Автомагнитола сжевала пленку майкла болтона 4 страница

И это Хогманей? Нет, больше тянет на Хэллоуин.

Повезло, ничего не скажешь.

И вот мы кружим по городу. Ищем засранца Окки. Но с ней разве кого найдешь? Какой из нее, на хуй, полицейский. Тем не менее мы - полиция.

Нам плохо, нас колотит, нам страшно. Леннокс наверняка пытался отравить меня этим коксом. Нам хочется крикнуть вонючке Драммонд: ИМЕЙ В ВИДУ, ЕСЛИ МЫ СДОХНЕМ, ТО ИЗ-ЗА РЭЯ ЛЕННОКСА ГРЕБАНОГО НАРКОМАНА ЛЕННОКСА. ТОГО САМОГО РЭЯ ЛЕННОКСА, ИЗ ЗАДНИЦЫ КОТОРОГО ДЛЯ ТЕБЯ ВСТАЕТ СОЛНЦЕ, ДА ТОЛЬКО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, КАКОЙ ОН НА САМОМ ДЕЛЕ. С НИМ ТЕБЕ НИЧЕГО НЕ СВЕТИТ, ОН НЕ СМОЖЕТ ОТОДРАТЬ ТЕБЯ ТАК, КАК БЫ ТЫ ХОТЕЛА. МЫ ВИДЕЛИ ЕГО СМОРЧОК, И ЕСЛИ МЫ ПОДОХНЕМ, ТО ЗНАЙ - ЛЕННОКС УБИЙЦА.

Пот катится градом. Мы задыхаемся. Я... я... от меня несет, как от поджаренного куска дерьма...

Кто-нибудь, позвоните в полицию. Помогите. Пожалуйста.

- Вы в порядке, Брюс?

- Да. Конечно. В полном порядке.

- Послушайте, вы можете сказать, что это не мое дело...

- Все о'кей... честно. Просто навалилось всякое, - говорим мы ей, стараясь восстановить дыхание и не обращать внимание на выступивший на лбу пот.

Опускаем стекло, и в салон врывается холодный воздух.

Если хотите поговорить... Она понижает голос, напуская на себя вид доброго полицейского. Так бы и вырвал этой суке глаза. Ее, наверное, и не ебал-то никто, потому и запах такой, как от аризонской пустыни.

Кем она себя считает, думая, что я вот так прямо и растаю перед ней и поведаю о самом сокровенном?

- Не надо прикидываться доброй тетушкой, Аманда. Мы полицейские. Мы должны со всем справляться сами.

Голова разваливается на части. Дрожь... Мыполицейскисмыдолжнысправлятьсясовсемсамиатыкто-такая...

- Я и не прикидываюсь. Просто беспокоюсь о здоровье товарища по работе, вот и все.

- И все? - улыбаюсь я, пытаясь собрать последние силы.

- Пожалуйста, не обольщайтесь на свой счет, Брюс. Я считаю вас жалким глупцом, и вы не вызываете во мне ни малейшего интереса. Если бы мы не работали вместе, я бы на вас и не глянула.

Старая песня. Обычно ее исполняют телки, которым давно не заполняли пустоту между ногами.

- Ты просто по мне сохнешь. Вот и все. Я же вижу.

- Брюс, вы глупый и мерзкий старик. Судя по всему, алкоголик и еще бог знает кто. Вы из тех жалких людишек, жертвами которых становятся слабые, беззащитные, не очень умные женщины. Вы пользуетесь ими, чтобы поддержать ваше рассыпающееся самомнение. Вы - одна сплошная неприятность. У вас что-то не в порядке здесь.

Она стучит себя пальцем по голове.

Я начинаю говорить, но она поднимает руку и не дает продолжить.

- Вы гадко обошлись с Карен. Она была пьяна и одинока, а вы воспользовались.

- Знаешь, это у тебя проблемы. Ты лезешь не в свои дела. Мы взрослые люди. Никто никого не принуждал.

- Она была в таком состоянии, что ничего не могла решать сама, не отдавала себе отчета в том, что делает, - заявляет Драммонд. - Думаете, будь Карен трезвой, она бы на вас клюнула?

Наглая сучка...

- Отлично, по-вашему получается, что ей нельзя трахаться, когда она выпьет. А дальше? Что еще вы собираетесь запретить людям делать? Фултон хотела выпить и выпила. Выпив, она захотела мужика. Получила. Ну и что? И не надо смотреть на меня так, как будто я мерзкий насильник. Кстати, откуда такой интерес к Карен? Ревнуешь, а? В этом дело?

- О Господи! - Она закатывает глаза. - Я не лесбиянка, Брюс, запомните это и не суйтесь больше со своими глупостями. У меня есть парень. Он гораздо привлекательнее, умнее, отзывчивее, сильнее и, конечно, моложе вас. А в том, что касается секса, вы по сравнению с ним просто школьник. Вы жалкое существо, Брюс. Меня абсолютно не интересует Карен Фултон, но в этом смысле вы интересны мне еще меньше. Вы отвратительны. Я достаточно ясно выражаюсь?

Это не... не...

- В таком случае с чего вся эта забота?

Мой хриплый голос долетает до меня словно издалека. Сучка... Я совсем не такой... я не такой... я не я не я не...

- С чего? - Она пожимает плечами. - Вы мой коллега и просто человек. Если привести вас в порядок, то, может, вы и станете таким, каким сами себя видите, хотя последнее одному только Богу, наверное, и известно.

Какого хуя? Что она несет?

Ничего (есть, есть, все, что тебе нужно это есть)

- Я... я не такой хороший полицейский, каким был раньше... давно... В Австралии я был лучшим... родственники со мной не разговаривают... из-за забастовки... они из шахтерской семьи... Ньютонгрэйндж... Монктонхолл... они со мной не разговаривают. Не принимают. Отец. Из-за брата. Это все уголь, грязный, мерзкий. Мрак. Ненавижу. Они даже в дом нас не впускают. В

наш собственный гребаный дом. Мы так старались... я всего лишь делал свою работу... полицейскую работу. Забастовка...

Она скрипит зубами, как будто всю ночь сидела на игле, и поворачивается ко мне.

- С этим надо смириться. У вас есть жена, дочь... так ведь?

- Это все в прошлом... - Я качаю головой. - Она врала... так глупо врала.

- Кто?

- Они обе... обе врали... - Мы смеемся. - Все пошло не так. Правила для всех одни. Да, мы умели это делать... мы были хорошими полицейскими. Тебе ведь говорили, а?

- Говорили, - сухо подтверждает она.

Откуда ей знать... она же никакой не полицейский. Но если бы... если бы она могла помочь... если бы постаралась понять, как понимала Кэрол... если бы мы могли объяснить...

- С нами что-то не то. У нас... что-то внутри.

- Вы были у доктора?

- Он ничего не может сделать. Ничего. Это конец. - Я вдруг ловлю себя на том, что не могу... не должен с ней разговаривать. С ней! Надо же... Это слабость. Не стоило и начинать. - Эй, послушай, останови здесь. Я выйду. Попробую выследить Сеттерингтона и Гормана.

- Брюс, по-моему, вы сейчас не в том состоянии... Поворачиваюсь и пристально, с ухмылкой смотрю на нее. Вот

же въедливая сучка. Живи своей жизнью и не суй нос в чужую.

- Не забывайте, Драммонд, расследованием руковожу я! Зарубите это себе на носу! ДЕЛАЙТЕ СВОЕ ДЕЛО И НЕ РАЗЫГРЫВАЙТЕ ПЕРЕДО МНОЙ ПСИХОЛОГА-ЛЮБИТЕЛЯ! - реву я, и она вздрагивает и отшатывается - от меня, от моего обжигающего дыхания.

Глаза блестят, щеки красные. Машина резко останавливается, Выпрыгиваю. Драммонд сразу же уезжает. Едва она скрывается из виду, как я беру такси, еду домой и ложусь в постель, откуда наблюдаю за проступающими в мозаике потолочных плиток физиономиями демонов.

Когда-то мы делили эту кровать на двоих.

Когда-то мы...

Сегодня канун Нового года, и я собираюсь прогуляться. Вместе с Кэрол.

ОПЯТЬ КЭРОЛ

Я уже выпила, может быть, даже больше, чем следовало, но ведь праздник. Подмораживает, и я рада, что надела теплое пальто. В руке у меня красивая новая сумочка, которую подарил на прошлое Рождество Брюс. Точнее, уже на позапрошлое, но я ею почти и не пользовалась. В городе шумно. Когда-то этот день был традиционным шотландским праздником, теперь его превратили в Эдинбургский новогодний фестиваль. Заманивают туристов. Надоело. Ухожу из центра и иду по Лейт-Уок, мимо толп глумящихся подростков, парочек и приезжих, которые тянутся в противоположном направлении.

Сворачиваю на боковую улочку и вижу светящуюся вывеску бара. Направляюсь к нему, но замечаю едущую рядом машину. За кого они меня принимают, за проститутку? Какой-то парень делает мне знаки из окна. Отворачиваюсь. Машина останавливается немного впереди, и из нее выходят двое молодых мужчин. Приближаются, и один преграждает мне дорогу. Пальцы сжимают сумочку.

- С Новым годом, куколка! - говорит он.

- Как насчет прокатиться, красавица? - спрашивает другой.

- Нет... я...

Я замолкаю. Не люблю разговаривать с незнакомыми людьми. Особенно когда я...

Они смеются. И я начинаю смеяться. Мы все смеемся. Еще один мужчина выходит из машины и заталкивает нас на заднее

сиденье. Чьи-то пальцы хватают нас за запястья. Мы зажаты на заднем сиденье между двумя мужчинами, а еще двое сидят впереди. Машина отъезжает от тротуара. Странно, мы даже не попытались ничего предпринять: не сопротивлялись, не убегали, хотя возможность была. Нам это и в голову не пришло.

- Ты больной ублюдок, педик гребаный. Изуродую, - говорит один из тех, что сидят впереди, и поворачивается к нам.

Мы знаем этого, с белой, как у альбиноса, кожей. Горман. За ним много чего числится.

- Ебешься с такими, как этот, дорогуша?

Тот, что рядом с нами, смеется. Лицо у него напоминает маску Дарта Вейдера. Его мы тоже знаем. Сеттерингтон. Нельзя позволять, чтобы с нами так разговаривали.

- Послушайте! - говорим мы им. - Полиция! Мы работаем под прикрытием!

Они смеются, Просто смеются надо мной. Мы срываем парик. Но по-прежнему сжимаем в руке сумочку. Сумочку Кэрол. Мой подарок. На Рождество я подарил ей свое сердце. Машина еле-еле тянется, и в животе у нас ощущение тошноты, которое возникает, если переесть «сахарной ваты» или слишком долго кататься на карусели. Стейси любила карусели. Мы втроем, она между нами. Ячейка общества, семья, покачивающаяся, едва стоящая на ногах, не понимающая, куда идти, но все равно держащаяся вместе...

- Сексуальная кошечка, - смеется один из них. Смеется над нами. Мы его не знаем.

Парик. Он обошелся нам в две сотни фунтов. Куплен на Глазго-роуд, в «Тервее». Сделан на заказ, чтобы выглядеть точь-в-точь как волосы Кэрол. Длинные и черные. Я объяснил парню, что это для жены. Что она облысела после химиотерапии. Как это ужасно, сказал он. Слишком много курила, сказал я.

- Вот спустим штаны и проверим, - улыбается еще один. Это Лидделл.

- Я детек... Я...

Мы семья... мы знали...

- Детектив-серж... - начинаем мы, но Сеттерингтон бьет нас по носу своим похожим на молот кулаком, и глаза наполняются слезами, боль разбегается по лицу и ударяет в мозг.

Мы хватаем ртом воздух, грудь вздымается и опадает со слабым звуком: то ли всхлипом, то ли рвотой. Единственное, на что мы еще реагируем, это боль. Больше мы ничего не видим и не чувствуем.

Ну и как оно?..

Мы не такие, какими нас считают...

Где же долбаная группа поддержки? Мы же полиция, мать вашу! Полиция!

Они напяливают нам на голову пластиковый мешок. Теперь мы не видим, куда едем. Мы только помним, как все начиналось: тогда Кэрол ушла в первый раз, а мы накрыли стол на двоих и надели ее одежду, чтобы все выглядело так, будто она с нами, хотя на самом деле... Кэрол... Кэрол, зачем ты так поступила со мной, зачем тебе был нужен хуев ниггер... те шлюхи, они ничего для меня не значили... у твоей сестры слишком большой рот... пизда, как тот долбаный Мерсийский туннель... и девочка... о Господи... Господи... Господи... мы хотим жить... все, что нам нужно, это хоть какой-то закон и порядок... такова работа...

мы хотим все поправить...

мы не такие, как то дерьмо, что бросают за решетку... мы хотим все поправить...

...мы не знаем, куда нас везут. Мы вообще ничего не знаем. Ясно только, что мы в Эдинбурге. В салоне жарко и душно, и дышать под проклятым пластиковым мешком почти невозможно.

Мы потеряли сумочку.

Голоса.

- Надо натянуть ему что-то на голову перед тем, как я его выебу.

Горман.

- Сдурел? Это же мужик, педик! Голос незнакомый.

- Я и не собираюсь совать ему хуй в задницу. Загоним палку, посмотрим, сколько он примет.

- Клево придумал.

Нас вытаскивают из машины и тащат по лестнице вверх. Лестница. Мы видим ступеньки под ногами. Толчок в спину. Нас заставляют идти быстрее, и мы спотыкаемся на наших гребаных каблуках, но упасть не дают - нас подхватывают и снова толкают в спину.

- Пошевеливайся, пидер хуев!

- Давай, говнюк, тащи свою ебаную задницу!

Мы в каком-то заброшенном здании, под ногами битое стекло. Никого, никаких звуков, кроме тех, которые издаем мы сами. Лестница кончается, и нас вталкивают в комнату. Голосов становится больше. Есть и девичий. Я узнаю его.

- Я так и знала, что где-то его видела. Эстелла.

- У него и тогда был мешок на башке?

- Не умничай!

Чувствую острую боль в паху. Прикрываю яйца руками. Под пальцами ткань юбки.

- Хороший удар, Окки! Окки! Меня пнул Окки!

- Дело вот какое, мальчики... и девочки, - слышится голос Лексо. - Нам придется разделаться с ним, и вы все понимаете, что это значит.

- Будем считать, что он наша подопытная свинка, - говорит кто-то еще, кажется, Лидделл.

Эстелла нервно смеется. Думает, что они шутят.

- Ничего не знаю и знать не хочу, - говорит она.

- Не дури, Лексо. - Лидделл. - Полицейского убивать нельзя. Этому и без нас пиздец.

Еще один голос, слегка задыхающийся, испуганный.

- Плохие шутки, парни... перестаньте... убивать нельзя, он же полицейский...

Это мой обидчик Окки.

- Заткнись на хуй! - говорит Упырь, и я даже на расстоянии чувствую, как вздрагивает Окки. - С тобой потом разберемся, стукач гребаный. Нам все известно.

- Я не стукач, - жалобно ноет Окки.

Бедняга. Вечно он встревает между молотом и наковальней.

- Лексо прав, - продолжает Упырь. - Пиздюк слишком много знает. Знает, что мы уделали того парня.

- А теперь уделаем его самого, - насмешливо вставляет Лексо. - Мертвецы сказок не рассказывают. Подпалим домишко вместе с ним, и концы в воду.

Кто-то срывает с меня мешок. Свет бьет в глаза, и мы мигаем. Смотрим на них. Их четверо. Все та же четверка плюс Окки и Эстелла. Лидделл направляет нам в лицо старую лампу.

Сумочка лежит на полке. Рядом топчется Сеттерингтон.

Мы уже начинаем приходить в себя. Не стоило им забирать сумочку. Лицо болит, глаза слезятся, но мы уже думаем. Мы видим их. Лампа нам не мешает. Они смотрят на нас.

Мы видим их.

- Вы только взгляните на него, ну и пиздюк, - говорит поганый маленький альбинос Горман и достает из кармана дозу порошка. - Первоклассный кокс, приятель, первоклассный. Кстати, из твоей сумочки. Прихватил на дежурство, а?

Молчу.

- Надо было записаться в полицию! - смеется Упырь. - Всегда бы был с дурью!

Остальным тоже весело.

Смотрю на Окки, потом на Эстеллу. Лицо у нес сердитое, в обращенных на меня глазах ненависть, как будто я виноват в том, что она попала в такое вот неприятное положение. Горман перехватывает мой взгляд.

- Нравится птичка, а? Сексуальная, да? Ну, может, не такая сексуальная, как ты, но все-таки.

Притягивает Эстеллу к себе и целует, просовывая язык ей в рот. Она напряжена, чувствует себя неудобно и даже слабо сопротивляется, но потом уступает. Упырь поворачивается ко мне. Эстелла вытирает губы.

- Французский поцелуй, - объясняет Горман. - Готовлюсь к Кубку мира. Да и к жратве надо привыкать. Прошлым летом ходил в один французский ресторан. Тебе нравится ихняя жратва?

- Не пробовал, - отвечаю я.

- Такое шикарное заведение, - продолжает он. - Все как во Франции. Лично мне нравится чеснок. И улитки тоже нравятся. С чесноком.

Он причмокивает губами.

- Ты вообще когда-нибудь был в этом заведении, приятель? «Ле пти жарден».

Название ресторана Упырь произносит с французским акцентом.

- Нет, никогда не был, - отвечаю я.

Мы с Кэрол ни разу туда не ходили. Мне никогда не нравилась французская кухня. Предпочитаю восточную. Например, «Радж» в Лейте. Или кабачок Томми Миа. Это был мой любимый. Столик у окна. На Далри-роуд есть неплохое местечко, «Анарклия». Кэрол там нравилось из-за обилия вегетарианских блюд.

- Дело было во время Фестиваля, - неспешно повествует Горман. Этот сучонок еще хуже Тоула. - Я захожу в ресторан. В моем родном городе. Официант подлетает и говорит: вы делали предварительный заказ? Я осматриваюсь... - он картинно ворочает головой, - и говорю: да. Конечно, у вас тут все классно, и декор, и обслуживание, и еда. Но мне нужен всего лишь столик.

Он презрительно смотрит на меня, как будто это я был тем наглым официантом.

Остальные угодливо хихикают и улыбаются, однако за ухмылками Окки и Эстеллы я вижу смертельные маски ужаса. Только Лексо никак не реагирует и безучастно смотрит в окно.

Горман с мрачным видом качает головой, продолжая веселить публику своей пантомимой.

- Но нет. Нет ни столика. Ни номера в отеле. - Он пожимает плечами. - Что ж, вскоре после этого «Ле пти жарден» закрылся на целый месяц. Оказывается, через пару часов какая-то банда ворвалась в заведение и все там перевернула. Поперепугала клиентов. Теперь я всегда нахожу там свободное место и получаю королевское обслуживание. Даже сейчас, в праздник, когда в Эдинбурге полным-полно туристов, я могу прийти туда в любое время и получу то, что мне надо.

Если кто думает, что я буду унижаться, молить о пощаде, то глубоко заблуждается. Они - мусор, отбросы, криминальный сброд. Они не такие, как мы. Страха в нас нет. А они - слабаки.

- Нашел чем хвалиться! - смеемся мы, качая головой. - Собрал банду тупых молокососов и разгромил дурацкий лягушачий ресторан. Нет, не впечатляет.

Мы снова насмешливо качаем головой, глядя в его темные глаза.

- Закрой еба... - начинает Лидделл, отводя в сторону лампу и делая шаг вперед.

Упырь поднимает руку.

- Заткнись! Пусть говорит.

Я обвожу их всех взглядом и останавливаюсь на Гормане.

- Я знаю тебя, приятель. Ты всегда прячешься за чужими спинами. Ты - трус. Давай один на один. Ты и я. - Я смотрю в его холодные-холодные глаза. - Посмотрим, кто кого. Вы все тут слабаки. Я уделаю любого из вас! Говнюки! Трусливые подонки!

Есть, сработало! Надо лишь нажать нужные кнопки. Эти недоумки абсолютно предсказуемы. Они в шоке. Недоверчиво смеются, но что делать, не знают. Сюрприз, сюрприиииз! То, что казалось игрой, превращается в серьезное дело. Мы поломали их гребаные планы, и теперь им ничего не остается, как только доказывать свою состоятельность, подтверждать, что они именно те, за кого себя выдают. Первым не выдерживает Упырь Горман.

- Ладно, кончаем недоделка. Я сам им займусь.

- Давай просто прирежем свинью и дело с концом, - предлагает Лексо.

- Нет, я хочу уделать его сам. - Горман смотрит на меня и громко смеется. - Ты труп, - тихо говорит он.

Все осторожно тянутся к выходу. Упырь закрывает дверь на ключ и кладет его на полку над камином.

- Ключик от домика любви, - улыбается он.

Вот и все. Мы и он, тупой осел. Ничем не выдавая наших намерений, мы бросаемся на него, но Горман встречает нас прямым в лицо. Больно. В следующий момент он уже перехватывает инициативу, на нас обрушивается град ударов. Ублюдок хохочет, а у нас нет сил, мы слабы, мы даже не сопротивляемся, мы в отчаянии. Но так быть не должно. Он таранит нас головой, и наш нос как будто взрывается с хрустом. Мы хрипим, кровь хлещет и растекается по лицу, дышать нечем, а удары следуют один за другим, мощные, сокрушающие, и наши руки слишком тяжелы, мы даже не можем поднять их, чтобы прикрыться.

Мы падаем. Ботинки... они бьют только Брюса. Брюс защищает меня, защищает Стиви, всех остальных... нет... нет... Кэрол здесь нет. И Стиви здесь нет. Только я. Брюс. Брюс и Червь.

- Помнишь ту песенку? Ее крутили на дискотеках. Доктор Кис-Кис? Так вот, это я, - говорит Горман, подходя ближе.

Протягивает мне руку. Я сжимаю его пальцы. Помогает подняться. Кладет руку мне на плечо. Мы едва стоим на ногах.

- Я всегда ненавидел копов, - объясняет он. - Не так, как ненавидят их все. Я ненавидел этих засранцев по-своему. Но ты не такой, как другие. Тебя еще можно спасти. Я еще сделаю из тебя честную женщину!

Упырь заставляет нас откинуть голову и смотрит нам в глаза, облизывая губы.

- Пидер-полицейский! - Он улыбается. - Пора тебе узнать кое-что по-настоящему...

Его язык вползает в наш рот, и его слюна смешивается с нашей кровью.

Горман отступает, задумчиво качает головой, и мы слышим его голос.

- Неплохо! Йо-хо! Думал, что уделаешь меня, педик хренов? - Он вздыхает. - А ведь тебе понравилось, а? Признайся, понравилось?

Да. Мы знаем, что нам нужно. Нам нужно, чтобы он сделал это еще раз. Таково наше последнее желание. Ну пожалуйста, давай еще разок, побудем вместе еще раз, напоследок. Нам хочется сказать это, прокричать, но мы молчим, мы только думаем, только надеемся, что он каким-то образом ощутит наше желание. Есть!

Он снова заталкивает язык в нашу голову, но теперь мы поднимаем ослабевшие руки, чтобы обнять его. Наши пальцы смыкаются у него за спиной словно в знак нашего слияния, нашего соединения, нашего братства. Нерушимое объятие... Кэрол...

О Кэрол мы обнимаем ее и впиваемся в ее язык и она пищит и пытается освободиться и отталкивает нас как тогда когда мы поругались из-за ниггера но нет дорогая на этот раз ты не уйдешь нет потому что мы обнимаем ее крепко-крепко и она дергается и мы движемся вместе соединенные объятием нет нет дорогая мы не отпустим тебя только не сейчас потому что мы должны быть вместе ты знаешь это Кэрол так должно быть должно быть всегда... наши глаза закрыты но свет проникает через тонкую мембрану век и мы идем к нему.

Выйди на свет, Стиви... Кэрол... держись подальше от этой мрази... на свет...

Но это не Кэрол. Это говно. И что оно делает здесь? Почему оно здесь, с нами? Почему не Кэрол?

Дерьма здесь быть не должно.

В нужный момент мы разжимаем руки и толкаем его. Упырь падает на спину, гнилая рама трещит, он вываливается, хватаясь за старые истлевшие занавески. Материал расползается, и Горман смотрит на нас с ненавистью и удивлением, не понимая, как такое могло случиться, и кровь вытекает у него изо рта. Ткань рвется, и он летит вниз, на забетонированную площадку двора. Мы выглядываем из окна и видим темную, неестественно изогнутую фигуру. Затем, словно в подтверждение наших подозрений, под головой у него появляется и расплывется черное пятно в форме сердечка.

Эти придурки, его приятели, колотят в дверь, изрытая угрозы. Ха-ха-ха.

Я хочу послать их, но мне что-то мешает. Что-то во рту. Сую в рот пальцы и достаю это что-то. Кусок его языка. Я протягиваю руку, беру сумочку Кэрол и кладу улику в кармашек.

Теперь мне ничто не мешает, и я кричу им через дверь:

- Кто следующий, мудачье? Мы - полиция Эдинбурга! Мы убиваем недоумков! МЫ НЕНАВИДИМ НИГГЕРОВ! ОСОБЕННО БЕЛЫХ НИГГЕРОВ, ТЕХ, ЧТО ЗОВУТСЯ МУСОРОМ!

Тишина.

Она длится не меньше ста лет.

Затем мы начинаем ощущать запах гари. Они подожгли дом. Мы подходим к окну и видим, что наши враги убегают по лестнице. Пытаются подобрать своего приятеля и грозят нам смертными карами. Мы орем в ответ:

- Вам всем пиздец, недоумки! С вами будет то же, что и с ним! ВЫ ВСЕ СДОХНЕТЕ!

Берем с полки ключ и открываем дверь. В лицо бьет волна жара. Все в огне, он ревет и расползается по оклеенным обоями стенам.

Мы в ловушке. Густой мерзкий дым наполняет наши легкие.

Единственный вариант - пройти на кухню и попытаться спуститься по водосточной трубе. Вылезаем наружу. Хлещет ветер. Мы чувствуем, что до земли далеко. Небо над нами чудесного бледно-синего цвета, и кучка облаков напоминает скрючившегося нищего. Труба скользкая, но мы держимся. Сползаем. И тут она срывается с проржавевших скоб, и мы уже ни за что не держимся и падаем. Все происходит быстро, так что мы не успеваем собраться перед ударом и грохаемся на что-то, что смягчает падение. Оно колется и царапается, и мы погружаемся в пыльную и сухую зеленую могилу. Там и успокаиваемся, в гребаном кусте. Пошевелиться нет сил. Куст стоит возле увенчанной железными шипами ограды, и один шип торчит в паре дюймов от нашей головы. Мы не в состоянии двигаться, мы можем только думать о Кэрол и хныкать. Мы плачем не по пей, а по себе. Это очень важно: помнить, что мы всегда оплакиваем только себя.

О Кэрол, какой же я глупец

Кэрол здесь ни при чем, это я глупец. Бедняга Брюс. Затем мы слышим голоса. Видим размытую фигуру в форме. Недоумок спрашивает, кто мы.

Дорогая, я люблю тебя, хотя ты поступила со мной жестоко

В какой-то момент один из голосов делается знакомым.

- Ну, Роббо, на этот раз ты влип по-крупному.

Мы в полном дерьме. Лежим в разорванном женском платье на гребаном кусте и слушаем сентенции Тоула. Надо признать, в данном конкретном случае он недалек от истины.

Ты так обидела меня

Все, что мы можем сказать, это:

- Вы бы видели того ублюдка.

- Видели. Ребята все еще соскабливают этот кусок дерьма с тротуара.

Но ты оставила меня, и я теперь умру

- Босс, я... не бросайте меня... побудьте со мной... - хнычем мы не своим голосом.

- Помолчи, Брюс. Я здесь.

Тоул сжимает мне руку. Хороший он парень, Тоул, я всегда это говорил. Смотрит на меня с каким-то странным выражением, вроде того, что было в глазах моей матери, когда она умирала на больничной койке. Когда мы пытались сказать, что нам очень жаль. Жаль, что мы не такие, как все. Не такие, как Стиви. Она смотрела так, будто все понимала. И при этом все равно жалела меня.

Тоул хороший парень, но в его глазах та же жалость. Жалость, которую я ненавижу больше всего на свете.