех укло­няющихся в «старую веру». Наиболее упорных предписывалось осуждать к сожжению, остальных - бить кнутом и ссылать в Сибирь. Имущество раскольников отбиралось в казну. Раска­явшихся отправляли в монастыри на исправительные работы и отпускали лишь после поручительства.

Ослабленная расколом официальная церковь оказалась в еще более зависимом положении от государства. Неслучайно, светская власть достаточно легко отразила теократические «наскоки» Никона. В период своего патриаршества Никону удалось добиться значительного расширения своей власти не только в церкви, но и в государственных делах. Он выводит архиереев из-под юрисдикции светского судопроизводства, в отсутствие царя председательствует в Боярской Думе, прини­мает челобитные (прошения) на царское имя, ведет диплома­тическую переписку. По особому повелению царя он получает право официально титуловаться «великий государь». Одновременно Никон значительно увеличивает землевла­дение патриаршей кафедры. На волне относительного успеха Никон выдвинул претензии на верховенство религиозно-духовной власти над светской («священство выше царства»). Последовавшее охлаждение отношений с царём привело к демаршу: Никон в 1658 г. самовольно покинул патриарший престол. Противостояние завершилось осуждением Никона решением Церковного собора 1666 г. и его ссылкой в дальний монастырь[58].

Немаловажную роль в истории государственно-конфессиональных отношений сыграло присоединение Левобережной Украины к России (1667). В 1685 г. Киевская ми­трополия, воссоединившись с Московской патриархией, ста­новится вновь частью Русской православной церкви. По мирному соглашению между Россией и Ре­чью Посполитой (1686) Киевский митропо­лит признавался официальным посредником в сношениях польского и русского правительств по церковным делам. Помимо Киев­ской митрополии под его юрисдикцией остались четыре православные епархии на территории Речи Посполитой (Мошлевская, Луцкая, Львовская и Перемышльская). Украинские иерархи (несравненно более развитые и образованные) в течение последующего сто­летия занимали ведущее место в Русской церкви (Стефан Яворский, Феофан Прокопович, святитель Дмитрий Ростовский, Феодосий Яновский, Феофилакт Лопатинский, Арсений Мацеевич).

Процесс интеграции церкви в государственную систему завершился в период правления Петра I (1682-1725). Хотя среди церковных иерархов были сторонники реформ Петра (епископ Воронежский Митрофан, архиепископ Псковский Феофан), однако большинство архиереев находились в оппо­зиции к петровским реформам, в которых они видели измену традиционным устоям и национальным интересам. Это особенно проявилось в ходе рас­следования «дела царевича Алексея» (1717-1718), когда в поддержке заговорщических планов сына Петра были уличены видные церковники. В 1718 г. в связи с отмеченными событиями Феофан Прокопович по поручению царя написал трактат «Правда воли монаршей». В нём в противовес византийскому принципу симфонии он выдвигает концепцию маестата - абсолютного верховенства власти государя над всякой иной властью, включая церковную: верховная власть творит законы, но сама никаким законам не подвластна, повинуясь только Богу, причем судьей того, соот­ветствуют ли действия власти Божьей воле, является сама эта власть. Эти идеи абсолютной власти легли в основу преобразования церковного управления.

После кончины патриарха Адриана (1700) Пётр I запретил избрание нового патриарха, назначив экзархом (местоблюстителем) патриаршего престола Стефана Яворского. Однако он (оставаясь сторонником патриаршества) не оправдал надежд Петра, примкнув к партии противников реформ[59]. В 1720 г. по поручению царя Феофан Прокопович составил «Духов­ный регламент» - законодательный акт об управлении церко­вью. Согласно ему высшей властью в церкви обладает только государь, от имени которого церковное управление осуществляет духовная коллегия, получившая на­именование Святейший Синод. Управление патриаршества и утверждение духовной коллегии мотивировалось «во-первых бо, известнее взяскуется истина Соборным сословием, нежели единым лицем», а также «велико и сие, что от Соборного правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного...» Синод формировался государем и формально возглавлялся президентом в сане митрополита. Однако фактическим руководителем церковного ведомства стал обер-прокурор Святейшего Синода, «око государево в Синоде» - чиновник, осуществлявший надзор за его деятель­ностью. При епархиальных архиереях также создавались органы по управлению епархиями из светских чиновников - епархиальные консистории, непосредственно подведомственные обер-прокурору Синода. Приходское духовенство превращалось в замкнутое служи­лое сословие. Утверждался общий регламент церковных приходов и монастырей. На приходских священников возлагались также функции госу­дарственного контроля за политической благонадёжностью своих прихожан[60]. В 1721 г. «Духовный регламент» был разослан на подпись правящим архиереям епархий и настоятелям основных мона­стырей, которые из опасения царского гнева его утвердили. В 1721-1723 гг. восточные патриархи признали проведенную Петром I реформу Высшего Церковного Управления, назвав Святейший Синод своим «во Христе братом», имеющим право совершать то же, что и Патриаршие престолы.

В конце XVII – начале XVIII вв. были взяты под государственный контроль доходы церкви[61], которые начинают идти напрямую в казну. В 1698 г. была прекращена выплата казенной руги (денег и хлеба) церквям, имевшим угодья и приходские дворы[62]. Сами же угодья церквей объявлялись оброчными статьями казны. В 1701 г. был восстановлен упраздненный еще в 1667 г. монастырский приказ, в ведение которого переходило управление всеми церковными вотчинами и распоряжение сборами и нарядами с них. На содержание архиереев и монастырей из приказа теперь назначалось жалованье («без чего прожить невозможно»). Остальные суммы со сборов от церковных имений предполагалось употреблять на государственные и общественные нужды (школы, больницы, богадельни для нищих, увечных воинов и т.д.)[63]. Таким образом, официальная церковь стала частью государственного аппарата, послушным проводником самодержавной политики.

Параллельно с процессами развития государственно-церковных отношений (переплетаясь и оказывая взаимное влияние) шёл драматичный противоречивый поиск государственной политики по отношению к иноверным конфессиям. Российская колониальная политика носила ярко выраженный конфессиональный характер, была направлена, прежде всего, на христианизацию завоёванных территорий. После присоединения мусульманских государств к России были ликвидированы не только многие традиционные общественно-политические, но и религиозные институты (была уничтожена мусульманская городская цивилизация, включая вакфы, медресе, соборные мечети, прекратило свое существование высшее духовенство)[64]. Исламские традиции сохраняли лишь сельские абызы[65].

Пытаясь «переварить» инородные социокультурные элементы завоёванных территорий, колониальная администрация предпринимала энергичные меры по ассимиляции, прежде всего христианизации мусульманского и языческого населения[66]. В 1555 г., после завоевания Казанского ханства была учреждена Казанская епархия во главе с архиеписко­пом Гурием. Казань стала крупнейшим центром право­славного миссионерства среди народов Поволжья, Урала, а впоследствии и Сибири[67]. В первые сто лет функционирования Казанской епархии строятся 70 церквей, и создаются около 25 монастырей. Несмотря на то, что «Наказная память» Ивана IV архиепископу Гурию (1555) отдавала предпочтение добровольному обращению в православие, использованию при этом льгот и привилегий для крестившихся, христианизация проводилась с использованием мер насильственного принуждения. Данный документ превращал церковь в один из органов управления Казанским краем, предоставив ей право вмешиваться в дела светской администрации.

Однако эффективность подобных усилий, несмотря на всю их жёсткость, с самого начала была незначительна; результаты первого этапа христианизации были более чем скромные. Политика выселения мусульман из городов в плане христианизации имела скорее обратные результаты. Уезжая, горожане переносили свой жизненный уклад, религиозно-культурный потенциал в сёла, прививая твёрдые религиозные устои коренному сельскому населению. Взамен разрушенной Казани сформировались новые культурные центры (Атня, Алат, Карадуван, Зюри, Тюньтерь, Маскара и др.). Даже многие русские «полоняники», обжившись среди татар, не хотели возвращаться на родину тогда, когда это стало возможным, привязавшись к татарским обычаям и утратив христианскую веру. «В 1593 году казанский владыка Гермоген писал царю, что в Казани и в уездах Казанском и Свияжском живут новокрещены вместе с татарами, чувашами, черемисами и вотяками, едят и пьют с ними, к церквам божиим не приходят, крестов на себе не носят, в домах образов и крестов не держат, попов не призывают и отцов духовных не имеют, обвенчавшись в церкви, перевенчиваются у попов татарских, едят скоромное в посты, живут мимо своих жён с немецкими пленницами… также, что многие русские люди живут у татар, черемис, чувашей, женятся у них… и все эти люди от христианской веры отпали, обратились у татар в татарскую веру»[68]. Очередной попыткой усилить христианизацию стала грамота царя Фёдора Иоанновича 1593 г.

Опасения массового отпадения населения в ислам дошли до того, что в Соборном уложении (1649) было записано: соблазнившего «русского человека» в ислам «того бусурмана по сыску казнить, сжечь огнём безо всякого милосердия»[69]. Однако и в первой половине XVIII в. тобольские митрополиты нередко «вопияли» против того же «беззазорного смешения русских с женщинами вогулицкими, остяцкими, татарскими, калмыцкими и киргизскими»[70]. Как и сто лет назад центральной властью местной администрации предписывалось строго следить, чтобы татары «русских, так и новокрещёных и калмык, мордву, черемис, чуваш и прочих… в свой магометанской закон ни под каким видом отнюдь не склоняли и не превращали и не обрезывали»; розыск чинить «без всякой пощады; чего смотреть губернаторам и воеводам накрепко»[71].

Московское правительство придерживалось политики социокультурного изоляционизма[72], опасаясь влияния иноверия. Иностранцам было запрещено общаться с россиянами, им было предписано жить в отдельных слободах. При полной свободе в отправлении вероисповедания («государю нашему до их веры дела нет», «им бы волно было по своей вере и в своём законе и к иной бы вере их не велеть принуживати», «кто захочет, тот так и живёт в своей вере» и т.д.)[73] на территории России, им было строжайше запрещено устанавливать инославные храмы (то есть: «оприч церквей римского и люторского закона… и пенье в домех своих исправляти»)[74]. В отношении потенциальных подданных иноверцев терпимость проявлялась лишь первые годы. Например, на башкирские земли в 1554 г. «были направлены послы с грамотами, [которые] известили: пусть никто не убегает и пусть каждый остаётся при своей вере, соблюдает свои обычаи»[75].

Политика христианизации на начальном этапе в большей степени касалась «служивых татар». Хотя им разрешили жить возле Казани отдельной слободой (за о. Кабан) и за службу были даны поместья, иноверие служивых людей внушало властям подозрение. При этом мусульманская принадлежность татарских феодалов препятствовала обращению в христианство простых людей. Первые попытки оказать законодательное давление на «служивых татар» относится к 20-м гг. XVII. В указе 1622 г. запрещалось некрещёным татарам-землевладельцам селить в своих дворах православных пашенных холопов, а владеть православными служилыми холопами вовсе. Указ 1627/28 г. в принципе запрещал неправославным иноземцам владеть православными людьми, живущими в господских домах (имеющихся предписывалось отпустить на волю)[76]. Резкий поворот в проведении христианизации наметился после принятия Соборного Уложения 1649 г., статьи которого гарантировали представителям феодальной верхушки, принявшей православие особую защиту государства (их поместные земли не подлежали изъятию). В этом духе были приняты царские грамоты второй половины XVII в. о предоставлении права продажи поместий только русским людям и крещёным инородцам (1653), о переходе выморочных поместий некрещёных землевладельцев к их крещёным родственникам (1654), о монарших милостях (привилегиях) романовским мурзам и татарам за принятие христианской веры (1680), о вознаграждении за принятие крещения татар и других иноверцев землями, отбираемыми у некрещёных родственников, об отмене поместных прав землевладельцев-мусульман (1683), об освобождении новокрещен от холопства (1684) и др.

В первой четверти XVIII в. начался новый этап христианизации в России. Её социокультурное смещение в сторону Европы, как это ни парадоксально на первый взгляд, вдохнуло новую энергию, дополнительный потенциал в политику христианизации и ассимиляции. На фоне европеизации России, а также стремления к унитарному государству все более и более проявлялось осознание (и нетерпимость) её этноконфессиональной неоднородности и социокультурной пестроты. В начале XVIII в. были ликвидированы остатки татарского войска, структуры традиционного управления мусульманскими территориями (Казанским, Астраханским, Сибирским царствами), а также был упразднен их особый административный статус.

Именные указы Петра I (1713, 1315, 1720, 1722) предписывали служилым людям мусульманского вероисповедания и другим инородцам, имевшим православных крепостных крестьян и дворовых, креститься в течение полугода под угрозой изъятия в пользу государства их поместий и вотчин[77]. Эти указы явились мощным средством принуждения татарских феодалов к переходу к православной вере. После относительно успешного завершения крещения татарских служивых феодалов предпринимается попытка массовой насильственной христианизации инородцев Поволжья, Приуралья и Сибири[78]. В именном указе Анны Иоанновны Сенату (1740) отмечалось: «многие новокрещёные иноверцы живут с некрещёными в одних деревнях, и, видя от них соблазны, паки к ним пристают, и в прежнем своём заблуждении пребывают»[79]. Архимандрит Алексей (Свияжского Богородицкого монастыря) «представлял», что «понеже оные (мусульманские народы)… в обычаях своих бывают весьма замерзлы и ко крещению никто из них по благоволению не придёт, разве кого привлечёт к тому какая нужда»[80].

Для реализации поставленной задачи в Свияжске в 1740 г. была создана Контора новокрещенских дел. При конторе помимо контингента миссионеров имелся отряд стрельцов (для проведения военных операций) и функционировала миссионерская школа для детей крещёных инородцев. Подобные школы планировалось создать в Казани, Елабуге, на марийских и чувашских землях. Ранее для подготовки миссионерских кадров в Казани была создана славяно-латинская школа (1723), которая в 1733 г. была преобразована в духовную семинарию. Руководителем конторы и вдохновителем погромной христианизации стал глава Казанской епархии архиепископ Лука Канашевич (1738-1755). Провоцируя столкновения на религиозной почве, он выступил за уничтожение Татарской слободы и выселение татар. После указа от 19 ноября 1742 г. в течение года в Казани и уезде было разрушено 418 из 536 мечетей; в Сибири, в Тобольске, Таре и уездах из 133 было сломано 98; в Астраханской губернии из 40 мечетей – 29, опустошались мусульманские кладбища и т.д. Наряду с этим разрушались языческие капища, проводились порубки в священных рощах. В случае принятия крещения частью населения какой-либо деревни некрещеных принуждали переселяться к единоверцам либо на пустующие земли. Новокрещёным за крещение давали денежные, имущественные подарки, а также предоставляли льготы (освобождали от налогов, уголовной ответственности, рекрутской повинности и др.) с перераспределением повинностей на некрещёное население[81].

В результате предпринятых мер к середине XVIII в. подавляющее большинство чувашей, марийцев, мордвы, удмуртов приняло христианство (татары, в основном сохранили верность исламу). Официальная церковь не скрывала своего разочарования результатами миссионерской деятельности. Новокрещёные долгое время пребывали в состоянии двуеверия. Многие случаи крещения носили подчас формальный (конъюнктурный), а соответственно поверхностный характер. Однако если новокрещёные сразу не отпадали обратно в ислам или в язычество, что случалось довольно часто, они быстро ассимилировались. Например, тюрко-татарские племена восточных регионов бывшего Сибирского ханства после принятия христианства вскоре растворились в среде русских переселенцев. «В их понятиях, - поясняет Шашков С.С., - слово вера вполне синонимирует со словом культура и принять русскую веру для инородца значит то же, что сделаться русским»[82].

Вместе с тем отмечались и обратные процессы. На редкие примеры обращения мусульман в христианство следует смотреть, даже в Сибири, как на исключительные случаи. Не случайно, в середине XVIII в. коллегия иностранных дел, рассматривая вопрос о принятии в российское подданство восточных переселенцев, предупреждала сибирского губернатора Мятлева В.А. о том, что «в Сибири, так и в Оренбургской губернии магометан [и так] весьма много»[83]. В 1765 г. Сенатом был принят указ «о непринимании («ни под каким видом») казанских и астраханских татар в Оренбургской губернии на поселение»[84]. Даже через сто лет, несмотря на активную русскую колонизацию Сибири, мусульмане составляли половину населения азиатской части Российской империи.

Насильственная христианизация с самого начала стала одной из причин многочисленных антиправительственных восстаний, в ходе которых проявилась религиозная солидарность мусульманских народов и надежда на помощь единоверных государств. На курултае, состоявшемся в 1565 г. в Крыму, было принято решение об освобождении Казани и Астрахани. К турецкому султану и крымскому хану сплошным потоком прибывали депутации и посольства не только от казанцев, астраханцев, ногаев, но и от черкесов, луговых марийцев, из Хивы и Бухары с призывами помочь завоеванным татарским юртам. Непосредственной реакцией на эти призывы стал поход крымско-турецкого войска в августе 1569 г. Под руководством великого визиря Соколлу была даже предпринята попытка прорыть канал между Доном и Волгой, чтобы перебросить на Волгу турецкие корабли. Однако это довольно сложное гидротехническое мероприятие, как и сам поход на Астрахань завершились неудачей.

Турция, скованная в этот период «египетскими, персидскими, венгерскими делами», не могла оказать реальную военную помощь, поэтому подталкивала к активным действиям крымцев. Весной 1571 г. войска крымского хана вновь вторглись в пределы московского царства. Разоряя Москву, Девлет-Гирей писал русскому царю: «Жгу и пустошу всё из-за Казани и Астрахани, а всего света богатства применяю к праху надеясь на величие божие… отдай наши юрты – Астрахань и Казань; а захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать – не надобно; желание наше – Казань и Астрахань»[85]. Иван IV, потерпев сокрушительное поражение, готов был в этот момент отступиться от Астрахани. Турецкий султан Селим II в своём письме к русскому государю 7 октября 1571 г. также потребовал освобождения Казани и Астрахани, в противном случае угрожая новым вторжением крымских татар. В этот же день был отправлен приказ к Девлет-Гирею готовиться к походу «до реки Оки». Однако последующие неудачные действия крымского войска в 1572 г. позволили Москве занять более твёрдую позицию. Планы помощи поверженным татарским государствам также прослеживаются и в политике Казахского, Бухарского ханств и Ногайской Орды.

Смута, охватившая в начале XVII в. Российское государство, казалось, поставила под сомнение целостность новоявленной империи. Возможность этноконфессионального распада России с беспокойством воспринималась не только в Москве, но и Варшаве. Польский король Сигизмунд с нескрываемым опасением писал своим сторонникам: «Остерегайтесь разделения Московского государства на мелкие части… Вам же известно, что Астрахань, Казань и другие татарские города, договорившись между собой, якобы решили подчиниться персидскому шаху. Казань, Астрахань, марийцы, степные города, города вдоль реки Белой и сибирские города, Пермь и Вятка не подчиняются нашим грамотам, не прислушиваются к нашим выступлениям, и нашему сыну крест не целуют»; также, как и не подчиняются московскому правительству. Следует отметить, что касимовский хан Ураз-Мухаммад в этой сложной обстановке после взятия Касимова войсками Василия Шуйского счёл за благо перейти на сторону Сигизмунда. Позднее касимовскому воеводе предписывалось (1651) строго надзирать за касимовским царевичем и его людьми, чтобы не допустить «им иметь какие-либо сношения с магометанами других государств»[86].

И в дальнейшем надежды на мусульманскую и тюркскую солидарность продолжали жить, подкрепляемые кровопролитными столкновениями России на южных рубежах. Например, «сеитовский бунт» (1662-1663) и последующие восстания башкир неизменно получали поддержку казахов. Позднее один из предводителей тюрко-башкирского национально-освободительного движения Султан Мурат в 1708 г. посетил Крым и Стамбул, лично встретился с крымским ханом и турецким султаном, «чтоб их [башкир] приняли к себе в союз»[87]. Османский правитель в своём письме (1716) к башкирскому хану Каипу Мухаммету выразил поддержку освободительному движению. Казанский губернатор Волынский А.П. в своём докладе (1730)