Между редукционизмом и социологизмом

В 1937 г. Мид ввел термин «символический интеракционизм» и написал несколь­ко существенных для его развития статей. Если Мид стремился разграничить за­рождавшийся символический интеракционизм и бихевиоризм, то Блумер считал, что символический интеракционизм работает на обоих фронтах. Первым направ­лением был редукционистский бихевиоризм, вызывавший неприятие Мида. К это­му прибавлялась серьезная угроза со стороны «больших» «социологистских» тео­рий, особенно структурного функционализма. По мнению Блумера, и бихевиоризм, и структурный функционализм имели тенденцию к фокусированию на факторах (например, внешних стимулах и нормах), влияющих на человеческое поведение. Блумер полагал, что обе теории пренебрегают важнейшим процессом, с помощью которого действующие субъекты придают значение действующим на них силам и своему собственному поведению (Morrione, 1988).

С точки зрения Блумера, бихевиористы с их акцентом на подверженность пове­дения индивида влиянию внешних стимулов были психологическими редукциони­стами. Помимо бихевиоризма, Блумера занимали некоторые другие виды психоло-» гического редукционизма. Например, он критиковал тех, кто стремится объяснить человеческое действие, полагаясь на общепринятые понятия концепции «установ­ки» (Blumer, 1955/1969, р. 94). По его мнению, большинство использующих эту концепцию понимают установку как «уже организованную тенденцию» актора; они склонны считать, что действия побуждаются установками. Блумер полагает, Что это чересчур механистическое понимание; важна не установка как интерна-лизованная тенденция, «а определяющий процесс, с помощью которого актор при­нимает решение в пользу того или иного действия» (Blumer, 1955/1969, р. 97).

[242]

Блумер также подверг критике тех, кто рассматривает осознанные и бессознатель­ные мотивы. Особенно его раздражало их убеждение, что на акторов воздействуют независимые мыслительные импульсы, которые они, как предполагается, не мо­гут контролировать. Теория Фрейда, рассматривающая принуждение акторов та­кими силами, как «оно» или либидо, — пример такого рода психологических теорий, против которых выступал Блумер. Последний также был против любой психологи­ческой теории, не принимающей во внимание процесс формирования акторами зна­чений — того факта, что акторы — это личности и обращаются к самим себе. Общая критика Блумера была сходна с мидовской, но он вывел ее за пределы бихевиориз­ма, учитывая и другие формы психологического редукционизма.

Блумер также критиковал «социологистские» теории (особенно структурный функционализм), согласно которым поведение индивида определяется крупно­масштабными внешними силами. В данную категорию он включил теории, кото­рые фокусируются на таких социально-структурных и социально-культурных факторах, как «"социальная система", "социальная структура", "культура", "ста­тусная позиция", "социальная роль", "обычай", "институт", "коллективное пред­ставление", "социальная ситуация", "социальная норма" и "ценности"» (Blumer, 1962/1969, р. 83). Как «социологистские», так и психологические теории не учи­тывают важности значения и социального конструирования реальности:

И в типично психологических и в социологических объяснениях на значения вещей для людей либо не обращают внимания, либо они поглощаются факторами, используемы­ми для объяснения человеческого поведения. Если кто-либо заявляет, что данные виды поведения представляют собой результат определенных производящих их факторов, нет необходимости озадачиваться изучением значения объектов, в отношении которых действует человек. (Blumer, 1969b, p. 3)

Воззрения Джорджа Герберта Мида

Мид — самый значительный мыслитель в истории символического интеракцио-низма, а его книга «Разум, самость и общество» — важнейшее произведение в рус­ле данной традиции.

Приоритет социального

В своем обзоре книги «Разум, самость и общество» Элсвот Фэрис утверждал, что «вероятно, [Мид] отдавал предпочтение... не возникновению разума и затем об­щества, но в первую очередь общества, а затем разума» (цит. по: Miller, 1982a, p 2). Произведенная Фэрисом перестановка в заглавии книги отражает широко при­знанный факт, осознаваемый самим Мидом, что обществу, или, более широко, всему социальному, в мидовском анализе отдается приоритет.

Мид считает, что традиционная социальная психология в попытке объяснить социальный опыт шла от психологии индивида; сам же Мид, напротив, в понима­нии социологического опыта всегда считает приоритетным мир социальный. Он так объясняет свой подход:

[243]

В социальной психологии мы не выстраиваем поведение социальной группы с точки зрения поведения отдельных составляющих ее индивидов; напротив, наша отправная точка — заданное социальное целое сложной групповой деятельности, в которой мы анализируем (в качестве элементов) поведение каждого из составляющих ее индиви­дов в отдельности... То есть мы пытаемся объяснить поведение социальной группы, а не рассматривать организованное поведение социальной группы с точки зрения по­ведения отдельных принадлежащих к ней индивидов. Для социальной психологии це­лое (общество) предшествует части (индивиду), а не часть целому; и часть объясняет­ся с точки зрения целого, а не целое с точки зрения части или частей (Mead, 1934/1962, р. 7, курсив мой).

Для Мида социальное целое предшествует индивидуальному разуму как ло­гически, так и во времени. Мыслящий обладающий самосознанием индивид, как мы увидим далее, логически невозможен в теории Мида без первичности социаль­ной группы. Сначала идет социальная группа, и она приводит к развитию мысли­тельных процессов самосознания.

Действие

Мид рассматривает действие в качестве самой «примитивной единицы» своей теории (1982, р. 27). В своем анализе действия Мид близко подходит к бихевио-ристсткому подходу и фокусируется на стимуле и реакции. Однако даже здесь сти­мул не вызывает бездумной автоматической реакции человека. Как говорит Мид, «мы понимаем стимул как повод или возможность для поступка, а не как принуж­дение или наказ» (1982, р. 28).

Мид (Mead, 1938/1972) выделял четыре основные взаимосвязанные ступени действия (Schmitt and Schmitt, 1996), они образуют органичное целое (другими словами, они диалектически взаимосвязаны). Действуют и низшие животные, и люди; Мида интересуют сходства и особенно различия между ними.

Импульс

Первая стадия — стадия импульса, которая включает «непосредственный чув­ственный стимул» и реакцию актора на это побуждение, потребность сделать что-либо в этом отношении. Хороший пример импульса дает голод. Актор (человек или не человек) может немедленно и не раздумывая отреагировать на импульс, но, вероятнее, человек подумает о подобающей реакции (например, есть сейчас или позже). Обдумывая реакцию, человек будет учитывать не только непосредствен­но ситуацию, но также прошлый опыт и ожидаемые результаты действия.

Голод может возникнуть из внутреннего состояния актора или может быть вызван присутствием во внешней среде пищи или, что наиболее вероятно, может происте­кать из некоторой комбинации обоих факторов. Кроме того, голодный человек дол­жен найти способ удовлетворить импульс во внешней среде, где пища может быть недоступна в данный момент или находится в недостаточном количестве. Этот им­пульс, как все прочие, может быть связан с некой проблемой во внешней среде (т. е. отсутствием непосредственно доступной пищи), которую должен разрешить актор.

Действительно, в то время как импульс, например голод, может, главным об­разом, проистекать от индивида (хотя даже здесь голод может быть вызван вне­шним стимулом, ведь существуют также социальные установки того, когда над-

[244]

Джордж Герберт Мид: биографический очерк

Большинство значительных теоретиков, обсуждаемых в этой книге, при жизни достигли наибольшего признания, опубликовав какую-либо работу. Однако преподавательская де­ятельность Джорджа Герберта Мида имела не меньшее значение, чем его писательская деятельность. Его слова имели мощное влияние на многих людей, впоследствии став­ших видными социологами XX в. Как сказал один из студентов Мида: «Лучшим его сред­ством был разговор; по сравнению с ним его письменное творчество выглядело бледно» (Т. V. Smith, 1931, р. 369). Давайте посмотрим, как описывает преподавание Мида другой его студент, сам известный социолог — Леонард Коттрелл:

«Для меня курс профессора Мида был уникальным и незабываемым опытом... Про­фессор Мид был крупным добродушным человеком, он носил великолепные усы и вандейковскую бородку. Его характерной мягкой застенчивой улыбке сопутствовал огонек в глазах, словно он радовался какой-то скрытой шутке, которую разыгрывал с аудиторией ...

Читая лекцию, всегда без записей, профессор Мид обычно вертел в руках кусок мела и пристально смотрел на него... Высказывая особенно хитроумный тезис лекции, он обычно бросал беглый взгляд и робко, почти извиняясь, улыбался, никогда не смотря ни на кого в отдельности. В ходе лекций мы вскоре поняли, что вопросы или коммен­тарии аудитории не приветствуются. Действительно, когда кто-либо осмеливался за­дать вопрос, поднимался неодобрительный ропот студентов, которые возражали про­тив любого прерывания восхитительного повествования ...

Его требования к студентам были умеренными. Он никогда не устраивал экзаменов. Главной задачей для каждого из нас, студентов, было написать по возможности гра­мотную работу. Профессор Мид читал их очень внимательно, и то, что он об этом думал, становилось твоей оценкой по предмету. Можно было бы предположить, что студенты будут для подготовки к работе скорее читать литературу, чем посещать его лекции, но это был не тот случай. Студенты всегда приходили на занятия. Мид ни­когда им не надоедал. (Cottrell, 1980, р. 49-50).

Миду было чрезвычайно сложно писать, и это его сильно беспокоило. «Меня крайне угне­тает моя неспособность записать то, что хочу» (Цит. по G. Cook, 1993:xiii). Однако со вре­менем многие идеи Мида были опубликованы, главным образом, в книге «Разум, самость и общество» (основанной на записях студентов курса, которым преподавал Мид). Эта книга и другие произведения Мида оказали мощное влияние на развитие современной социологии, особенно символического интеракционизма.

Родившийся в Хедли, штат Массачусетс, 27 февраля 1863 года, Мид получал образова­ние, главным образом, в области философии и ее применения к социальной психологии.

лежит быть голодным), он обычно связан с существованием какой-либо сложно­сти во внешней среде (например, недостаток пищи). В целом, импульс, как и все прочие элементы теории Мида, включает и актора, и внешнюю среду.

Восприятие

Вторая стадия поступка — восприятие, с помощью которого актор ищет и реаги­рует на стимулы, связанные с импульсом, в данном случае с голодом, а также оп­ределяет доступные способы его удовлетворения. Люди обладают способностью ощущать или воспринимать стимулы с помощью слуха, обоняния, вкуса и т. Д-Восприятие включает поступающие стимулы, а также порождаемые ими в уме образы. Люди не просто немедленно реагируют на внешние стимулы, но, скорее, обдумывают и оценивают их с помощью мысленных образов. Люди не просто под­вергаются внешним стимулам; они активно отбирают свойства стимула и произ-

[245]

Джордж Герберт Мид:биографический очерк (окончание)"

В1883 г. он получил степень бакалавра в Оберлин-колледже (где был профессором его отец), и спустя несколько лет, проработав школьным учителем, инспектором железнодо­рожных компаний и частным преподавателем, в 1887 г. Мид продолжил высшее образо­вание в Гарварде. После нескольких лет обучения в Гарварде, а также в университетах Лейпцига и Берлина, в 1891 г. Миду предложили место преподавателя в Мичиганском университете. Интересно отметить, что Мид так никогда и не получил диплома о закон­ченном высшем образовании. В 1894 г. по приглашению Джона Дьюи он перешел в Чи­кагский университет, в котором оставался до конца жизни.

Как поясняет Мид в следующем отрывке из письма, Дьюи оказал на него огромное вли­яние: «Мистер Дьюи — не только очень оригинальный и глубоко думающий человек, но и наиболее восприимчивый мыслитель из всех, кого я когда-либо встречал. Он дал мне больше, чем кто-либо из известных мне ученых» (цит. по: G.Cook, 1993, р. 32). Это осо­бенно верно относительно ранней работы Мида в Чикаго, он даже следовал за Дьюи в теории обучения (Дьюи уехал из Чикаго в 1904 г.). Однако вскоре воззрения Мида ра­зошлись с позицией Дьюи, и их развитие привело к его знаменитым социологическим теориям разума, самости и общества. Он начал вести курс социальной психологии в 1900 г. В 1916-1917гг. он был переработан в развернутый курс (стенографические за­писи студентов курса 1928 г. стали основой книги «Разум, самость и общество»), кото­рый читался после введения в социальную психологию, после 1919 года этот курс вел на социологическом отделении Элсворт Фэрис. Именно благодаря настоящему курсу Мид имел такое мощное влияние на студентов-социологов (а также на будущих психо­логов и педагогов).

Помимо научных занятий Мид участвовал в общественных реформах. Он был убежден, что науку можно использовать для решения социальных проблем. Например, он был все­рьез увлечен основанием и формированием политики Фонда отчетной палаты (Settlement House) при Чикагском университете, идея которого была подана, Джейн Адаме, создав­шей реформаторскую общину «Халл-хауз» (Hull House). Что, вероятно, наиболее важно, он играл ключевую роль в проводимых Отчетной палатой социальных исследованиях.

Хотя в 1928 г. подошел возраст выхода на пенсию, Мид продолжал преподавать по при­глашению университета и летом 1930 г. стал профессором философского отделения. К сожалению, он был замешан в серьезном конфликте между отделением и ректором. Это привело к тому, что в начале 1931 г. Мид на больничной койке написал заявление об от­ставке. Его выписали из больницы в конце апреля, на следующий день он умер от сердеч­ной недостаточности. Джон Дьюи сказал, что это был «самый оригинальный ум в фило­софии Америки среди последних поколений» (G. Cook, 1993, р. 194).

водят выбор из набора стимулов. Таким образом, у стимула может быть несколь­ко измерений, и у актора есть возможность из них выбирать. Кроме того, люди обычно сталкиваются с множеством различных стимулов и постоянно выбирают, какому уделить внимание, а каким пренебречь. Мид отвергает отделение людей от воспринимаемых ими объектов. Именно акт восприятия объекта делает его объек­том для человека; восприятие и объект не могут быть отделены друг от друга (они диалектически взаимосвязаны).

Манипуляция

Третья фаза — манипуляция. Следующий шаг после того как импульс обнаружен, а объект воспринят, состоит в том, что актор манипулирует объектом или, в более широком смысле, предпринимает в отношении него определенные действия. По­мимо мыслительного превосходства люди обладают над низшими животными еще

[246]

одним преимуществом. У людей есть руки (с отстоящими большими пальцами), позволяющие им обращаться с предметами гораздо более ловко, чем это могут низшие животные. Фаза манипуляции, по Миду, включает временную паузу в процессе, чтобы реакция не проявлялась немедленно. Голодный человек видит гриб, но, перед тем как его съесть, он, вероятно, сначала его сорвет, исследует его и, возможно, проверит по справочнику, съедобна ли эта конкретная разновид­ность. С другой стороны, животное, вероятно, съест гриб, не подержав и не рас­смотрев его (и, конечно, не прочитав о нем). Пауза, которую создает рассмотре­ние предмета, позволяет людям обдумывать разные варианты. В размышления о том, съесть ли гриб, включены и прошлое, и будущее. Люди могут подумать о сво­ем прошлом опыте, когда они отравились несъедобными грибами, и могут поду­мать о болезни или даже о смерти, которые могут сопровождать употребление в пищу ядовитого гриба. Манипуляция грибом становится своего рода эксперимен­тальным методом, с помощью которого актор мысленно проверяет различные ги­потезы того, что могло бы случится, если бы гриб был съеден.

Потребление

На основе этих размышлений актор решает, съесть ли гриб (или нет), и это состав­ляет последнюю фазу поступка, потребление, или совершение действия, которое удовлетворяет первоначальный импульс. Как люди, так и низшие животные мо­гут съесть гриб, но менее вероятно, что человек съест плохой гриб, так как он об­ладает способностью манипулировать грибом и думать (и читать) о том, к чему приведет его потребление. Низшие животные должны полагаться на метод проб и ошибок, а это менее эффективный способ, чем человеческая способность обдумы­вать свои действия.1 В данной ситуации метод проб и ошибок довольно опасен. Как следствие, представляется вероятным, что низшим животным больше угро­жает опасность умереть от употребления ядовитых грибов, чем людям.

Хотя четыре стадии действия были для простоты рассмотрены в последова­тельном порядке и отделены друг от друга, Мид усматривает между ними диалек­тическую связь. Джон Болдуин так выражает эту идею: «Хотя четыре элемента действия иногда кажутся линейно связанными, на самом деле они взаимопрони­кают друг в друга, образуя единый органичный процесс: от начала до конца дей­ствия присутствуют аспекты каждого элемента, так что элементы влияют друг на друга» (1986, р. 55-56). Таким образом, более поздние этапы действия могут при­вести к появлению более ранних стадий. Например, обращение с пищей может вызвать у индивида импульс голода и ощущение, что он голоден и что пища до­ступна для удовлетворения этой потребности.

Жесты

Тогда как действие включает только одного человека, социальное действие вклю­чает двух и более людей. Жест, с точки зрения Мида, — основной механизм соци­ального действия и социального процесса в целом. Согласно его определению,

1 О критике воззрений Мида на различия между людьми и низшими животными см. Alger and Alger, 1997.

[247]

«жесты есть движения первого организма, действующие в качестве особых сти­мулов, вызывающих социально принятые реакции второго организма» (Mead, 1934/1962, р.14; см. также Mead, 1959, р. 187). И низшие животные, и люди спо­собны производить жесты в том смысле, что действие одного индивида неосознан­но и автоматически вызывает реакцию другого индивида. Ниже следует извест­ный пример Мида о собачьей драке с точки зрения жестов:

Действие каждой собаки становится для другой собаки стимулом для реакции.... Сам факт, что собака готова напасть на другую, становится для другой собаки стимулом изменить свою собственную позицию и свое собственное отношение. Она сделает это не скорее, чем изменение отношения второй собакой, в свою очередь, ВЕлзовет измене­ния отношения со стороны первой собаки (Mead, 1934/1962, р. 42-43).

Мид называет происходящее в данной ситуации «разговором жестов». Жест одной собаки автоматически вызывает жест второй; со стороны собак не происхо­дит никаких мыслительных процессов.

Люди иногда участвуют в неосознанных «разговорах жестами». В качестве при­меров Мид приводит множество действий и реакций, происходящих на матче по боксу и фехтованию, когда один спортсмен «инстинктивно» приспосабливает­ся к действиям второго. Мид называет такие бессознательные действия «незна­чащими» жестами; людей отличает именно их способность использовать «зна­чащие» жесты, т. е. требующие со стороны актора размышления, перед тем как отреагировать.

В возникновении значащих жестов особенно важен голосовой жест. Однако не все голосовые жесты значащие. Лай одной собаки на другую не является знача­щим; даже некоторые голосовые жесты людей (например, неосознанный всхрап) могут быть незначащими. Однако именно развитие голосовых жестов, особенно в форме языка, становятся наиболее важным фактором, делающим возможным от­личительное для человеческой жизни развитие: «Специализация человеческого существа в этой области жеста отвечала, главным образом, за происхождение и развитие современного человеческого общества и знания, со всем возможным благодаря науке контролем над природой и окружающей человека средой» (Mead, 1934/1962, р. 14).

Это развитие связано с отличительным свойством голосового жеста. Когда мы совершаем физическое действие, например, делаем гримасу, мы не можем видеть, что мы делаем (если только мы не смотрим в зеркало). С другой стороны, когда мы производим голосовой жест, мы слышим себя так же, как другие. Как следствие, во-первых, голосовой жест может влиять на говорящего в той же степени, в какой он влияет на слушателей. Во-вторых, мы гораздо более способны остановить себя, про­изводя голосовые жесты, чем способны к этому в жестах физических. Другими сло­вами, мы обладаем гораздо лучшим контролем над голосовыми, чем над физиче­скими жестами. Эта способность контролировать себя и свои реакции — очень важна по отношению к другим отличительным способностям людей. В более ши­роком смысле, «именно голосовой жест неповторимым способом обеспечил сред­ство социальной организации в человеческом обществе» (Mead, 1959, р. 188).

[248]

Значащие символы

Значащий символ представляет собой вид жеста, который может произвести толь­ко человек. Жесты становятся значащими символами, когда вызывают у произво­дящего их индивида реакцию того же типа (она не обязательно должна быть иден­тичной), который предположительно вызовут у тех, кому адресованы жесты. Только при наличии значащих символов может происходить коммуникация; ком­муникация в полном смысле слова невозможна среди муравьев, пчел и т. д. Физи­ческие жесты могут быть значащими символами, однако, как мы видели, они не идеально приспособлены к тому, чтобы быть значащими символами, поскольку люди не могут легко видеть или слышать свои собственные физические жесты. Таким образом, именно голосовые проявления, наиболее вероятно, могут стать значащими символами, хотя не любые проявления голоса оказываются символа­ми такого рода. Наиболее вероятно, что значащими символами станет такой на­бор голосовых жестов, как язык: «символ, который отвечает в конкретном случае на значение, возникающее у первого индивида, и который также вызывает значе­ние у второго индивида. Там, где жест удовлетворяет этому условию, он стал тем, что мы называем "языком". Теперь он является значащим символом и несет опре­деленный смысл» (Mead, 1934/1962, р. 46). В разговоре жестов передаются лишь сами жесты. Однако в ситуации с языком сообщаются жесты и их значения.

Язык и значащие символы, в частности, вызывают в говорящем индивиде ту же реакцию, что и в других. Слово кошка или собака вызывает у произносящего слово человека такой же мысленный образ, что и в тех, кому оно адресовано. Кро­ме того, влияние языка состоит в побуждении говорящего человека действовать наравне с другими. Человек, который кричит «пожар» в переполненном театре, имеет, по крайней мере, такую же мотивацию покинуть театр, как те, к кому обра­щен крик. Таким образом, значащие символы позволяют людям побуждать соб­ственные действия.

Перенимая прагматистский подход, Мид также рассматривает «функции» жестов в целом, и значащих символов, в частности. Функция жеста состоит в том, чтобы «сделать возможным приспособление среди индивидов, участвующих в некотором заданном социальном действии, в соотношении с объектом или объек­тами, с которыми связано действие» (Mead, 1934/1962:46). Таким образом, непро­извольная гримаса на лице может появиться для того, чтобы помешать ребенку подходить слишком близко к краю пропасти и таким образом предохранить его от потенциально опасной ситуации. Хотя работает и незначащий жест, «значащий символ обеспечивает гораздо больше возможностей для такого приспособления и исправления, чем незначащий жест, поскольку вызывает у производящего его индивида такое же отношение к этому... и позволяет ему в свете указанного отно­шения приспособить свое последующее поведение к поведению других» (Mead, 1934/1962, р. 46). С точки зрения прагматизма, значащий символ в социальном мире срабатывает лучше, нежели незначащий жест. Иначе говоря, при сообщении другим о нашем недовольстве сердитый вербальный упрек работает гораздо луч­ше, чем искаженный язык тела. Индивид, проявляющий неудовольствие, обычно не осознает язык тела и поэтому вряд ли способен сознательно управлять после­дующими действиями в зависимости от того, как на язык тела реагирует другой

[249]

человек. С другой стороны, говорящий осознает произнесение сердитого упрека и реагирует на него во многом аналогично (и примерно одновременно) реакции человека, которому он обращен. Таким образом, говорящий может обдумать, как может отреагировать другой человек, и подготовить свою реакцию на эту реакцию.

решающее значение в теории Мида имеет другая функция значащих символов: благодаря им возможны разум, мыслительные процессы и т. д. Только благодаря значащим символам, особенно языку, возможно человеческое мышление (с точки зрения Мида, низшие животные не могут думать). Мид определяет мышление как «просто интернализованный или подразумеваемый разговор индивида с самим собой с помощью таких жестов» (Mead, 1934/1962, р. 47). Мид утверждает даже более категорично: «Мыслить — значит то же самое, что говорить с другими людь­ми» (1982, р. 155). Другими словами, мыслить означает с кем-либо разговаривать. Таким образом, мы можем увидеть, как Мид определяет мышление с точки зрения бихевиоризма. Разговор включает поведение (говорение), и это поведение также происходит на внутриличностном уровне; здесь имеет место мышление. Это опре­деление мышления не менталистское, а, несомненно, бихевиористское.

Благодаря значащим символам также возможна символическая интеракция. Иначе говоря, люди могут взаимодействовать друг с другом не только с помощью жестов, но также с помощью значащих символов. Эта способность, конечно, по­рождает различия и, и из-за нее возможны гораздо более сложные модели взаи­модействия и формы социальной организации, чем те, что были бы возможны сугубо при использовании жестов.

Значащий символ, очевидно, играет в рассуждениях Мида центральную роль. Фактически, Дэвид Миллер (Miller, 1982a, р. 10-11) приписывает значащему сим­волу самую существенную роль в теории Мида.

Наши рекомендации