Взгляд второй: Рене Наваррете

– В мой день рождения [30 марта] Курт позвонил мне из таксофона, но сказал только: «Эй … » Кажется, Курт тогда уже пропал. Я пришел домой, прослушал автоответчик и нашел сообщение от Курта и кучу безумных звонков от Кортни. Она визжала: «Я знаю, он там», – и так ближайшие несколько дней. Многие думали, что он со мной. Но нет. Я позвонил Кали, он сказал, что они с Джессикой в доме. Он признался, что ему приснился Курт с большой белой сумкой [похожей на спортивную]. Я сказал ему, что все это жутко и что пусть он быстрее оттуда убирается. В тот вечер он улетел домой [в Лос‑Анджелес]. Мы искали Курта. Кортни требовала, чтобы мы звонили, угрожали и запугивали тех, кто, по ее мнению, мог бы прятать Курта, – и я делал это, чтобы оправдаться самому: ведь думали, что Курт со мной.

Кали узнал, что Курт в Сиэтле, оставил ему записку и улетел в Лос‑Анджелес. Мы с мамой встретили его в аэропорту. Кто‑то от самого аэропорта следил за маминой машиной. Нам пришлось от них отрываться. Мы решили, что это полиция нравов. Когда мы приехали домой к Кэндис, позвонила мама и сказала, что там кто‑то умер и что Кали лучше позвонить родителям и объяснить им, что это не он. С ума сойти.

К тому времени я не общался с Кортни по‑дружески последнюю пару недель, у нее совсем крыша поехала. Нам позвонили к Кэндис, и кто‑то из «Gold Mountain» заказал нам рейс из Лос‑Анджелеса в Сиэтл. Самолет был набит людьми, которые летели по тому же поводу от «Gold Mountain». Мы вышли из самолета, нас стали фотографировать. В доме обстановка была странная. Перед входом вел передачу репортер MTV, кто‑то расклеивал полицейскую ленту по деревьям, чтобы никто не вошел. Народу было полно. А мы искали только Фрэнсис.

Мы С Кали вошли в комнату; там тоже были люди. Мы услышали внезапный крик – это оказалась Кортни. Настоящий дурдом. Никто не знал, что делать. Мы хотели убедиться, что с Фрэнсис все в порядке. Мы говорили: «Нужно вырваться отсюда к чертовой матери», – помню, как ширнулся, поехал на похороны, разговаривал с Кристен Пфафф [басистка «Hole»].‑ Мы ничего не знали, и нам с Кали было очень плохо, мы же болели гепатитом. Сотрудники «Gold Mountain» забрали нас с собой в Лос‑Анджелес. Все говорили: «Вам нужно слезть с наркотиков». Мама привезла нас в Эль‑Пасо, Техас, чтобы нам помогли с реабилитацией. Там‑то мы и заметили, что оба уже светло‑желтые от гепатита. Мы поехали обратно и легли в больницу. Потом наступает некоторый провал.

Один парень позже разыскал меня через моего брата и высказал теорию заговора – о том, что Курта убили. Это смешно. Курт сам пару раз говорил мне, что если соберется покончить жизнь самоубийством, то только так, именно таким способом. Мы шутили над этим. Шутили, сколько нужно принять наркотиков, чтобы суметь поднести к собственной голове ружье, – и так оно и случилось. Такой уж у нас был юмор – мы по‑детски потешались над людьми и вещами.

Взгляд третий: Эрни Бейли

– В начале 1994 года у Курта был второй «Telecaster», модель «Sunburst», которую я чуть улучшил, добавив два хамбакера и еще кое‑что. Я перетянул ее под него, считая, что «теле» – это следующий для Курта уровень в гитарном плане. Крист передал ему гитару и потом говорил мне: «Господи, да он в нее прямо влюбился».

Когда Крист заехал за ним, чтобы отвезти в аэропорт, Курт схватил пальто и гитару без чехла и уехал. В аэропорту они повздорили, сцепились, и Курт швырнул в него гитару. Он прямо заявил, что группе конец. Потом Крист приехал ко мне и заявил: «Хрен с ним, достаточно с меня этого парня». Я считал, что еще есть время, чтобы передумать, но Крист действительно выглядел так, будто у него камень с души свалился и разрыв окончателен …

Мы с Кристом в ночь, когда умер Курт, были на концерте, но не досидели и до середины. Мы себя чувствовали как‑то неудобно и неловко. По MTV сказали, что группа распалась, или просто поползли какие‑то слухи на этот счет, но везде, куда мы ни пошли бы, нам было некомфортно. Мы направились к клубу «Crocodile» и немного побыли там – где‑то до начала ночи. Потом он уехал к себе на ферму [Крист и Шелли к тому времени приобрели недвижимость в сельской местности] остудить голову, а Шелли оставалась в Сиэтле.

Как‑то утром я сидел в своем ресторане, зазвонил телефон, и это оказался Крист. Он сказал: «Прикинь, Курт умер. Не заедешь сейчас ко мне побыть с Шелли, пока я не доеду домой?» Я решил, что у Курта передоз. Я согласился, мы с Брендой [женой Эрни] закрыли заведение и уехали. Мы сидели с Шелли, смотрели новости на CNN и MTV, и там сначала говорили, что Курта нашли в его доме, а потом добавляли про самоубийство. Нам просто не верилось. Я бы никогда так не смог.

Потом начались трудности. Была панихида, и Крист попросил меня записать кассету, чтобы проигрывать после службы, и я составил список песен, которые, как я посчитал, понравились бы Курту. Там была песня «Vaselines». А первой, кажется, была битловская «In My Life».

Крист, Дэйв и я с женами поехали на службу в «тойоте» Криста.

Сложнее всего было войти: на скамейке была фотография Курта в детстве с датами жизни. Такой шок – сразу ничего перед собой не видишь. Мы прошли к нашим местам и сели. Передо мной сидел Лэнеган с опущенной головой, и я начал всхлипывать. Я не мог остановиться до самого конца службы. Я словно застыл, но не мог перестать плакать. Я посмотрел через проход и увидел, что на таком же месте сидит сгорбленный плачущий мужчина, и я узнал отца Курта.

На следующий, кажется, день «Сиэтл таймс» вышли с фотографией Курта, лежащего в оранжерее, на обложке, и видеть это было отвратительно. А если бы там лежал сын главного редактора – как бы они тогда запели? Я сложил газету вчетверо и тщательно порвал на множество кусочков над мусорным баком.

Дополнение: Эверет Тру

8 апреля 1994 года я был в Цинциннати, штат Огайо, когда мы со Стивом Галликом впервые услышали о самоубийстве Курта Кобейна.

Мы приехали взять интервью у Бека, одной из восходящих звезд «Gold Mountain», записавшего модный гимн «Loser». Я приехал прошлым вечером, чтобы застать концерт такомской скейт‑гранж‑группы «Seaweed» в местном клубе, который также являлся автоматической прачечной. Хотя у двух музыкантов был грипп, бывшие саб‑поповцы были в отличной форме, напоминая мне о той потрясающей силе и энергии, которая когда‑то пленила меня в сиэтлской музыке. Стив прилетел на следующее утро, и мы ждали, когда наш объект освободится. Это был день, какие часто выпадают в путешествиях: серый, скучный и нескончаемый. Впрочем, мы с нетерпением ждали, что на неделе пообщаемся с любителями «Cheap Trick» из группы «Guided By Voices» в соседнем городке, Дейтоне.

Нам уже сообщили, что и у Бека тоже грипп и что он, возможно, отменит и вечерний концерт все в той же прачечной (на разогреве должна была выступать малопонятная лос‑анджелесская женская поп‑группа «That ОО9»), и наше интервью. И вот мы сидели у меня в номере, отдыхали, смотрели MTV и CNN, читали журналы. Альбом «Hole» «Live Through This» уже должен был выйти, и Стив, довольно целомудренный человек, был шокирован некоторым фотографиями Кортни. «Что на это сказал бы Курт?» – спрашивал он меня пару раз. Впрочем, несмотря на погоду, настроение у нас было хорошее: за последние лихорадочные недели мы встретились впервые. И тут зазвонил телефон. Было около 11 утра.

Трубку взял Стив. Это оказался Пол Лестер, мой редактор из «Мелоди мейкер» – не самый деликатный человек.

– Что там насчет смерти Курта Кобейна?

– Не знаю, о чем ты говоришь, – отвечает Стив. – Говори нормально, а?

Я смотрю на Стива. По его виду ясно: что‑то не так.

– Это Лестер, – объясняет он. – Он утверждает, что ходят слухи о самоубийстве Курта.

Я беру трубку и говорю ему, что нам ничего не известно, но я сейчас позвоню в пару мест, узнаю и сразу же перезвоню. Он просит меня поторопиться, потому что в офисе «Мейкер» собралась толпа журналистов, которые специально припозднились, чтобы узнать, правда ли это. Мы со Стивом переглядываемся: кажется, что рушится мир … и тут мы оба понимаем, что это правда. Курт покончил жизнь самоубийством.

Не знаю, почему мы это поняли. Ни один из нас даже не представлял себе, что у Курта были суицидальные мысли. Оба мы считали эпизод в Риме простым несчастным случаем. Я был в этом уверен, несмотря на то что мне после этого звонила Кортни и спрашивала, нравится ли мне идея метода «встречи с любовью» для преодоления его героиновой зависимости. Я ничего не знал о таком методе, но ответил, что стоит попробовать все, что может помочь Курту разобраться в жизни. Потом мне звонила еще Дженет Биллиг из «Gold Mountain», личный менеджер Курта, чтобы убедить меня, что психически с Куртом все в порядке.

Следующие ЗА минут прошли в давящей неизвестности; я звонил по всем номерам, какие помнил: в «Gold Mountain», в «Bad Moon» (пресс‑агенты «Nirvana» в Британии), своим источникам у Геффена, в дом Куртни – нигде не отвечали. В итоге мне пришлось позвонить биографу «Nirvana» Майклу Азерраду в Нью‑Йорк. Я не хотел. Мне этот человек не нравился. Я считал, что менеджмент«Nirvana» выбрал его для написания книги только по причине его «беззубости».

– Да, это правда, – сказал он. – Мы все собираемся в Сиэтл. И тебе советую.

Тогда меня это предложение поразило. И до сих пор удивляет.

Какого лешего мне было делать в Сиэтле? Возможно, Майкл намекал на то самое определение моих занятий, которое проорали мне в поезде Брайтон‑:‑Лондон несколько лет назад и которое я тогда яростно отрицал: «Да ты просто сраный музыкальный журналист!» Неужели это все, что осталось от многолетней дружбы: я должен выполнять свою работу?

Я пересказал новость Стиву .

Потом вылил остатки бутылки «Мейкерс Марк» в раковину, рассудив, что худшее в данной ситуации – это напиться. Стив попросил меня сообщить в «Мелоди мейкер», что он не хотел бы, чтобы его фотографии использовались в неизбежных трибьютах … Кажется, когда я перезвонил, то разговаривал с нашим главным редактором, Алланом Джонсом. Он сказал, чтобы я просто ехал и делал что нужно: «Авиабилеты и все остальное, все это не важно, мы всё оплатим, и ты не обязан писать, если не хочешь». Этот диалог я буду вспоминать с вечной благодарностью.

Не могу точно описать, что было дальше. Происходящее казалось нереальным. Я не знал, что делать, куда ехать. Я не хотел лететь в Сиэтл, чтобы не сталкиваться с тем ужасом, который, как я знал, свалится на меня сразу после прилета. За последние пять лет я позабыл о своем прошлом и не сталкивался с печальными сторонами жизни. Я мечтал оказаться где угодно, но не в Америке, не в Сиэтле, не в Огайо … я вспоминал те случаи, когда не желал звонить Курту или Кортни, считая, что знаменитостям не нужны друзья, когда вокруг столько менеджеров. Если бы Курту удалось потрепаться со мной и Стивом, сходить пару раз на концерт «Guided Ву Voices», напиться с Ким Дил, он никогда не дошел бы до такого конца...

Да.

Телефон проснулся вновь. Это звонил из аэропорта мой друг Эрик Эрландсон: «Кортни хочет, чтобы ты прилетел в Сиэтл». Так я оказался в стерильных, анемичных проходах аэропорта Цинциннати, вместе со Стивом и сумкой с виниловыми альбомами, которые я купил за день до того. Мы не знали, что сказать друг другу. Я отдал Стиву альбомы, чтобы он увез их с собой в Англию.

И вот я летел в Сиэтл в тот же день, когда нашли тело Курта Кобейна; слезы струились по моему лицу, а в голове постоянно вертелся рефрен песни «Hole». «Пройди со мной через это, – пел женский голос. – И я клянусь, что умру за тебя» .

Эрик попросил меня по прибытии в Сиэтл позвонить, чтобы за мной прислали машину в аэропорт. Это было необходимо. Когда я добрался до ворот резиденции Кобейна на Лейк‑Вашингтон, снаружи творился бедлам. Полицейская лента, кучка репортеров, зеваки на перекрытой дороге. Никого не допускали без особого приглашения. Я не мог отделаться от мысли, что добился высшей чести для рок‑журналиста: быть в списке приглашенных на смерть рок‑звезды. Простите за черный юмор, но вы же знаете, черт возьми, что мы любили так острить.

В самом доме царило непонятное молчание. В одном углу стоял Марк Лэнеган, ни с кем не разговаривая. Он выглядел одиноким, и я тоже чувствовал себя потерянным – оба мы были отделены от остальных ситуацией и собственным темпераментом. Казалось естественным, что мы должны держаться вместе.

Больше не было почти никого, пока не появились Крист и Дэйв С несколькими друзьями и семьей, встав в другом конце комнаты. Лагерь Кортни и Эрика появился чуть позже ... или раньше. Помню, что какие‑то типы с лейблов смерили меня взглядом – я ведь был журналист, и я подумал: «Тупые, тупые придурки. Мне никто не платил за то, чтобы я притворялся другом».

Мы с Марком болтались по дому, когда большинство уже ушло.

Между Кортни, Эриком и Кали вспыхивали резкие споры, но в этом не было ничего необычного. Кто‑то хотел принять наркотики, чтобы как‑то спрятать внезапную жуткую боль, другие с равным рвением требовали их запрета в доме. Кортни представила нас маме Курта, Венди, используя мое настоящее имя: «Это друг Курта Марк и мой друг Джерри». Нам обоим показали и прочли записку самоубийцы.

И больше мне почти нечего сказать о том печальном уик‑энде.

Мы с Марком все время жили в его квартире, где‑то у начала монорельсовой дороги, в центре города. Мы никуда не выходили – может, только кофе выпить на углу. Мы почти не разговаривали. Меня больше заботило, все ли в порядке с Марком, и я почти уверен, что и он беспокоился обо мне. Однажды мы включили телевизор: там говорили о «Nirvana» и о бдении фанов, и мы сразу же выключили его. Деятели «Sub Pop» устраивали в «Crocodile» ежегодную вечеринку, которая теперь превратилась в поминки. Что ж, все верно, хотя Курт не очень ладил со своими бывшими товарищами в последние годы. Мы послушали несколько альбомов, побродили по дому, скрывая слезы. Однако в основном мы просто сидели и ждали звонка Кортни, если понадобимся ей.

Когда настал день панихиды, стояла прекрасная солнечная погода – такой день, когда Сиэтл кажется самым прекрасным городом в мире: ни облачка, горы Рэйнер и Олимпикс блистают за небоскребам и и Спейс‑Нидл. Всю прошлую неделю шел дождь, как обычно бывает на тихоокеанском Северо‑Западе .

– Курт никогда не убил бы себя, если бы на прошлой неделе была такая погода, – задумчиво отметил Марк.

Через пару дней я вернулся в Англию.

На панихиде по Курту Дэнни Голдберг произнес речь, которая помогла мне окончательно понять, почему певец все‑таки сдался. Этот спич не имел ничего общего ни с действительностью, ни с человеком, которого я знал. В ней о Курте говорилось как об «ангеле, который спустился с небес в человеческом обличье, который был слишком хорош для этой жизни, и поэтому он пробыл с нами так недолго». Да вашу же мать! Курт был таким же злым, переменчивым, нетерпимым, невыносимым, забавным, скучным, как любой из нас; просто так оказалось, что он слишком близко к сердцу принял ту ситуацию, в которую попал. После службы я вышел из церкви и побрел – куда угодно, лишь бы подальше от этих самоуверенных идиотов, купающихся в собственной славе и важности.

На этом безумие не закончилось.

Я по‑прежнему ездил по Америке, Австралии и Европе, все сильнее пил. А что еще было делать? Ведь все это не по‑настоящему, правда? Я был уверен, что однажды мне позвонят Антон или Дженет и расскажут, что все это была гнусная шутка. Особенно остро я почувствовал абсурд происходящего, когда Кортни показала мне место, где нашли тело Курта и где она зажгла несколько свечей в память о нем, – но подчас смириться с крупными событиями сложнее всего. И я продолжал перепивать группы, их пиарщиков и просто случайных попутчиков, тщетно пытаясь вернуть свое ощущение жизни; я стал писать еще отчаяннее в поисках новых героев.

Только когда мой паспорт украли из номера в Чикаго, пока я лежал без сознания на полу по другую стоPolly кровати в собственной блевотине, я наконец перестал ездить в Америку. Вместо этого я продолжал биться головой о стену по другую стоPolly Атлантики, таскаясь по пабам, чтобы каждый вечер пытаться убить время, и даже не беспокоясь при этом собственно о концертах.

Музыка разрушила меня.

Глава 30

Напоследок

– Последний раз я видела Кортни лично, когда она приезжала на музыкальную конференцию «Rockrgrl» в 2000 году, – говорит Джиллиан Дж. Гаар. – С ней были сестры Курта, Брайан и Ким. Было что‑то мистическое в том, что Ким настолько походила на Курта. Особенно меня поразило, что она курила сигареты точно так же, как он. Как будто у Курта появился двойник. И она так же тихо говорила. Мы пошли в номер в гостинице и стали пить пиво из мини‑бара. Ким открыла свое пиво, сделала глоток и пробормотала, как бы сама себе: «Ах … будто снова в школу вернулась».

Я: Как ты теперь относишься к «Nirvana»?

– Это было правда круто, – отвечает Чед Ченнинг. – Приятно знать, что я принимал участие в донесении такой музыки до публики. Просто замечательно было играть с Кристом и Куртом, И общались мы очень хорошо.

Я: А ты не находишь, что весь нынешний миф – это полное …

– Дерьмо? – прерывает мeня барабанщик. – Да, нахожу. Дерьмо и есть. Почему люди всегда хотят возводить других людей на пьедестал, как богов? Это неправильно. Зачем так превозносить кого‑то? Курт был обычным парнем, он просто сочинял музыку, писал хорошие песни и сумел оказаться в нужное время в нужном месте. Если бы мы начали пятью годами раньше, ничего такого бы не случилось.

Январь 2005 года

– Теперь мне кажется, что, проживи он еще пару месяцев, он был бы жив и сейчас, – говорит Кали Де Вип. – На самом деле Курт был наркоманом на ранней стадии. Я знал многих, которые в первые два‑три года не сладили с зависимостью и покончили жизнь самоубийством. Многие же, как я знаю, смогли ее преодолеть. Это глупо и трагично. Ранняя стадия наркомании усугубилась яростным любовным безумием. А он был слишком умен, чтобы умереть таким образом.

Курта в биографиях превращают в какую‑то жалкую личность, а ведь это неправда, – продолжает бывший нянь. – Чуть ли не первое, что я подумал после самоубийства Курта, было: «Ты сказал именно то, что хотел. Нельзя было круче заявить "подите к черту", чем так, как это сделал ты». Лучше бы этого не было, конечно, но я гордился, что Курт смог сделать то, что хотел. Меня обуревали смешанные чувства. Мой друг ‑ он же мой герой – убил себя, а потом все это давление ... Я не знал, как с этим справиться.

Я: И что ты сделал?

– Я вернулся в Лос‑Анджелес, и мои родители очень серьезно перепугались, – отвечает Кали. – Они сказали: «Слушай, мы не хотели верить до последнего, но ведь ты явно сидишь на наркотиках». Родители очень меня поддержали. Возможно, именно это и спасло мне жизнь. Я ненадолго завязал с наркотиками, но не сумел выдержать, вновь сорвался. Но через пять‑шесть лет я проснулся и сказал себе: «Теперь я способен справиться с тем, что случилось, когда мне было двадцать». Как раз незадолго до двадцативосьмилетия я завязал, так что в марте будет уже четыре года.

Что до Кортни, то я мало‑помалу перестал ей звонить. Как любой наркоман, я ленив, и не так‑то просто было отказаться от перспективы, которую она передо мной открыла: останься моим другом, работай на меня и у тебя все будет хорошо. Но я постарался заглянуть в будущее: когда мне будет тридцать, захочу ли я все еще жить и работать у Кортни? Жить у человека, который все время орет на официанток, – ну уж нет. Она считает, что я покинул ее, – что ж, отчасти так и есть. Я беспокоюсь о ней, хочу, чтобы с ней все было в порядке. Но я не могу смириться с такой жизнью, которая преследует одну цель: «Хочу быть голливудской актрисой». Я определенно считаю, что она сбилась с пути – а может, она никогда и не была на том пути, который, как я думаю, ей больше всего подошел бы.

Я: И я так считаю.

– Но я стараюсь больше об этом не думать. Мне хотелось бы последние десять лет чаще видеться с Фрэнсис, но большую часть времени я был бы бесполезен. Прошли годы, и набрать номер становится все труднее. Все равно трубку снимет кто‑то новенький и скажет: «Да, я передам Фрэнсис, что вы звонили». Но полтора года назад я‑был на ее дне рождения. Было круто, я тусовался с ней весь день – к тому времени я уже давно ее не видел, а у нее на стене по‑прежнему висели мои фотографии. Хорошо бы я в двадцать лет был таким, как сейчас, чтобы заботиться о ней все это время.

Я подумывал, не начать ли книгу копией того факса, который был послан на следующий день после панихиды по Курту и в котором содержался пасквиль на речь Дэнни Голдберга, потому что считаю, что это неплохо подвело бы черту. Я хочу сохранить «Nirvana» для ребят‑панков, вдалеке от шоу‑бизнеса.

– И это хорошо, – кивает Кэндис Педерсен. – Это интересно и важно, но ведь не случайно, что Курт имел дело именно с этими людьми. Он выбрал их, потому что был амбициозен, его же никто не заставлял. Его выбор ‑был взрослым. Но в конце он понял: он попал в такую ситуацию, из которой не выбраться.

я: Я так и не видел этого факса. А если бы видел, то, может быть, чувствовал бы себя менее одиноким.

– Я читал факс только раз – как раз в то время, – говорит Рич Дженсен, – но он произвел на меня большое впечатление. Там подчеркивалось, что Дэнни Голдберг – ведь он такой профессионал – понимал интересы Курта лучше его самого. Лучший тому пример, как следует из факса, – это непонимание Куртом той важности, которую для его карьеры имело вручение наград MTV (сентябрь 1992 года). Он считал, что лучше остаться в больнице. Вместо этого ему пришлось подписать документ о выходе из больницы и посещении церемонии. Только благодаря высокопрофессиональным советам Дэнни Голдберга Курту удалось понять свои подлинные интересы. Факс был очень язвительный, сердитый и колкий, но точный. Он производил впечатление. Мы уже говорили о том, что «Nirvana» приходилось очень сложно: они одновременно и противостояли системе, и участвовали в крупном шоу‑бизнесе, который был частью того, с чем они боролись. И этот факс был попыткой разобраться в этих противоречиях.

Он был разослан по самым разным местам, – продолжает Рич. – Пришел он анонимно и на факс в «Sub Pop». [До сих пор так и не ясно, кто же отправил факс – но многое указывает на одного из бывших друзей Курта по Олимпии, присутствовавшего на панихиде.] Он ‑вызвал переполох, все мы бросились разглядывать текст. Каждый день постоянно звонили друг другу, чтобы понять, кто же все‑таки его отправил. Но надо сказать в защиту Дэнни Голдберга, что быть продюсером чертовски сложно. Например, когда Курт умер, я занимал относительно высокую должность в «Sub Pop». В тот день я был за городом сел на автобус из аэропорта и тащил чемоданы на работу. Не дойдя до офиса примерно квартал, я услышал эту новость. У нас был магазинчик – «Sub Pop Mega Mart» на Второй авеню, и я позвонил и велел его закрыть. Я знал, что сейчас туда набегут фотографы. А мне платят восемь долларов в час не за то, чтобы я устраивал кутерьму.

И потом все, до чего дотрагивался Курт Кобейн, стало в десять раз более ценно. Все записи расхватали, а компании, которые их выпустили, оказались значимыми фигурами на рынке. Оказалось, что все мы как‑то выиграли. Это самый жуткий, самый парадоксальный успех из всех возможных. Так что я защищаю Дэнни Голдберга. Курт не один такой. Дэнни Голдберг – умный парень с ясными ориентирами, который пpеуспел в жизни. И не только сам по себе, сколотив состояние, – но и сделал много добра другим. Не хотел бы я оказаться тогда в его шкуре.

Так что если говорить о факсе... Может быть, я бы отреагировал на речь Дэнни именно так, как и тот, кто послал факс, но надо держать в уме все сразу.

– Мне всегда казалось, что я с ним еще пообщаюсь – что мешает‑то? – говорит Кэрри Монтгомери. – Но я решила подождать. Через пару лет мне показалось, что уже хватит ждать, и я позвонила им домой … как раз за день до того, как нашли тело. Наверное, смотрелось эксцентрично: я позвонила Дилану совершенно неожиданно и сказала что‑то вроде «я тут решила сегодня поболтать с Куртом». И он ответил: «Почему? Ты что, знаешь, где он сейчас?» Я стала названивать к нему домой и оставила два или три сообщения. На следующий день я узнала, что в тот момент, когда звонил телефон, он уже лежал на полу мертвый.

я: Как ты думаешь, «Nirvana» была лучше тысяч других групп?

– Не знаю, – отвечает Тоби Вэйл. – Билли Чайлдиш говорит: «В музыке звук и само выступление значат не меньше, чем хорошие ~ песни. Если бы это было не так, то успех бы имел каждый, кто играет песню "The Kinks" "You Really Got Me"».

А у «Nirvana» были не только песни, но и звук и выступление. С самого начала, еще когда они играли в общежитиях и случайных залах с плохой акустикой, они выдавали сто процентов, даже если их слушало всего человек десять. Когда они выступали на разогреве у «Sonic Youth» с Дэйлом на барабанах, всем было ясно, что у них есть шанс стать великими. Тогда и песни стали подниматься до уровня звука и выступления. Есть группы, которые лично мне нравятся больше, но объективно они были хороши со всех сторон.

Я: Вот что меня все время смущает. Говорят, что «Nirvana» все изменила, но что именно она изменила? Разве что всяким фиговым группам типа «Smashing Pumpkins», «Bush», «Pearl Jam», «Silverchair» и другим в том же духе стало легче продавать альбомы. Да еще Кортни Лав обогатилась.

– А так всегда бывает, – соглашается Слим Мун. – Только посмотрите на все эти эмо‑группы – их породила «Rites Of Spring»; на все стрейтэджерские группы – их породила «Minor Threat»; на все ужасные инди‑группы с их какофонией – здесь можно винить «Pavement». Главное наследие великих групп – это куча фиговых последователей. Причина, по которой о «Nirvana» говорят с безумным блеском в глазах, состоит в том, что ничто в «Nirvana» не было искусственным. Все еще жива мечта о том, как внезапно появляется великая рок‑группа и сносит всем башню. Большинство понимает, что вот «Nine Inch Nails», например, подобное недоступно. А Курта, его песни и интервью все считают абсолютно честными и бесхитростными. А ведь даже наших любимых рок‑звезд мы часто подозреваем в лукавстве.

Я: Как ты думаешь, почему «Nirvana» сейчас настолько популярна? Среди подростков, я имею в виду.

– Ответ простой, – реагирует Брюс Пэвитт. – Потому что это хорошая музыка. Она не зависит от времени. По той же причине и Нил Янг до сих пор звучит круто. Музыка «Nirvana» обладает эмоциональной цельностью, я ‑бы сказал, а также стилем.

я: Как думаешь, не связано ли это отчасти с тем, что Курт так и не пережил стадии растерянности?

– Да, это интересная идея, – соглашается Брюс. – Он выражает ту тревогу и растерянность, которая так близка подросткам. Так что я согласен: у меня есть племянники и племянницы, и все они слушают Nirvana, полностью погружаясь в эту музыку.

я: Почему в 2005 году все еще говорят о «Nevermind»?

– Потому что все, что вышло с того времени, едва ли наполовину столь хорошо, да к тому же целиком растет из «Nevermind», ‑ парирует Стив Фиск.

я: Как так?

– Форма, – объясняет сиэтлский продюсер. – Стихи. Стиль громко‑тихо‑громко. Хрипотца в голосе. Поразительно, но со времен «Nirvana» никаких новых идей не появилось. Возьмите песню «Puddle Of Mud» «She Hates Me». Поставьте ее вслед за «Rape Me». Столько же битов в минуту, те же аккорды, то же звучание.

– Скажу тебе три вещи, – говорит Лейтон Бизер. – Об одной, уверен, мы думаем одинаково, а о другой, настолько же уверен, ‑ по‑разному. Ты видел обложку журнала «Тайм» [25 октября 1993 года] с Эдди Веддером – под названием «Гранж: Вся ярость»? Когда я увидел ее, то подумал: «О, господи‑и‑и‑и! Кое‑кто так ничего и не понял!» Гранж полон иронии. То есть, мо‑о‑ожет быть, у Эдди и было что сказать массам, но … у нас в Сиэтле нет «сердитых». В гранже нет ни жестокости, ни гнева, ни тревоги.

я: Здесь «Nirvana» и ошиблась. Они стали слишком серьезны …

– Да, но тут … а, погоди, значит, я тут прав, и ты не согласишься с моим вторым утверждением, – смеется Лейтон. – Оно состоит в том, что самоубийство Курта было кульминационным пунктом. Типа: «Ха‑ха! Теперь‑то вы видите!» Он понял, что дальше идти некуда и он достиг уже всего, чего можно достичь без самоубийства. На самом деле это произошло задолго до того. Ну как, пойдем дальше, будем доводить это до логического конца или нет?

Я: По такой логике главной иконой гранжа должна быть Кортни Лав.

– Так и есть. Ну, когда он на ней женился, это был его самый тупой поступок в жизни. Похоже, он действительно был в нее влюблен, я офигеваю … извини за выражение.

я: Да нет проблем.

– Я занимаюсь программным обеспечением, – говорит бывший гитарист «Thrown‑Ups». – И знаю многих очень‑очень богатых людей в этом бизнесе. Одна из них купила старый дом Курта и дала вечеринку перед реконструкцией дома, чтобы мы посмотрели, как он выглядит. Ничего особо впечатляющего не было, кроме комнаты девочки. Курт на стене нарисовал херувимчиков и ангелочков, что напоминало о Сикстинской капелле, только у них у всех были лица Кортни! [На самом деле это сделал певец и иллюстратор комиксов Дэйм Дарси в 1996 году.] Она говорила, что хочет все это убрать, но я попросил этого не делать. Уверен, Курту от этого стало легче.

Мы много говорили о том, как с помощью «Nirvana» можно все изменить. Чем, однако, мы заменили бы старый порядок? Мы хотели чего‑то лучшего. Что это значит? Менее мачистского, более женственного, чувствительного, спонтанного, веселого и захватывающего, вот чего хотели все мы. Мы хотели, чтобы наши друзья, наши коллеги, наши мечты и наши герои стали общими – разве это такое уж преступление? Мы хотели, чтобы задиры и хвастуны хотя бы не автоматически приходили к власти. Чтобы женщины не считались людьми второго класса по определению; ведь они – мы ‑ уже часть нас. Чтобы коммерческое радио считали дерьмом.

Чего же мы хотели? Не многого: просто нирваны.

ДИСКОГРАФИЯ

(Составитель – Энрико Винченци www.sliver.it)

СИНГЛЫ

Love Buzz / Big Cheese

1988 – США, «Sub Pop» (7 дюймов, 5Р23)

1200 экземпляров, черный винил, двойной бумажный конверт. 1000 экземпляров пронумерованы вручную красными чернилами на задней стороне, обложки, на оставшихся ·200 вместо номера отметка красным маркером. Существуют несколько пиратских версий, на черном и цветном виниле.

Наши рекомендации