Глава 3. Конвейерная лента в никуда и учеба в подземелье.

«Джону Чиронне не надо было ничего говорить, его взгляд выражал простую и всем понятную мысль: «Ты ничего не знаешь, так что заткнись-ка нафиг!».

После выпуска из Нотр Дама мне была предложена должность на NBC, так как еще во время учебы я успешно прошел собеседование. Мой годовой доход должен был составлять что-то около 6 тысяч долларов, но я отказался. Слишком мало для моей важной персоны.

Это было ошибкой. Нужно было ухватиться за шанс, начать строить карьеру там, где я хотел бы работать. Вместо этого мне пришлось заниматься тем, в чем я в принципе не разбирался, и при всем этом такая работа никак не могла поспособствовать в продвижении к намеченной цели. В первый год после окончания колледжа у меня не было ни единой мыли, чем же я буду заниматься в дальнейшей жизни. Я пытался найти свою нишу в обществе, но получалось не очень.

Некоторое время я работал в Ингерсолл Рэнд в Джерси. Потом, по протекции друга семьи, я устроился в отдел трудовых отношений Форд Моторс. Там я впервые встретился с членами профсоюза. Их мышление изменялось сообразно их возрасту в негативную сторону – чем старше они становились, тем больше они требовали от окружающих, считая, что все им должны. Такие люди особо не напрягались на своей работе, зарабатывая при этом неплохие суммы. Вы, наверное, сами с такими часто сталкивались – пятидесятилетние служащие, которые работают на предприятии больше тридцати лет и вертят профсоюзом так, как пожелают.

Я не состоял в профсоюзе. Я работал за примерно 35 тысяч в год, и по тем временам это был неплохой оклад, особенно для молодого парня. Со мной на конвейере было еще несколько молодых работяг. Я знал, что не предназначен для этой полосы, длинной примерно в милю. Просто представьте: вашей единственной работой будет надевание шин на каждую машину, которая появляется перед вами. Переднее колесо, заднее колесо. Переднее колесо, заднее колесо... И так до бесконечности.

Все это само по себе вгоняло в депрессию, но чего стоил один только профсоюз! Нужно сказать, что я не имею ничего против профсоюза работников автомобильной промышленности. Наоборот, замечательно, что существует организация, которая поддерживает рабочих. Но в моем случае все вышеописанные члены профсоюза обладали раздутым эго и требовали к своим персонам повышенного внимания и уважения – особенно от меня, молодого человека, который в те времена для них был никем, да и звать его было никак.

Но в тоже время был момент, в котором я был согласен с их жалобами и претензиями – меня, как и их, волновал недокомплект рабочих на предприятии. То тут, то там в цехах не хватало рабочей силы, так что мне частенько приходилось то разгружать каркасы машин, то таскать шины. Но я не боялся замарать руки. Наоборот, тяжелый физический труд приносил удовлетворение.

Рядом с заводом был бар, и после окончания смены всегда можно было увидеть там работяг, любителей пропустить стаканчик после работы. Однажды, глядя на них, я задал себе вопрос:

- Этого ты хотел?

- Этому ты мечтал посвятить свою жизнь?

- Хочешь ли ты ходить в постоянной депрессии, а после смены заливать свое горе алкоголем?

Я уже знал ответы на эти вопросы. Через шесть месяцев Чарли Уайс написал заявление об увольнении по собственному желанию.

На этот шаг меня побудило в том числе и следующее событие.

Одним воскресным утром 1979 года я купил себе газетку NewarkStar-Ledger. Просматривая объявления, я наткнулся на прелюбопытнейшую заметку: две старшие школы в Нью Джерси, Бунтон и Хиллсборо, нуждались в учителе английского–футбольном тренере. В то время я не искал работу, но эти объявления меня заинтриговали. Еще в колледже я специально выбрал такие факультативы, чтобы впоследствии у меня была возможность стать сертифицированным преподавателем английского. Это был своеобразный запасной аэродром на случай, если с телевидением ничего не получится.

На тот момент я застыл на перепутье. Я не знал, в каком направлении двигаться дальше. Вариантов попасть на телевидение у меня не было, и я стал задумываться кое-о-чем другом. К тому же у меня не было ни малейшего представления о работе футбольного тренера, и мне все еще казалось, что я знаю о футболе все. Было интересно, насколько это вообще тяжело? Кроме того, работа учителем освобождала лето. Это выглядело как идеальный вариант для меня.

У моего отца на этот счет было свое мнение. Я помню, как он ворчал, мол «ты пошел в Нотр Дам, чтобы стать учителем?». Но мне уже, собственно, нечего было терять. Я прошел собеседования в обеих школах и получил предложения от обеих. Мой выбор пал на Бунтон, несмотря на тот факт, что я был учителем на замену для преподавателя, которая ушла в декрет.

Тут надо обрисовать общую картину: в Нью Джерси существует четыре уровня школьного футбола: к первой группе принадлежат самые маленькие школы, а к четвертой, соответственно, самые большие. В те времена Бунтон принадлежал ко второй категории. Джон Стэк, тренер этой школьной команды по футболу, предпочитал делать все в одиночку, поэтому все мои обязанности как ассистента сводились к одной заповеди: «не мешать». Он дал мне плейбук, и мне пришлось изучать его самостоятельно. Стэк был очень своеобразным персонажем: как я уже говорил, он любил делать все сам. По этой причине не было особой разницы, чем занимались его ассистенты – он все равно хотел тренировать каждую позицию на поле лично. Это было его личная команда, и никакие наши слова не могли ничего изменить.

Я думал, что неплохо поладил с детьми. Все это потому, что я оказался самым молодым учителем школы, и соответственно, был самым крутым для учеников. Даже когда между нами возникали разногласия, благодаря почти отсутствию разницы в возрасте, я быстро все улаживал. Мне никогда не доводилось выгонять ребенка из класса. Я мог просто опозорить и высмеять его перед всем классом. Допустим, ученик выпендривался во время моих уроков. В принципе, это нормальная ситуация, с которой сталкивался каждый учитель старшей школы. В этом случае я говорил: «Я рад видеть перед собой добросовестного человека, который осознает, что ему необходимо сдать экзамен по моему предмету, чтобы закончить старшую школу. Вот великолепный пример такого поведения…»

После я углублялся в риторику, саркастично высмеивая этого ученика. Мои слова деморализовывали хулигана, заставляя его стать покорным и в дальнейшем сидеть тише воды, ниже травы.

Ребятишки предпочитали не опаздывать на мои занятия, и некоторых учителей бесила их беготня по коридору, носившая цель не опоздать на урок английского к господину Уайсу. Про домашнее задание они тоже старались не забывать.

Мой подход не всегда вызывал удовлетворение у коллег. Люди в администрации предпочитали отправить детей сначала в главный офис, чтобы затем попросту отчислить их. Лично я ни разу не поступил таким образом. По мне так лучше сделать все, что в моих силах, чем сразу ставить крест на ребенке.

В Бунтоне я преподавал у пяти классов. Это были одиннадцатые и двенадцатые классы, но больше было выпускников. В моих классах также учились и несколько футболистов. Я относился к ним также, как и остальным, не выделяя их никоим образом, ведь я в первую очередь был учителем. Они знали меня чуть лучше, чем остальные ученики. Футболисты на своей шкуре прочувствовали мой характер и знали, что произойдет, если перегнуть палку.

Меня никто особо не учил быть тренером. Я был в большей степени вольным слушателем, чем реальным тренером. На тренировке это выглядело так: «Ты работаешь с этими парнями… Ты с этими… Ты с этими... но у нас есть босс, который управляет всем». Стэк давал нам список упражнений, которые должны были выполнить игроки, и на этом наша деятельность заканчивалась. Я даже не помню, с какой позицией я тогда работал.

Стэк любил крепко обматерить игроков. Это не особо помогало ему в работе, а меня и вовсе не прельщало. Таким образом невозможно мотивировать парней. Тот сезон мы завершили с балансом побед и поражений 0 - 9. Я не был деморализован, мне нравилось быть частью команды. Я обожал эту неповторимую атмосферу взаимовыручки, царящую внутри настоящего коллектива. Для настоящего спортсмена не важно, выиграл он или проиграл. Главное – быть частью соревновательного процесса, и впервые за долгое время я ощутил это.

Я занимался и другими видами спорта. В то время под моим руководством находилась баскетбольная команда восьмиклассников. Еще был вариант стать тренером команды девятиклассников по бейсболу, но у нас не хватило игроков, и я был ассистентом основной бейсбольной команды.

Мое первые знакомство с тренерской стезей было омрачено наличием Стэка, поэтому первое впечатление было так себе. Тогда у меня в голове витала мысль, надолго ли меня хватит.

В конце сезона у нас состоялся ежегодный банкет для футбольных тренеров в Моррис Каунти. Были приглашены все тренерские штабы страны. Являясь мальчиком на побегушках при тренере Стэке, я был выбран ягненком на заклание (а точнее в спутники к главному тренеру) для поездки на банкет. Уже после мероприятия Стэк остался приятно проводить время с другими заслуженными специалистами, а я вместе с компанией молодых ассистентов преспокойно уехал обратно.

На обратном пути тренер Стэк попал в автокатастрофу. Для него все закончилось параличом нижней части тела.

Узнав об этом, я сначала не поверил всему, а потом задумался:

- А что, если бы я тоже оказался в машине Стэка?

- Погиб бы я или только получил бы увечья?

Я чувствовал себя избранным, счастливчиком. К счастью, тренер Стэк смог продолжить свою карьеру и позже был приглашен на работу в школу во Флориде.

Всю ночь после того инцидента я сидел и размышлял о том, почему меня не было в той машине. Видимо, кому-то я нужен был живым. Тогда-то и пришло ко мне осознание моего Пути: мне полагается наставлять и тренировать.

В конце года администрация Бунтона сообщила мне, что женщина, которую я замещал, вышла из декрета. Таким образом, я прекратил исполнение своих обязанностей учителя и ассистента в этой школе. Соль в том, что сейчас мой портрет висит на доске почета школы Бунтона. Там в основном находятся люди, которые когда-то выпустились из Бунтона и добились каких-либо результатов в жизни. И я, проработав там лишь год, тоже получил свою долю почестей и уважения. «Чарли Уайс, главный тренер, университет Нотр Дам», - гласит гравировка. Директор даже написал мне письмо, говоря о том, что даже если я просто буду неподалеку, я обязан заехать к нему и полюбоваться на свой портрет.

В статусе безработного я пробыл недолго. Морристаун, школа четвертой категории с отличной репутацией, была озабочена поисками, как ни странно, учителя английского–футбольного тренера. Это учебное заведение в большей степени разношерстно, чем Бунтон. Ученики там представлены всеми слоями населения, расами, вероисповеданиями и цветами кожи. Я удачно прошел собеседование и получил работу. Но теперь я не был учителем на замену, нет, мне было предложено постоянное рабочее место. Меня это полностью устраивало, ведь так тяжело расставаться с детьми, с которыми уже сблизился и нашел общий язык, с городом и со школой, с которыми уже сроднился.

Климат в футбольной программе Морристауна кардинально отличался от порядков, царивших в Бунтоне. Главный тренер, Джон Чиронна, был, конечно, боссом и любил дисциплину, но в то же время он был приятным человеком и позволял ассистентам работать самостоятельно. У него были координаторы защиты и нападения, тренеры линии нападения и защиты, тренеры лайнбекеров и раннинбеков, тренер секондари, и, наконец, был я – тренер ресиверов. В общем, я оказался в самом низу пищевой цепочки.

Летом, до начала учебного года, у нас начались футбольные тренировки. Стоит отметить великолепную организацию процесса – все было идеально, от упражнений на поле до тренажерного зала. Футбол в Морристауне и футбол в Бунтоне – это небо и земля, причем явно не в пользу последнего. Это отвечало моим идеалам работы тренера, и я с нетерпением ждал начала сезона.

Я прорабатывал мельчайшие детали со своей группой ресиверов – например, как блокировать при выносных комбинациях, как определять, блокирует ли корнербек, будет ли сейфти сейчас играть против выноса, а после мы отрабатывали это непосредственно на поле. Также мы подробно остановились на концепте дерева маршрутов, когда каждый маршрут обозначен цифрой от 0 до 9. Такую систему используют многие команды НФЛ для обозначения маршрутов. Для примера, «909» говорит нам о том, что два парня бегут дальние гоу маршруты, а тайт энд остается на блоке. То есть «девятка» - это длинный прямой маршрут в глубь поля, а к примеру «семерка» - корнер маршрут, нацеленный в угол зачетной зоны. Маршруты «5» и «6», это ин и аут каты, «3» и «4» - это слэнт и диагональный маршрут. Не припомню, чтобы я это изучал в Бунтоне.

Мои знания непосредственно игры были тогда на уровне «ниже плинтуса». Как и каждый диванный квотербек, я любил посмотреть футбол по телевизору и поворчать насчет плейколлинга. Поэтому я начал изучать футбол с азов, в чем мне помогал тренер Чиронна, который в тоже время занимал должность атлетик директора. Его офис располагался в подвале, и атмосфера там была соответствующая – темно, пыльно. Собственно, поэтому его и окрестили «Подземельем». Там был стол, парочка рваных кресел, проектор, экран и старая школьная доска.

Джона всегда можно было наблюдать с сигарой или трубкой в зубах. У него были седые волосы, которые он зачесывал назад, и у меня он ассоциировался с настоящим профессором или академиком. Джон играл в футбол в Бакнелле у Джорджа Янга, который занимал должность генерального менеджера Нью Йорк Джайантс во времена моей работы в Морристауне. Эти двое были очень близки и частенько любили пофилософствовать за чашечкой кофе. А в начале шестидесятых Джон даже работал главным тренером футбольной команды университета Род Айленда.

Откровенно говоря, с ним было тяжело. Он любил смотреть тебе прямо в лицо, прожигать тебя взглядом, но к его чести стоит заметить, он не сквернословил также, как Стэк. За всю мою тренерскую карьеру я не встречал более сдержанного и воспитанного, в плане речи, тренера. Но не подумайте, что он был святым, это преувеличение.

За это его и уважали. Быть может, он и не имел народной любви и обожания, но его уважали. Мне нравился его подход к теме разных учеников – он запросто мог сплотить отличавшихся по цвету кожи и убеждениям игроков и объединить их в единое целое. Они перестывали быть черными, белыми, латиноамериканцами – они становились винтиками в большом футбольном механизме тренера Чиронны.

Я очень много общался с тренером Чиронной, с жадностью впитывая все его знания об игре в футбол. Параллельно я преподавал английский в школе, поэтому в подземелье я заглядывал обычно ранним утром или поздним вечером, граничащим с ночью. Так делали и другие ассистенты, отираясь около Чиронны долгие часы. Когда все ассистенты собирались вместе, Джон обычно разбирал геймпланы защиты и нападения. Я, как самый молодой член команды, сидел и помалкивал, наматывая на ус сказанное, т.к. изучал только азы игры. Когда мы оставались наедине с Джоном, он объяснял мне на пальцах, что мы собираемся делать и почему.

Вот, например: если мы собирались играть силовой блок и играть вынос по внешней стороне, Джон говорил «Three-fouronthecorner». Это значило, что принимающие должны были подойти ближе к построению и блокировать сейфти, а тайт энды снимались и шли блокировать наружу, создавая коридор для бегущего. Он предпочитал не растягивать защиту и создавать в ней дырки, а прорубать свой собственный коридор для выноса.

Многие команды предпочитают растянуть защиту слайдом линии нападения вправо или влево, предоставляя ранинбеку решать, в какой проход ему нырять. Это называется зонным блоком. Такую схему очень любил Эджеррин Джеймс в бытность раннинбеком Индианаполис Колтс (1999 – 2005). Вы могли лицезреть его попытки обойти построение, и только потом он уже разворачивался и двигался в центр поля. Если у его не получалось оббежать своих игроков, у него все равно была возможность просочиться между блокировщиками и уйти в центр. Эджеррин был лучшим в этом деле, не только благодаря своим физический данным, но и благодаря врожденным инстинктам, которые подсказывали ему, в какой зазор уйти.

Эджеррин Джеймс

То, что мы делали в Морристауне, называлось «блокировка по гэпам». Джон хотел создать коридор для бегущего, чтобы раннинбек заранее знал, куда ему бежать, и ему нужно было лишь реагировать на текущую ситуацию, если что-то шло не так. Мы не использовали зонный блок, т.к. очень немногие раннинбеки, особенно на уровне старшей школы, могли, подобно Эджеррину, решать, где им делать кат.

Главным уроком, который я усвоил в тот год, стал тот факт, что я ничего не знаю. Много раз Чиронна говорил что-то, а я думал:

- Как я мог так затупить?

- Почему мне не удалось сообразить самому?

- Почему кто-то вынужден говорить эти очевидные вещи мне?

Конечно, ему приходилось иногда ставить меня на место, ведь Чарли Уайс конечно же считал себя самым умным. Джону Чиронне не надо было ничего говорить, его взгляд выражал простую и всем понятную мысль: «Ты ничего не знаешь, так что заткнись-ка нафиг!»

Чем больше я слушал Джона, тем больше меня увлекал футбол. Я часто смотрел, как он разговаривает с игроками, объясняя им розыгрыш, и каждый раз удивлялся. Как они так просто понимают, что должны делать? Потом он обычно обращался уже к команде. Он описывал тот же самый розыгрыш, который мне казался запутанным и непонятным, и у него все выходило настолько просто, что я не верил свои ушам.

Джон понимал и чувствовал, что значит игровой день для игроков, и на мой взгляд, в этом состоит главная задача тренера. Футбольный тренер в большей степени имеет дело с вещами, не касающимися непосредственно футбола, чем тренеры в других видах спорта. Джон понимал день игры как кульминацию всей работы, которую мы делали на протяжении недели. Но особенно важно это было для игроков, так как если они не знали на тот момент, как и что мы будем играть, у нас не было бы ни малейшего шанса.

Джон преподал мне и другой урок: «Если ты хочешь быть успешным тренером, ты не можешь быть тренером лишь на один игровой день». Существует много людей, которые хотят круто выглядеть в день игры, но не готовы пройти через огонь, воду и медные трубы для достижения успеха. Таких можно встретить даже в НФЛ. Обычно они заходят в офис последними, а уходят первыми.

Джон был первым, кто поведал мне страшную тайну: «тренер – эторабота на 24 часа в сутки и 365 дней в году». К тому же он был еще и атлетик директором, поэтому ему приходилось поддерживать и другие виды спорта. Но его страстью и смыслом жизни был футбол.

В Морристауне я был преподавателем у старшеклассников в общих классах. Там учились «трудные» дети, которые не собирались поступать в колледж, но мне эти ребята нравились. Это были времена популярности сериала «WelcomeBack, Cotter», где главный герой, учитель многонационального класса, называл своих учеников прозвищем «Sweathogs», что примерно означает «грязные свиньи». Я называл своих учеников ублюдками, и они стали именовать себя «Weis’sDirtbags», то есть «ублюдки Уайса», даже были футболки с такой надписью.

Первые два года в Морристауне я был еще и тренером второго состава нашей баскетбольной программы. Назначил меня на этот ответственный пост Чиронна, ведь он являлся, если вы не забыли, атлетик директором нашей школы. В общем, он даже и не спрашивал, согласен ли я, а просто поставил меня перед фактом, что я назначен тренером резервистов. Я не решился ничего ему говорить и просто принял новую должность. У меня не было ни малейшего понятия, как тренировать баскетболистов, но Чиронна заверил меня, что моего энтузиазма будет достаточно.

Команда в принципе выступила довольно неплохо, выиграв большую часть игр, но это произошло не из-за внезапного проявления во мне тренерского таланта. У нас просто были хорошие игроки, а я только направлял их. Мы превосходили по физической подготовке большинство соперников и изматывали их прессингом вкупе с высокими скоростями.

Первый опыт в роли главного тренера показал мне плюсы и минусы такого положения. Конечно, я был боссом, и это было довольно весело, но меня не тянуло в баскетбол. Я топил за Никс, но интересовался этим больше с точки зрения комментаторской стези. Как и в случае с Рейнджерс, мне в большей степени нравилось смотреть хоккей, чем непосредственно принимать участие в игре.

Спустя два года после начала моей карьеры в Морристауне главный тренер первой баскетбольной команды уволился. Выбор Чирроны пал на уроженца Морристауна, Мазза Линдси, который тренировал в Бэйли-Эллард, католической школе в Мэдисоне. Но в тот момент один из учителей из нашего округа обратился с просьбой о трудоустройстве. Являясь членом профсоюза, он подал жалобу, ссылаясь на то, что Мазз не был учителем из нашего округа, и поэтому именно он, как местный житель, должен был получить работу. Не думаю, что ему особо нужно было это место, но жалоба была сигналом Чиронне, что он не может просто так выбирать и подписывать нужных ему людей. Тот учитель выиграл суд.

Вскоре после этого Чиронна сообщил мне, что теперь я – главный тренер основной баскетбольной команды.

Я прошел путь от полного отсутствия навыков управления баскетболистами до места главного тренера программы из четвертой группы всего за 2 года. Решение Джона было обусловлено в большей степени желанием дать мне больше возможностей для получения опыта на посту главного тренера, чем желанием утереть нос тому учителю (хотя, что скрывать, это тоже имело место быть).

Это было тяжело. Главной проблемой в той команде было наличие кучи недисциплинированных парней, которые разлагали коллектив. К тому же после хорошего прошлогоднего сезона должен был последовать закономерный спад. Мы потеряли трех больших, атлетичных и быстрых парней – центра, ростом 205 см и пару парней с ростом около 195 см. Все они окончили школу. А все мои парни из резервной команды хотели играть в основе.

Джон решил, что для меня это будет хорошим испытанием, очутиться в ситуации, когда команда нуждается в перестройке, а я должен все разруливать. Он закалял меня таким образом.

Поначалу у нас мало что получалось. Я выкинул двух парней из старта из-за дисциплинарных нарушений. Потом еще двое игроков были изгнаны из-за того, что пропустили тренировку в день игры. Я придерживаюсь правила, что если игрок пропускает занятия в школе или тренировку за день до игры или в день матча, то он не играет в моей команде. Я хотел привить детям чувство ответственности за свои поступки как в школе, так и в команде. Я не хотел бы, чтобы игрок сначала пропустил занятия, а затем появился на матче. Да и не хотелось мне, чтобы они думали, что могут пропускать тренировки и участвовать в играх.

Это правило было настолько важным для меня, что я включил его в контракт, который подписывает каждый игрок и его законные представители перед началом сезона. После вышеописанного матча, отец двух парней, которые пропустили тренировку, пришел ко мне с вопросом, почему не играли его мальчики.

- Они подписали контракт. Вы, кстати, тоже.

Все. Разговор был закончен.

Я продолжал следовать заветам моих предшественников, взяв за основу наработки предыдущих тренеров. Мой школьный тренер резервистов в своей время играл в баскетбол в небольшом колледже и успел выучить там «BobbyNight’smotionoffence» и «JohnWooden’s 2-2-1 full-courtpress». Этого было достаточно для меня и моей команды.

Но главная моя проблема крылась не в самом баскетболе. У баскетболистов дисциплина была не на таком уровне, как у футболистов, и я пытался действовать по футбольным лекалам.

Это было равноценно вырыванию зубов, но моя тактика все же сработала. Когда у нас был результат 4-7, нам нужно было выиграть минимум половину оставшихся игр, чтобы попасть на региональные соревнования. Мы добились 10 посева и вышли на турнир. В первой же встрече моя команда выбила все дерьмо из команды с первым посевом. Потом мы сыграли со второй сеянной командой и тоже вынесли их.

Мои старания окупились. Я почувствовал себя уверенней, когда заработало мое главное оружие – дисциплина. И да, мы выиграли чемпионат в том году.