Ребенок, который был вещью 6 страница

К полудню все было готово. Мы ждали, что папа вернется в час, так что мама подбегала к двери каждый раз, когда мимо дома проезжала машину, чтобы встретить отца с распростертыми объятиями. Около четырех часов сослуживец привел пьяного папу. Отца удивил роскошный обед и внешний вид жены. Я слышал напряженный мамин голос: она изо всех сил сдерживала себя и старалась не сорваться. Через несколько минут папа ввалился в комнату. Я удивленно посмотрел на него — никогда не видел отца в таком состоянии. От папы так сильно пахло алкоголем, что в комнате дышать было невозможно. Стоять на ногах и держать глаза открытыми было для него непосильной задачей. Еще до того, как папа открыл дверь шкафа, я понял, что он собирается делать. И когда он принялся набивать вещами свою рабочую сумку, я расплакался. Я хотел стать маленьким и тоже влезть в его сумку, чтобы он забрал меня с собой.

Уложив вещи, папа опустился на колени, посмотрел на меня мутными, покрасневшими глазами и что-то пробормотал. Чем дольше я вглядывался в его лицо, тем сильнее у меня дрожали ноги. В голове без конца крутились вопросы: «Куда делся мой герой? Что с ним случилось?» Когда папа открыл дверь комнаты, пьяный друг, ждавший снаружи, чуть не сшиб его с ног. Папа покачал головой и печально произнес:

— Я больше не могу. Не выдержу. Твоя мать, этот дом, ты… Я больше не могу терпеть.

Перед тем как закрылась дверь, я услышал еле различимое: «Мне… мне… очень жаль».

В тот год День благодарения вышел отнюдь не праздничным. Мама в кои-то веки вспомнила обо мне и разрешила есть за столом с остальными членами семьи. Я сидел, вжавшись в стул, и внимательно следил за тем, чтобы не сделать и не сказать чего-нибудь, что может разозлить ведьму. Я чувствовал растущее напряжение между родителями. Они почти не разговаривали, да и братья предпочли молча жевать индейку. До конца обеда оставалось совсем немного, когда разразился скандал. А потом папа ушел. Мама вытащила из тумбочки бутылку с «успокоительным» и устроилась на диване. Она сидела, таращилась в пустоту и выпивала стакан за стаканом. Пока я убирал со стола и мыл посуду, я почувствовал, что на этот раз мамино поведение задело не только меня. Братья явно испытывают тот же страх, к которому я успел притерпеться за столько лет.

И все же родители не спешили окончательно рвать отношения. Они старались быть вежливыми друг с другом. Но к Рождеству оба устали от притворства. Ни мама, ни папа не выдержали постоянного напряжения и натянутых улыбок. Я сидел на лестнице, ведущей в гараж, братья открывали рождественские подарки, а родители снова обменивались едкими замечаниями и оскорблениями. Я молился, чтобы они помирились, хотя бы на Рождество. И думал, что, если Бог действительно захочет сделать маму с папой счастливыми, мне придется умереть.

Несколько дней спустя мама упаковала папины вещи в коробки и отнесла их в фургон, после чего мы все поехали в Сан-Франциско. Отец ждал нас перед грязным мотелем в нескольких кварталах от пожарной станции. Его лицо выражало явное облегчение. Я окончательно приуныл. Столько лет бесполезных молитв — и мама с папой все равно разводятся. Я сжал кулаки так крепко, что еще чуть-чуть — и разорвал бы ногтями кожу на ладонях. Пока мама с отцом и братья осматривали его комнату в мотеле, я сидел в машине и проклинал папу. Я ненавидел его за то, что он бросил семью. Но возможно, я гораздо больше завидовал папе — ведь ему удалось сбежать, а мне нет. Я по-прежнему должен жить с мамой. Перед тем как наш фургон отъехал от мотеля, папа нагнулся к открытому окну и передал мне какой-то сверток. Он сказал, что в нем — информация, которую он обещал достать мне для домашнего задания в школе. Я знал, что папа рад наконец избавиться от мамы, но я также заметил, что он с грустью смотрел нам вслед, когда мы уезжали домой.

На обратном пути в машине воцарилась мрачная атмосфера. Если братья и решались разговаривать между собой, то старались делать это как можно тише, чтобы не расстроить маму. Когда мы добрались до Дэли-Сити, она попыталась развеселить своих мальчиков и повела их в «Макдоналдс». Я, как обычно, сидел и ждал их в машине. Через открытое окно я смотрел на небо, словно укрытое тоскливым серым покрывалом. Я чувствовал, как туман оседает холодными каплями на лице. И с каждой секундой все отчетливей понимал: теперь маму ничто не остановит. Я лишился последней надежды. У меня больше не было сил бороться. Я чувствовал себя приговоренным к смерти, с той единственной разницей, что я понятия не имел, когда настанет время казни.

Я хотел выскочить из машины, но был так напуган, что не мог и пошевелиться. И я ненавидел себя за эту слабость. Вместо того чтобы бежать, я вцепился в сверток и попытался уловить запах папиного одеколона.

Когда я понял, что ничего у меня не выйдет, то чуть не разрыдался. В тот миг я ненавидел Бога больше, чем что-либо или кого-либо в этом мире. Ведь Он знал, как отчаянно я боролся за жизнь все эти годы, но вместо того, чтобы помочь, Он лишь равнодушно наблюдал за моими мучениями. Он поскупился даже на такую малость, как запах папиного лосьона после бритья. Бог забрал у меня последнюю надежду. Я молча проклинал Его, мечтая о том, чтобы никогда не рождаться на свет.

Вдруг я услышал, как мама с братьями подходят к машине. Я быстро вытер слезы и вернулся в свою раковину. Когда наш фургон выезжал с парковки перед «Макдоналдсом», мама посмотрела на меня и улыбнулась своей страшной улыбкой:

— Теперь ты мой. Твой отец далеко, он не сможет защитить тебя.

Я знал, что отныне все мои попытки спастись будут обречены на провал. Мне не выжить. Я понимал, что она убьет меня — не сегодня, так завтра. В тот день я мечтал, чтобы мама пожалела меня и убила быстро.

Пока братья жадно поглощали гамбургеры, я осторожно, чтобы никто не заметил, сложил ладони вместе, склонил голову, закрыл глаза и начал молиться. Когда наш семейный фургон подъехал к гаражу, я почувствовал, что мое время пришло. Перед тем как открыть дверь машины, я поднял голову и, ощутив мир в душе, прошептал:

— И избавь меня от зла. Аминь.

Эпилог

Округ Сонома, Калифорния

Я жив.

Передо мной распростерся бескрайний Тихий океан, а с холмов позади дует теплый полуденный бриз. Сегодня замечательный день. Солнце готово скрыться за горизонтом, вот-вот начнется волшебство, и вечерняя заря проявит себя во всем великолепии, превратив нежную синеву небес в калейдоскоп огненных переливов. Повернувшись на запад, я с восхищением смотрю на чарующую бесконечность волн. Вот гигантский завиток только формируется, а через несколько мгновений он уже с грохотом разбивается о берег. Соленая влага оседает на лице, ноги практически утопают в белой пене. Волна с шипением отбегает назад, подчиняясь власти прибоя. Внезапно на берег выбрасывает кусок дерева. Я обращаю внимание на его странную, изогнутую форму. Покрытую трещинами поверхность выбелило солнце и отполировали волны. Я наклоняюсь, чтобы поднять деревяшку, но мои пальцы хватают лишь воду — океан забирает подарок обратно. На секунду у меня возникает впечатление, будто кусок дерева пытается удержаться на берегу. Он оставляет позади себя небольшую дорожку на песке, но потом покоряется силе волн и погружается в воду.

Я наблюдаю за этой борьбой и думаю, что в какой-то мере это похоже на мою прежнюю жизнь. В начале меня закрутило и мотало из стороны в сторону. Чем тяжелее становилось, тем явственнее я ощущал, как какая-то невидимая сила увлекает меня в глубину. И, даже отчаянно борясь, я не мог освободиться. Пока вдруг, без предупреждения, замкнутый круг не разорвался сам собой.

Мне очень повезло. Темное прошлое осталось позади. Каким бы ужасным оно ни было, в глубине души я даже тогда понимал, что в конце концов буду сам выбирать свой путь. Я пообещал себе, что если останусь в живых, то стану достойным человеком. И сегодня мне кажется, что я выполнил обещание. Я отпустил прошлое, смирившись с тем, что те ужасные годы были лишь небольшой частью моей жизни. Воспоминания о них никуда не делись, они, как черная дыра, грозятся затянуть меня и подчинить мою судьбу — но только если я позволю им сделать это. Я же предпочитаю сам контролировать свою жизнь.

В некотором смысле это было благословением. Пройденные испытания закалили меня. Я научился быстро приспосабливаться и выживать в самых страшных ситуациях. Я открыл секрет внутренней мотивации. Печальный опыт позволил мне взглянуть на жизнь под таким углом, который не доступен большинству из нас. Я умею ценить то, что для других является само собой разумеющимся. На своем жизненном пути я совершил несколько ошибок, но мне хватило сил встать и идти дальше. Вместо того чтобы замкнуться в воспоминаниях, я воспользовался внутренним стержнем, который приобрел много лет назад в гараже; хоть я и был одинок, я знал, что Бог всегда стоит у меня за плечом, поддерживая и наделяя силой тогда, когда я больше всего в ней нуждался.

Благословением стала встреча с людьми, изменившими мою жизнь в лучшую сторону, — а таких было немало. Я закрываю глаза и вижу бесконечное море лиц, ободряющих меня, помогающих сделать правильный выбор, радующихся моим скромным успехам. Благодаря им я не сдался и не отмахнулся от своих желаний. Стремясь изменить свою жизнь, я поступил на службу в военно-воздушные силы США, открыл для себя исторические ценности, чувство спокойной гордости и принадлежности, которого никогда прежде не знал. После долгих лет борьбы я наконец-то видел перед собой четкую цель; а главное, я понял, что Америка действительно была страной, где даже человек с самыми скромными задатками может стать победителем.

Рокот прибоя возвращает меня к реальности. Кусок дерева, за которым я наблюдал, скрылся в пенистых волнах. Отбросив колебания, я разворачиваюсь и возвращаюсь к грузовику. Несколько минут спустя я уже еду по извилистой дороге в свою тайную утопию. Много лет назад, когда я жил во тьме и холоде, я мечтал о таком секретном месте. И теперь, как только у меня выдается свободное время, я всегда возвращаюсь на реку. Притормозив у виллы Рио рядом с Монте-Рио, чтобы забрать свой драгоценный груз, я возвращаюсь на узкую однополосную дорогу. Начинается гонка со временем, потому что солнце садится, и одно из моих заветных желаний вот-вот воплотится в жизнь.

Въехав в безмятежный городок Гверневиль, я резко сбрасываю скорость и вскоре поворачиваю на Риверсайд-драйв. Опустив окна в машине, я полной грудью вдыхаю чистый воздух, напоенный сладким ароматом секвой, которые тихо покачивают кронами в наступающих сумерках.

Я останавливаю белую «тойоту» перед домом, где много лет назад наша семья проводила летние каникулы. Риверсайд-драйв, 17426. С тех пор дом изменился, как и многое в моей жизни. К нему пристроили еще две комнаты. Перед наводнением в 1986 году была сделана слабая попытка расширить кухню. А большой пень, по которому мы с братьями могли часами лазить без остановки, сейчас почти сгнил. Неизменными остались только потемневший потолок из кедра и камин, отделанный речной галькой.

Пока мы поднимаемся по узкой, посыпанной гравием дорожке, я чувствую легкую грусть. Убедившись, что мы никому не помешаем, я обхожу дом и веду своего сына, Стивена, тем же путем, каким много лет назад вели меня с братьями родители. Я знаком с владельцем дома, поэтому уверен, что он ничего не имеет против нашей прогулки. Не говоря ни слова, мы с сыном смотрим на запад. Здесь ничего не изменилось: река Рашн-Ривер все так же неспешно несет свои воды к Тихому океану, а последние отблески вечернего солнца играют на ее темно-зеленой глади. Голубые сойки скользят над рекой и обмениваются пронзительными криками перед тем, как скрыться в лесу. Небо над нами окрасилось синими и оранжевыми полосами. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза, наслаждаясь моментом, совсем как много лет назад.

Когда я вновь открываю глаза, то чувствую, как единственная слеза катится по щеке. Я опускаюсь на колени и обнимаю сына за плечи. Он откидывает голову назад и целует меня в щеку:

— Люблю тебя, пап.

— И я тебя люблю, — отвечаю я.

Стивен смотрит на темнеющее небо. Его глаза становятся больше, когда он пытается уследить за исчезающим солнцем.

— Это мое самое любимое место во всем мире! — объявляет он.

Горло сжимается, слезы бегут одна за другой, но я не обращаю на них внимания.

— И мое, — откликаюсь я. — И мое.

Стивен пока пребывает в возрасте святой невинности, но он мудрее многих своих сверстников. Даже сейчас, когда я молча плачу, он улыбается, позволяя мне сохранить чувство собственного достоинства. Но он знает, откуда взялись эти слезы. Стивен понимает, что я плачу от счастья.

— Люблю тебя, папа.

— И я тебя люблю, сын. Я свободен.

Наши рекомендации