Зельеварение - наука выживать

В Хелмсдейле неширокие улицы и одноэтажные скромные дома, выкрашенные в светлое. Под зимним тёмно-серым небом хорошо смотрится. В тупике Сатерленд-стрит стоит один из таких, скромных и одноэтажных, с неброской вывеской. Здесь миссис Фергюсон, владелица зычного контральто, внушительной внешности и единственной на весь Хелмсдейл аптеки, продаёт магам зелья от кашля и для хороших снов, а магглам уверенно суёт какую-нибудь цветную коробочку из единственной видимой им витрины. Это туристам. А местным впридачу объясняет:

— Гарри — внучатый племянник моего дорогого покойного мужа, приехал помочь с аптекой.

Потому что это Хелмсдейл, тебя уже заметили, и, если ты не турист, хотят знать о тебе всё.

В Хелмсдейле тихо и спокойно.

Даже слишком.

Хозяйка аптеки сперва сложила вместе этот факт и мой возраст, не стала радоваться появлению претендента на место зельевара и с видом оракула сообщила, что я вскоре сбегу в более весёлое место. Мой предшественник так и сделал. И ещё один до него. А поскольку я сбегу совершенно точно, не стоит и начинать.

— С тех пор, как старика Бенсли дочь забрала в Абердин, мне не везёт на зельеваров. Молодые люди вроде вас, дорогой мой, желают развлечений, а на них Хелмсдейл не богат, — сказала она. — Через нас, конечно, едут туристы, но в основном здесь тихо. И потом, вы же тот самый Гарри Поттер, правильно?

Пожимаю плечами и морщусь. Куда только "Пророк" не добирается.

— Не знаю, зачем вдруг Гарри Поттер решил искать работу в нашей деревне, и, заметьте, не спрашиваю, но через неделю вы заскучаете, через две добрые друзья подыщут вам что-нибудь в Лондоне и я снова останусь без зельевара. Так что вам эта работа не подойдёт. Выпейте чаю и отправляйтесь домой.

Почтенная миссис Фергюсон просто не знала, да ей это и не нужно, что я уже сбежал — и как раз сюда. А бежать оттуда, куда сбежал... Я запутался и сказал:

— Я не сбегу.

Миссис Фергюсон изобразила на лице величайшее сомнение, все вы так говорите, юноша, но аптеке нужен был зельевар, а мне... Тихо, спокойно, а главное, далеко — разве не это мне было нужно?

Ну да.

Нужно.

Мозгов мне всё-таки нужно, вот что. Если бы они были в наличии, я бы сразу понял, чем грозит мне тихий спокойный Хелмсдейл, и близко бы не подошёл к котлам и колбам — ни здесь, ни где-то ещё, нигде, никогда больше, и нанялся бы в маггловский офис курьером или грузчиком, а не бежал Мерлин знает куда, чтобы и здесь маяться тем же.

Потому что лаборатория — даже если эта лаборатория в подвале флигеля при аптеке на краю земли — не то место, где можно без помех поддерживать щит безмыслия, спасавший меня в дороге. Это становится ясно с первым же зельем.

Глоток Покоя — зелье простое, в списке, выданном хозяйкой, сложных нет, наверное, чтобы не очень жалко было ингредиентов, если вдруг столичная штучка Гарри Поттер решил посмеяться над провинциальной леди, а сам как зельевар не стоит ни кната.

Но смеяться над леди некрасиво. И если чуть ранее меня волновало, осталось ли в голове хоть что-то из рецептуры, то теперь нужное вспоминается само. Я же занят совсем другим.

Греется котёл.

Хрустит в ступке лунный камень.

А я как могу стараюсь держаться прямо, хотя всё во мне требует немедленно согнуться пополам. Или закричать. Или хоть что-нибудь, Мерлин мой, хоть что-нибудь, чтобы не было так...

От знакомых запахов.

От звука капель, падающих в основу, его всегда слышно в тишине лаборатории.

Четыре, пять, шесть...

От привычного напряжения в пальцах, да, помешивать не резко, но чуть с нажимом, так нужно...

От красоты медленно кипящего котла — я ещё помню первые слова, которые услышал от тебя, и не странно ли, что могу оценить эту красоту только сейчас, когда всё потерял... Наверное, раньше мне хватало просто видеть, как ты её ценишь, а теперь... так недостижимо далеко, и приходится самому.

Вдохнуть медовый аромат — почти, почти, ещё несколько секунд, пока появится едва различимая горькая нота, всё верно, правда?

Обернуться, поймать ироничный прищур — опять спрашиваете элементарное, Поттер, что у вас в голове вместо мозгов? Неважно, что именно он сказал бы.

Но я не оборачиваюсь, там, за плечом, ответа нет и не будет больше.

Говорю медленно, впервые пробуя на вкус:

— Я тебя не люблю.

Пустые слова.

В тех, других, которые я мнил правдой, тоже ничего нет, у меня ничего нет, только фантомная боль, пустота за плечом и список зелий для аптеки, и, может, чтобы варить их как следует, необходимо именно так — захлёбываться каждый раз безнадёжной горечью, мой личный метод зельеварения. И, может — когда-нибудь — обнаружить, что уже не перехватывает горло, что это была последняя порция. Я жду.

Курю.

И работаю.

Выхожу только купить сигарет и какой-нибудь еды в маггловском магазине на въезде в деревню, это близко, здесь всё близко. Туристы, если они и есть в зимнем Хелмсдейле, прячутся от холодного ветра в натопленных номерах отеля, чтобы наутро рассесться по автомобилям и автобусам и отправиться дальше — глазеть на край земли. По пустым улицам возвращаюсь в свой флигель. Усмехаюсь, вспомнив особняк на Гриммо — совершенно бесполезное имущество. Мне вполне хватает одной комнаты с одним окном, одной крошечной кухни и одной ванной без изысков. Тем более, почти всё время я провожу в подвале.

Работаю.

Хозяйка говорит, что если не сбегу до весны, то ветер с моря станет теплее, а если лета дождусь, то будет ещё и красиво — зацветёт вереск на холмах. Правда, мне пока не важно, какой с моря ветер, потому что мои легкомысленные предшественники развели в лаборатории и кладовой жуткий хаос, и работа занимает всё время.

Работы полно.

Аптека миссис Фергюсон — единственная, где можно раздобыть зелья, не только в деревне, но и на всём побережье до самого Турсо, так что зря она пугала меня скукой в первый день.

Работы завались — особенно если её искать.

— Гарри, вы всегда вручную полируете котлы? — спрашивает как-то вечером хозяйка, войдя в лабораторию.

— Да, миссис Фергюсон.

Нет, миссис Фергюсон.

Только если сварил, истолок и нарезал всё, что нужно, если не больше, и сейчас придётся идти к себе, а спать я не смогу ещё долго.

Не смогу, и буду курить до онемевшего языка, и буду слушать в тишине, как мечется и выпускает когти мой зверь, которому зачем-то надо быть реальностью. И ещё надо, ему, не мне — рвануться, припустить со всех лап, добежать, рухнуть поодаль, хрипя и вздымая бока, не гони меня, я не буду мешать, честно, я просто посмотрю, как ты здесь.

Но я обуздываю зверя и зло говорю:

— Видишь, мне не легче, мне наоборот, я совсем рехнулся, а ты обещал, Северус. Ты обещал!

Снейп складывает перед собой руки на груди и морщится. Это не потому, что я его рассердил своим упрёком, нет, просто он не любит шума. Зато здесь, у меня, тихо, и он мог бы и не оборачиваться в расчерченную фейерверками темноту, а сказать что-нибудь — мне.

Он не скажет, он станет упрямо молчать, вновь и вновь оглядываясь, я уже заучил наизусть все его жесты, на всех двадцати двух карточках. Иногда кажется, что проскальзывает новое движение, и тогда я всматриваюсь до рези в глазах, но это, конечно же, обман больного рассудка.

Я болел им, как болеют опасным вирусом, тяжело и с лихорадкой. Лихорадка ушла, оставив по себе хроническую ноющую пустоту, и я бессмысленно продираюсь сквозь дни, сам не понимая зачем, и иногда мне кажется, что я просто не выжил.

Впрочем, живой или мёртвый, я вполне успешно играю в зельевара. Даже аппарирую в начале февраля в Косой переулок, пополнить запасы самых ходовых ингредиентов, а кроме того, покупаю удобную ступку, и ещё "Зельедел" за январь, а на последующие номера оформляю подписку.

Рон с Гермионой наверняка обиделись бы, узнав, что я был в Лондоне, а к ним не зашёл. Поэтому я им не говорю. Просто пишу, что у меня всё отлично и иду к хозяйке, одолжить сову. Сова лапу подставляет неохотно и смотрит укоризненно, будто знает, что понесёт.

— Нет, мне не стыдно, — говорю я сове. — Они же волнуются там, а у меня и вправду всё отлично, разве нет?

Сова презрительно отворачивается, но с письмом моим в Лондон улетает.

Январский номер журнала сообщает много непонятного, но, наверное, полезного. Долго изучаю его, обложившись книгами, но могу прочесть до конца лишь одну статью, находя её относительно сносной для понимания, и только когда натыкаюсь на имя автора, сердце резко ухает вниз, а назад возвращается неохотно и с противным нытьём. Конечно, отчего бы и не быть здесь этой статье. Солидный журнал, солидный учёный. Конечно, он пишет для "Зельедела".

— Какого чёрта, Поттер?! — это я обнаружил, что пялюсь на текст незнамо сколько, ничего не видя перед собой, а между тем вода в котле выкипела почти до дна.

Никуда не годится.

— Когда это всё закончится? — спрашиваю у десятого Снейпа.

Восьмой, седьмой и все предыдущие разбросаны корявыми комками по лаборатории, а девятый угодил в пламя под котлом, и тогда показалось, что это я корчусь, прогораю и осыпаюсь чёрным пеплом.

Тут в лабораторию как раз приносит хозяйку, и она интересуется:

— Что это за мусор у вас тут, Гарри? — а потом ещё спрашивает, подобрав и расправив то, что зашуршало под ногой: — Решили таким образом расстаться с коллекцией?

Так не расстанешься. И даже понимая, что самые драгоценные её экземпляры с самого начала были фальшивыми, и запретив себе ворошить, я всё равно невольно касаюсь то взгляда, то жеста, и тогда уже не могу выбросить всё без разбора, потому что есть и подлинники — это когда он просто работает или спит.

Я только и могу, что криво улыбнуться.

Надо поставить пароль на дверь.

Миссис Фергюсон подбирает ещё две карточки, а увидев колдографии на них, складывает губы в букву "о":

— Настолько не любите мистера Снейпа?

Я тебя не люблю.

Хватаюсь за лопаточку, неведомо зачем тревожу раньше времени зелье, теперь наверняка испорчено, а хозяйке говорю:

— Дело в том, что профессора Снейпа в моей коллекции достаточно. Даже слишком. Для другого не хватает места.

Не знаю, удовлетворилась ли миссис Фергюсон таким ответом, но больше она ничего не спрашивает, забирает готовый заказ и уходит, а у меня, похоже, появляется традиция — расправлять вкладыши от шоколадных лягушек. Медленно, разглаживая заломы пальцами. И прятать потом — от себя. И снова, морщась от собственной слабости, доставать чуть ли не украдкой. Ничему я, дурак, не учусь.

Февральский выпуск за редкими исключениями полон заумной писанины ни о чём, читаю, поминутно зевая, а чтобы не терять страницу, закладываю тем, что оказалось под рукой.

— Этак и я могу статьи писать. Ну вот хотя бы... "О преимуществах свежих цветов вереска в сравнении с сушёными". Страницы на четыре. Как считаете, профессор, примут? — спрашиваю у закладки.

На лице Снейпа явно читается — в цирк вас примут, Поттер, с вашими идеями.

Обижаюсь и не разговариваю с ним до вечера.

Колдографии я больше не прячу. Воровать у себя самого — нелепая затея.

Хотя Рон с Гермионой, обрушившиеся на мой флигель однажды в мартовскую дождливую субботу, думают как раз, что нелепо другое. Если бы не дождь, я бы повёл их к морю, выгулял бы по местной туристической тропе — набережной. Но — дождь. Поэтому мы торчим в единственной жилой комнате, пьём чай с пирогом от Кричера и улики моего помешательства незамеченными не остаются.

— Гарри, давай на следующие выходные домой, — говорит Рон. — Сходим куда-нибудь.

— Или Кричеру скажем, что ты возвращаешься, он вообще королевский приём организует, с переменой блюд и музыкой, — добавляет Миона.

— Я не возвращаюсь, так зачем же его обманывать?

Рон хлопает себя по колену и восклицает:

— Не понимаю! Гарри, ты ж волшебник покруче многих, и что ты делаешь? Торчишь тут безвылазно, возишься с котлами... и рожу эту ублюдочную на камин выставил и смотришь! Я заметил, раза три уже, а когда нас тут нет? Он тебе, что ли, много хорошего сделал, что его компания приятней нашей?! Вот убей меня — не понимаю!

— А раньше понимал? — спрашиваю.

— И раньше не понимал! А теперь, когда уже всё известно, ну, с чего ты вообще на него запал — тем более. Ты сам сказал, что всё кончилось, когда Дары Смерти сгорели, так чего продолжаешь дурить? Ну ладно, сначала ты решил уехать Мерлин знает куда, и мы тебе не мешали, каждый лечится как может, это понятно... Так три месяца уже прошло! Может, пора как-то уже... ну я не знаю... перестать прятаться в этой дыре?!

— Это не дыра, это Хелмсдейл, и я не прячусь, — возражаю и смотрю на Гермиону, ищу поддержки.

А вот хрен тебе, Гарри.

— Мне кажется, — медленно говорит Гермиона, — дело даже не в Снейпе. Просто ты не хочешь смириться с тем, что дал себя обмануть с этой искусственной страстью, и продолжаешь считать её настоящей, думая, что иначе ничего не останется. Гарри, тебе нужно заполнить жизнь новыми событиями, потому что твоё добровольное затворничество никак не помогает, ты разве не видишь? Ну правда, если бы ты согласился вернуться в Лондон, сразу стало бы легче.

Гермиона Грейнджер-Уизли. Сеансы психоанализа.

Она только не знает, что с некоторых пор я таким обещаниям не верю.

— Я не прячусь, и жалеть меня не нужно. Я здесь живу. Я здесь работаю. Ребята, — прошу, — давайте договоримся. Я сам за себя решаю, где жить, где работать и что ставить на камин. Вы это запоминаете, и если хотите бывать у меня в гостях или чтоб я к вам иногда приходил — к этой теме мы больше не возвращаемся. Идёт?

— Это ты нам ультиматум, что ли, предъявляешь?! — задиристо говорит Рон. — Ты... Герми, не дёргай меня! Это уже чересчур!

— Рон, помолчи, — говорит Гермиона. — А ты, Гарри, действительно перегнул палку. Никто тебя не жалеет. Мы всего лишь сказали, как это выглядит, то, что ты творишь со своей жизнью, потому что никто тебе этого не скажет, кроме нас. Но раз тебе так неприятно, мы постараемся избегать этой темы.

Дальше разговор не клеится, любые слова звучат слишком ненатурально и я вспоминаю, что мне срочно нужно к зелью, а Гермиона с Роном, кажется, этому рады. К тому же, Рон, кажется, так и уходит, не простив моих слов.

Переживу.

А Гермиона, пропустив Рона вперёд, за дверь, тихо говорит напоследок:

— Ты, Гарри, сам перестань жалеть себя и всё-таки подумай, почему на самом деле ты здесь остаёшься...

Выполнять её просьбу я не собираюсь, но это как-то само собой выходит, и я думаю.

И Мерлин знает до чего додумываюсь в полутьме комнаты.

Началось ли всё из-за магии Даров Смерти, как считал Снейп, или это я сам так с ума сошёл — неважно.

Совершенно неважно, с чего всё началось.

Потому что стольких дней оказалось недостаточно для исполнения твоего пророчества, Северус, просто уржаться и сдохнуть — как мне легко и смешно сейчас, и я не знаю, хватит ли всей жизни, чтобы стало так, как ты обещал.

Потому что Даров больше нет, я вернул смерти её подарки, а моё безумие осталось и покидать меня не спешит.

И я не жду времени икс, которое вот-вот придёт и волшебным образом изгонит тебя, как демона.

На самом деле давно уже не жду.

Всего лишь учусь жить, понимая, что оно не наступит.

Возможно ли, что Гермиона права?

Что я упрямо держусь за то, чего нет и не было, просто чтобы как-то бороться с пустотой внутри?

А ты лишь средство этой войны.

Такое же, как котлы и рецепты зелий.

Привычное.

Но я не нахожу сил искать другое.

"Зельедела" за март читаю от корки до корки. Это можно попробовать сварить, а тут, кажется, бред, а это...

Это — неожиданно, на последних страницах, и у меня мерзко дрожат колени, руки и вообще всё, что способно дрожать.

Зачем тебе — это, Гарри? Только затем, что ты, как ни смешно, зельевар, а объявление как раз и напоминает зельеварам о ежегодной международной конференции в Праге, которая открывается первого июня?

На следующую конференцию поедете со мной, Поттер.

Нет.

Только затем, что я зельевар.

И вообще, у меня будет много работы. Особенно в июне. Туристический сезон в разгаре, не до конференций. Ведь так же, миссис Фергюсон, да? Вы же меня не отпустите? Скажите, что нечего бездельничать, когда заказов как грязи на весенней дороге. Ну пожалуйста.

— Не выдумывайте и отправляйтесь спокойно, за три дня аптека без вас не рухнет, — говорит миссис Фергюсон. — Во-первых, квалификацию нужно повышать. Ваши зелья хороши, ничего не скажу, но топтаться на месте не дело. Во-вторых, пообщаетесь с коллегами, наладите контакты, это тоже важно. Ну и заодно развлечётесь, посмотрите на красивых девушек...

— Я не интересуюсь девушками.

— О! Ну, значит, на красивых юношей, их, как правило, гораздо больше, чем красивых девушек, уж я-то знаю.

— Юношами я тоже не интересуюсь. И развлечениями вообще.

— А вы, Гарри, мрачный тип, кто бы мог подумать... — качает головой хозяйка. — Отвлекаться и выходить в люди надо, хоть иногда. А то скажут, что я морю своих зельеваров непосильным трудом и хороню среди котлов, оттого они у меня и не держатся.

О конференции она мне больше не напоминает, а вот апрельский "Зельедел" не настолько великодушен. Перечитываю зачем-то текст объявления, форму заявки, даже список координат аппарации, будто там есть ответ...

Почему бы и нет, в конце концов? А если там... если там будет профессор Снейп... так и что? Я не прячусь от него, я сам так сказал Рону и Гермионе. И себе.

А когда понимаю, что ехать было нельзя — как обычно, уже поздно и ничего не исправить.

В первый день конференции организаторы припасли для участников массу интересного — получить программу, расселиться по номерам отеля, арендованного у магглов и для них же закрытого на все три дня, послушать приветственные речи, выбрать президиум... жаль, что я не знал об этих увлекательных планах, приехал бы на день позже.

Потом все разбрелись по номерам и экскурсиям, а я неприкаянно болтаюсь по отелю, не зная, где задержаться, и в конце концов всё решает случай — меня увидел Невилл Лонгботтом.

— Гарри?! Не ожидал тебя встретить.

— Привет, Невилл. Взаимно. Ты что, забросил гербологию и зельеварением занялся?

— Не-е-ет, — улыбается Невилл. — Котлы у меня так и вызывают ступор, я по растительным ядам Африки завтра доклад читаю. А сегодня знакомых девчонок на экскурсию проводить обещал... о! через шесть минут уже! Пойдёшь?

И я иду на экскурсию по Праге с двумя итальянками, весело болтающими о возможностях зельеварения в косметологии. Девчонки Невилла оказались старше нас лет на пять, и потому улыбаются нам слегка снисходительно. Ничего. Обрадую миссис Фергюсон притиранием по новому рецепту, а ещё тем, что смотрел на красивых девушек, как она и велела.

И на красивых юношей смотрел — Невилл теперь приобрёл уверенность знающего себе цену человека и стал совсем хорош. Но глядя на него, я снова отчётливо осознаю — не гей я, пикси меня пощипай. Не гей.

И день проходит прекрасно.

Всё начинает портиться вечером, когда мы с Невиллом и его косметологами уже уселись в баре отеля и успели отпить по глотку.

— Так ты от Хогвартса здесь? — спрашивает Невилл.

Все силы уходят, чтобы с непроницаемым, надеюсь, лицом сказать:

— Нет. Из Хогвартса я ушёл. Не увидел перспектив.

— А, Джинни говорила, ты же был ассистентом Снейпа... Ну тогда конечно, этот не подвинется, разве что ему МакГонагалл Защиту отдаст наконец.

— Снейпу вообще нельзя преподавать, — говорит подружка Невилла. — Как только в вашем Хогвартсе кто-то у него учится? В зельеварении он, конечно, гений, но только от его жуткого взгляда всё из головы вылетает, а если ещё и рот откроет... Бррр... Хорошо, что его в этот раз нет.

— Его на установочном заседании никогда нет, — встревает вторая. — Появится ещё. Разнесёт всех в пух и прах, как обычно, и завтрашний доклад Невилла тоже. Ты готов, Невилл? Снейп о ядах любит поговорить.

Невилл сникает:

— Накаркаешь...

А я уткнулся в свой стакан, слушаю, как они привычно и весело злословят, и желаю только одного — заткнуть себе уши или им рты, хотя вроде ведь ничего особенного, даже и не клевета...

Спасает меня ещё один человек из прошлого.

Так я думаю, когда за спиной восклицают:

— Кого я вижу! Гарри Поттер!

Я оборачиваюсь и говорю:

— Здравствуйте, профессор Слагхорн.

Жаль только, что одновременно со мной обернулись в нашу сторону и все, кто сидел в баре.

— Здравствуйте, Гарри. Рад, очень рад. О, и юный Лонгботтом, как же, я вас хорошо помню, Невилл, правильно? Очаровательные дамы, очаровательные. Позволите присесть?

— Конечно! — щебечут дамы.

А Невилл шепчет мне:

— Он в Ассоциации имеет вес, учти...

— Вы что же, зельевар теперь, мой мальчик? — между тем спрашивает Слагхорн, придвигая стул. — Ну конечно, зачем спрашивать, я ведь помню ваши успехи на моих занятиях. Или вы от прессы здесь?

Наверное, нужно простить всем пожилым людям сразу это отвратительное обращение, иначе так и буду передёргиваться.

Слагхорну я уже простил. И говорю:

— Нет, вы правы, я зельевар. Работаю на частную аптеку в Шотландии.

— Да что вы! И где же?

— В Хелмсдейле.

В конце концов, это не тайна.

— В Хелмсдейле! Мальчик мой, как вас угораздило? Да вы же там погибнете как зельевар! А что случилось с Бенсли?

— Переехал в Абердин.

— Ну хоть на старости лет образумился. Вот вам яркий пример, Гарри! Я давно советовал ему бросить это гиблое место, Бенсли не слушал — и кто теперь знает Бенсли?! Поверьте старику — вас заест рутина. Будете изо дня в день варить одно и то же, мальчик мой, одно и то же, и времени развиваться не останется совершенно, а потом и желание исчезнет. С вашими способностями просто преступление так растрачиваться.

Сказать мне нечего. Не твердить же снова всем подряд, что никакая известность меня не интересует.

— Нет, Гарри, я решительно отказываюсь оставлять вас на произвол этой ведьмы Фергюсон. Ваша матушка мне бы не простила. Мы вот что с вами сделаем!

И я слушаю, как мог бы под руководством Слагхорна продвигаться в мире зельеварения, и как из этого вышло бы много для меня хорошего. Для Слагхорна, наверное, тоже что-то неплохое предполагается, иначе зачем бы ему огорчаться, когда я не хватаюсь за его предложения немедленно, а говорю:

— Спасибо за советы, профессор Слагхорн. Я подумаю над вашими словами.

А потом прощаюсь насколько могу спокойно и ухожу в свой номер — так мне тошно.

— Гарри, ты завтра на дневное заседание секции Ядов и Антидотов приходи, будет интересно, там серьёзные люди собираются, — говорит Лонгботтом мне вслед.

Я только киваю.

И думаю потом полночи, что стоило выползти из норы — и тут же нашлись люди, знающие, как мне нужно жить. А ещё — что и за день устал общаться, а осталось целых два, и что ничего не хочу, только назад, в Хелмсдейл, и чтобы никого.

Но ещё два дня выдержать нужно, и назавтра я сижу в маленьком зале, где серьёзные люди собрались говорить, слушать и варить что-то напоказ на оборудованном рядом с традиционной кафедрой рабочем столе с самоварными котлами и реактивами.

— Явился таки, — вдруг грустно шепчет рядом со мной Невилл. — Веришь, до сих пор его боюсь... Мне как-то на ногу каракурт заполз — вот такие же примерно ощущения...

Поворачиваю голову, от макушки до пяток обжигаюсь острой горячей волной и тут как раз всё и понимаю. Что ехать сюда нельзя было. И что поздно.

И что дурак я был, когда подумал, что Гермиона права.

Он идёт к местам впереди, ближе к кафедре, отвечает на чьё-то приветствие, и незапланированные движения, которых нет у Снейпов с карточек, сметают моё фальшивое спокойствие, как река детскую запруду.

Длинный, бледный, чуть сутулый, тяжёлые чёрные волосы зализаны назад, в хвост, он их магией собирает, чтоб держались. Я знаю.

Сижу, стучу сердцем на весь зал.

Холодный кивок кому-то слева, а потом, после секундного замешательства, ещё один, ничуть не теплее — мне. Мне.

Угрюмые складки у рта ещё резче, чем я помню.

Здравствуй, Северус.

Едва осознаю, что начинается заседание, что Лонгботтом с усилием встаёт и плетётся, будто на каторгу, а не доклад читать.

Но Снейп слушает Невилла молча, да и после не задаёт ни единого язвительного вопроса, зря тот так боялся его критики.

Ещё кто-то рассказывает о своих изысканиях, лист для записей передо мной пуст, я только делаю вид, что вникаю в происходящее, ни яды, ни антидоты не способны сейчас уложиться в мозгах.

А потом Снейп выходит на кафедру — и я будто с размаху на стену натыкаюсь.

Я уже привык не ждать от него слов, а сейчас он говорит, я почти не понимаю, о чём, слышу только голос — тот, который у него для лекций и аудиторий.

У него есть и другой, тоже специальный, такой, чтобы гадость прозвучала особенно гадко. Потом шипение его змеиное, это когда он злится...

И ещё один, мой, всегда был только моим, тихо, раскатистым выдохом — Хэрри...

Мерлин мой... До каких же пор... Да Мерлин же, хоть когда-нибудь тебе меня слышно?!

Видимо, нет.

Как я ни стараюсь по окончании заседания испариться незаметно, ничего не выходит. Невилл рядом, а у Снейпа к нему находится вопрос.

— Мистер Лонгботтом, вы планируете вскоре новую поездку?

— Через две недели, — бледнея сквозь загар, отвечает мистер Лонгботтом.

— Могу я просить вас привезти несколько унций корня акокантеры? Мой поставщик совсем совесть потерял.

— К-конечно, — заикается Невилл.

— Прекрасно, — говорит Снейп. А потом говорит: — Мистер Поттер. Какая неожиданность. Собираетесь осчастливить общественность докладом? И на какую же тему?

Он обливает меня знакомым презрительным ядом, но я не хочу этого замечать. Не хочу и не буду. Во мне сейчас намешано столько всего, но на поверхности почему-то только тёплая радость — оттого, что могу поговорить с ним, а я думал, никогда больше... Пусть, если хочет, сам точит о меня свой язык.

— Я пока просто наблюдатель. Не думаю, что смог бы сообщить что-нибудь новое участникам конференции.

— Вот как. Ну что же, половине докладчиков подобная скромность не помешала бы. Жаль, они придерживаются иной позиции, — говорит Снейп. — Я не о вас, мистер Лонгботтом, если дело не касается практической стороны зельеварения, вы на удивление компетентны, несмотря на молодость. Так я пришлю с совой список интересующих меня растений, возможно, они вам встретятся в исследованиях.

— Что это было? — моргает оторопевший Невилл, глядя в удаляющуюся спину Снейпа. — Это он меня похвалил? Гарри, да?

— Да, Невилл.

А ещё на тебе только что отработали один из слизеринских приёмов, и будешь ты теперь из своих странствий таскать профессору Снейпу редкие ингредиенты, и будешь гордо называть это сотрудничеством, и, может, даже бояться его перестанешь. Это ли не цена...

— Гарри!

Слагхорна мне сейчас и недоставало. Не хочу думать, зачем ему, зельевару, имеющему, по словам Невилла, вес в Ассоциации, так рьяно стремиться мне покровительствовать — из-за моего имени, пока ещё не забытого, или зачем-то ещё... Хочу вспоминать и рассматривать каждое скупое слово, сказанное другим человеком. Которому и дела-то до меня нет.

— Гарри, мальчик мой, — Слагхорн по-приятельски обнимает меня за плечи, оттесняя Невилла, — достаточно вам было времени для размышлений? Ну хорошо, пока вы думаете, я вас познакомлю с массой полезных людей, сейчас как раз самое время и место.

— Не нужно, профессор Слагхорн. Мне пока нечего обсуждать с этими вашими полезными людьми, кроме школьной программы зельеварения.

— Ничего, ничего, это дело наживное, главное — начать, — снисходительно похлопывает он меня по плечу.

И до конца дня то и дело окликает в перерывах, и, представляя как своего лучшего ученика, действительно с кем-то знакомит.

Только я плохо запоминаю, с кем, простите, миссис Фергюсон. У меня другое занятие — ждать, не окажется ли случайно в поле зрения чёрная мантия и мрачный носатый профиль.

Но то ли Снейп не пожелал оставаться на конференции дольше, чем того требовали дела, то ли мне просто так везёт — ничего такого не случается, нигде, и ни в этот день, ни назавтра, до самого финального банкета.

Туда я идти не собираюсь. Хватит с меня полезных знакомств.

Все уже должны быть в банкетном зале, я специально отсиживался до последнего, надеясь только, что Слагхорн отступился наконец и не придёт за мной лично. Сдаю ключ от номера и чуть ли не тайком добираюсь до выхода из отеля, пустой холл уже позади и даже высокие прозрачные двери услужливо разъехались в стороны...

Тяну из пачки сигарету, прикидывая, где бы спрятаться и покурить, потому что курить хочется страшно, а аппарация — не самый приятный процесс, и капля удовольствия не помешает.

— Мистер Поттер. Задержитесь на минуту. У меня нет ни времени, ни желания снова искать вас.

Накурился, Поттер? Брось сигарету, держи лицо.

— Я слушаю, профессор Снейп.

— Всего лишь предупреждение, мистер Поттер, — его голос холоден, губы пренебрежительно искривлены, а из глаз хлещет опасная тьма. — Протекция Слагхорна в Ассоциации, безусловно, соблазнительна для начинающего зельевара, я понимаю. Воля ваша, можете под его диктовку называться кем угодно, хоть любимым учеником, хоть любимым креслом — мне это безразлично. Но. Упаси вас Мерлин в качестве благодарности преподнести ему хотя бы одну из моих личных разработок. Ни ему, ни кому-либо другому. Проверять, что за этим последует, не рекомендую. Я выразился доступно для понимания?

Это... он нарочно искал меня, чтобы сказать... вот это?..

Это... это... это я даже не знаю как назвать.

Предел это. Всему.

Вдохни, Гарри. Люди иногда дышат, знаешь?

Хочется аппарировать прямо сейчас, куда-нибудь, неважно куда, лишь бы подальше, потому что невозможно, невозможно, невозможно...

— Доступнее некуда, — отвечаю, а в пальцах расползается табачной трухой обломок сигареты. — Можете быть спокойны за свои секреты. А теперь знаете что, профессор Снейп? Идите вы к чёрту. Аппарэйт!!!

В моём флигеле пусто и тихо — логово психованного зельевара.

Зато успокоительное тут есть.

Я почти позабыл, как это — когда внутри скручивается тугой пружиной магия, нашедшая прореху в контроле. Забыл — и вряд ли смогу остановить, и вырвется наружу страшное что-то, а в голове вместо всех способов и средств крутится только — дыши со мной, Хэрри, дыши.

Глотаю прямо из флакона, не задумываясь о дозировке.

Главное — действует.

Порция оказалась слишком щедрой, в голове рыхлая ватная начинка вместо мозгов. До утра созерцаю огонь в камине, ничего не хочу и ничего не чувствую, только вяло замечаю про себя — а ты, Поттер, с пользой на конференцию съездил. Знаешь теперь, как он о тебе на самом деле думает и кем считает.

Такого ты точно не ждал от встречи с ним, да? Это тоже добавишь в свою коллекцию?

Ты смешон, Поттер.

А к утру действие зелья заканчивается совсем и хочется кричать. Просто кричать, без слов и смысла.

Но так нельзя, я знаю.

— Так нельзя.

Это я Снейпу говорю, тому, который на каминной полке, и тяжёлый валун, заменивший внутренности, обрывается больно вниз, стоит только взглянуть на колдографию. Думал ли он на самом деле, что я способен на торговлю его профессиональными тайнами, или его взбесило то, что Слагхорн, называя меня своим учеником, приписал себе его заслуги, и он поэтому хотел ударить побольнее?

Не знаю. Теперь неважно.

Я так устал от всего, что со мной происходит. Убиться и не жить, потому что жить так невозможно. Или надавать себе оплеух за собственное нытьё и беспомощность и сделать наконец хоть что-то.

Давно пора.

И я назначаю новое, своё время икс.

— Будешь выздоравливать, Гарри Поттер, — то ли приказываю, то ли спрашиваю.

Глобальная цель мне пока не по зубам, но стратегия намечена, и даже тактика ясна.

Во-первых, все эти вкладыши... Разговоры с ними — дешёвый эрзац, глупость, и ни к чему не ведут, кроме тоски и самообмана.

Вот, я всё понимаю.

И когда стаскиваю их со всего флигеля в одну кучку, ещё понимаю.

А потом зачем-то раскладываю ровными рядами. Сижу перед камином, смотрю на глупый пасьянс, который никогда для меня не сойдётся.

Мерлин мой, ну что ж я даже от этих избавиться не могу!

Открываю рот, чтобы привычно высказать всё в его недовольные лица, и тут же захлопываю, чуть не раскрошив зубы.

Не смей, Поттер. Даже мысленно не смей! Хватит!

Бросать в огонь по одной слишком долго. Мне некогда. Мне работать нужно.