Автомагнитола сжевала пленку Майкла Болтона 3 страница

- Эй, ты же Алан, да? А это что такое? - Я показываю на золотистую баночку «карлсберг спешл». - Из фиолетовых уже не пьешь? Обуржуазился, а? Или мы взялись за ум?

Он смотрит, стараясь взять меня в фокус.

- Брюс! Брюс Робертсон! - подсказываю я. - Помнишь? Я поступил в полицию перед самой забастовкой. Как говорится, выбирай сильнейшего. А ты-то сам как? Чем занимаешься? Наверняка политикой. Тебя же всегда тянуло к публичным выступлениям.

Лоутон мычит что-то нечленораздельное. Похоже, узнал.

- Не получается? Утратил навыки, а? Ладно, улетаю, пока. - Я поворачиваюсь и иду через площадку. За спиной слышен злобный рык.

Я, мы улавливаем, однако, пару слов. Дрянь!

Чтобы какой-то паршивец, какой-то мудак... Не на того напал. Лоутон. Ничтожество. Пустое место. Это он дрянь. Это он мусор.

В углу автопарка двое придурков в форме чешут языками с транспортным инспектором. Подхожу к ним.

- Все в порядке? Показываю удостоверение.

- Да, - нервно отвечает один.

- Итак, офицер?..

- Кэмерон, сэр.

- Так вот, констебль Кэмерон, предлагаю вам и вашему коллеге прекратить чесать яйца и заняться делом. Вы знаете,

Алан. Алан Лоутон. Когда-то, в не столь уж давние времена, был членом забастовочного комитета. Как дела, приятель? Чем промышляешь теперь, через десять лет после закрытия последней шахты? Как живешь сейчас, когда в родном поселке тебя считают уже не героем-социалистом, а занудливым придурком.

(на твоем счету две забастовки, Брюс. Три забастовки - ты на улице.)

как власти нашего города относятся к любым проявлениям неподобающего поведения в общественных местах?

- Да... мы... - запинаясь, лепечет он. Сосунок.

- Полагаю, вы здесь на дежурстве?

- Да, сэр.

- Рад слышать. Там, у стены, какой-то подонок. - Показываю в направлении Лоутона. - Оскорбляет пассажиров, включая меня. Заберите этого мерзавца или мне придется заняться вами. Ясно?

- Да, сэр. - Констебль Кэмерон поворачивается к напарнику. - Идем.

Они бегут через площадку и хватают ничего не понимающего Лоутона.

Лоутон всегда мне нравился, но, похоже, он так никуда и не продвинулся со времени тех славных для него деньков шахтерских забастовок. Все, что я могу для него сделать, это освежить засранцу память. Я и сам как будто возвращаюсь в прошлое, наблюдая за тем, как парни в синем запихивают бедолагу в полицейскую машину.

Выход Чарли

Новый офис в Саут-Сайде уже выглядит не лучшим образом: на стеклянных дверях жирные отпечатки пальцев, на столах черные следы от сигарет, на доске объявлений плохо отпечатанные, выцветшие плакаты. В воздухе запах дезинфектанта, того самого, которым пользуются во всех учреждениях, чтобы скрыть, хотя и безуспешно, запах мочи. Какая-то старушка пытается взять в оборот дежурного сержанта, но Сэмми Брайс настоящий профессионал, и вывести его из равновесия не так просто.

- Понимаю, - говорит он, - но если нет заявления, то мы бессильны что-либо сделать.

- А что же мне делать? - спрашивает она.

- Вам следует обратиться в ближайший к месту правонарушения полицейский участок.

- Но мне сказали, что любой полицейский участок... От отчаяния старуха едва не плачет.

- Любой, если есть заявление.

Я подмигиваю Сэмми - он не самый плохой парень из тех, что носят форму - и поднимаюсь наверх к Дэви Маклафлину.

Детектив-сержант Маклафлин занимается делом Блейдси, который по возвращении из родного Ньюмаркета мало того что недосчитался жены, так еще и умудрился попасть за решетку. Маклафлин для этого случая как раз то, что надо: рыжий ублюдок-папист, вонючий кусок расовой блевотины.

- Так ты хорошо знаешь Клиффа и Банти Блейдс? - спрашивает он.

Конечно, разговаривать с этим конопатым недоделком удовольствие небольшое, но делать нечего, и я придаю лицу озабоченное выражение.

- Да, Дэви, мы друзья их обоих. С Блейдси, то есть с Клиффом Блейдсом, я знаком уже пару лет, а вот с Банти познакомился относительно недавно. Ей пришлось довольно нелегко из-за звонков какого-то психопата, и Блейдси хотел, чтобы я помог ей, поддержал...

- Тебе приходило в голову, что звонит он сам? Я вздыхаю и медленно качаю головой.

- Дэви, я служу в полиции столько, что уже и вспоминать не хочется, и такое дело у меня не первое. Должен признаться, я даже представить себе не мог что-то подобное. - Тяжелая пауза. - Теперь-то понятно, что для него главным в игре был элемент риска, это его заводило. Как же он меня!

Я бью кулаком по столу.

- Не изводи себя так, приятель, - утешает меня Маклафлин. Хм, не такой уж он и плохой парень... для католика. - Нам всем приходится отключаться от работы и жить своей жизнью. Иногда мы просто ошибаемся в людях.

- Но Дэви, я чувствую себя полным кретином...

- Брюс, у каждого из нас есть частная жизнь, и нельзя подозревать в каждом встречном Джеки Трент. Сказать по правде, выходя за дверь управления, каждый забывает о работе и становится просто человеком.

Ты, может, и становишься. Но ты же папист, так что не равняй себя с другими. Если у тебя вся родня уголовники, то ты, конечно, поневоле забываешь о работе.

- Я хочу его видеть.

- Не думаю, что это хорошая мысль, Брюс.

- Дай мне всего пару минут. И не беспокойся, я эту мразь и пальцем не трону, - обещаю я.

- Ладно.

Он сдвигает рыжие брови. Пусть Маклафлин и католик, пусть и против абортов, но полицейский на все сто.

Иду к камере, где держат Блейдси. Рядом с ним придурок в форме, который при моем появлении выходит.

Блейдси ничего не говорит, но в глазах его вспыхивает надежда. Рад меня видеть. Этот жалкий ублюдок действительно рад меня видеть!

Думает, что я могу водить дружбу с таким вот гнусным извращенцем. Надо сразу показать ему, что и как.

- Ах ты пиздюк! - с ходу бросаю я. - Вонючка! Срань! Ты же с самого начала меня наебывал! Нес всю эту чушь про Фрэнка Сайдботтома! Дрочил у меня под носом!

Блейдси просто раздавлен несчастьем.

- Нет! - протестует он.

Вид у него настолько жалкий, что мне трудно смотреть ему в глаза. Я отворачиваюсь, но игра есть игра, и положение, как говорится, обязывает. Как всегда, либо ты, либо тебя.

- Брюс, ты должен поверить, это не я!

- Не выводи меня, а то сделаю так, что голова из задницы вылезет!

Я делаю шаг к нему, и Блейдси съеживается и отступает. Я останавливаюсь, отворачиваюсь, потом иду вокруг него, припоминая все выпавшие мне несправедливости, все унижения и несчастья, которых было столько, что этому пиздюку и не снилось. Развожу руками и качаю головой.

- Ну зачем? Зачем ты это делал, Клифф? Зачем втянул во все это меня? А я-то думал, мы друзья!

- Я ничего не делал! Мы с тобой друзья, Брюс! - жалобно ноет Блейдси. И тут силы его покидают. - Я ничего не деееелааал... нееее деееелааал...

Он вцепляется зубами в рукав своего клетчатого пиджака, чтобы заглушить рыдания.

Противно смотреть, как хнычет взрослый мужчина. Никакой гордости, мать его... Ну разве видел кто-нибудь, чтобы я вот так вот раскисал? Хуй вам! Мы всегда держим себя в руках. А этому мудаку стоило бы умереть, покончить с собой, взяв пример с Клелланда. Будь моя воля, так кончали бы все эти недоделки; я бы заставлял их накладывать на себя руки - проводил бы естественную психическую селекцию. Сидел бы на телефоне доверия и оказывал услуги человечеству; если бы мне звонили такие вот разъебаи, я бы говорил: да, все правильно, вы и должны испытывать отчаяние. Дайте миру отдохнуть от себя, покончите с собственной никчемной жизнью. А если вам требуется помощь, я буду через несколько минут. Блейдси. Мусор. Отстой. Шваль, И не хуй туг с ним рассусоливать. Смотрю на него и начинаю учащенно дышать.

- Как бы я хотел верить тебе... Как бы я хотел верить тебе... Все, ухожу!

Вылетаю из камеры, сбивая по пути стул. За спиной стонет Блейдси:

- Бруууссс...

В коридоре понемногу прихожу в себя. Тычу пальцем в сторону камеры.

- Свихнулся. Совсем ебнулся. Не давать ему никакого кофе, - шепчу я изумленному недоумку в форме.

- Ладно, босс, - робко говорит он.

Вот такие парни мне нравятся. Мне нравится, когда меня называют боссом. Вот получу повышение и сделаю так, что все недоумки в управлении только так и будут ко мне обращаться. Серьезно! Я прощаюсь с гребаным католиком Маклафлином, благодарю его за помощь и подтверждаю, что да, теперь, оглядываясь назад, становится ясно: в данном случае мы имели дело с подпорченным товаром в форме брата Блейдси. Возвращаюсь в управление. Сажусь за стол и приступаю к изучению готовых лопнуть шаров Моники из Шеффилда с четко выраженными сосками. Сразу видно - фотограф свое дело знает.

Звонит телефон. Звонок из города. Сердце подскакивает, и грудь как будто сдавливает. Беру трубку.

-Да?

Это Банти.

- Банти.

- Его взяли?

- Да. Я только что виделся с ним.

- Держу пари, он по-прежнему все отрицает.

- Да... этого и следовало ожидать. Они все так себя ведут. Должен сказать, приятного мало.

- Да, наверно... Брюс, когда я смогу тебя увидеть?

- Я думал об этом, Банти, и полагаю, будет лучше, если мы не станем сейчас демонстрировать наши отношения. По крайней мере до тех пор, пока все это немного не поутихнет.

- Что...

- Банти, я очень многим рискую. Я детектив. Мне давно следовало взять Клиффа под подозрение. Я знал, что он за человек, знал о пленках и всем прочем... Мы... я... надо мной же все станут смеяться! А впереди заседание аттестационной комиссии. Ты понимаешь, о чем я?

- Брюс, никто ничего не узнает. Я буду очень осторожна. Обещаю, что никому ничего не скажу. Но ты должен приехать ко мне, Брюс...

- Конечно, приеду, - негромко говорю я в трубку. - Ведь у нас с тобой не просто так, верно? У нас с тобой по-особенному.

Не волнуйся, толстуха, скоро я приеду и выебу тебя.

- Я тоже так думаю. - Голос у нее ломается. - Но я никогда не стану между тобой и твоей карьерой, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить тебе.

- Банти, ты даже не представляешь, как много значит для меня то, что ты сказала. Всю свою жизнь я чувствовал, что предназначен для чего-то большего, но всегда было что-то, что сдерживало меня, тянуло назад. В моей мозаике всегда недоставало какой-то детали. Теперь я понимаю, что этим недостающим кусочком была любовь. Любовь и понимание чудесной женщины. Эта чудесная женщина - ты, Банти. Ты столько выстрадала, прошла через такие испытания... Я хочу это исправить.

- О Брюс...

- Ты просто помалкивай пока, дорогая, а я скоро приеду. Обещаю.

- Хорошо, Брюс.

- Мы скоро увидимся.

- Брюс... я люблю тебя.

Пошла на хуй, жирная падаль! Наши отношения вступили в завершающую стадию в тот момент, когда Блейдси оказался на казенной койке. Можно, конечно, еще какое-то время поводить эту корову за нос, избегая неудобных вопросов и пользуясь ею для поддержания чистоты и порядка в доме.

- Я тоже люблю тебя, Банти. Молчание.

- Мне надо идти, - говорю я.

Звонят по другой линии. Снимаю трубку. Ширли. Чтоб ее! В углу, возле раковины, стоит Гиллман с моей фирменной кружкой. Перехватив мой взгляд, он свободной рукой показывает на чайник.

- Ширли, - коротко говорю я.

- Проверяю, остался ли в ящике «Кит-Кэт». Парочка еще завалялась.

- Брюс... мне необходимо повидаться с тобой. Нам нужно поговорить.

Показываю Даги большой палец.

- О чем?

- Мне надо тебя видеть! Пожааалуйссста... Эта сучка сведет нас с ума.

- Хорошо, хорошо. В «Джинни Динс» через полчаса.

- Пожалуйста, Брюс, будь там. Не подведи меня...

- Да... конечно, нет, - говорим мы ей. Что «да»? Что «конечно, нет»? Затем, думая о Банти, но не о чувствах, а о том, что мы ей сказали, добавляю: - Я люблю тебя.

- Что? Ты серьезно?

Принцип одинакового подхода. Что даешь одной, то давай и другой. Укрепляет доверие в межличностных отношениях.

- Я не привык бросать такие слова на ветер. Уже иду. Увидимся.

- Пока.

Кладу трубку. Что нужно от меня этой тупой корове? У нас и без нее проблем выше крыши. Иду к чайнику, туда, где совещаются Гиллман и Леннокс.

- Гаскойн был прав, а Бест[37] так прямо и сказал. Тот не мужик, по крайней мере не настоящий мужик, кто ни разу не съездил своей бабе по физиономии. А все остальное - пустая либеральная трескотня. Переступила черту - получи по зубам. Только так и не иначе.

Леннокс недовольно морщится и качает головой.

- Мы расследуем дела, связанные с насилием в семье. То, о чем ты говоришь, называется оскорблением действием и наказывается по законам этой страны.

- Фи, - ухмыляется Гиллман. Так, как ухмыляется он, не ухмыляется никто другой. Скажу честно, я бы сошел в могилу счастливым человеком, если бы мог кривить рожу, как Гиллман. Между ним и Ленноксом пять футов, тем не менее Рэй бледнеет. - Я получаю достаточно пинков на работе, чтобы сносить их еще и дома. - Он смотрит на меня. - Наставь этого распиздяя на истинный путь, Брюс.

- Улетаю. Проблемы с женщиной, - притворно улыбаюсь я. - Но вообще-то эта тема требует отдельного разговора.

(Теперь нас только двое, Брюс, ты и я нас только двое.) Они кивают, и я, мы, я... все мы запрыгиваем в машину и на всей скорости несемся к пабу «Джинни Динс» в Саут-Сайде. Мы едем через Квинс-Парк и любуемся величественной статуей Солсбери Крейга. Город по-настоящему красив, и нам особенно нравится эта его часть, где не встретишь никакой шпаны. Ну почему невозможно убрать весь хлам, все вонючее дерьмо к чертям собачьим, на край света, например, в Глазго, где этим подонкам самое место? Если подумать, не этим ли мы и занимаемся, когда плетем интриги, строим козни и играем в игры? Отправляем их куда подальше, но не слишком далеко.

У нас еще осталось немного кокаина, примерно полграмма, и мы втягиваем его в себя. Лицо моментально немеет. Так надо, потому что впереди встреча с Ширли, и мы знаем, что эта тварь обязательно попробует предъявить на нас свои права. Но мы не собираемся уступать требованиям слабых. Это не в нашем характере.

Ширли сидит за отдельным столиком в углу пустого бара и похожа на шлюху, у которой впереди еще вся дневная смена. Подойдя ближе, мы распознаем горе за покрасневшим, распухшим лицом. Очевидно, наша свояченица только что плакала.

- Брюс, у меня брали мазок... мазок из шейки матки... Там что-то есть... придется пройти еще несколько тестов...

- Очень жаль, - говорим мы, - но ведь такое же случается довольно часто. Пока нет результатов других тестов, беспокоиться не стоит.

- Я просто не могу с этим справиться... Дэнни уехал, и я совсем одна... Ты нужен мне, Брюс. Я... мне нужен кто-то... мне нужно на кого-то опереться...

Нам хватает одного мимолетного взгляда, чтобы понять - наших сил здесь слишком мало. Как бы мне хотелось быть кем-то другим, тем, за кого она меня принимает. Тем, кому не насрать.

- Извини, - говорим мы. - Даже не знаю, чем могу помочь. Придется тебе разбираться самой.

А я еще вылизывал ее поганую пизду. О Господи!

Начинаем думать о другом: Стронаку явно не светит выйти на поле, когда на скамейке скучает тот молодой, как его там, тот, который играл в конце сезона. Парень в форме, так что никаких ссылок на слабую селекцию быть не может.

- Брюс, пожалуйста, - говорит она, хватая нас за руку. Мы уворачиваемся. - Извини, Ширли. - Она вот-вот откроет шлюзы, и мы поспешно поднимаемся. - Ничем не могу тебе помочь. Срочное дело. Разбирайся сама и держи меня в курсе. Выше голову! Чао!

Легко и изящно пересекаем бар, ловко обходя два попавшихся на пути стула и, обернувшись, видим круглую черную дыру ее рта. Она еще кричит что-то, но мы уже вворачиваемся в дверь, и она встает и устремляется вслед, но мы несемся через парк, насвистывая мелодию из «Шоу Бенни Хилла».

Нас преследуют по пятам, и пронзительное «Брууусссс» звенит в ушах, и мы вдруг ловим себя на том, что взяли неверное направление и удаляемся от машины. Мы оглядываемся, замедляем ход, восстанавливаем дыхание и поворачиваемся, встречая улыбкой ту, что приближается, дыша, как загнанная лошадь. И когда она уже совсем близко, мы делаем обманное движение, ловим ее на финт в стиле Чарли Кука и уходим, оставляя ее в дураках, так что будь она защитником, ей пришлось бы приплачивать за возможность выйти на зеленый газон!

Есть!

Куда там Тому Стронаку!

Она падает на колени, скуля от отчаяния, а я - мы ныряем в машину, врубаем мотор и устремляемся прочь, наблюдая в зеркале заднего вида уменьшающуюся фигурку.

Ширли сама виновата в своих несчастьях. Болезнь в манде - воздаяние за неверность. У нас вот сыпь - это наша расплата. Но мы же не перекладываем на других свои несчастья. Мы из другого теста.

Чертова пизда!

Наша, моя... голова кружится, но я испытываю одновременно и эйфорию, и тошноту. Куда угодно, только не на работу, где меня будут продолжать изводить эти драные сучки. Утро вечера мудренее. Правила для всех одинаковые. Звоним Тоулу и сообщаем, что отрабатываем кое-какие версии. Заскакиваю в офис, чтобы пополнить припасы, потом мчусь к Гектору. У него есть весьма специфического характера книги, которые должны помочь нам, мне, с пользой и приятностью провести сегодняшний вечер.

Гектор встречает меня в бодром расположении духа. Он покуривает трубку, что всегда придает ему вид довольного собой и жизнью мудака.

- Знаешь, Брюс, ты свел меня с Клэр, и это самое лучшее из всего, что ты когда-либо сделал. Я превратился в настоящего спонсора этой юной прелестницы. Фантастическая девушка.

Чтоб тебя!.. Чувствую укол ревности и напоминаю себе, что она всего лишь блядь и что мы просто совершили торговую сделку, не более того.

Мы уже прощаемся, когда на меня набрасывается тот самый пес-извращенец.

- Лежать, Энгус! Это же Брюс!

Гектор оттаскивает колли, и я уезжаю, все еще злясь на Клэр за то, что она так приклеилась к этому старперу.

Женщины

Не могу

Кэрол

Не могу

Ширли, найди кого-нибудь посильнее, покрепче. Эта работа, эта работа... они измотали меня... вытянули из меня все соки... Мне не нужны неудачники... я не собираюсь никого тащить на буксире...

На перекрестке сигналит какой-то мудак, и я уже подумываю, не пуститься ли в погоню, но чувствую, что такое усилие не по мне.

Мы слабеем.

(есть, есть, есть, не налегай на кокаин, Брюс, не налегай на кокаин) после кокса совершенно испортился аппетит, и мне уже насрать на жратву - организм требует дури.

Кокс - топливо, кокс - энергия. Нюхай, колись и улыбайся. Кокаин - тот же уголь, но только белый, а не черный, и чистый, а не грязный. Его не надо жрать. Его просто вдыхаешь.

Вдыхаешь и вдыхаешь...

Навдыхался... ничего не осталось. Пытаюсь подрочить под взятое у Гектора видео, чтобы отвлечься от мыслей о кокаине, по не могу сконцентрироваться. Кровь требуется всему телу, и хую достается слишком мало, так что в конце концов я отправляюсь к Рэю Ленноксу. Колочу в дверь до тех пор, пока на пороге не появляется фигура в халате.

- Рэй, - с улыбкой говорю я, - выручай. Нужен кокс. И побыстрее, приятель.

- Брюс... я... у меня нет...

- Выручай, Рэй. Праздник на носу!

Я скрежещу зубами. Вечер только начался, еще вся ночь

впереди.

Из глубины дома доносится женский голос:

- Кто там, Рэй? В чем дело?

- Все в порядке! - не оборачиваясь, кричит он.

Ширли

Голос. Есть в нем знакомые нотки. Напоминает Драммонд. Наверно, все эти сучки, когда чем-то недовольны, звучат одинаково раздраженно. Может, у него там та пташка Труди?

- Расслабляешься, Рэй? - ухмыляюсь я.

- Подожди минутку, - говорит он, качая головой, и уходит.

Подождать здесь? На холоде? Ну уж нет, парень. Переступаю порог и оказываюсь в прихожей. Рэй возвращается очень быстро, буквально через пару секунд, и приносит дозу. Один грамм.

- Это все, Брюс. Больше нет.

- Как знаешь, - говорю я и ухожу, а он остается на крыльце, похожий на долбаного Нодди[38]. Вот же наглая скотина.

Сажусь в машину. Хочется так, что нету сил, но кругом слишком много народу. И все же нужда сильнее осмотрительности. Нюхаем. Крепок, как хуй знает что. На службе приходится проверять дурь в полевых условиях, жертвовать собой, экономя рабочее время - не ждать же, пока порошок пройдет все тесты в лаборатории. Хорошая получилась понюшка. Уже начинает колотить. Еду через город домой и даже не знаю, чем займусь. Сполоснуть горло? После кокса меня всегда тянет на выпивку. Останавливаюсь возле бара, который частенько посещал до того, как мы отправились в страну Оз.

А кредитки-то остались дома!

ЕБАНЫЙ МУДАК! РАЗДОЛБАЙ! ПЕДРИЛА!

Колочу по приборной панели, пока рука не распухает и пальцы уже не могут держать руль. Выходим и шлепаем в бар. Выгребаем из карманов все, что есть: только-только на пинту светлого. Вхожу в тесный полуподвал, чувствуя себя последней швалью. Устраиваюсь неподалеку от двери, в закутке за деревянной перегородкой с окошечками из матового стекла. Рядом пьяно хохочет какая-то блядь, а я даже не могу поставить ей бакарди. Беру пинту пива и жадно заливаю в бак. В углу четверо пожилых мудаков играют в домино. Одинокий хрен читает «Ивнинг ньюс». Приглядевшись, узнаю в нем полицейского.

Быстренько приканчиваю пинту и выхожу из бара, залезаю в машину и давлю на газ. Думаю только о кредитных карточках, которые лежат во внутреннем кармане пиджака, который висит на стуле, который стоит в гостиной.

Настроение пропадает окончательно, когда возле дома присекаем смутно знакомую легковушку. Можно, конечно, отступить, развернуться и уехать, но нам позарез нужны деньги и кредитки. Делая вид, что ничего не замечаем, выскакиваем из «вольво» и мчимся по дорожке. Но Крисси - да, это она - устремляется следом.

- Брюс... Я пыталась дозвониться тебе на работу. Ноздри у нее раздулись от злости, и лицо стало похожим на

свиное рыло.

Почему все время Брюс да Брюс? Есть же и другие. Как же мне все это остопиздело...

- Знаешь, она больна. Может быть, даже умирает, - говорим ей мы.

Достаем из кармана ключи, вставляем в замок, открываем дверь...

- Кто?

- Ширли, моя свояченица. Она очень серьезно больна. Правила для всех одинаковы.

- Как жаль.

Крисси не дает нам закрыть дверь и входит следом. Мы пытаемся оттолкнуть се, но она повисает на нас, как дешевый костюм, и кричит в лицо:

- Ну же, Брюс, отключи мне газ! Давай! Иди ко мне! - Ее пальцы уже ищут «молнию» у меня на брюках. - Боже, ну и вонища здесь... давай, Брюс, ну же...

Мы... я... я... я совсем один... один... одному мне с ней не совладать...

Сопротивляюсь, но она наступает, эта сучка драная, эта ведьма... се злые насмешливые глаза передо мной... я отталкиваю се руки, но их слишком много, и ее близость действует на меня, как...

- Отстань... оставь меня в покое...

- Давай, Брюс...

Она вытаскивает мой хуй и начинает сосать... сосать... и мы плачем, плачем по Ширли... нет, не по Ширли, по себе. Мы плачем по себе, а она вытаскивает ремень.

- Нет, Крисси, нет, - говорим мы. - Подожди, подожди минутку.

Она не слышит, она сбрасывает одежду, выхватывает из сумочки пояс и накидывает его себе на шею.

Я дрожу и трясусь, меня колотит, мне срочно срочно срочно нужен кокс, он у меня в кармане, и мне нужно нужно нужно увидеть Ширли или Кэрол... Кэрол... мне нужна Кэрол... но я не успеваю ничего сказать потому что она затягивает у меня на горле ремень и у нес острые ногти и она толкает меня на диван толкает меня на диван и это отвратительно и страшно и она насаживается на него и прыгает прыгает прыгает так что мне уже больно от этих фрикций и она душит меня душит затягивает петлю туже и туже так что мы уже не в состоянии ни дышать ни говорить и...

- Сильнее... выеби меня, Брюс... сделай мне больно, ты, чертов импотент! Давай! Суй глубже! Еще! Еще!

Она дергается на мне быстрее, и я постепенно завожусь. Я уже хочу заебать эту суку, затрахать ее до смерти, но это невозможно, потому что это она ебет меня, она перекрывает мне кислород и кричит, кричит:

- Отключи мне газ! Отключи, блядь, газ! Трахни меня как следует! Еби сильнее! Шевелись! Шевелись! Перекрой мне газ!

Я задыхаюсь захлебываюсь бьюсь в конвульсиях и почти отрубаюсь и она кричит и рычит и стонет и кусает мою нижнюю губу она ревет и наваливается на меня и откидывается на спину и наконец сползает хрипя и задыхаясь а я смотрю на мой бессильно заваливающийся набок хуй.

Крисси устраивается поудобнее и закуривает.

- М-м-м-м-м. Великолепно. В чем дело, Брюс? Ты в порядке? Я тебя просто не узнаю сегодня.

- Ширли больна. Моя свояченица. Ей плохо. Она смотрит на меня и качает головой.

- С тобой уже неинтересно, Брюс.

- Мы слышим голоса, Крисси. Все время. Ты когда-нибудь слышишь их? Мы слышим их всю жизнь. Червяков.

- Что? О чем это ты?

- Мы говорим одно, они говорят другое. Мы делаем по-громче. Голоса... Они как магнитная запись, если слушать ее задом наперед. Это... как мы с ней. Мы по-прежнему вместе, ты знаешь? Мы все...

Словно со стороны, я слышу свой собственный голос, низкий и монотонный.

- Мне надо идти, - говорит Крисси и начинает одеваться. - Не знаю, на что ты подсел, но с такими вещами не шутят.

Мы не отвечаем, мы молчим, мы не хотим, чтобы она была здесь. Уходи уходи уходи тебя никто сюда не звал Крисси уходит, а мы принимаемся за порошок, тот, что взяли у Рэя. Еще... еще... еще... и вот уже мне хочется, чтобы она вернулась, потому что тогда бы я показал... но гребешок обвис, совсем как у Леннокса в тот раз, когда мы вместе ебали...

...ебали Ширли.

Ширли... мы с Ширли... Я подставил ее и не могу винить других.

Иду к телефону, однако в последний момент решаю никуда не звонить. Пытаюсь растопить камин, руки дрожат, и ничего не получается. Хорошо, что еще осталось что-то от рукописи Тоула.

В кабинете Билла Тила (Андерсон)

- Этот псих, полагаете, он напомнит о себе еще раз? (Тил)

- А почему ты так уверен, что это он?

(Андерсон)

- Перестаньте, Билл. Обычно это мужчины.

(Тил)

- Думаю, мы еще не все знаем о той таинственной женщине.

Андерсон взволнованно смотрит на него

(Андерсон)

- Почему вы это говорите?

(Тип)

- По двум причинам. Во-первых, оно исчезла, словно ее и не было, а это означает, что ее кто-то прикрывает. Кто-то, кто, возможно, в курсе нашего расследования. А во-вторых

Какого хуя!..

Что это значит? Что еще известно мудаку Тоулу? Черт, надо было прочитать хренов сценарий. Все из-за Кэрол! Тупая телка. Бля...

Надо было прочитать рукопись. Знание - сила, или как там... Ладно, насрать. Не высовывайся, не расслабляйся, не размякай - и все будет в порядке. Дыши помедленнее.

Дышу помедленнее.

Легко.

На такой работе, как наша, сердца черствеют и грубеют. Они должны быть такими же непробиваемыми, как головы наших гарантов, и именно это бесит нас больше всего. Те, с непробиваемыми головами, могут позволить себе быть такими, потому что от всего абстрагируются, потому что они ни с чем не соприкасаются. Мы же платим физически и психически за то, чтобы эти изнеженные, избалованные сволочи жили своей особой, безмятежной жизнью.

Да, бесплатных завтраков не бывает. Мы платим всегда и за все.

(есть, спасибо. Ты был первенцем в семье. Но что-то было не так. Отец избегал тебя. Люди в поселке смотрели на тебя, как на уродца. Другим детям запрещали играть с тобой. Дома ты долго и внимательно смотрел на себя в зеркало, пытаясь разглядеть то, что видели они. Ничего особенного, обычный мальчишка А вот Стиви всегда играл с тобой. Ты и Стиви. Стиви и ты. Он был такой живой и веселый. Он делал все то же самое, что и ты, но окружающие реагировали иначе: то, что прощалось ему, не прощалось тебе. Ты и он, вы всегда были не разлей вода. Твой отец любил Стиви и не хотел, чтобы он играл с тобой. Отец считал, что Стиви должен играть с нормальными ребятами, одноклассниками, ровесниками, а не с тем, кто старше на два с половиной года. Ночами, лежа в постели, ты слушал, как они ругались, отец и мать. Он кричал, она плакала. Тебе хотелось вскочить, сделать что-то, чтобы они не ругались. Но потом ты стал смотреть на вещи по-другому. Ты начал вникать в слова, которые заставляли ее плакать. Ты начал присматриваться к нему, изучать его. В твоем детском мире отец представлялся воплощением силы, неприступной и внушающей страх твердыней. Затем, по мере того как твой взгляд становился все критичнее, ты начал различать трещинки на камне. Ты узнал, чем и как его можно пронять, хотя и понимал, что никогда не воспользуешься обретенным знанием)

Нынешним утром демоны являются в жалкой, неприглядной форме некоей Аманды Драммонд. С ней мне выезжать на дежурство. Почему? Не знаю. Не знаю, потому что мозги отказываются соображать. Она пиздит об одном и том же: о жертвах, подозреваемых, местах преступлений, отчетах, докладах, результатах экспертизы, политике и т.д., и мне хочется крикнуть: ДЕРЬМО. ЧУШЬ СОБАЧЬЯ. МНЕ НАСРАТЬ НА ВСЕ ЭТО. Я, МАТЬ ТВОЮ, ПОДЫХАЮ У ТЕБЯ НА ГЛАЗАХ!

Так оно и есть.

В долбаной машине совершенно нечем дышать. От гребаного кокаина горит в носу и горле. Меня бьет кашель, трясет озноб, а от запаха ее вонючих духов выворачивает наизнанку. У этой сучки, должно быть, течка, если она так обливается парфюмом. Если так, то напрасно старалась. В сраной машине пахнет, как в каморке какой-нибудь амстердамской шлюхи в субботнюю ночь в разгар туристического сезона.

Наши рекомендации