Множественность смыслов Писания

Достаточно часто можно услышать такое мнение, что в традиционной экзегетике, иудейской или христианской, всякая библейская фраза получает только одно «правильное» толкование. Однако на деле это мнение совершенно не соответствует истине. Уже в древности многообразие методов толкования Писания, нежелание богословов ограничиваться буквальным смыслом текста побуждало толкователей создать единую схему различных подходов к библейскому тексту, причем схему иерархичную, в которой один смысл будет выше, важнее, значительнее другого, хотя и другой будет вполне верным [42]. Филон Александрийский строил практически все свои толкования на том, что помимо буквального Писание содержит аллегорический смысл, наиболее важный для читателя, и тщательно анализировал, как именно сочетается аллегорическое толкование с буквальным смыслом текста. Ориген, во многих отношениях продолжавший и развивавший экзегетические методы Филона, также говорил о множественности смыслов Писания, выделяя историческое, нравственное и таинственное толкование, которые он уподоблял телу, душе и духу [43].

Постепенно в иудейской экзегетической традиции сформировалось представление о четырех смыслах Библии:

♦ пшат — буквальное значение; ♦ ремез — философско-аллегорическое истолкование, намек на другие возможные смыслы; ♦ драш — гомилетическое или агадическое толкование, дополнение текста «подразумеваемыми», но неназванными деталями и разъяснение его богословского смысла; ♦ сод — тайное, мистическое понимание.

В мистическом трактате «Зогар» (XIII в.) из начальных букв этих слов было составлено слово ПаРДеС, «райский сад», и с тех пор это обозначение укоренилось в иудейской традиции [44].

Весьма сходная теория четырех смыслов встречается и у христианских толкователей. Кому отдать тут первенство, неясно, но первым изложил эту теорию Иоанн Кассиан (IV-V вв., Галлия), и она оставалась общепризнанной в западнохристианской традиции вплоть до Реформации, хотя и после нее не утратила своего значения. Это были:

♦ буквальный смысл; ♦ тропологическое или моральное (нравственное) толкование; ♦ аллегорическое или типологическое толкование; ♦ анагогическое толкование, связанное с реальностями духовного мира.

Так, слово «Иерусалим» по Кассиану означает (1) город в Палестине; (2) человеческую душу, которая заслуживает от Господа порицания или похвалы; (3) Церковь; (4) небесный Иерусалим, град Божий. Разница между этими методами кратко объяснялась в рифмованном изречении, составленном Николаем Лиринским: «Буква учит, что совершалось; аллегория — во что веровать, нравственность — как поступать; анагогия — к чему стремиться».

Этой моделью, известной также как квадрига (четверная колесница) широко пользовались многие видные богословы Запада, такие, как Фома Аквинский. В Новое время она в значительной степени послужила основой для разработки различных методов толкования одного и того же текста. Впрочем, раннехристианские средневековые экзегеты не обязательно говорили именно о четырех смыслах. У Оригена обычно выделяют три толкования (которые сам он определял как телесное, душевное и духовное)[45], а в более поздние века число возможных смыслов возрастало. Так, на полях Библии, принадлежавшей Дж. Савонароле (XV в., Италия), сохранились его собственноручные заметки, в которых он дает по шесть толкований шести дням творения. Первый день он понимает следующим образом: (1) Толкование буквальное: небо, земля, свет. (2) Толкование духовное: душа, тело, движущий разум. (3) Толкование аллегорическое применительно к ВЗ: Адам, Ева, луч (будущего искупления). (4) Толкование аллегорическое применительно к НЗ: народ израильский, язычники, Иисус Христос. (5) Толкование нравственное: душа, тело в смысле разума и инстинкта, свет искупления. (6) Толкование анагогическое: ангелы, люди, видение.

Нетрудно убедиться, что придание тому или иному тексту всех этих смыслов и уж тем более проведение границ между разными смыслами — вещь достаточно субъективная. Единственное, что мы находим уже в самой Библии и что встречается у всех толкователей без исключения — это различение буквального и небуквального (символического) значения текста.

Разумеется, у сегодняшних библеистов невозможно встретить подобные развернутые схемы, однако сама идея о том, что один и тот же текст может иметь более одного значения (например, пророчество может пониматься в ближайшей исторической перспективе и в контексте «конца времен»), причем буквальное значение менее существенно для читателя, чем небуквальное, вполне могут быть приняты и современными учеными[46].

Более того, сегодня мы можем встретить, с одной стороны, таких экзегетов, которые изучают и систематизируют многоуровневые толкования отцов, скажем, на Песнь Песней[47], а с другой — исследователей, которые отстаивают принципиальную многозначность этой книги: даже на уровне первичного ее понимания как любовной поэзии мы видим, с одной стороны, яркую игру словами и образами [48], а кроме того — картину идеальных отношений, своего рода восстановленного райского сада [49]. Вообще, у православных толкователей нередко можно встретить книги, сочетающие святоотеческие толкования с современными [50].