Предмифы»: архетипические доязыковые структуры сознания

Любому современному европейцу известны хотя бы 2—3 мифо­логических персонажа или сюжета — то ли из школьного учебни­ка, то ли из кино (например, странствия Одиссея), то ли из эстра­дной песенки (скажем, история Орфея и Эвридики). Однако все это — тысячекратные пересказы, в которых первоначальные мифо­логические смыслы частично стерлись, забылись, частично — пере­плелись с поздней художественной фантазией.

Почему Эвридика, нимфа и любимая жена Орфея, внезапно умирает от укуса змеи? Случайно ли, что именно поэт-провидец и музыкант Орфей решается спасать жену в царстве мертвых? Мно­гим ли смертным и почему боги позволили вернуться из царства мер­твых к живым? Почему Аид, возвращая Орфею Эвридику, ставит условие: Орфей не должен глядеть на нее, пока они не вернутся в мир живых? Почему надо было, чтобы Орфей, зная силу запретов бога, все же нарушил запрет, нечаянно обернулся, посмотрел на люби­мую, и она навсегда исчезла в царстве теней? Какой смысл в том, что Орфея, в конце концов, растерзали вакханки? С какими фан­тазиями — первобытными или поэтическими — связан следую­щий сюжетный поворот в истории Орфея: волны вынесли его голо­ву на остров Лесбос, и там, в расселине скал, голова стала пророчест­вовать?

Мифология питала собой фольклор, но архаические мифы вос­ходят к такой глубокой (в десятки тысячелетий) древности, что в большинстве фольклорных традиций мифы не сохранились. Они рассыпались на составляющие, соединялись в новые комбинации, вбирали в себя новые компоненты, забывали и теряли прежние мотивировки, заменяли их новыми. Новое содержание могло быть как «своим», так и «чужим» — усвоенным у соседей в ходе мигра­ций, приводивших к смешению племен. Мифологические метамор­фозы превращались в метафоры, становились константами мышле­ния, насыщали язык, фразеологию, народную поэзию. Сюжетные повороты и герои переходили в эпос и сказки. Нередко от архаи­ческих мифов сохранялись лишь имена богов — такова судьба сла­вянской мифологии.

Имена дохристианских богов у славян доносит «Повесть времен­ных лет», древнейшая восточнославянская летопись (XI в.), расска­зывая о том, как креститель Руси киевский князь Святой Влади-

мир приказал уничтожить деревянные изображения языческих богов: славянского бога-громовержца и воинского бога Перуна, «скотьего бога» и бога богатства Велеса (Волоса), Дажьбога, Стри-бога, Хорса, загадочного женского божества Мокоши ... Высказы­валось мнение, что собственно праславянской древности принад­лежат два высших божества — Перун и Велес, а остальные («младшие боги») привнесены на славянский Олимп иранской дуалистической мифологией (которая примерно в V в. до н. э. смешалась с древней­шим политеизмом протославян). Возможно, что именно обрывом древнейшей традиции и смешанным характером последующей сла­вянской мифологии объясняется слабое сохранение мифологиче­ских элементов в позднейшей фольклорной традиции славян.

В конце концов бесчисленные изменения, скрытые временем, не позволяют с достаточной надежностью реконструировать древ­нейшие мифы. Удается понять не столько сюжеты или более моти­вировки сюжетных ходов, сколько некоторые принципиальные черты мифологического мышления. Содержательную основу «пер-вомифов», их остов, составляют категории «коллективного бес­сознательного» — те врожденные и, по-видимому, общечеловече­ские первообразы, которые вслед за Карлом Юнгом стали называть архетипами, — такие, как «мужчина и женщина», «мать», «мла­денчество», «мудрый старик», «тень» (двойник.)» и т. п.

Более поздние представления — тотемические, анимистиче­ские или политеистические верования носили, как правило, мест­ный, индивидуально-племенной характер (при том, что в содержа­нии и структуре таких верований много типологически сходных и близких явлений).

Для мифологического мышления характерна особая логика — ассоциативно-образная, безразличная к противоречиям, стремя­щаяся не к аналитическому пониманию мира, но, напротив, к син­кретическим, целостным и всеобъемлющим картинам. «Перво-миф» не то чтобы не может, а как бы «не хочет» различать часть и целое, сходное и тождественное, видимость и сущность, я и вещь, пространство и время, прошлое и настоящее, мгновение и веч­ность...

Мифологический взгляд на мир — чувственно-конкретный и с тем предельно общий, как бы окутанный дымкой ассоциаций, которые могут нам казаться случайными или прихотливыми.

Если искать современные аналоги мифологическому мировос­приятию, то это, конечно, поэтическое видение мира. Но в том-то

и дело, что подлинные мифы — это отнюдь не поэзия. Архаические мифы не были искусством. Мифы представляли собой серьезное, безальтернативное и практически важное знание древнего челове­ка о мире — жизненно важное из-за включенности в ритуал, в магию, от которой зависело благополучие племени.