Об излишествах в нарядах и самоукрашениях, столь распространившихся в современном иночестве

Красяй ризы своя — упасет мысли скверны (Сирах)

В последнем письме моем я довольно говорила тебе о высоте призвания певца или певицы. Все сказанное мною основано на Священ­ном Писании и учении святых отцов и на примерах потрудившихся в сем деле людей и угодивших Господу. Теперь хочу предупредить тебя от того страшного недуга, который почти всегда преследует певцов, а тем более певиц, сначала неприметным образом, под благовидными предлогами (аккуратности и чистоты) вкрадывается в сердца их, а затем, когда уже довольно завладеет ими, то делается как бы властелином их воли, направ­ляя ее к тщательному и внимательному самоукрашению.Юная и неопыт­ная инокиня легко поддается этой удочке врага, которою он так искусно уловляет ее в свои сети; ее душевное око, не просвещенное светом духов­ного разумения, не прозревает еще той глубины греховной, в которую влечет ее чрез это диавол, не подозревает, что, раз запутавшись в этих се­тях, она может погибнуть безвозвратно. Признаюсь, что, начиная писать тебе о сем предмете, я чувствую какую-то неловкость; словно стыдно ста­новится мне самой себя при мысли о том, «кому пишу?» и «о чем пишу?». Пишу инокине, презревшей мир, избравшей вольную нищету,— невесте нетленного, духовного Жениха-Христа,— пишу о роскоши в одежде, о са­моукрашении, об излишестве. Как противоположны, противоречащи эти два понятия! К прискорбию же, между современным иночеством так рас­пространился этот недуг, что не сказать о нем несколько слов в твое пре­достережение было бы грешно. Для более удобного и ясного понимания я буду говорить последовательно, как зарождается, крепнет и укореняет­ся в душе этот грех и какие пагубные последствия ведет за собою.

Юная инокиня, облекшись в монастырскую одежду, состоящую из черной рясы, подрясника и черного же головного покрова, вступает чрез то в общество инокинь, делаясь «сестрою» их по внешнему образу. Так как в женских общежитиях, по многочисленности населяющих их сес­тер (простирающейся нередко свыше трех-, четырехсот и более), не мо­жет быть выдаваема готовая одежда, то и предоставляется она произво­лу и возможности каждой сестры для себя. Видя на ком-либо из сестер одежду сравнительно лучшую, малодушная инокиня приходит в какое-то глупое соревнование и задается мыслиюприобресть и себе такую же рясу, а если можно, так и еще лучшую. Если она имеет к тому средства,

то этой ей удается легко, а если же их она не имеет и приобретает нужное путем заработка рукодельями, то она усиливает свой труд в рукоделии, всякое свободное от общественных послушаний время употребляет на рукоделие ради скорейшего скопления денег на предположенное приобретение; нередко даже, не удовлетворяясь только свободным временем, она жертвует для сего своим покоем, временным отдыхом, сном, старается сократить время общественных работ (или послушаний), попозже выйти из них, пораньше окончить и уйти в свою келью, чтобы скорее предаться своему делу. Скажу более: она оставляет келейное молитвенное правило, нередко и отходит ко сну вовсе без молитвы, потому что работает усидчиво до последней возможности, и когда уже откажутся ее силы и зрение, бросается на постель. Сколько тут греха?.. Молодые свежие силы, которые незадолго перед сим инокиня несла в жертву богоугождению, утрачиваются безвременно, беспроизводительно в угождение нелепой прихоти, ненужного, излишнего! Оставляется молитва, эта существенная пища души, которая, пребывая главною сегодня и завтра, незаметно черствеет, теряет навык молитвы, лишается внутренней теплоты, ибо производящий ее Дух Святой, оскорбляемый невниманием и нерадением души, удаляется от нее, оставляет ее. Пустота наполняет душу, — пустота, заглушаемая такою же пустою надеждою на приобретение чего-то мнимо хорошего, что в день последний послужит великим осуждением для инока. Но вот приобретена эта желанная вещь, ради которой так много потеряно драгоценного времени! Облеклась инокиня в новую лучшую одежду, явилась в ней среди своих сподвижниц, — и что же? Лучше ли от сего стала она сама? Или лучшими глазами стали на нее смотреть теперь ее старицы или сверстницы? Первые усмотрели в ней малодушие и мелочность, далеко не приличные инокине, а вторые, может быть, и сами заразились ее примером и задумали подражать ей, — тогда «горе ей, как произведшей соблазн», по слову Евангелия. А если еще в юной душе ее, по действию вражию, вкралось желание обратить на себя внимание посторонних или, попросту сказать, понравиться кому-нибудь, то суди сама, как тяжек этот мысленный грех, как велико это преступление! Это некоторым образом как бы измена души ее небесному Жениху – Христу. Не кстати ли будет обратить к ней слова великого отца-пустынника, взыскавшего иногда погибшую овцу: «что та бысть не угодно в нетлением чистейшем Женихе твоем Христе, яко тленному и земному умыслила еси угодною сотворитися?»

Роскошные одежды и убранства девственницы (тем более инокини) свидетельствуют о пустоте ее ума и о нечистоте ее сердца и в других могут возбудить нечистые мысли. Ты называешь себя богатою; но инокине прилично лишь богатство духовное. Чистая душа должна гнушаться богатством тленным – роскошными и мягкими одеждами, коими обычно украшаются нечистые блудницы. Вот до каких великих грехов доводят нередко, по мнению вашему, малые отступления и погрешности! Писа­ла я тебе и еще раз повторяю, что и во всякий грех враг нас вовлекает по­немногу, незаметно для нас самих, чтобы мы, подметив его козни, не вооружились бы против него и не посрамили бы его; притом вовлекает под благовидными предлогами, которые весьма осторожно представля­ет нам. Посему и мы должны быть весьма осторожны и осмотрительны во всех путях наших, не исключая и самомалейших случаев внешней жизни и самых тонких помышлений ума. Излишнее самоубранство, са­моукрашение неприлично не только инокине, но и светским благочес­тивым женщинам. И им святой апостол Петр советует украшать себя «не внешним плетением влас или одеянием риз лепотных, но кротостию и молчаливостию духа, еже есть пред Богом многоценно» (1 Пет. 3, 3). А загляни в святоотеческие книги; что они тебе скажут о том, какова должна быть одежда инока или инокини? Монах должен носить такую одежду, говорят отцы, что когда он «бросит ее, то не нашлось бы желаю-щаго поднять ея по ее ветхости и непригодности»¹. О, как далеки мы от такого состояния! Сколько в нас малодушия, мелочности! Мы вышли из мира: стены каменной ограды отделили нас от него; но в душе нашей еще живет мир со всеми его обольстительными приманками, и не толь­ко живет, но и обладает нами; не мы победили его, а он побеждает нас ежеминутно; не мы посмеялись ему, а он «посмеялся нам,— нашей пад­кости, мелочности и справедливо корит нас за это». Много бы примеров из святоотеческих книг привела бы я тебе по сему поводу, но ты сама мо­жешь прочесть их; здесь же скажу тебе лишь два случая из современной нашей иноческой жизни, могущие дать тебе хорошие уроки: один — то­го, как смотрят на наши иноческие наряды благоразумные миряне, а другой — того, как смотрят на них сами благочестивые инокини, разум­но и сознательно проходящие свое звание. Оба эти случаи из моего соб­ственного опыта, потому привожу их буквально. В обители, в которой я полагала начало монашеской жизни, было правило, чтобы все певчие се­стры, прежде чем идти на клирос, подходили «на поклон», то есть на благословение, к матери игуменье. Чтобы не утруждать матушку ответ­ными поклонами каждой из нас порознь, мы поджидали друг друга в ар­ке пред солеёй, чтобы идти вместе по две или по три. Однажды, в какой-то праздник, собрались мы в арке, несколько человек; по случаю празд­ника все мы были принаряжены, то есть одеты в лучшие наши рясы и камилавки с красивыми на руках четками (которые, если сказать прав­ду, тоже нередко эксплуатируются нами, отступая от своего прямого на­значения для молитвы). В той же арке стояла одна пожилая благородная

¹Свт. Игнатий Брянчанинов. Отечник.

дама, молча следившая за нами. Вероятно, не понравилось ей наше внешнее убранство (которое, конечно, на глаз всякого благоразумного христианина не украшает, а безобразит инока), и она громко с горестью воскликнула: «Ах вы, матушки, матушки! оставили вы кусочки, а не ос­тавить вам лоскуточков; уж хоть бы шли себе с Богом на место, — людей бы не соблазняли!» Во всю жизнь мою не забыть мне этих слов, хотя, по совести говоря, не могла я принять их на свой счет, так как с первой ми­нуты своего вступления в иночество строго держалась простоты в одеж­де и во всем, ибо все сие имела я, но добровольно оставила, вступив в обитель; одежда моя, может быть, и производила соблазн на кого-ни­будь, только не изысканностью своею, а, напротив, небрежностью и про­стотою; тем не менее, услышав столь меткий урок из уст светской дамы, я глубоко прониклась им и укрепилась еще более в нерадении об одеж­де, в чем нередко обвиняли меня мои сверстницы и даже смеялись надо мной.Вспоминай и ты почаще этот мудрый урок; не помышляй о нем в сердце с пренебрежением, как сказанном мирскою женщиною, не по­ставленною учить и назидать инокинь, коих образа жизни с ее строго­стями или послаблениями она не ведает; она знала и высказала сущест­венную обязанность инокини «нестяжательность», ясно отрицающую всякое излишество, в чем бы оно ни проявлялось. Господь всякими пу­тями и способами вразумляет нас, нередко и самые ничтожные орудия употребляет для нашего спасения; не слушаем мы наставлений наших руководителей и наставников, не внемлем читаемому в святоотеческих книгах, и посылает нам Господь вразумление чрез тех, кто, по мнению нашему, стоит ниже нас, да смирится гордыня наша, и да узрит «студ ли­ца своего» (Пс. 43, 16).

Да как и не узреть его? Как не ужаснуться нам своего внутреннего без­образия, если взглянем поглубже и беспристрастно, без самооправдания на своего внутреннего человека, то есть на свою душу? Какую страшную противоположность найдем мы, когда сравним, сколько попечений, за­бот, сколько внимания оказываем мы своему телу, и наоборот — как ма­ло уделяем всего этого на долю души. Между тем, нам хорошо известно, что тело, как бы оно ни было украшаемо, восхолено, должно сделаться пищею червей могильных, добычею тления, по писанному: «земля еси и в землю отыдеши» (Быт. 3,19), а душа, как бессмертных дух бессмерт­ного, превечного Творца, должна унаследовать бессмертие или в наслаж­дении бесконечного блаженства, или в нескончаемых муках, смотря по тому, что она уготовит себе здешнею жизнию и чего окажется достойною. Итак, не лучше ли обратить побольше внимания на душу, чем на тело, или, как поет святая Церковь: «презирати плоть, преходитбо, а прилежати о душе, как о безсмертной» (Тропарь Преподобной).

В сем да укрепит нас Господь!

Письмо восьмое