Глава 7. Все уроки до обеда я верчу в руках флешку

Все уроки до обеда я верчу в руках флешку. На ней – фотографии, те же, что видел у Ромы. Вообще я скачал их, не предупредив Арса, когда копировал себе музыку. Все дело в одном-единственном, не дающем мне покоя снимке. Меня не удивляет, что у Ильи были знакомые, о которых я ничего не слышал. Но вот то, что о человеке рядом с братом, не знают или не хотят говорить его лучшие друзья, – настораживает. Хотя проблема и не в этом, конечно. Сам парень: его возраст, положение, внешность. Вряд ли Илью завербовала разведка. Тогда кто он?

Большой соблазн - слинять с уроков, но я не уверен, что мама уже дома. А встречаться с Андреем наедине желания нет абсолютно.

Десять минут до звонка. Можно уйти, пошататься по торговому центру или по улицам – золотистый свет льнет к стеклам, по парте ползет ленивый солнечный зайчик. Пытаюсь ухватить его, ловлю ладонью и роняю флешку. А когда выныриваю из-под парты, меня накрывает снежной лавиной:

- Мещерский, так как мы переведем это предложение?

Моргаю, лихорадочно оглядывая исписанную вдоль и поперек доску. А в голове один вопрос: какой урок? Английский. Может, лучше сразу капитулировать?

Я не люблю оправдываться. Чувство вины, вызывающее тошноту. И от того, что я понимаю: оно на пустом месте, безосновательное, не становится легче. Пытаться вытащить себя? Слова застревают в горле, голова кружится. Проще согласиться со всем.

- Извините, я не слушал.

- Видимо, считаешь это лишним? Значит, можешь взять дополнительное задание. Подойдешь после звонка за главой.

Страницей больше – страницей меньше. Какая разница, если ты понимаешь процентов десять из написанного? Да я и не уверен, что мне удастся сегодня сесть за уроки. Плюс физика. Снежный ком, катящийся с вершины горы, обрастающий новыми слоями – вот-вот нагонит. Дикое желание бросить все к чертям. Работать, съехать куда-нибудь. Только вот даже если я буду пахать с утра до вечера – вряд ли смогу позволить себе хотя бы комнату. Кому я нужен – тот еще вопрос. «Что вы умеете? – Готовить курицу».

Взгляд англичанки - как бронетранспортер: еще чуть - и расплющит. Утыкаюсь в книгу.

«Он тебя не отпустит».

«Придет момент, когда я надоем ему. Нужно просто дождаться».

«С чего такие выводы? Ему удобно – всегда под боком безотказное тело…»

«Что насчет тебя?»

Затыкается. Недоволен – я чувствую это. Легкий мятный холодок в груди. Не знаю, почему спросил. Илья все равно не ответил бы. Если бы я решился рассказать ему, когда он был жив, – как он смотрел бы на меня? Смог бы защитить? Нет.

Я жду, что он возразит, но внутри меня… сквозняк. Будто Илья ушел, не закрыв двери. Чтобы вернуться. Он возвращается, и это спасает. Пыльное стекло – ладонь: белая, тонкая, нечеткие очертания. С той стороны. И моя – здесь. Хрупкая связь. Но ничего другого у меня нет.

Смех - на всю столовую: отражается от голых, выкрашенных в грязно-голубой стен. Смотрю на стол у окна: заливается Сережа. Шумный и раздражающий. Но даже не задумавшись, я иду через весь зал, к ним. Свободный стул между Димой и Ромой. Как только сажусь, пляшущие в голове мысли отползают, оставляя в покое. Такие чокнутые аборигены, трясущие копьями, теперь смирно устроившиеся по углам.

- Привет.

Кажется, что мне не ответят, скажут, какого хрена я приперся, раз меня не приглашали. Пальцы впиваются в края подноса.

- Аха, спящая красавица, - Сережа умудряется смеяться, не переставая жевать. – Кто тебя разбудил поцелуем?

Жар растекается от шеи к кончику носу. Встать и уйти.

- Отстань от него, мелочь. Или ты хочешь, чтобы все были в курсе, как ты ныл всю дорогу домой?

Сережа морщится, пихает брата локтем.

Кажется, я не лишний. Пальцы разжимаются и тут же начинают потрошить булочку. Мягкая теплая плоть.

- Могли бы и разбудить, - ни на кого не глядя. Хотя… я рад, что вышло так, как вышло. Это были хорошие выходные.

- Ты так сладко сопел.

- А во сне не разговаривал?

- Есть что интересного рассказать?

- Да столько, что сами не рады будете.

Придурки.

- Ты нормально добрался? – Рома смотрит на меня, а я после этого вопроса инстинктивно быстро вскидываю взгляд на Арса. Молчаливая просьба. Привычка скрывать. Даже то, что не стоит гроша ломаного. Хотя сейчас все по-другому. Ничего преступного, просто… Я сам не хочу. Делиться, что ли?

Арс, усмехнувшись, пожимает плечами:

- Я его до дома проводил.

- О-хре-неть, - Сережа демонстративно рассматривает парня, тянется, чуть ли ко лбу ладонь не прикладывает. - Возьми конфетку с полочки.

- Слушай… - ничего хорошего дальше не будет – по интонации понятно. Поспешно отворачиваюсь, пальцем выкладываю хлебные крошки в круг. Только голос – спокойный. Пугающе спокойный. – Встал и пошел в свою песочницу.

Тишина. Даже Дима молчит, не пытается защитить брата. Звук отодвигаемого стула и обиженное:

- Да пошел ты…

- Дим, сделай с ним уже что-нибудь.

- Например?

- Блядь, это не мой брат. Не знаю. Огребет же.

- Ну давай, въеби ему, чего ко мне-то цепляешься?

Дима злится. На кого? Я чувствую все оттенки эмоций, как карту цветов. Глаза закрыты, и на внутренней стороне век вспыхивают пятна. Это привычка. Если успеть поймать изменение интонации, то можно подстроиться – найти путь наименьшего сопротивления. Оранжево-алые всполохи злости Димы и морозно-синяя кружевная дымка раздражения Арса. Шоколадно-теплое «Валя…» справа, от Ромы.

- М?..

Поднимаю голову. Моих пальцев касается прохладный угол файла.

- Физика.

Я совсем забыл. Когда он ее делал? Вчера? А свои уроки? А время, которое он хотел провести со Светой?

Мне неловко. Стыдно и неуютно. Разглаживаю ногтем полиэтилен, просвечивающий листы, исписанные формулами. Четкий острый почерк – аккуратные печатные буквы. Нужно сказать «спасибо». Почему так сложно?

«Я не заслужил».

«Просто скажи это чертово «спасибо».

- Я не… Спасибо.

Рома улыбается, пожимает плечами.

- Пожалуйста.

Так просто. Все. Я ничего не должен. Не обязан.

- Пойдешь после уроков кататься?

- Нет. Нужно домой. Маму сегодня выписывают.

Засовываю файл в рюкзак, смотрю на часы – пора. На подносе - искромсанная булочка и полупустой пакетик сока.

Будет ли дома обед – под вопросом. Нужно заглянуть по дороге в Макдак, - какая-то мелочь еще осталась. Я не слишком голоден – завтрак был вкусным. Свежий кофе и омлет. Не привык столько есть по утрам, чувствовал себя обожравшимся хомяком, которого с места можно только перекатить.

- Я пойду.

Звучит, почти как вопрос – словно мне нужно позволение. Почему я всегда оправдываюсь?

На пороге, прежде чем открыть дверь, перевожу дыхание, невольно прислушиваюсь. Ничего. За слои металла не проникает ни звука. Андрей должен быть на работе. Наудачу пихаю ключ в замочную скважину. Не поддается. Значит, мама дома. Нажимаю на кнопку звонка, про себя повторяя: «Хорошо, что ты уже приехала. Извини, что заставил волноваться…»

Дверь открывает Андрей. Отступаю назад.

Мне страшно. На самом деле. Страх, от которого сводит живот.

Смотрит на меня снизу вверх, скептически поджимает губы:

- Ну? Войдешь? Или дальше гулять?

- Почему ты дома?

- Мать кто-то должен был забрать.

Вздрагиваю от скрежета – лифт едет вниз. Мое сердце ухает следом. Жду, когда Андрей уйдет с прохода. Но он стоит, насмешливо улыбаясь. Живот начинает нестерпимо болеть.

- Валя? – слабый голос мамы из комнаты.

- Да, пришел, - отвечает Андрей.

Выдыхаю – пальцы намертво впиваются в лямку рюкзака. Что он может сделать?

Цепляю плечом дверной косяк – больно. Только чтобы не коснуться… И все равно Андрей намеренно подается вперед, на меня. Инстинктивно вытягиваю руки перед собой, пихаю его в грудь, быстро проскальзываю в прихожую. Как задолбало...

Скидываю ботинки и, не раздеваясь, прохожу в комнату. Не успеваю закрыть дверь.

- Валя, иди сюда.

Руки болят – странная тупая боль в сгибах, у локтей. Медленно стягиваю куртку, вешаю рюкзак на спинку стула.

Что я там хотел сказать?

Мама бледная. Нет, скорее прозрачно-серая. Лежит в постели. Он даже белье не додумался поменять. Смотрю на выбившийся край простыни, и тошнота подкатывает к горлу. Бледно-желтые цветы… Сжимаю свой локоть, царапаю кожу.

- Так нельзя. Тебя не было два дня. Это нормально, как думаешь? – ее губы дрожат, вот-вот расплачется. – Мы волнуемся. Отец всю ночь не спал…

Слово крошится песком на зубах. Ногти впиваются в руку.

- Извини, мам. Я написал тебе, просто…

- Ты ни о ком не думаешь. Илья никогда бы…

- Мама!

Рвется. Лопается. Ломается.

Горячие ладони ложатся на мои плечи, удерживая.

- Наташ, прекрати. Ну, возраст дурной.

Мне не нужны такие защитники. Звенит в ушах.

Я виноват. Но… это несправедливо. Просто несправедливо.

- Он вообще не думает своей головой. Мы стараемся…

- Все-все. Не волнуйся. Давайте обедать.

Прижимается ко мне сзади, я раздираю кожу на локте в кровь. Боль – сквозь туман. Сладкая, жгучая и нежная. Бесполезно.

- Прости, мам.

- Проси прощения у отца.

Серьезные серые глаза, в них - тоска и непоколебимая уверенность в своей правоте.

Слабо, бессильно:

«Илья…»

«Я здесь».

Касание ветра - по выгнутым ладошкам свежей весенней листвы. Ветер – до мурашек по позвоночнику. Капля крови скатывается к запястью, щекочет руку.

«Не смогу».

«Конечно, сможешь».

Пожимаю плечами:

- Прости, Андрей.

Скидываю его руки и выхожу из комнаты.

Меня никто не спасет. Сначала казалось, что даже если я буду молчать – потому что так лучше, действительно лучше – кто-нибудь заметит, остановит. Раскроется и устроится само собой.

Но этого не произошло.

Я хотел сказать. Но все заканчивалось на попытке выстроить из кирпичиков слов первую фразу. Как начать? В любом случае - я был виновен. И чем дальше, тем больше нарастало этих грязных, чешуйчатых слоев. «Почему не сопротивлялся?» или «Слабо сопротивлялся». «А где ты раньше был?» Передачи и статьи про доказательную базу, медицинское освидетельствование.

Мне достаточно было один раз пробежать глазами по статье про врачебный осмотр, чтобы понять: я никогда не смогу пройти через это.

Безжалостный свет ламп, кушетка. Прикосновение рук: чужих, липких, стерильно-чистых, в резиновых перчатках. Всюду.

И слова мамы: «Ты все испортил».

Выбор - для нее. Что если…

Закручиваю вентили крана, сдергиваю бумажную пленку с пластыря. Как только вода перестает шуметь, становятся слышны голоса в гостиной.

Выхожу из ванной, закрываю за собой дверь комнаты.

У меня заданий куча. Долбаная дополнительная глава и контрольная по физике. Но вместо того, чтобы учиться, тычу в кнопку на системнике.

Картинка парусника на столе Арса, профиль Ильи в нашем с братом… моем компе. В чем разница?

Пока данные с флешки копируются, опускаю голову на стол, закрываю глаза. За стеной мама смеется - негромко, как будто даже смущенно. И следом - приглушенное, смазанное «Не надо…»

Цепляю наушники, на всю громкость врубаю первый попавшийся трек.

У парня с фотографии - карие глаза и темные волосы. Холодный. Это сразу чувствуется. Яркий контраст по сравнению с Ильей. А еще стена, как из прочного стекла, – заставляет держаться на расстоянии. Но брат будто не замечает ее – тащит парня к себе, смеется. Для него преграды не существует.

Тонкая белая сорочка и серый костюм. Приближаю изображение. Узкая серебристая булавка для галстука. Лицо – строгие, правильные черты. Спокойный. На первый взгляд. Но когда начинаю всматриваться - вижу не улыбку, нет, но готовность улыбнуться. Кажется, что я ухватил что-то, для меня не предназначенное.

Передвигаю фотографию так, чтобы можно было рассмотреть фон.

Старинные низкие дома – где-то в центре? Офисы. Часть вывески «… банк» и сквер с размытыми очертаниями памятника – серая пирамида с золотыми буквами. Китай-город, я абсолютно уверен.

- Никаких подсказок.

«Найдешь и тогда, возможно, что-то узнаешь».

«Как ты себе это представляешь?»

«Поиграем?»

Если Илья удалил фотографию из своей папки… Кого он защищал? Себя или…

Может ли знать что-то Арс? Сказал, что парень ему незнаком, и все-таки... Я не рискну спросить. Он четко дал понять: об Илье говорить не хочет.

Мы весь вечер играли в какую-то стратегию, потом смотрели кино. Так обычно и буднично.

Стук в дверь пробивается даже сквозь орущую музыку. Вырубаю плеер, не поднимаясь с места, спрашиваю:

- Что?

Пусть он решит не входить. Сейчас – я просто не выдержу.

- Валя, иди обедать.

Голова болит. Ничего не хочу. Мне душно и жарко.