Никому нельзя доверять

Так как первые и самые значимые в жизни отношения с другими учат детей алкоголиков, что любимые люди причинят им вред, а непредсказуемость их поведения будет наводить ужас, большинству взрослых детей алкоголиков близкие отношения внушают страх. Для того, чтобы близкие отношения – в рамках любовной связи или дружбы – могли состояться, они требуют от человека в немалой степени готовность к ранимости, доверию и открытости, а это именно те качества, которые разрушает жизнь с алкоголиком. Как следствие, многие взрослые дети родителей-алкоголиков тянутся к людям, эмоционально недоступным в силу своих собственных внутренних конфликтов. Таким образом, выросший ребёнок из алкогольной семьи может сохранять иллюзию отношений, без того, чтобы осознать страх, который он испытывает перед полноценными отношениями.

Бойфренд Джуди, с типом личности «Доктор Джекилл и Мистер Хайд» был копией её отца: иногда прекрасный, иногда ужасный. Остановив свой выбор на столь амбивалентном человеке, который к тому же подвергал её абьюзу, Джуди не только повторяла сценарий своего детского опыта, но и обеспечивала себе уверенность в том, что ей не придётся отправляться в путешествие, ведущее в полноценные отношения, для которого у неё не было ни компаса, ни карты. Она цепко держалась за миф о том, что её отец якобы был единственным мужчиной, который на самом деле понимал её. Резко негативное отношение Джуди к попыткам развенчать этот миф не только разрушали её связи с друзьями, но и плохо сказывались на наших с ней отношениях и на отношениях с терапевтической группой. Власть мифа была такой, что в конце концов этот миф заставил Джуди отказаться от самой себя.

Я до сих пор помню грусть, которую я почувствовала в тот вечер, когда Джуди объявила, что намерена покинуть группу. Я напомнила ей, что она знала о том, что терапевтический процесс может временами быть болезненным и что неприятные эмоции были частью процесса. На какой-то момент показалось, что Джуди готова передумать, но потом она сказала: «Знаете что, я не собираюсь отказываться от моего папы и обижаться на него. Также я не собираюсь продолжать защищать его здесь от ваших нападок. Мой папа и я - мы нужны друг другу. С какой стати я должна доверять вам больше, чем ему? Я не верю, что тебе и всем вам тут в группе есть дело до меня. Я не верю, что кто-то из вас будет рядом со мной, когда мне будет плохо».

Группа, в которой была Джуди, состояла из клиентов, которые в детстве пережили абьюз со стороны родителей и которые прекрасно понимали её чувства. Участники группы были очень добры к ней и оказывали всяческую поддержку, но Джуди не была способна принять от них ничего. Для неё мир был разрушенной местностью, населённой эмоциональными вандалами. Она была уверена, что если она позволит кому-то приблизиться, эти люди причинят ей боль и бросят на произвол судьбы. Горькая ирония ситуации состоит в том, что подобные чувства были бы уместны именно в отношении её отца.

Неспособность Джуди доверять было самым тяжким эмоциональным увечьем, которое алкоголизм её отца нанёс ей. Если нельзя доверять отцу, кому вообще тогда можно доверять? Доверие – это самый слабый птенец из нашего эмоционального выводка: когда внешние условия трудны, он умирает первым.

Потеря способности доверять – это общая черта взрослых детей алкоголиков. Вот что рассказывал Гленн: «Мне всегда было страшно, когда моя жена хотела что-то сделать самостоятельно, даже если это было просто пойти поужинать с детьми. Я боялся, что она бросит меня, потому что не доверял ей. Я думал, что она встретит кого-то лучше меня. Я хотел постоянно держать её под контролем, никуда не отпускал, чтобы самому не дёргаться».

Ревность, собственничество и подозрительность являются повторяющимися сценариями в отношениях взрослых детей алкоголиков, которые в раннем возрасте усвоили, что отношения заканчиваются предательством, а любовь ведёт к страданиям.

«Но вчера всё было хорошо!»

Карла, высокая женщина с приятным голосом, работавшая гигиенисткой в стоматологической клинике, обратилась ко мне по совету врача, который предположил, что её головные боли могли иметь психологическое происхождение.

Зная, что мигрени наиболее часто являются выражением подавленной ярости, я первым делом спросила, почему Карла злится. Мой вопрос удивил её, но, посомневавшись некоторое время, она ответила: «Вы правы: я зла. На мою мать. Мне сорок восемь лет, а она продолжает заправлять моей жизнью. Месяц назад, когда я собиралась поехать в Мексику, была так довольна, но за три дня до отъезда она мне звонит.., по её голосу я поняла, что она пила и ещё рыдала. Она сказала, что мой отец уехал на две недели рыбачить, и что у неё депрессия.., и не могла бы я составить ей компанию на несколько дней. Я сказала, что у меня была запланирована поездка на отдых, и она начала рыдать. Я пыталась убедить её, но она начала говорить, что я не люблю её, слово за слово, и кончилось тем, что я пообещала отменить поездку в Мексику и побыть с ней. Я бы всё равно не смогла уехать спокойно, зная, что она опять сорвалась в выпивку».

Я прокомментировала, что история казалась довольно привычной для Карлы, и та подтвердила: «В детстве такое было постоянно. Я всё время должна была ухаживать за ней, а ей было плевать, спасибо ни разу не сказала. Она постоянно срывала на мне злость, я никогда не знала, с каким лицом она встретит меня сегодня, не могла вычислить, что же могло ей понравиться. Помню, как получила тройку по истории и боялась идти домой. Такая оценка означала часа четыре нотаций о том, какая я бесполезная неблагодарная бестолочь, не забывая напомнить, что ни один мужчина не согласится взвалить себе на плечи ответственность за меня. Когда я пришла домой, то застала мать в хорошем настроении. Она просто расписалась в дневнике и сказала, что мне не стоит так переживать из-за оценок. Я глазам не верила. Но потом она выпила свои дежурные четыре коктейля перед ужином. Накрывая на стол, я забыла поставить солонку и перечницу, мать села за стол и взорвалась, как будто я спровоцировала мировую войну или что-то подобное. Я не могла понять, как можно перестать хорошо относиться ко мне за то, что я забыла соль и перец».

Поведение матери Карлы колебалось между удушающей любовью и разнузданной жестокостью в зависимости от настроения, количества выпитого алкоголя или, как говорила Карла, от фазы Луны. Карла рассказала мне, что у её матери редко когда выпадал спокойный день, так что Карла постоянно была вынуждена выискивать разные способы сделать так, чтобы мать была довольна. К сожалению, чаще всего она чувствовала себя как на плывунах: одно и то же её поведение то казалось матери прекрасным, то бесило.

«Ты виновата во всём»

Все родители бывают иной раз более или менее непоследовательными, но синдром «что сегодня хорошо, то завтра плохо» особенно усиливается на фоне алкоголизма. Так как родительские сигналы и нормы меняются слишком часто и неожиданно, ребёнку невозможно понять их. Отец или мать используют критику как средство контроля, и что бы ребёнок не делал, родители всегда найдут, за что покритиковать. Ребёнок превращается в мишень родительских фрустраций, в козла отпущения за все проблемы между родителями. Для родителей-алкоголиков это коварная форма оправдания собственных недостатков и упущений. В конце концов их послание ребёнку становится следующим: «Если бы ты не вёл себя плохо, мне бы не надо было пить».

Вот как рассказала об этом Карла: «Однажды, когда мне было лет семь, моя мать приложилась к бутылке с утра, а я в тот день после школы пригласила к нам домой подружку. Обычно я никого не приглашала к нам, так как не знала, в каком состоянии она могла находиться, но в тот вечер я рассчитала, что она должна была отсыпаться после утренней попойки. Мы с подругой играли в переодевания, надев её туфли и раскрасившись её косметикой, когда вдруг моя мать вошла в комнату. Я так испугалась, что чуть на описалась. От неё несло за версту, а когда она увидела, что мы взяли её вещи, она взвыла: «Теперь я знаю, зачем ты привела эту девчонку! Подглядывать за мной! Ты постоянно подглядываешь за мной, поэтому я вынуждена всё время напиваться! Ты способна кого угодно вынудить напиться!»

Мать Карлы полностью утратила контроль: она не только унизила дочь, но и обвинила её в собственном алкоголизме. Так как девочка была слишком мала, чтобы уличить мать в отсутствии логики, она принимала вину на себя.

Подсознательно Карла до сих пор уверена, что она виновата в том, что её мать алкоголичка, поэтому она готова пойти на всё ради искупления вины. Она отказалась от долгожданной поездки на отдых только для того, чтобы ещё раз отчаянно попытаться заслужить одобрение матери.

В семьях алкоголиков дети часто превращаются в козлов отпущения. Некоторые из таких детей пытаются соответствовать навязанной роли деструктивным и саморазрушительным поведением. Другие неосознанно ищут способы наказать себя, что выливается в эмоциональную или соматическую симптоматику, как мигрени Карлы.

Ребёнок-сокровище

Если одних детей в алкогольных семьях заставляют принять на себя роль козла отпущения, то из других делают семейных героев, вынужденных нести бремя одобрения как родителей, так и посторонних из-за огромного груза ответственности, которые взваливают на подобных “детей-сокровищ”. Может показаться, что героический ребёнок находится в лучшем положении, чем ребёнок-козёл отпущения, но на самом деле эмоциональная депривация и персональные демоны одних и других очень похожи. Ребёнок-сокровище требует от себя с беспощадностью достижения недостижимых целей, как в детстве, так и во взрослом возрасте.

Несколько лет назад во время моей радиопередачи в эфир позвонил один мужчина по имени Стив, который сказал мне: «Я парализован. Мне сорок один год, у меня удачная карьера, но в последнее время я просто не способен ничего решать. Я работаю над самым важным проектом в моей жизни и не могу сосредоточиться. Многие люди зависят от меня, а я веду себя как истукан. Знаете, я всю жизнь пожинаю успехи, я прекрасно учился... Всегда в первом ряду, всегда готов... А сейчас я парализован».

Я спросила, было ли в его жизни что-то такое, что могло объяснить такие перемены, он сказал мне, что единственное, что произошло, - это что его отец находился в интенсивной терапии из-за серьёзных проблем с печенью. Это навело меня на след и я спросила, не был ли его отец алкоголиком. Минуту поколебавшись, Стив сказал, что оба его родителя алкоголики. Стив вырос, противостоя домашнему хаосу при помощи отличной успеваемости в школе, стараясь быть во всём первым: «Все считали меня вундеркиндом: дедушка с бабушкой, учителя, родители.., когда были трезвыми. Я был идеальным сыном, идеальным учеником и продолжил дальше быть идеальным мужем, идеальным отцом, идеальным учёным-химиком».

В детстве Стив получал одобрение окружающих с помощью того, что брал на себя и нёс непосильное по его годам бремя. К нему не относились как к человеческому существу, ценность которого заключается в факте его существования, Стив мог растить свою самооценку и доказывать собственную значимость только в связи с внешними достижениями. Его самооценка напрямую зависела от одобрительного похлопывания по спине, вознаграждений и премий, а не от внутренней уверенности в себе. В его стремлении быть лучшим сквозил и элемент компенсации. Своей неординарностью он старался скомпенсировать недостатки своих родителей.

Я сказала Стиву, что, очевидно, болезнь его отца всколыхнула внутри него все неразрешённые проблемы. Как человек, который понимала его страдания, я знала, что это был прекрасный повод, чтобы начать работать с по-настоящему важными проблемами. Я убедила Стива в том, что роль героического ребёнка стала способом противостоять ужасному детству. Героическая роль означала некоторую долю уверенности и определённости в жизни, но взамен этого, к сожалению, Стив так и не научился быть добрым и терпимым по отношению к самому себе. Теперь, спустя много лет и так, как это происходит с большинством перфекционистов, его стремление к совершенству во всех аспектах жизни парализовало его.

Следуя моему совету, Стив согласился пойти на терапию к специалисту, не только для того, чтобы решить его актуальную проблему, но и чтобы осознать те лишения, которым он подвергся в детстве.

«Всё всегда должно быть под контролем»

Дети, растущие в семьях алкоголиков, получают неожиданные оплеухи от людей с непредсказуемым поведением, и часто, в качестве ответной реакции, они испытывают императивную необходимость в контроле надо всем в жизни: над людьми и над обстоятельствами.

Несмотря на свою робость, Гленн среагировал на свою детскую беспомощность своеобразным способом, с помощью которого пытался контролировать и свою дальнейшую жизнь: «Каждый раз, когда у меня появлялась девушка, я изворачивался так, чтобы бросить её именно тогда, когда наши отношения развивались наилучшим образом. Я думаю, что я боялся, что если я её сейчас не брошу первым, то потом она бросит меня, а так - я контролировал ситуацию и принимал решения. В настоящее время я постоянно указываю жене и детям, что и как делать в тот или иной момент; я не могу сдержаться, мне необходим контроль. Точно так же я веду себя на работе. Хотя я до сих пор не могу решиться повысить на кого-либо голос, мои служащие всегда точно знают, что я в плохом настроении. Они говорят, что от меня исходят негативные флюиды и что это их бесит, но ведь я там хозяин, так?»

Гленн считал, что если у него получится контролировать все аспекты жизни, то он избавится от повторения ситуации нестабильности и сумасшествия, которую он пережил в детстве. Так как у него были проблемы с самоутверждением, ему пришлось искать непрямые методы контроля, взять на вооружение манипуляцию: например, делать обиженную мину или надоедать нотациями, приёмы, которыми он весьма эффективно пользовался.

К сожалению, такое манипулятивное поведение отдаляло от Гленна именно тех людей, которые были для него важны. Как часто случается со взрослыми детьми алкоголиков, результатом его стремления контролировать становилось именно то, чего он опасался: отвержение. Ирония судьбы была в том, что те приёмы, которые он изобрёл ребёнком для того, чтобы преодолевать чувство одиночества, делали из него одинокого взрослого.

«Как ты смеешь называть пьяницей свою мать!»

Если вы выросли в алкогольной семье, то возможно, что в отличие от Стива, у которого алкоголиками были оба родителя, ваша семейная драма разыгрывалась между отцом или матерью алкоголиком и другим родителем, который алкоголиком не был. В последние годы мы всё больше узнаём о той роли, которую играет этот другой, непьющий родитель, который, как мы видели во второй главе, получает имя «пособника» или «созависимого».

Этими терминами мы обозначаем человека, который, несмотря на страдание, причиняемое алкоголиком окружающим, неосознанно способствует поддержанию в алкоголике его аддикции. Занимая позицию «понять и принять», созависимые тем самым дают понять, что они всегда будут находиться в распоряжении у алкоголика, чтобы исправить всё, что тот своим поведением повредит и разрушит. Сколько бы созависимые не сокрушались, не хныкали, не угрожали, не жаловались, не уговаривали и не давали «последний шанс», они редко идут на применение мер, направленных на реальные перемены.

Мы с Карлой продвинулись в её терапии. Я хотела посмотреть, как она взаимодействует со своими родителями, и попросила её пригласить их на сессию. Как только они появились у меня в кабинете, я сразу заметила, что мать Карлы была не в своей тарелке, как будто сам факт того, что дочь пригласила её прийти к ней на терапию, мобилизовал в ней чувство вины. Когда я начала говорить о жестоких реалиях детства Карлы, её мать разразилась слезами: «Мне так стыдно! Я знаю, что я была плохой матерью. Карла, прости меня! Я серьёзно. Я правда перестану пить, если ты хочешь, тоже пойду на терапию».

Я сказала ей, что психотерапия была совершенно бесполезна в случаях алкоголизма, если только клиент-алкоголик одновременно не проходит программу избавления от аддикции, например, двенадцать шагов анонимных алкоголиков. В ответ она начала умолять: «Ради бога, Сюзан! Не посылай меня к анонимным алкоголикам. Я сделаю для Карлы, что угодно, но только не это».

В этот момент отец Карлы прервал нас в бешенстве: «Чёрт побери! Моя жена не алкоголичка! Это прекрасная женщина, которая иногда пропускает стаканчик, чтобы расслабиться. Миллионы людей иногда выпивают, как она».

Когда я указала на то, каким деструктивным для Карлы было поведение её матери в сочетании с отсутствием в ней интереса к дочери, мужчина взорвался: «Я успешен в этой жизни, слышите? И у меня прекрасная семья! Чего Вы тянете меня с женой в эту историю? Сконцентрируйтесь на проблемах моей дочери, а к нам не лезьте. Моя дочь Вам платит, чтобы Вы заботились о ней, а не о нас. Мы с женой не допустим, чтобы нас оскорбляли подобным образом. Ну да, может она и пьёт немного больше других, но она держит это под контролем. И уж если говорить начистоту, то когда она выпьет пару рюмок, жизнь с ней становится легче и веселее!»

Отец Карлы отказался присутствовать на дальнейших сессиях, но её мать не только пошла к анонимным алкоголикам, но и стала посещать терапевта. То, что последовало за этим, хотя и было вполне ожидаемым, всё же удивило меня. По мере того, как мать Карлы избавлялась от алкогольной зависимости, её отец всё больше заболевал загадочной болезнью желудка и кишечника, объяснить которую врачи не могли.

Было очевидным, что я нарушила семейное равновесие, и стало ясно, что отец Карлы мог жить и функционировать только в состоянии полного отрицания. Семьи, в которых есть алкоголизм, поддерживают хрупкую систему равновесия, в которой каждый играет отведённую ему роль. Как только Карла и её мать начали всерьёз работать над своими проблемами, они раскачали семейную лодку. Знакомые и соседи восхищались отцом Карлы за его терпение и верность; Карла помнила, что родственники не раз говорили, что её отца пора канонизировать за доброту и терпение. На самом же деле, он был классическим созависимым, который прибегал к отрицанию для того, чтобы его жена могла продолжать быть жалкой алкоголичкой. Взамен он приобретал контроль над ситуацией, потому что когда его жена исчезала в алкогольном тумане, он распоряжался жизнью семьи по собственному усмотрению.

Я продолжала терапию с Карлой и её матерью. Мать Карлы начала понимать, что самооценка её мужа целиком зависела от того, мог ли он концентрировать в своих руках контроль над семьёй. Алкоголизм жены и эмоциональные и физические проблемы дочери делали из него в глазах окружающих «единственного нормального». Несмотря на внушительный фасад, отец Карлы, как и все созависимые, был ужасно неуверенным в себе человеком. Как и большинство из нас, он выбрал себе человека, который был отражением его истинного отношения к самому себе. Выбор неадекватного партнёра позволял ему делать выгодные для себя сравнения и чувствовать своё превосходство.

В настоящее время мать Карлы продолжает избавляться от аддикции и менять в лучшую сторону свои отношения с дочерью и мужем, загадочный гастроэнтерит которого наверняка будет прогрессировать.

В отличие от отца Карлы, мать Гленна была классической созависимой, которая чистосердечно признавала весь ужас алкоголизма своего мужа и дурное обращение с сыном, но при этом было непохоже, чтобы она собиралась что-либо менять. Вот что рассказал мне Гленн: «Моей матери почти семьдесят, а я до сих пор не могу понять, почему она позволила, чтобы наш отец затерроризировал нас. Почему она разрешила, чтобы он издевался над детьми? Она наверняка могла бы попросить о помощи, но она твердит одно и то же, как заезженная пластинка: «Вы представления не имеете, каково было женщинам раньше. От женщины ожидали, что она останется при своём муже, что бы не случилось. Никто не говорил открыто о проблемах, как сейчас. Куда я могла пойти? Что я могла сделать?»

Мать Гленна была просто-напросто потеряна в семейных бурях. Её беспомощность, в соединении с паразитической идеей «верности мужу», на деле выдавали мужу разрешение на самые отвратительные выходки. Как многие созависимые, мать Гленна регрессировала до состояния ребёнка, оставив на произвол судьбы настоящих детей. До сегодняшнего дня Гленн мечется между потребностью спасти инфантильную мать и своей злостью на неё за то, что она не была способной вести себя адекватно по отношению к своим детям.

Наши рекомендации