Перспективы защиты детей от жестокого обращения 1 страница

Дэвид Пельтцер

Выживший

Будучи ребенком, обреченным жить в мире жестокости, я думал, что одинок в своем горе. Теперь я вырос, и знаю, что вокруг нас — тысячи детей, страдающих от жестокого обращения.

Хотя данные, поступающие из многочисленных источников, разнятся, средние показатели таковы: в США каждый пятый ребенок подвергается физическому, моральному или сексуальному насилию. К сожалению, недостаток информации приводит к тому, что у большинства граждан складывается в корне неправильное видение ситуации. Они склонны полагать, что так называемое насилие — всего лишь проявление родительского «права» воспитывать детей, сопряженное с небольшим рукоприкладством. Эти же люди думают, что подобное «воспитание» никак не скажется на дальнейшей жизни ребенка. И они жестоко ошибаются.

Взрослый человек, в детстве ставший жертвой насилия, может в любой день без каких-либо видимых причин сорваться и выместить затаенное недовольство и обиду на близких людях или тех, кто просто окажется рядом. Наиболее вопиющие случаи быстро становятся достоянием общественности, привлекая внимание средств массовой информации. К таким относится трагедия, произошедшая в доме вполне благополучного адвоката: он ударил маленького сына кулаком и спокойно пошел спать, оставив ребенка лежать на полу. Другой пример: отец, засунувший сына в унитаз. В обоих случаях дети не выжили. Замешанными могут оказаться сразу оба родителя: отец и мать убили по ребенку и на протяжении четырех лет скрывали тела от полиции. Широко известен случай, когда жертва детского насилия спустя много лет устроила стрельбу в «Макдоналдсе» и угрожала расправой беззащитным покупателям, пока до него не добралась полиция.

Но чаще всего мы ничего о них не знаем; они просто исчезают, как беспризорный мальчик, живущий под мостом и называющий картонную коробку своим домом. Каждый год тысячи девочек, подвергшихся домашнему насилию, сбегают от родителей и занимаются проституцией, чтобы выжить. Мальчики вместо этого вступают в различные банды и целиком посвящают себя преступной деятельности.

Многие жертвы детского насилия стараются спрятать воспоминания о прошлом так глубоко, что для них и речи быть не может о том, чтобы самим проявить жестокость по отношению к окружающим. Они живут нормальной жизнью, становятся образцовыми супругами, растят детей, строят карьеру. Но при этом они могут реагировать на обычные проблемы так, как их учили в детстве. Супруги и дети становятся объектами для вымещения недовольства, и бывшие жертвы, сами того не осознавая, своими руками замыкают этот порочный круг.

Некоторые люди, перенесшие физические и моральные издевательства в раннем возрасте, стараются отгородиться от проблем. Они убеждают себя в том, что если не обращать внимания на прошлое, то оно исчезнет само собой. И верят, что «ящик Пандоры» должен оставаться закрытым, несмотря ни на что.

Каждый год в США миллионы долларов перечисляются на счета организаций, занимающихся защитой детей. Эти деньги распределяются между местными учреждениями, такими как детские дома, и приемными семьями. Существуют специальные гранты для многочисленных частных организаций, в обязанности которых входит предотвращение издевательств над детьми, а также воспитательная работа с жестокими родителями и психологическая помощь жертвам. Число последних растет с каждым годом. В 1990 году в США было зафиксировано два с половиной миллиона случаев жестокого обращения с детьми. В 1991-м — уже на двести тысяч больше. На момент выхода этой книги число жертв достигло трех миллионов.

Что же происходит? Что толкает людей на такие ужасные поступки? Неужели все действительно настолько страшно? Можно ли это остановить? И — наверное, это самый важный вопрос — как сами дети воспринимают подобное обращение?

Вы только что познакомились с историей обычной семьи, которая на протяжении нескольких лет разрушалась изнутри. Рассказывая ее, я преследовал две цели: во-первых, я хотел, чтобы читатели поняли, как любящий и заботливый родитель может превратиться в жестокого и беспощадного монстра, срывающего злость на беззащитном ребенке. Во-вторых, чтобы они своими глазами увидели триумф человеческого духа, выдержавшего на первый взгляд непреодолимые испытания.

Быть может, некоторые из вас сочтут эту историю безыскусной выдумкой, призванной нарушить ваш покой, но издевательства над детьми — горькая действительность нашего общества, так что рано или поздно вам придется это признать. Жестокое обращение быстро выходит за границы одной семьи и ранит всех, кто имеет к ней отношение. Больше всего достается ребенку, потому что он не может защитить себя, затем под удар попадает один из супругов — тот, который пытается встать между обидчиком и жертвой. Следом за ним — остальные дети; они не понимают, что происходит, но живут с ощущением постоянной угрозы. Вовлеченными оказываются соседи, которые слышат крики жертвы, становятся невольными свидетелями ссор и скандалов, но никак не реагируют; учителя — они замечают следы побоев и изменения в поведении ребенка; родственники, которые хотят вмешаться, но боятся рисковать отношениями.

Это больше, чем история о выживании. Это история о победе и торжестве. Даже в самые страшные моменты сердце мальчика остается непобежденным. Конечно, важно, чтобы выжило тело, но куда важнее сохранить силу духа.

Это моя, и только моя история. Долгие годы я ограничивался темнотой собственного разума и сердца, оставаясь одиноким и жалким неудачником. Сначала я мечтал лишь об одном — быть таким же, как все. Но со временем у меня появились другие желания. Я захотел стать победителем. Почти тринадцать лет я служил в войсках США. Я и теперь продолжаю служить своей стране, организуя семинары и секции, в которых помогаю людям, попавшим в беду, разорвать цепи. В прошлом я был жертвой жестокого обращения с детьми, поэтому теперь стремлюсь помогать тем, кому не повезло так же, как и мне. Я показываю людям, что надежда есть всегда, ведь я испытал это на собственной шкуре. Но, что гораздо важнее, я сумел порвать бесконечную цепь жестокости, победить ненависть в своей душе и стать отцом, который виноват лишь в том, что слишком сильно любит своего сына.

Сегодня в США миллионы людей отчаянно нуждаются в помощи. Я считаю, что не имею права бросать их на произвол судьбы. Я верю, что людям важно знать: независимо от того, что случилось с ними в прошлом, они смогут пережить это и изменить свою судьбу. Конечно, это прозвучит странно, но я убежден, что без описанных в книге издевательств я не стал бы тем, кем являюсь сейчас. Жестокость и одиночество научили меня по-настоящему ценить жизнь. У меня хватило сил обернуть трагедию в триумф. Вот о чем моя история.

Возможно, что никогда прежде в истории США семья не испытывала больший стресс. Экономические и социальные изменения лишают людей почвы под ногами, неуверенность рождает недовольство, которое ведет к жестокому обращению с близкими. И если общество действительно хочет решить эту проблему, то пришло время говорить о ней открыто. Только если мы перестанем замалчивать случаи жестокого обращения с детьми, люди смогут понять и оценить всю тяжесть проблемы. Детство должно быть беззаботным временем, полным смеха и игр на лужайке возле дома, а не кошмаром наяву, где главный монстр — самый близкий человек.

Стивен Э. Зиглер

Учитель

Сентябрь 1992 начался как обычный первый месяц занятий. Для меня это был уже двадцать второй год преподавания, так что я спокойно воспринимал бесконечную суету и путаницу, царящую вокруг. Впереди меня ждало знакомство с двумястами учениками и новыми коллегами. Я должен был попрощаться с летними каникулами и поприветствовать возросшую ответственность и ежегодные попытки выбить дополнительное финансирование для школы. Вроде бы ничего не изменилось, но двадцать первого сентября в учительской зазвонил телефон, и мне сообщили, что «некий Дэвид Пельцер хочет поговорить с вами по поводу случая жестокого обращения с ребенком, который произошел двадцать лет назад». Довольно неожиданный и болезненный привет из прошлого.

Конечно, я хорошо помнил Дэвида Пельцера. В то время я только закончил колледж и приступил к работе в школе; оглядываясь назад, могу признаться, что в ту пору я слабо представлял себе, в чем именно состоит моя задача как учителя. И меньше всего я знал о жестоком обращении с детьми. В начале семидесятых я и представить себе не мог, что подобное существует. Об этом предпочитали умалчивать, как и о многих других общественных явлениях. С тех пор мы чему-то научились, но это не значит, что можно останавливаться на достигнутом.

Так вот, я ясно помню сентябрь 1972 года в школе имени Томаса Эдисона, Дэли-Сити, Калифорния. Открывается дверь, и заходит маленький Дэвид Пельцер, один из моих учеников-пятиклассников. Я тогда был наивным и неопытным, но интуицией меня природа не обделила: я сразу понял, что в жизни Дэвида происходит что-то ужасное. Этого худенького, печального мальчика обвиняли в краже еды у других учеников. На его руках я постоянно замечал непонятно откуда взявшиеся синяки. Все буквально кричало о том, что ребенка наказывают и бьют куда больше, чем допускают обычные воспитательные методы. И лишь несколько лет спустя я узнал, что оказался свидетелем третьего по тяжести случая жестокого обращения с ребенком во всем штате Калифорния.

Не думаю, что должен воскрешать жуткие детали того, о чем я и мои коллеги сообщили властям много лет назад. Пусть это останется привилегией (если так можно выразиться) самого Дэвида. Но хочу заметить, что эта книга дала ему прекрасную возможность рассказать свою историю и тем самым спасти от беды других детей. И я глубоко восхищаюсь Дэвидом за то, что он воспользовался этой возможностью.

Дэвид, я желаю тебе всего самого лучшего. Я ни капли не сомневаюсь, что на своем сложном пути ты пойдешь до конца.

Валери Бивенс

Социальный работник

Мне, как сотруднику службы защиты детей в Калифорнии, прекрасно известно о частоте и тяжести преступлений, совершаемых против детей. Эта книга представляет собой рассказ о немыслимых издевательствах над ребенком. Глазами маленького мальчика мы смотрим на то, как он проходит путь от идеальной семьи до положения «военнопленного» в собственном доме. Этой историей поделился с читателями сам выживший, человек, обладающий невероятным мужеством и стойкостью.

К несчастью, широкая публика находится в неведении относительно истинных масштабов преступлений против детей. Те, кто в раннем возрасте становится жертвой чудовищной жестокости, часто просто не могут выступить против своих обидчиков или хотя бы рассказать о том, что с ними случилось. Их боль и гнев в итоге оборачиваются против них самих или против их близких, таким образом замыкая этот порочный круг.

Постепенно общественность все больше узнает о случаях жестокого обращения с детьми. На экранах стали появляться фильмы, посвященные этой теме, о подобных преступлениях можно прочитать в прессе. К сожалению, в погоне за сенсацией журналисты и режиссеры склонны искажать истинную картину, так что обычные зрители не могут полностью оценить боль маленьких жертв и осознать ее реальность. Эта книга одновременно проливает свет на издевательства над ребенком и учит нас. Вместе с Дэвидом мы движемся через страх, гнев и одиночество к надежде, и темный мир, узником которого стал несчастный мальчик, с болезненной ясностью раскрывается перед нами. Мы слышим плач этого ребенка и чувствуем его боль. А еще мы ощущаем, как бьется его сердце, превозмогшее невыносимые страдания и вырвавшееся на свободу.

Гленн А. Голдберг

Бывший исполнительный директор калифорнийского консорциума по предотвращению жестокого обращения с детьми

История Дэвида Пельцера должна подтолкнуть американцев к созданию страны, где детство перестанет быть синонимом страдания. Миллионы маленьких граждан США, наш самый драгоценный природный ресурс, являются жертвами ужасной эпидемии преступлений против детей. За последние десять лет на порядок увеличилась тяжесть и частота случаев жестокого обращения с ними. История Дэвида поможет людям понять, что за издевательствами над детьми скрывается не банальная порка. Каждый год сотни тысяч беззащитных детей становятся жертвами физических, моральных и сексуальных издевательств.

Жестокое обращение с ребенком неизменно отражается на его будущем; когда бьют маленького человека, от последствий страдаем мы все. Дэвид Пельцер вышел победителем из этой ужасной истории, так что она должна стать для всех нас источником вдохновения. И тем не менее мы не должны забывать, что десятки тысяч детей не вынесли подобных испытаний, а сотни страдают сейчас, когда вы читаете эти строки. Единственный способ искоренить жестокое обращение с детьми — предотвратить его; и я искренне надеюсь, что эта книга укрепит людей в стремлении бороться с любыми преступлениями против детей.

Я прежде не знала

Я прежде не знала, как страшно бывает,

И только слышала краем уха,

Что где-то кого-то детства лишают,

Но верить — не верила этим слухам.

Я прежде не знала, как может быть больно,

Что, скрыв от других синяки и шрамы,

Идешь по жизни и тихо, невольно,

Молишь о милости не Бога — маму.

Я прежде не видела, как ты теряешь

Последнюю каплю веры в людей,

Замкнувшись от мира, слезы скрываешь,

Зная, что будет только больней.

Я прежде не знала, что друг тебе нужен,

Который не будет молча смотреть,

Который будет с тобою рядом

И боль, и гнев поможет стерпеть.

Теперь я знаю, что в моих силах

Хоть немного мир поменять,

Я буду рядом, глаза открою,

Чтобы никто

«Я не знал»

Больше не смог сказать.

Синди М. Адамс

Благодарность

После долгих лет непрерывной работы, самоотречения, разочарования и обманутых надежд эта книга наконец увидела свет и появилась на прилавках книжных магазинов по всей стране. Я хотел бы воспользоваться случаем и поблагодарить всех, кто прошел со мной этот нелегкий путь.

Джека Кэнфилда, соавтора бестселлера «Куриный суп для души», за его невероятную доброту и отзывчивость. Джек — уникальный человек: он ежедневно бескорыстно помогает большему количеству людей, чем многие из нас — за всю жизнь. Да благословит тебя Господь.

Нэнси Митчелл и Ким Вейл из «Кэнфилд Групп» за их энтузиазм и веру в меня. Спасибо, дамы, без ваших советов я бы не справился.

Питера Весго из Health Communications Inc., а также Кристину Бэллерис, Мэтью Динера, Ким Вайсс и весь персонал HCI за честность, профессионализм и ежедневную вежливость — работать с вами было исключительно приятно. Я также хочу выразить восхищение бесконечной энергией Ирэны Ксантос и Лори Голден, которые не давали мне расслабиться. И огромнейшее спасибо художественному отделу за их упорный труд и преданность делу.

Отдельно хочу сказать спасибо Маршу Доноэ, выдающемуся редактору, за кропотливое исправление ляпов; благодаря тебе читатели смогли четко увидеть эту историю глазами ребенка.

Патти Брэйтман из Breitman Publishing Projects — за моральную и финансовую поддержку.

Синди Адамс — за то, что верила в меня, когда я больше всего в этом нуждался.

Спасибо Рику и Дону — вилла Рио стала моим домом вдали от дома и идеальным убежищем на время работы над этим проектом.

И наконец, я хочу поблагодарить Филлис Коллин. Я желаю тебе счастья и спокойствия. Благословит тебя Господь.

ПОТЕРЯВШИЙСЯ МАЛЬЧИК

Спасшим меня учителям:

Стивену Зиглеру,

Афине Констан,

Джойс Вудворт,

Дженис Вудс,

Бетти Хоувелл,

Питеру Хансену.

А также медсестре начальной школы им. Томаса Эдисона и офицеру полиции Дэли-Сити.

Ангелу, работающему в социальной службе:

мисс Памеле Голд.

Моим временным опекунам:

тете Мэри,

Руди и Лилиан Катанзе,

Майклу и Джоанне Налс,

Джоди и Вере Джонс,

Джону и Линде Уолш.

Тем, кто поддерживал меня и направлял:

Гордону Хатченсону,

Карлу Мигелю,

Эстель О’Райан,

Дэннис Тэпли.

Моим друзьям и наставникам:

Дэвиду Говарду,

Полу Брэзиллу,

Уильяму Д. Брэзиллу,

Сэнди Марш,

Майклу А. Маршу.

В память о Памеле Эби, которая отдала свою жизнь, спасая детей во Флориде.

Моим родителям, которые всегда меня понимали:

Гарольду и Алисе Тёрнбоу.

И наконец моему сыну Стивену, чья безоговорочная любовь и вера в отца помогают мне идти вперед. Я люблю тебя всей душой и всем сердцем.

Благослови вас всех Бог, потому что

«спасением ребенка должно заниматься все общество».

Глава 1

Беглец

Зима 1970 года, Дэли-Сити, Калифорния.

Я совсем один. Мне ужасно хочется есть, и я дрожу в темноте от холода. Я сижу, подложив под себя ладони, на нижней ступеньке лестницы, ведущей в гараж. Голова запрокинута назад. Руки онемели несколько часов назад. Шею и плечи начинает неприятно сводить. Но это ничего, я давно научился не обращать внимания на боль.

Я пленник собственной матери.

Мне девять лет, и я живу так уже не первый год. Каждый день происходит одно и то же. Я просыпаюсь на старой раскладушке в гараже, выполняю свои утренние обязанности по дому, после чего (если мне повезет) получаю в награду остатки завтрака, недоеденного братьями. Бегу в школу, пытаюсь красть еду, возвращаюсь в «сумасшедший дом», а там прохожу «рвотную инспекцию». Мама заводит меня в туалет и заставляет засунуть два пальца в рот, ведь ей необходимо убедиться, что я ничего не успел съесть за день.

Потом меня в лучшем случае бьют, в худшем — мама заставляет меня играть в одну из своих «игр» (вроде «газовой камеры» или поджаривания на плите). Затем я приступаю к уборке, а когда заканчиваю с дневными делами, отправляюсь в гараж и сижу там, пока не придет время мыть посуду после «семейного» ужина. Если я не сделал ничего дурного за весь день, мне, может быть, достанутся объедки.

День заканчивается только тогда, когда мама разрешает мне вернуться в гараж на раскладушку. Я сворачиваюсь в клубок, стараясь сберечь остатки тепла. Сон — единственное удовольствие в моей жизни. Только тогда я могу отвлечься от страданий. И мне нравится видеть сны.

В выходные становится еще хуже. Нет школы — нет еды — и никакой надежды ускользнуть из «сумасшедшего дома». Я спасаюсь тем, что воображаю, будто мне удалось сбежать — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Уже много лет я живу изгоем в «родной семье». Сколько себя помню, от меня постоянно были одни проблемы, и я всегда «заслуживал» наказания. Сначала я верил в то, что я плохой мальчик. Потом понял, что мама больна, ведь она вела себя подобным образом только тогда, когда поблизости не было моих братьев, а отец дежурил на пожарной станции. Мама явно не хотела, чтобы кто-то узнал об ее «играх». По неизвестной мне причине я был единственным объектом ее издевательств; глядя на мои мучения, она испытывала какое-то извращенное удовольствие.

У меня нет дома. У меня нет семьи. И в глубине души я не знаю, будет ли меня когда-нибудь кто-нибудь любить, смогу ли я снова стать человеком. Ведь я не ребенок, я вещь.

Я совсем один.

Сверху доносятся крики. Уже четыре часа дня, значит, родители успели напиться. А теперь орут друг на друга. Начинают с оскорблений, потом переходят на проклятия. И через несколько секунд перекидываются на меня. Так всегда бывает. От маминого голоса у меня внутри все переворачивается.

— Что ты хочешь сказать, Стивен? — вопит она. — По-твоему, я плохо обращаюсь с мальчиком? Так, что ли?

Затем ее голос становится нестерпимо холодным. Я представляю, как она тычет пальцем папе в лицо.

— Послушай… меня… ты. Ты… не имеешь ни малейшего понятия, что «это» из себя представляет. Если думаешь, что я плохо с «этим» обращаюсь… то… «это» может проваливать из моего дома.

Я буквально вижу отца, который после стольких лет все еще пытается хоть как-то меня защитить: он трясет бокалом с выпивкой так, что кубики льда бьются о стенки.

— Успокойся, — начинает папа. — Я лишь пытаюсь сказать… ни один ребенок не заслуживает, чтобы с ним так обращались. Господи, Роэрва, да ты… ты к собакам относишься лучше, чем к мальчику.

Скандал достигает самой громкой точки. Мама швыряет стакан, он разбивается о кухонную тумбочку. Папа перегнул палку. Никто не смеет говорить матери, что ей делать. А платить за это придется мне. До того момента, как она вызовет меня наверх, остается совсем мало времени. Я начинаю готовиться. Аккуратно вытаскиваю руки из-под попы — не целиком, ни в коем случае, ведь иногда мама спускается вниз, чтобы проверить, как я исполняю ее приказ. Без ее разрешения я не имею право даже пальцем пошевелить.

Хоть я и сижу неподвижно, внутри у меня все сжалось. Если бы только…

Дверь наверху с грохотом распахивается, и мама кричит:

— Ты! Живо тащи сюда свою задницу!

Я без оглядки лечу вверх по ступеням. Несколько секунд жду маминых приказаний, после чего робко открываю дверь. Тихо подхожу к маме и жду, когда начнется очередная «игра».

Сегодня она решила развлечь себя «гляделками». Я должен стоять в метре от нее, вытянув руки по швам, наклонив голову на сорок пять градусов вперед, и таращиться на мамины ноги. Следует первая команда: я обязан смотреть выше ее груди, но ниже глаз. Вторая команда: я должен встретиться с мамой взглядом, но при этом молчать, не шевелиться и даже не дышать — пока мне не разрешат. Мы с мамой так «играем» с тех пор, как мне исполнилось семь, поэтому сейчас для меня подобное испытание — всего лишь часть ежедневного бесправного существования.

Внезапно мама хватает меня за правое ухо. От неожиданности я дергаюсь — и тут же получаю тяжелую пощечину в наказание. Ее рука словно размазывается в воздухе за несколько секунд до того, как впечатывается в мое лицо. Без очков я не очень хорошо вижу, а раз сегодня не нужно идти в школу, то мне нельзя их носить. Щека горит от удара.

— Кто тебе разрешил двигаться? — шипит мама.

Я, не отрываясь, смотрю на какое-то пятно на ковре. Мама ждет, пока я отреагирую, после чего тащит меня к входной двери, чуть не отрывая ухо.

— А ну повернись! — кричит она. — Посмотри на меня!

Но я так просто не сдаюсь. Краем глаза замечаю отца. Тот делает еще один глоток из стакана. Когда-то широкие папины плечи сейчас бессильно опущены. Годы работы в пожарной службе, пьянство и напряженные отношения с матерью легли на них тяжелым грузом. Когда-то он был моим героем; все знали, что он мог без страха войти в горящее здание ради спасения ребенка. А теперь стал конченым человеком. Он продолжает пить, а мама все не успокаивается:

— Твой отец тут сказал, что я плохо с тобой обращаюсь! Ну так что, плохо? Тебе не нравится?

У меня губы дрожат. В ту секунду я не знаю, какого ответа от меня ждут. Мама замечает мою неуверенность и наслаждается «игрой» еще больше. В любом случае, я обречен. Я чувствую себя, как насекомое, которое вот-вот раздавят. Открываю рот — губы почему-то никак не хотят разлепляться — и пытаюсь из себя что-то выдавить.

Но прежде чем мне удается произнести хоть слово, мама снова дергает меня за ухо. Оно и так уже горит огнем.

— А ну закрой рот! Тебе никто не разрешал разговаривать! Или разрешали? Разрешали? — вопит мама.

Я ищу глазами отца. Он чувствует, что я нуждаюсь в его помощи.

— Роэрва, — говорит он. — Так нельзя обращаться с мальчиком.

Я сжимаюсь, а мама опять выворачивает мое несчастное ухо, но на этот раз она тянет вверх, заставляя меня стоять на цыпочках. Ее лицо наливается кровью.

— То есть ты считаешь, что я плохо с ним обращаюсь? Я… — Тыча указательным пальцем в грудь, мама продолжает: — Так вот, мне «это» не нужно, Стивен. Если ты думаешь, что я плохо с «этим» обращаюсь, то «оно» может проваливать из моего дома!

Я вытягиваюсь в струнку, пытаясь стать хоть немного выше, и напрягаюсь в ожидании удара. Но мама вдруг отпускает мое ухо и открывает дверь.

— Вон отсюда! — визжит она. — Вон из моего дома! Ты мне не нужен! Я тебя ненавижу! Никогда тебя не любила! Проваливай, я сказала!

Я замираю. Непонятно, что за «игру» мама затеяла на этот раз. Я прокручиваю в голове несколько вариантов того, чего она от меня хочет. Чтобы выжить, я должен продумывать все заранее. Но тут к нам подходит папа.

— Нет! — кричит он. — Хватит. Прекрати, Роэрва. Прекрати все это. Оставь мальчика в покое.

Мама встает между мной и отцом.

— Нет? — саркастично переспрашивает она. — В который раз ты мне это говоришь? Все время один мальчик! Мальчик то, мальчик это. Мальчик, мальчик, мальчик! Сколько можно?

Мама берет папу за руку, словно умоляя прислушаться к ее словам; как будто им обоим жилось бы гораздо лучше, если бы меня не было рядом — если бы я вообще исчез.

Внутренний голос срывается на крик: «Господи! Теперь все ясно!»

Отец останавливает маму.

— Нет, — повторяет он тихим голосом. — Это… — он разводит руками, — это все неправильно.

Судя по неуверенному тону, папа уже растерял весь запал. У него такой вид, будто он сейчас заплачет. Папа смотрит на меня, качает головой, потом переводит взгляд на маму:

— Где он будет жить? Кто о нем позаботится?

— Стивен, ты что, не понимаешь? Правда, не понимаешь? Да мне плевать на то, что с ним будет! Мне плевать на мальчика.

Внезапно она хватается за ручку и распахивает дверь.

— Ладно, ладно, — улыбается мама. — Пусть мальчик сам решит.

Она наклоняется так, что ее лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствую сильный запах перегара. Ее глаза холодны, как лед, от них веет неподдельной ненавистью. Как бы я хотел отвести взгляд. Как бы я хотел вернуться в гараж. Тихим хриплым голосом мама говорит:

— Если считаешь, что я плохо с тобой обращаюсь, можешь идти.

Я забываю о том, что мне нельзя двигаться, и смотрю на отца. Он не замечает моего взгляда — слишком занят выпивкой. В голове крутится туча мыслей, но пользы от них никакой. Я не могу понять, в чем смысл новой «игры». И вдруг меня осеняет: это уже не игра. Буквально за несколько секунд я понимаю, что судьба предоставила мне шанс сбежать — и спастись. Я мечтал об этом много лет, но невидимый страх все время останавливал меня. И сейчас я говорю себе, что все как-то слишком просто. Безумно хочется оторвать ноги от пола и переступить через порог, но их словно парализовало.

— Ну так что? — кричит мама мне в ухо. — Выбор за тобой!

Время как будто остановилось. Я не отрываясь смотрю на ковер и слышу мамин насмешливый шепот:

— Никуда он не уйдет. Мальчик никогда не уйдет. У него кишка тонка.

Чувствую, как меня охватывает дрожь. На секунду закрываю глаза и представляю, будто я далеко-далеко. Представляю, как выхожу из дома. И улыбаюсь про себя. Я отчаянно хочу уйти. Мысленная картина становится все ярче, и я чувствую, как внутри разгорается неизвестно откуда взявшееся тепло. И вдруг я чувствую, что мое тело начинает двигаться. Распахнув глаза, я смотрю вниз, на свои стоптанные кроссовки. Ноги сами перешагнули через порог. «Господи! — шепчу я про себя. — Не могу поверить, я это сделал!» И страх не дает мне остановиться.

— Вот! — торжествующе произносит мама. — Мальчик решил уйти. Сам решил. Я его не заставляла. Запомни, Стивен. Ты своими глазами видел, что я не выгоняла мальчика.

Я выхожу на крыльцо, прекрасно понимая, что мама сейчас схватит меня и рывком втащит в дом. Я даже ощущаю, как зашевелились волосы на шее, как мурашки побежали по спине. И ускоряю шаг. Поворачиваю направо и начинаю спускаться по красным ступенькам. Слышу, как мама с папой выглядывают за порог.

— Роэрва, — тихо говорит отец, — Роэрва, это неправильно.

— Почему же? — равнодушно отзывается она. — Помни, он сам так решил. К тому же он вернется.

От радости я не слишком понимаю, куда ставлю ноги, поэтому спотыкаюсь и чуть не лечу кувырком со ступенек. Приходится цепляться за перила, чтобы не упасть. Выхожу на дорожку, ведущую к дому, точнее, прочь от дома; пытаюсь дышать ровно. Потом поворачиваю направо и иду по улице до тех пор, пока не убеждаюсь, что из дома меня не видно. И тогда я срываюсь с места и бегу. Я пробегаю пол-улицы, прежде чем на мгновение останавиться, обернуться и посмотреть на «сумасшедший дом».

Я упираюсь руками в колени и восстанавливаю дыхание. Прислушиваюсь — вдруг мама уже едет за мной на семейном фургоне? До сих пор не верится, что она так легко меня отпустила. Я знаю: она обязательно пустится в погоню. Отдышавшись, я снова ускоряю шаг. Вот и конец Крестлайн-авеню. Отсюда тоже видно наш маленький зеленый дом. Но никаких фургонов на дороге нет. Никто не бежит вслед за мной. Никто не кричит, не пытается ударить. Я не сижу на лестнице, ведущей в гараж, меня не бьют по лодыжкам палкой от метлы и не закрывают в ванной вместе с очередным ведром, полным раствора аммиака и отбеливателя.

Мимо проезжает машина, я провожаю ее взглядом и машу рукой ей вслед.

Хотя на мне порванные штаны, заношенная до дыр футболка с длинными рукавами и стоптанные кроссовки, я готов лопнуть от счастья. Мне тепло. Я говорю себе, что никогда не вернусь назад. Столько лет я жил в страхе, терпел побои и издевательства, питался тем, что мог найти в мусорном ведре, — уж теперь-то я не пропаду.

У меня нет друзей, мне негде спрятаться и не к кому обратиться за помощью. Но я точно знаю, куда направляюсь — к реке. Много лет назад, когда я еще был членом семьи, мы каждое лето ездили на Рашн-Ривер в Гверневилль. Дни, когда мама учила меня плавать на пляже Джонсона, когда мы с отцом ходили на горки, а вечером всей семьей любовались закатом на берегу, когда мы с братьями могли часами лазать по старому обгоревшему пню перед нашим летним домиком, навсегда останутся самым счастливым временем моей жизни. Воспоминания о сладком аромате гигантских секвой и зеленой речной глади заставляют меня улыбнуться.