Глава 16 пространство и время 6 страница

— С каких это пор тебя волнует твоя репутация? Куда девался прежний Трэвис, который плевал на то, что думают другие? — насмешливо сказала Эбби, подтолкнув меня локтем.

— Просто я увидел выражение твоего лица в тот момент, когда ты услышала эту сплетню. Я не хочу, чтобы тебе из-за меня было больно.

— Ну а ты и не причинишь мне боли.

— Лучше руку себе отрежу, — вздохнул я и прижался щекой к Голубкиной макушке.

Мне так нравилось трогать ее, чувствовать ее запах. Эбби была для меня как успокоительное. Напряжение ушло, и я вдруг почувствовал ужасную усталость: даже двигаться не хотелось. Мы долго-долго сидели рядом, обнявшись. Голова Голубки лежала у меня на плече. Что будет дальше, я загадывать не мог, поэтому просто упивался моментом. Сейчас Голубка была со мной, и больше я ни о чем не думал.

Когда солнце стало садиться, в дверь тихонько постучали. Из коридора донесся голос Мерик:

— Эбби?

Похоже, она подумала, что в нашей комнате подозрительно тихо, и забеспокоилась.

— Входи, Америка, — сказал я.

Мерик вошла вместе с Шепом и улыбнулась, увидев нас с Голубкой сидящими в обнимку.

— Мы собрались чего-нибудь перекусить. Не хотите прошвырнуться с нами в «Пэй Вэй»?

— Ой, опять азиатская кухня? Тебе это еще не надоело, Мерик?

— Да нет, — ответила она уже не столь напряженно. — Так вы едете?

— Лично я умираю с голоду, — сказала Эбби.

— Еще бы! Ты ведь сегодня осталась без обеда! — нахмурился я, а потом встал и поднял ее. — Идем. Действительно, пора есть.

По-прежнему не желая отпускать Голубку, я всю дорогу до «Пэй Вэй» обнимал ее одной рукой. Она вроде не возражала. Даже прижалась ко мне в благодарность за то, что я согласился поужинать с ней в ресторане — уже в четвертый раз.

Как только мы нашли подходящий столик, я положил куртку возле Эбби и пошел в туалет. Голубка и Мерик с Шепом вели себя со мной как ни в чем не бывало, будто я не избил человека считаные часы назад. Это было неестественно. Сложив руки ковшиком, я набрал воды, плеснул себе в лицо и посмотрел в зеркало. Капли стекали у меня с носа и подбородка. Я должен был в очередной раз проглотить свою депрессию и вместе со всеми притворяться, что ничего не случилось. Видимо, мы делали это ради Эбби, чтобы она плыла по жизни в маленьком пузырьке счастливого неведения, где все правильно, предсказуемо и никто ничего не чувствует чересчур остро.

— Еду еще не принесли? Вот черт! — сказал я, садясь рядом с Голубкой.

На столе лежал ее телефон. Я взял его, сделал дурацкую физиономию и сфотографировался.

— Что ты делаешь? — хихикнула Эбби.

Я нашел свое имя в телефонной книге и прикрепил к нему фотографию.

— Теперь каждый раз, когда я звоню, ты будешь вспоминать, какой я замечательный.

— Или какой ты козел, — уточнила Америка.

Мерик с Шепом принялись болтать о занятиях и о разных университетских новостях, старательно обходя все, что имело какое-нибудь отношение к сцене в столовой. Голубка сидела, подперев подбородок рукой, и с улыбкой слушала их. Она была очень красива, хотя не прилагала к этому ни малейшего усилия. Руки Эбби казались мне совсем крошечными, и я поймал себя на мысли, что ее безымянный пальчик выглядит голым. Она взглянула на меня и задорно подтолкнула локтем, а потом снова переключилась на болтовню Америки.

Мы шутили и смеялись, пока ресторан не закрылся. Затем дружно уселись в «чарджер» и поехали домой. Я чувствовал себя изможденным, день тянулся страшно долго, но мне почему-то не хотелось, чтобы он заканчивался.

Шепли посадил Америку к себе на спину и потащил вверх по лестнице, а я задержался, поймав Эбби за руку. Взглядом проводил Мерик с Шепом до двери квартиры и неловко замялся, сжимая Голубкины пальцы:

— Я должен попросить прощения перед тобой за сегодняшнее. Прости, мне ужасно жаль.

— Ты уже просил. Все в порядке.

— Нет, тогда я просил прощения за Паркера. Мне бы не хотелось, чтобы ты считала меня психом, который бросается на людей по всяким пустякам, — сказал я, — но моя ошибка не только в том, что я не сдержался. Я накинулся на Криса не из-за того, из-за чего надо было.

— А из-за чего же?

— Он сказал, что хочет быть следующим в очереди. Это меня больше всего и взбесило. А не то, как он обидел тебя.

— Намекнуть, будто ко мне стоит очередь, — это уже само по себе достаточно обидно, Трэв.

— В том-то и дело. Но я не столько тебя бросился защищать, сколько разозлился из-за того, что он хочет с тобой переспать.

Эбби секунду подумала, потом взялась обеими руками за мою футболку и прижалась лбом к моей груди.

— А знаешь, мне плевать, — сказала она, поднимая голову и с улыбкой глядя на меня. — Плевать, о чем говорят люди, плевать на то, что ты вышел из себя, и на то, из-за чего это с тобой произошло. Конечно, мне бы меньше всего хотелось иметь плохую репутацию, но я так устала говорить всем про нашу дружбу. Надоело, черт возьми!

Уголки моего рта дернулись вверх.

— Про нашу дружбу?! Иногда мне кажется, ты меня совершенно не слышишь!

— То есть?

Стены, которыми Эбби себя окружила, были непроницаемы, и я даже не знал, что бы произошло, если бы мне все-таки удалось их сломать.

— Пойдем домой. Я устал.

Она кивнула, и мы вместе поднялись по ступенькам. Америка с Шепли уже ворковали у себя в спальне. Голубка прямиком направилась в ванную. Трубы завыли, струйки воды из душа застучали по кафелю.

Тотошка составлял мне компанию, пока я ждал Эбби. Она не задержалась: подготовка ко сну заняла у нее не больше часа. Выйдя из ванной, Голубка легла на кровать и положила мокрую голову мне на плечо:

— Осталось всего две недели. Интересно, что ты учудишь с горя, когда я вернусь в «Морган»?

— Не знаю, — сказал я.

Мне даже думать об этом не хотелось. Эбби тронула меня за руку:

— Эй, вообще-то, я пошутила.

Я постарался расслабиться, успокоить себя мыслью о том, что Голубка пока еще рядом. Не помогло. Ничто не помогало. Наконец я устал тратить время впустую. Мне нужно было только одно — обнять Эбби.

— Голубка, ты мне доверяешь? — немного нервно спросил я.

— Да. А что?

— Иди ко мне. — Я прижал ее к себе.

К моему удивлению, она не стала сопротивляться: просто застыла на несколько секунд, а потом обмякла у меня в руках, прислонившись щекой к моей щеке. В тот же момент веки у меня отяжелели. Утром я должен был придумать, как отсрочить ее отъезд, но сейчас хотелось только спать с ней в обнимку и больше ничего.

ГЛАВА 15 ЗАВТРА

Осталось всего две недели. Это время можно было потратить либо на то, чтобы просто наслаждаться жизнью рядом с Эбби, либо на попытку доказать ей, что, вероятно, я как раз тот, кто ей нужен.

Я подключил к делу все свое обаяние и выкладывался по полной, не жалея ни денег, ни сил. Мы ходили в боулинг и кино, обедали и ужинали в ресторанах. Дома я тоже старался как можно больше быть с ней наедине: брал напрокат диски с фильмами, заказывал еду — что угодно, лишь бы побыть с Голубкой вдвоем. За все это время мы ни разу не поссорились.

Пару раз звонил Адам. Я выигрывал бои, но делал это быстро, не заботясь о зрелищности, и он оставался недоволен. А мне было плевать: деньги деньгами, но надолго разлучаться с Эбби совершенно не хотелось.

Голубка пребывала в прекрасном расположении духа: никогда раньше я не видел ее такой веселой. Сам я впервые за долгое время стал похож на нормального человека, а не на издерганный комок нервов.

Ночью мы с Эбби уютно укладывались рядышком, как какая-нибудь пожилая супружеская пара. Чем ближе был день Голубкиного отъезда, тем больших усилий мне стоило сохранять спокойствие и не подавать виду, что я изо всех сил пытаюсь ее задержать.

В наш предпоследний вечер из нескольких предложенных мною вариантов Эбби выбрала поездку в пиццерию. Крошки на красном полу плюс запах жира и специй минус треклятые футболисты — ужин вполне удался.

И все-таки мне было грустно, ведь именно здесь прошло наше первое свидание. В этот раз Голубка много смеялась, но так и не поделилась со мной своими чувствами, не сказала, что думает о том времени, которое провела у меня. Она по-прежнему сидела в своем пузырьке. По-прежнему не желала ничего помнить. Все мои старания казались совершенно напрасными, и иногда это меня злило, но, чтобы не лишить себя последнего шанса на успех, я все терпел и продолжал как мог развлекать Эбби.

Ночью Голубка очень быстро уснула. Она лежала в каких-нибудь нескольких дюймах от меня, а я смотрел на нее и старался навсегда выжечь в своей памяти ее образ: сомкнутые ресницы, мокрые волосы, упавшие мне на руку, свежий фруктовый запах увлажненного кремом тела, еле слышный звук, который издавал ее носик при выдохе. В моей постели ей так удобно, так спокойно спалось.

На стенах висели наши совместные фотографии. Было темно, но я и без света отчетливо представлял каждый снимок. Теперь, когда моя комната наконец-то приобрела жилой вид, Голубка собиралась уезжать.

В последний день, утром, казалось, что тоска вот-вот накроет меня с головой. Через сутки нам с Эбби предстояло собирать ее вещи для возвращения в «Морган-холл». Потом мы, наверное, еще много раз увидимся, иногда она, может, заедет, скорее всего вместе с Америкой. Но встречаться Голубка будет с Паркером, и я ее потеряю.

Я пошевелился в кресле, оно скрипнуло. Эбби еще не проснулась. В квартире было тихо. Даже чересчур тихо. Эта тишина давила на меня.

Дверь комнаты Шепли издала жалобный стон, после чего босые ноги моего родственника зашлепали по полу. Волосы у него торчали в разные стороны, глаза были осоловелые со сна. Он уселся на диванчик и несколько секунд смотрел на меня из-под капюшона олимпийки. Наверное, было холодно. Я не заметил.

— Трэв, вы с ней еще увидитесь.

— Знаю.

— А по лицу не скажешь.

— Все уже не то, Шеп. Мы разделимся: я буду жить своей жизнью, а она — своей, с Паркером.

— Не факт. Может, Хейс повернется к ней задом, и она одумается.

— Ну, если не он, так найдется кто-нибудь другой вроде него.

Шепли вздохнул и, подтянув коленку к подбородку, взялся рукой за лодыжку.

— Чем я могу тебе помочь?

— Я не чувствовал себя так с тех пор, как умерла мама. Не знаю, что мне делать, — выдохнул я. — Похоже, я потеряю Эбби.

Шепли нахмурился:

— И ты решил сдаться без боя?

— Я уже все перепробовал. До нее не достучаться. Видимо, она просто не чувствует ко мне того же, что я к ней.

— Или старается не чувствовать. Слушай, мы с Америкой куда-нибудь слиняем. Сегодняшний вечер будет еще в твоем распоряжении. Сделай что-нибудь особенное. Купи бутылку вина, приготовь пасту. У тебя это здорово получается.

Я усмехнулся:

— Вряд ли паста способна изменить ее чувства ко мне.

Шепли улыбнулся:

— Как знать… Я, например, решил наплевать на то, что ты псих, и поселиться с тобой в одной квартире именно благодаря твоим кулинарным навыкам.

Я кивнул:

— Попробую. Я стараюсь хвататься за любую возможность.

— Просто сделай так, чтобы вечер получился запоминающимся, — сказал Шеп, пожимая плечами. — Может, удастся ее расшевелить.

Шепли с Америкой вызвались съездить в магазин и привезти все, что требовалось для моего ужина. Шеп даже предложил купить новые столовые приборы, а то в ящиках наших кухонных шкафов валялась всякая разномастная фигня. В общем, к своему последнему вечеру с Голубкой я был подготовлен основательно.

Как только я накрыл на стол, Эбби появилась на пороге гостиной в дырявых джинсах и свободной белой блузе.

— У меня уже слюнки текут. Не знаю, что ты приготовил, но пахнет вкусно.

Я положил в ее тарелку пасту с соусом «Альфредо» и поджаристого цыпленка по-каджунски, а сверху — помидор, нарезанный кубиками, и немного зеленого лука.

— Вот что я приготовил, — сказал я, ставя Голубкину порцию перед ее стулом.

Эбби села, широко раскрытыми глазами оглядела содержимое своей тарелки, а потом стала смотреть, как я накладываю еду себе. Я подал ей кусочек чесночного хлеба, она улыбнулась:

— Ты все предусмотрел!

— Да, — сказал я, вынимая пробку из бутылки.

Несколько капель выплеснулось, когда я наливал вино в Голубкин бокал. Она хихикнула:

— Совсем не обязательно было все это делать.

— Нет, обязательно. — Я сжал губы.

Эбби отправляла в рот кусок за куском, едва успевая глотать.

— Мм… — протянула она. — Все очень вкусно, Трэв. И почему ты от меня скрывал такой талант?

— Если бы я тебе раньше сказал, ты бы требовала, чтобы я готовил каждый вечер. — Я вымученно улыбнулся, но улыбка тут же испарилась.

— Мне тоже будет тебя не хватать, Трэв, — сказала она, не переставая жевать.

— Ты ведь будешь заходить к нам?

— Ну конечно, я же говорила. А ты заглядывай в «Морган», помогай мне с занятиями, как раньше.

— Это будет уже не то, — вздохнул я. — Ты начнешь встречаться с Паркером, мы займемся каждый своими делами и разойдемся в разные стороны.

— Перестань. Все изменится не так уж сильно.

Я усмехнулся:

— Когда мы с тобой только встретились, никто бы не подумал, что мы будем сидеть здесь вот так, вдвоем. Три месяца назад я и предположить не мог, до какого жалкого состояния меня может довести прощание с девушкой.

Эбби посерьезнела:

— Мне совсем не хочется, чтобы ты был в жалком состоянии.

— Тогда не уходи.

Она сглотнула, едва заметно пошевелив бровями:

— Я не могу переехать сюда насовсем, Трэвис. Это безумие.

— Почему? Прошлые две недели были лучшими в моей жизни.

— В моей тоже.

— Тогда с чего же я чувствую себя так, будто больше никогда тебя не увижу?

Эбби посмотрела на меня, но ничего не ответила. Просто встала, обошла стол и села ко мне на колени. Мне нестерпимо хотелось взглянуть ей в глаза, но я боялся, что если сделаю это, то не удержусь и попытаюсь ее поцеловать. Тогда весь вечер пойдет насмарку. Голубка приобняла меня и прижалась мягкой щекой к моему лицу.

— Скоро ты поймешь, какая я заноза в заднице, и перестанешь по мне скучать, — прошептала она в мое ухо.

Я несколькими круговыми движениями погладил ее между лопатками и, пытаясь подавить грусть, сказал:

— Обещаешь?

Эбби посмотрела мне в глаза и приложила обе ладони к моему лицу, потом провела большим пальцем по челюсти. Захотелось умолять Голубку остаться, но даже если бы я на это решился, она, сидя в своем пузырьке, все равно бы меня не услышала.

Эбби закрыла глаза и подалась ко мне. Я знал, что она собирается чмокнуть меня в уголок рта, но повернул голову так, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был мой последний шанс — поцеловать Голубку на прощание.

На мгновение Эбби застыла, но потом ее тело расслабилось. Она позволила себе несколько секунд помедлить, прежде чем с улыбкой отстранилась от моего лица.

— Завтра у меня трудный день. Приберусь на кухне и пойду спать.

— Я тебе помогу.

Мы молча убрали посуду. Тотошка спал рядом на полу. Вытерев последнюю тарелку и поставив ее в сушилку, я взял Эбби за руку и повел по коридору. Каждый шаг был для меня мучением.

Голубка стащила с себя джинсы, сняла через голову блузку и, выхватив из шкафа мою поношенную серую футболку, напялила ее. Я разделся до трусов, что уже множество раз делал в присутствии Эбби, но сегодня в воздухе витала какая-то торжественность.

Мы легли в постель. Я, как только потушил лампу, обнял Голубку обеими руками и вздохнул, а она уткнулась лицом мне в шею.

Деревья за окном бросали тени на стену. Я постарался сосредоточиться на этих силуэтах, непрерывно менявшихся из-за легкого ветра, шевелившего ветви. Хотелось чем-нибудь занять воображение, чтобы не смотреть на циферблат будильника и не думать о том, сколько еще осталось до утра.

Утро. Всего через несколько часов моя жизнь изменится к худшему. О господи! Как я это перенесу? Я крепко зажмурился, пытаясь направить мысль в другое русло.

— Трэв, с тобой все хорошо?

Несколько секунд я молчал, подбирая слова.

— Еще никогда в жизни мне не было менее хорошо.

Эбби снова прижалась лбом к моей щеке. Я обнял ее крепче.

— Глупости, — сказала она. — Мы же будем видеться каждый день.

— Не будем, и ты прекрасно это знаешь.

Голубка слегка приподняла голову. Я не был уверен, смотрит ли она на меня просто так или собирается что-то сказать. Я ждал в темноте и тишине, чувствуя, что мир вокруг меня может в любую секунду обрушиться.

Вдруг Эбби дотронулась губами до моей шеи. Как бы пробуя мою кожу на вкус, она приоткрыла рот. Ощутив это теплое, влажное прикосновение, я растерянно посмотрел на Голубку. За окнами ее глаз вспыхнула знакомая искорка. Я все-таки расшевелил Эбби, хотя и не вполне осознавал, как мне это удалось. Наконец-то она поняла, что я к ней чувствую, и внутри у нее как будто зажегся огонек.

Я наклонился, медленно и мягко прижимая рот к ее лицу. Чем дольше мы не разнимали губ, тем полнее я ощущал происшедшую перемену.

Эбби привлекла меня к себе. Каждое ее движение говорило: она чувствует то же, что и я. Я ей небезразличен. Она испытывает ко мне влечение. Захотелось выскочить на улицу и пробежать целый квартал, крича от радости, но я не мог оторваться от Голубки. Она приоткрыла губы, и я осторожно провел языком по ее нёбу.

— Хочу тебя, — сказала Эбби.

Как только я понял смысл ее слов, одна половина меня приготовилась сорвать каждый разделявший нас кусок ткани, а вторая — включила мигалки и сирены. Наконец-то наши с Голубкой желания совпали. Теперь не стоило гнать.

Я слегка отстранился, но решимость Эбби только росла. Я поднялся на колени, но Эбби меня не отпускала. Тогда я взял ее за плечи и посмотрел в глаза.

— Погоди секунду, — прошептал я, тяжело дыша. — Тебе не обязательно это делать, если ты пока не готова.

Мне хотелось поступить правильно, но Голубка была так настойчива, что мое тело, уставшее от рекордного воздержания, не соглашалось с разумом. Эбби снова потянулась ко мне, и на этот раз я не остановил ее. Она коснулась губами моих губ.

— Не заставляй упрашивать, — прошептала она, поглядев на меня серьезно и решительно.

Я собирался проявить благородство, но эти слова разрушили все мои намерения. Положив руку на Голубкин затылок, я крепко ее поцеловал. Пальцы Эбби пробежали по моему позвоночнику и остановились на резинке трусов, как бы обдумывая следующее движение. Энергия, копившаяся во мне шесть недель, захлестнула меня, и мы повалились на матрас. Я оказался между раскрытыми коленями Голубки. Как только наши губы опять соприкоснулись, я запустил руку ей в волосы, а она провела ладонью вниз по моему животу. Когда ее мягкие пальчики дотронулись до меня, я невольно застонал. Черт! Это было самое потрясающее чувство, какое я только мог себе вообразить!

Первой полетела в сторону старая серая футболка. К счастью, луна освещала комнату достаточно ярко, чтобы я мог разглядеть оголенную грудь Голубки, прежде чем нетерпение заставило меня двинуться дальше. Я уцепился за ее трусики, стянул их и, целуя Эбби, повел рукой по внутренней стороне бедра. В тот момент, когда мои пальцы коснулись Голубкиной нежной и влажной кожи, она сделала медленный прерывистый выдох. Тут мне вспомнился наш недавний разговор: Эбби девственница. Если она действительно хочет близости, я должен действовать очень осторожно. Меньше всего я желаю причинить ей боль.

Колени Голубки сгибались и подергивались при каждом движении моей руки. Я ждал, когда она примет окончательное решение, и продолжал целовать ее в шею. Бедра Эбби покачивались из стороны в сторону. Я вспомнил наш с нею танец в «Ред доре». Она прикусила нижнюю губу, одновременно вцепившись пальцами в мою спину.

Я приподнялся над ней. Трусы еще оставались на мне, но я и сквозь них чувствовал ее кожу. Она была такая теплая — мне пришлось сделать невероятное усилие, чтобы сдержаться. Я ощущал под собой обнаженное тело Эбби и готов был проникнуть внутрь даже через ткань.

— Голубка, — пробормотал я, — не обязательно делать это сегодня. Я подожду сколько нужно.

Эбби потянулась к верхнему ящику моей прикроватной тумбочки, достала оттуда шуршащий полиэтиленовый пакетик и разорвала его зубами. Можно было не сомневаться: это зеленый свет.

Высвободив руку, я стащил свои боксеры и резко отбросил их в сторону. Мое терпение кончилось. Теперь я мог думать только об одном. Натянув на себя кусочек латекса, я прикоснулся бедрами к бедрам Эбби.

— Посмотри на меня, Голубка, — выдохнул я.

Взгляд ее больших круглых серых глаз устремился на мое лицо. Все это казалось невероятным. Сбывалось то, о чем я мечтал чуть ли не с тех пор, как впервые увидел Эбби. Я нежно поцеловал Голубку, наклонив голову набок, а потом напрягся и, подавшись вперед, вжался в нее так бережно, как только мог. Немного отстранившись, я взглянул ей в глаза. Ее колени сжимали мои бедра мертвой хваткой, и она сильнее, чем раньше, прикусила губу, но рук с моей спины не убрала, даже, наоборот, обняла крепче. Я вошел в нее еще раз, она зажмурилась.

— Смотри на меня, — прошептал я, целуя Эбби терпеливо и мягко.

Она тихо застонала, потом вскрикнула. С каждым звуком, который она издавала, мне было все труднее сдерживать свое тело. Наконец Голубка расслабилась, и я задвигался более ритмично. Чем быстрее становились мои движения, тем меньше я себя контролировал. Я трогал ее кожу, целовал и облизывал шею, щеки, губы. Она прижимала меня к себе, и с каждым разом я проникал в нее немного глубже.

— Я так долго этого хотел, Эбби! Мне нужна только ты, больше ничего… — выдохнул я ей в рот и, одной рукой схватив ее за бедро, приподнялся на локте.

Мой живот легко скользнул по Голубкиной коже, уже увлажненной нашим смешавшимся потом. В какой-то момент захотелось перевернуть Эбби, чтобы оказаться под ней, но возможность видеть ее глаза сейчас была для меня важнее оригинальности. Когда я уже подумал, что это может продолжаться всю ночь, Голубка вдруг вздохнула:

— Трэвис…

Услышав, как она произнесла мое имя, я окончательно потерял контроль над собой и задвигался быстрее, напрягшись каждой мышцей. Наконец я застонал, несколько раз вздрогнул и остановился.

Поднеся нос к Голубкиной шее, я сделал вдох: она пахла потом, кремом для тела… и мной. Черт, как же это было здорово!

— Ничего себе первый поцелуй! — сказала Эбби.

Я оглядел ее усталое, довольное лицо и улыбнулся:

— Твой последний первый поцелуй.

Она моргнула, а я упал рядом с ней на матрас и положил руку на ее обнаженную талию. Теперь я уже не содрогался при мысли о наступающем утре: завтра мы, вместо того чтобы, с трудом скрывая горечь, упаковывать Голубкины вещи, сможем вволю выспаться, поваляться в постели, а потом вместе прожить день — первый день наших новых отношений. Все это казалось мне райским блаженством, и больше я ни о чем не мечтал. А каких-нибудь три месяца назад я бы не поверил, что буду так радоваться подобной перспективе.

Перед тем как уснуть, я облегченно, с наслаждением, вздохнул. Рядом со мной лежала Эбби — вторая женщина в моей жизни, которую я полюбил.

ГЛАВА 16 ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ

Паника охватила меня не сразу. Прежде чем рассеялась сонная дымка, дававшая мне ощущение ложного покоя, я вытянул руку, провел ею по простыне и, не найдя Эбби, почувствовал лишь легкое разочарование, которое сменилось любопытством.

Я подумал: она в ванной или ест свою овсянку на диване. Только что она отдала мне свою невинность, а до того потратила кучу времени и сил, пытаясь внушить себе, будто испытывает ко мне исключительно платонические чувства. Все это чего-нибудь да стоило.

— Голубка? — позвал я, приподняв голову, но не вставая с кровати, в надежде на то, что Эбби придет и снова ляжет ко мне.

Но прошло несколько минут, а она не появлялась. Тогда я сел. Ничего не подозревая, надел трусы, которые вчера отшвырнул в сторону, нырнул в футболку, прошлепал по коридору в ванную и постучал. Потом приоткрыл дверь. Там было тихо, но я все равно позвал:

— Голубка?

Заглянув внутрь, я, как и следовало ожидать, обнаружил только темноту и пустоту. Пошел в гостиную, все еще не сомневаясь, что Эбби сидит на диване или завтракает на кухне. Но ее нигде не было.

— Голубка? — опять крикнул я, ожидая ответа.

Беспокойство росло, но я пока отказывался поддаваться ему, не зная, что произошло. Протопав к спальне Шепли, я без стука вошел.

Америка лежала рядом с Шепом, а он обнимал ее, как я сейчас должен был обнимать Голубку, если бы она не исчезла.

— Ребята, вы Эбби не видали? Не могу ее найти.

Шепли приподнялся на локте и потер глаз кулаком:

— А?

— Эбби, — повторил я, нетерпеливо щелкнув выключателем. Америка с Шепом вздрогнули. — Вы ее видели?

В моем мозгу закрутились разнообразные сценарии происшедшего, и все они в большей или меньшей степени внушали тревогу. Может, Голубка повела Тотошку гулять и кто-то на нее набросился и похитил или она упала с лестницы? Но Тотошка, постукивая коготками, бегал по коридору, так что этот вариант отпадал. Может, она спустилась вниз, чтобы взять что-нибудь в машине Америки?

Я бросился к двери и огляделся. Потом сбежал по ступенькам, осмотрев каждый дюйм пути от квартиры до парковки. Ничего. Голубка как будто испарилась.

Шепли вышел на порог, щурясь на свету и ежась от холода:

— Она рано проснулась и захотела поехать домой.

Я в два прыжка поднялся по лестнице, схватил Шепа за голые плечи и, заставив его попятиться, припер к стене. Он вцепился в мою футболку, сердито и удивленно посмотрел мне в лицо.

— Какого… — начал он.

— Ты отвез ее домой? В «Морган»? Среди ночи? На хрена?

— Она меня об этом попросила.

Я опять толкнул Шепли на стену. Закипавшая во мне ярость начинала брать верх над разумом. Америка, с растекшейся тушью на лице и всклокоченными волосами, вышла из спальни, на ходу завязывая поясок халата.

— Какого черта у вас тут творится? — спросила она, застыв при виде меня.

Шепли высвободил руку и сделал предостерегающий жест:

— Мерик, не подходи!

— Она была расстроена? Плакала? Почему уехала? — проговорил я сквозь зубы.

Америка сделала шаг вперед:

— Эбби просто не любит прощаться. Поэтому, Трэвис, я нисколько не удивилась, что она решила уехать, пока ты спишь.

Не отпуская Шепли, я посмотрел на Мерик:

— Она… плакала?

Сначала мне представилось, как Голубка содрогается от отвращения, жалея о том, что позволила засранцу, на которого ей наплевать, лишить ее невинности. Потом я подумал, что, наверное, случайно причинил ей боль.

На лице Америки страх сменился замешательством, а замешательство — злостью.

— Чего ради, Трэвис? — выпалила она. Судя по интонации, это был вызов, а не вопрос. — Чего ради ей расстраиваться и тем более плакать?

— Мерик, — проговорил Шепли, пытаясь ее остановить.

Но она продолжала наступать:

— Что ты с ней сделал?

Я отпустил Шепа и повернулся к его девушке, но теперь он схватил меня за грудки.

— Она плакала? — не унимался я.

Америка покачала головой и сказала, переходя на крик:

— Она была в порядке! Просто захотела домой! Что ты с ней сделал?

— У вас что-нибудь случилось? — спросил Шепли.

Я, не думая, развернулся и ударил кулаком по стене в нескольких сантиметрах от головы Шепа. Мерик вскрикнула, прикрыв рот рукой:

— Трэвис, прекрати!

Шепли схватил меня за локти и приблизил ко мне лицо.

— Позвони ей! — рявкнул он. — Успокойся, черт тебя подери, и позвони Эбби!

Америка легко пробежала в другой конец коридора и вернулась с телефоном в протянутой руке:

— На, звони!

Я выхватил трубку и набрал Голубкин номер. Раздались гудки, потом включилась голосовая почта. Я сбросил звонок и снова набрал. Потом еще и еще. Она не отвечала. Она меня возненавидела.

Я уронил телефон на пол. Грудь ходила ходуном. Почувствовав, как слезы обожгли лицо, я схватил первую вещь, которая попалась под руку, и швырнул в стену. Что бы это ни было, оно разлетелось на куски.

Повернувшись, я увидел стулья, которые стояли друг против друга перед стойкой для завтрака, точно так же как и накануне вечером. Я взял один из них за ножку и стал лупить по холодильнику. Стул сломался, дверца холодильника открылась, я пнул ее. Она опять открылась, я опять ее пнул, и так несколько раз. Наконец прибежал Шепли и закрыл холодильник.

Я протопал в свою комнату. Измятое белье на кровати показалось мне насмешкой над моей бедой. Я содрал с матраса простыню, сгреб в охапку одеяло, отнес все это на кухню и бросил в мусор. Потом проделал то же самое с подушками. Совсем обалдев от ярости, я стоял посреди своей спальни и пытался успокоиться, но не мог найти для этого повода. Утешать себя было нечем, — казалось, я все потерял.

Я принялся шагать по комнате и, дойдя до прикроватной тумбочки, остановился. Мне представилась Эбби, тянущаяся к верхнему ящику, чтобы его открыть. Я заглянул внутрь и увидел стеклянную банку с презервативами, к которым почти не притрагивался с тех самых пор, как встретил Голубку. Теперь, когда она сделала выбор, я и думать не хотел о близости с другой женщиной.

Схватив холодную стекляшку, я швырнул ее через всю комнату. Она ударилась о стену возле двери и разлетелась вдребезги. Полиэтиленовые пакетики рассыпались во все стороны.

Наши рекомендации