Окончательная несовместимость науки с теологией 2 страница

Разделение труда - впервые указанное экономистами как общественное явле­ние и вслед за тем признанное биологами за явление органической жизни и назван­ное ими "физиологическим разделением труда" - есть именно та особенность, как в обществе, так и в животном мире, которая делает каждое из них живым целым. Едва ли я могу с достаточной силою настаивать на той истине, что по отношению к этой основной черте общественный организм и индивидуальный совершенно сходны друг с другом. Когда мы видим, что у животного прекращение деятель­ности легких быстро влечет за собою остановку сердца; что с абсолютным прекра­щением деятельности желудка и все остальные части мало-помалу перестают Действовать; что паралич членов ведет к смерти всего тела вследствие неспособ­ности добывать пищу и избегать опасностей; что потеря даже таких маленьких органов, как глаза, лишает остальные такой услуги, которая весьма существенна для их сохранения, - мы не можем не признать, что взаимная зависимость между семи частями организма составляет его существенную отличительную особенность. Точно так же, когда мы видим, что и в обществе рабочие по железу должны прекратить свою деятельность, коль скоро рудокопы перестают снабжать их нужными материалами; что портные не могут продолжать своего дела при отсутствии прядильщиков и ткачей; что мануфактурные округа должны приостановить своц работы, коль скоро классы людей, занимающиеся производством и распредели нием пищи, прекратят деятельность; что контролирующая власть - правительство, присутственные места, суды, полиция - перестает быть способной поддерживать порядок, коль скоро содержимые ею в порядке части перестают снабжать ее всем необходимым для жизни, — мы обязаны признать, что и в обществе взаимная зави­симость между всеми его частями столь же строга, как и в организме. Как ни отличны эти два класса агрегатов в других отношениях, но по отношению к этой основной черте и ко всему, что необходимо вытекает из нее, они вполне сходны друг с другом.

218. Чтобы видеть еще более ясно, каким образом жизнь целого слагается из комбинаций деятельностей его составных частей, находящихся в тесной взаимной зависимости, и каким образом отсюда вытекает несомненный параллелизм между национальной жизнью и жизнью индивидуальной, следует обратить внимание на тот факт, что жизнь каждого видимого организма слагается из жизней крошечных единиц, слишком мелких для того, чтобы быть видимыми невооруженным глазом.

Неопровержимое доказательство этого факта может быть подчерпнуто нами из рассмотрения странного порядка Myxomycetes. Споры, или зародыши, одной из этих грибных форм превращаются в ресничных монад, которые в продолжение некоторого времени обнаруживают очень деятельное движение по всем направле ниям; по истечении же этого периода изменяются в форме и становятся похожими на амеб; в этой новой форме они опять-таки движутся туда и сюда, принимают пищу, растут и размножаются путем деления. Затем эти амебообразные индивиды сползаются вместе в группы, и эти последние опять-таки сливаются между собою, составляя таким образом студенистую массу, иной раз едва видимую простым глазом, иной же раз достигающую величины ладони. Этот plasmodium, имеющий неправильную форму и представляющий в большинстве случаев сетчатую внеш ность при студенистом внутреннем строении, сам обнаруживает движение то в той, то в другой своей части, делающее его похожим на громадную корненожку (rhizo podes): он медленно ползает по поверхности гниющих веществ, а иной раз взбирается даже вверх по стеблям растений. Итак, мы имеем здесь осязательный пример союза множества мелких живых индивидов для образования нового, срав нительно большого агрегата, в котором они, по-видимому, утрачивают свою преж нюю индивидуальность, но жизнь которого, однако же, ясно слагается из комбина ций их жизней.

В других случаях на месте единиц, первоначально совершенно раздельных и лишь впоследствии теряющих свою индивидуальность путем агрегации, мы имеем такие единицы, которые, явившись на свет путем размножения одного и того же зародыша, не разлучаются одна с другой, но тем не менее обнаруживают вполне ясно каждая свою особенную жизнь. Роговые фибры живой губки всегда одеть студенистым веществом, которое, как показывает макроскопическое исследова ние, состоит из монад, одаренных движением. Рассматривая губку как целое, мы № можем отказать ей в жизни; ибо она обнаруживает многие деятельности, свойст венные только агрегату с определенной индивидуальностью. Те из ее амебообраз ных единиц, которые находятся на наружной ее поверхности, теряют отчасти свою прежнюю индивидуальность, сливаясь в род охранительного слоя, или кожи; ее волокнистый скелет, служащий для поддержания ее внешней формы, производится совокупной деятельностью составляющих ее монад; точно так же их совокупная деятельность обусловливает те потоки воды, которые вбираются в нее через мелкие отверстия и выталкиваются через крупные. Но хотя все это указывает на несомненное существование у губки слабой агрегативной жизни, однако же отдельные жизни мириад оставляющих ее единиц очень мало подчинены ее агрегативной жизни: все эти единицы представляют как бы народ, у которого имеются только слабые следы начинающегося разделения функций. Или, говоря словами профессора Гексли, "губка представляет роль подводного города, обитатели которого стоят вдоль его улиц и переулков таким образом, что каждый из них легко может вылавливать себе пищу из протекающей мимо него воды".

Даже у высших животных сохраняется возможность проследить это отношение между агрегативною жизнью и жизнями отдельных частей, составляющих данный агрегат. Кровь представляет жидкость, в которой, наряду с питательными веще­ствами, обращается бесчисленное множество живых единиц - так называемых кровяных телец (или шариков). Каждое из этих кровяных телец имеет свою собст­венную историю жизни. На первой ступени своего развития каждое из них (извест­ное в этот период жизни под именем белого кровяного тельца) обладает способ­ностью к выполнению независимых движений, сходных с движением амеб; и хотя впоследствии в форме красного, сплющенного диска оно уже не обладает видимой деятельностью, однако же его индивидуальная жизнь продолжается. Впрочем, присутствие такой индивидуальной жизни может быть доказано не для одних только тех единиц, которые свободно плавают в жидкости, позволяющей легко усмотреть внешние проявления этой жизни. Многие слизистые поверхности, как например, внутренняя поверхность дыхательных путей, одеты так называемым ресничным зрителем, т.е. слоем мелких клеточек, тесно прижатых друг к другу и обладающих каждая на своей свободной оконечности несколькими ресничками, находящимися в непрерывном движении. Качания этих ресничек существенно сходны с такими же качаниями ресничек у монад, живущих в многочисленных про­ходах, проникающих во всех направлениях обыкновенную губку; и как в губке совокупная деятельность этих реснитчатых монад гонит поток воды в известном направлении, так и здесь совокупная деятельность реснитчатых эпительяльных клеток гонит в известном направлении покрывающее их слизистое выделение. Если бы мы пожелали иметь еще более доказательств в пользу индивидуальной жизни каждой из этих эпительяльных клеток, то мы могли бы найти такое доказательство в факте, что будучи отделены одна от другой и положены в жид­кость, они "начинают двигаться туда и сюда с значительной быстротою, с по­мощью непрерывных волнообразных качаний тех ресничек, которыми они снабжены, и продолжают такое движение довольно значительное время".

Видя таким образом, что обыкновенный живой организм может быть рассмат­риваем как народ, состоящий из отдельных единиц, живущих каждая своей индиви­дуальной жизнью, причем некоторые из них обладают даже весьма значительной степенью независимости, мы легко поймем, что народ, составленный из человече­ских существ, может быть вполне справедливо рассматриваем как организм.

219. Отношения между жизнями единиц и жизнью всего агрегата представляют собой еще одну отличительную черту, общую для рассматриваемых нами случаев. Жизнь агрегата может быть разрушена вследствие какой-нибудь катастрофы без непосредственного разрушения жизней всех составляющих его единиц; и наоборот, если никакая катастрофа не сократит насильственно жизни агрегата, то эта жизнь по своей продолжительности далеко оставляет за собою отдельные жизни его единиц.

У холоднокровных животных реснитчатые клеточки продолжают выполнять свои движения с совершенной правильностью еще долго после того, как животное, часть которого они составляют, представляет недвижный труп; мышечные волокна еще долго сохраняют свою способность к сокращению под влиянием возбуждений; клеточки выделительных органов продолжают изливать свои продукты если только им будем доставляться искусственным образом потребное для этого количество крови; и даже составные части целого органа - такие, как сердце - продолжают свою совокупную деятельность в течение многих часов после того как оно будет вырезано из тела животного. Подобным же образом промышленные деятельности, правительственные координации и т.п., составляющие собой коллек, тивную жизнь народа, могут быть остановлены насильственным способом например, вследствие вторжения варваров, без непосредственной остановки деятельности всех составляющих этот народ единиц. Некоторые классы этих единиц - в особенности широко распространенные классы, занимающиеся производством пищи, — могут еще долго проживать в более отдаленных округах и продолжать свои индивидуальные занятия.

И наоборот, в обоих случаях жизнь агрегата значительно превосходит по своей продолжительности жизни его отдельных единиц, если ничто не приведет ее к насильственному концу. Каждый из мелких животных элементов, составляющих собою взрослое животное, зарождается, развивается, играет свою роль в общей экономии тела, затем умирает, разрушается и заменяется другим, между тем животное как целое продолжает существовать. В нижнем (глубоком) слое кожи идет постоянное образование новых клеточек путем деления: по мере своего вырастания клеточки эти отодвигаются кнаружи, сплющиваются, превращаются в наружный эпителий и, наконец, отшелушиваются и отпадают, уступая свои места лежащим ниже более молодым клеткам. Клетки печени, разрастаясь от поглощения веществ, из которых они отделяют желчь, под конец умирают, и освобож­денные ими места занимаются другим поколением клеток. Даже кость, кажущаяся такой плотной и такой инертной, проникнута повсюду кровеносными сосудами, приносящими материалы для замещения состарившихся составных частей новыми И такое замещение - в иных тканях - быстрое, в других - медленное - совершается в таких размерах, что в продолжении существования всего тела все части его разрушаются и воспроизводятся снова помногу раз. То же самое и в такой же мере имеет место и по отношению к обществу и его единицам. Все общество и каждый из его больших отделов продолжают сохранять из года в год свою целость несмотря на смерть входящих в их состав отдельных граждан. Обширная фабрика, нахо дящаяся в каком-нибудь мануфактурном городе и состоящая из живых общественных единиц, людей, продолжает производить известный продукт, удовлетво­ряющий известной национальной потребности, и продолжает оставаться по истечении целого века тою же обширной фабрикой, несмотря на то, что и хозяева и рабочие, составлявшие ее сто лет назад, давным-давно исчезли с лица земли. То же самое имеет место даже по отношению к еще менее важным частностям промышленного устройства. Известная фирма, берущая свое начало от прошедших поколений, продолжает вести свои дела под именем своего первого основателя; все ее члены и служащие переменялись поодиночке, быть может, уже много раз, но самая фирма продолжает занимать прежнее положение в промышленном мире и поддерживать прежние отношения к покупателям и продавцами. То же самое находим мы повсюду. Правительственные учреждения, как общего, так и местной характера, духовные корпорации, армия, всевозможные другие учреждения, вплоть до гильдий, цехов, клубов, человеколюбивых обществ и пр., обнаруживают весьма значительную продолжительность жизни, далеко превосходящую продолжитель ность жизней составляющих их личностей. Но этого мало. Нетрудно видеть, что в силу того же самого закона существование общества как целого значительна превосходит по своей продолжительности существование некоторых из этих составляющих его частей. Частные союзы, местные общественные учреждения второстепенные национальные учреждения, целые города, посвященные известной национальной промышленности, могут исчезать, между тем как сама нация, постоянно сохраняя свою целостность, будет увеличиваться в размерах и в сложности своего устройства.

В обоих случаях мы видим также, что взаимозаменяемые отправления различных отделов слагаются каждое из деятельности множества единиц и что умирание этих единиц одна за другой и замещение их новыми не влияет чувственным образом на то отправление, в котором они принимали участие. Каждый саркозный элемент мышцы изнашивается в свою очередь, удаляется прочь и замещается новым; но остальные ее элементы продолжают свои совокупные сокращения по-прежнему; точно также выход в отставку какого-нибудь общественного деятеля или смерть какого-нибудь торговца нарушают лишь весьма малозаметным

образом деятельность торгового учреждения или отдела того промышленного предприятия, в котором он принимал участие.

Вследствие этого в социальном организме, как и в индивидуальном, является жизнь целого, совершенно отличная от жизней отдельных единиц, хотя и слагаю­щаяся из этих последних.

220. От этих сходств между социальным и индивидуальным организмами мы должны обратиться к рассмотрению трех крайних несходств, которые существуют между ними. Все части животного образуют одно конкретное целое; но части, составляющие общество, образуют такое целое, которое должно считаться раз­дельным (discrete), а не конкретным. Живые единицы, составляющие собой живот­ное, тесно связаны между собою и находятся в непосредственном или почти непо­средственном соприкосновении друг с другом; тогда как живые единицы, состав­ляющие собой.общество, свободны, не находятся в тесном соприкосновении, не рассеяны более или менее далеко друг от друга. Каким же образом можно толко­вать после этого о каком-либо параллелизме между обществом и организмом?

Хотя это различие имеет основной характер и, по-видимому, устраняет всякую возможность сравнения, однако внимательное исследование доказывает, что оно менее важно, чем это может казаться с первого взгляда. Позже я покажу, что даже при полном допущении этого различия оно ничуть не противоречит принятию указанной аналогии; но теперь посмотрим, каким образом всякий желающий мог бы доказать, что даже и в этом отношении здесь чувствуется более сходства, чем может показаться с первого поверхностного взгляда.

Человек, пожелавший доказать это, мог бы утверждать, что физически непре­рывное тело животного не состоит повсюду из живых единиц; но что оно составле­но в значительной мере из обособившихся частей, которые были образованы вначале жизнедеятельными частями, но позже сделались полуживыми или даже стали вовсе безжизненными. Взять для примера протоплазматический слой, лежа­щий под кожей, он мог бы сказать, что этот слой состоит действительно из живых единиц; но что образующиеся в нем клетки, переходя в эпителиальные чешуйки, превращаются в инертный охранительный аппарат; затем указав на нечувстви­тельные ногти, волосы, рога, зубы, образующиеся из этого слоя, он мог бы прибавить, что хотя все эти образования суть составные части организма, однако же они едва ли могут быть названы его живыми частями. Следуя далее тем же путем, он мог бы сказать, что и во всех других частях организма существуют такие протоплазматические слои, из которых вырастают ткани, слагающиеся в различные органы; что эти слои одни только остаются вполне живыми, между тем как развивающиеся из них аппараты теряют свою жизненность пропорционально степени своей специлизации; в подтверждение чего он мог бы указать на хрящи, тяжи (сухожилия) и соединительную ткань, которые обнаруживают весьма заметным образом низкую степень присущей им жизненности. Из всего этого он мог бы вывести заключение, что хотя тело животного представляет непрерывное целое, однако его существенные единицы, рассматриваемые сами по себе, обра­зуют такое непрерывное целое только там, где мы находим протоплазматические слои.

Вслед за этим он постарался бы доказать, что социальный организм при пра­вильном взгляде на него представляется гораздо менее прерывистым, или разде­лительным, чем это может показаться сначала. Он мог бы утверждать, что подобно тому, как мы включаем в индивидуальный механизм наряду с вполне живыми его частями, также и менее живые и даже вовсе безжизненные его части имеющие свою долю участия в полной деятельности всего целого; так точно мы должны включать и в общественный организм не одни только наиболее жизнен­ные единицы - человеческие существа, которые определяют в главной мере наб­людаемые в нем явления, - но также различные роды домашних животных, которые, стоя ниже на лестнице жизни, оказывают тем не менее человеку свое содействие под его непрерывным контролем; равно как и еще более низко стоящие аппараты - растения, - которые, размножаясь под влиянием и при содействии человека, доставляют материалы для животной и человеческой деятельностей. В защиту такого взгляда он бы мог указать на то, в какой мере эти низшие классы организмов сосуществуют с людьми в составе обществ, влияют на склад и деятель­ность общества в различных случаях, до какой степени различные особенности пастушеского типа зависят от рода воспитываемых животных, и в какой мере в оседлых обществах растения, доставляющие пищу, материалы для пряжи и тканья и пр., определяют собою те или иные особенности общественного склада, те или другие формы различных общественных деятельностей. Показав все это, он мог бы сказать: так как физические и душевные особенности человеческих единиц, равно как и их повседневные действия, складываются в известной мере под влиянием этих животных и растений, которые, живя при помощи людей и, в свою очередь, помогая жить людям, проникают так глубоко в общественную жизнь, что составляют даже предмет попечений законодательства, то эти низшие существа не могут быть по справедливости исключены из представления об общественном организме. Резюмируя все сказанное, он мог бы вывести такое заключение: если включить в состав общества наряду с человеческими существами и все остальные менее жизнедеятельные его единицы, т.е. животные и растения, населяющие зани­маемую обществом поверхность, то получится такой агрегат, в котором непре­рывность между частями будет приближаться гораздо более к тому, что мы видим в индивидуальном организме, чем это можно было подумать с первого взгляда Кроме того, в этом случае общество будет сходствовать с организмом еще с той стороны, что оно также окажется составленным из местных агрегатов в высшей степени жизненных единиц, погруженных в обширный агрегат единиц, представ ляющих различные, более низкие степени жизненности; причем эти низшие единицы производятся в известном смысле высшими единицами, видоизменяются ими и получают под их влиянием то или другое расположение в пространстве я времени.

Впрочем, даже и не разделяя этого взгляда, но допуская вполне, что раздель ность (discreteness) общественного организма стоит в резком противоречии с цель ностью (concreteness) организма индивидуального, мы все-таки имеем возможности легко устранить сделанное выше возражение.

221. Хотя в индивидуальном организме непрерывная связь между частями составляет необходимое условие для той взаимной кооперации частей, посредством которой выполняется его жизнь; и хотя члены социального организма, не образуют конкретного целого, не могут достигать такой взаимной кооперации путем физических влияний, передаваемых непосредственно от одной части к другой, они могут достигать и действительно достигают такой кооперации, только путем. Хотя они и не находятся во взаимном соприкосновении, тем не менее они влияют друг на друга через промежуточные пространства при помощи языка чувств и языка ума, словесного и письменного. Для выполнения взаимозависимых действий необходимо, чтобы побудительные импульсы, приспособленные друг к другу со стороны качества, количества и времени, могли передаваться от одной части к другой. В живом существе это требование выполняется при помощи особых молекулярных волн, которые у низших типов неопределенно разливаются по всем направлениям, а у высших передаются по совершенно определенным каналам, функция которых получила знаменательное название посреднической (internuncial). В обществах это требование выполняется при помощи знаков, символически выражающих чувства и мысли и передающихся от одной личности к другой, сначала весьма неопределенным образом и лишь на коротких расстояниях, а потом более определенно и на более значительные расстояния. Другими словами, посредническая функция, не достижимая здесь путем физической передачи стимулов, выполняется тем не менее с помощью языка.

Таким образом и здесь устанавливается настоящим образом та взаимосвязь частей, которая составляет организацию. И хотя социальный организм не конкре­тен, а разделен, но это обстоятельство делает его тем не менее настоящим живым целым.

222. Только что рассмотренное нами возражение и данный на него ответ при­водят нас косвенным путем к другому контрасту между обществом и организмом, контрасту, имеющему очень знаменательный смысл и влияющему основным обра­зом на нашу идею относительно той цели, к осуществлению которой должна стре­миться общественная жизнь.

Хотя раздельность социального организма не препятствует разделению отправ­лений и взаимной зависимости частей, однако она не позволяет такой дифферен­циации зайти так далеко, чтобы одна часть сделалась органом чувства и мысли, а остальные части взамен того утратили совершенно всякую чувствительность. Выс­шие животные, к какому бы классу они ни принадлежали, отличаются от низших сравнительной сложностью нервной системы и сравнительным совершенством ее интеграции. В то время как у низших типов их мелкие, рассеянные нервные узелки существуют, можно сказать, только для блага других аппаратов; концентрирован­ные узлы высших типов представляют, наоборот, другие аппараты, для блага которых, можно сказать, существуют все остальные. Хотя развитая нервная система управляет действиями всего тела таким образом, чтобы сохранить его целостность, однако конечной целью всех этих действий служит благосостояние самой нервной системы: так как вред, нанесенный какому-нибудь органу, получает важность только вследствие того, что он причиняет нервной системе непосред­ственным или отдаленным образом известное страдание или лишает ее известного удовольствия. Но раздельность общества отрицает возможность проведения в нем Дифференциации до этой крайней ступени. В индивидуальном организме большая часть его мелких живых единиц локализована постоянным образом; большинство их зачинается, вырастает, действует, размножается и умирает на том же самом месте, а потом все эти прочно локализованные единицы в течение бесконечного Ряда поколений, так сказать, пригоняются каждая к своей функции, так что некоторые из них становятся особенно чувствительными, а другие совсем бесчув-венными. Но в социальном организме мы видим иное. Его составные единицы, не сходясь в непосредственном соприкосновении и будучи удерживаемы в своих в носительных положениях с меньшей строгостью, не могут дифференцироваться в такой мере, чтобы одни из них стали совсем бесчувственными, а другие иополизировали себе всякое чувство. В действительности и тут существуют слабые следы такой дифференциации.

Человеческие существа несходны между собою по отношению к количеству ощу, щения и чувства, вызываемых в них одинаковыми причинами, в одних из них заме­чается значительная черствость, в других - значительная восприимчивость. Кон­трасты этого рода могут быть постоянно наблюдаемы в пределах одного и того же общества даже тогда, когда его члены принадлежат к одной и той же расе; hq особенно в тех случаях, когда члены его принадлежат к двум различным расам -. господствующей и покоренной. Единицы, занимающиеся ручным трудом ц ведущие тяжелую жизнь, вообще менее чувствительны, чем единицы, работающие головой и лучше обеспеченные в своей жизни. Но хотя регулятивные (правитель­ственные) аппараты социального организма действительно стремятся - подобно регулятивным аппаратам индивидуального организма - стать исключительным седалищем чувствования, однако это стремление постоянно сдерживается отсутст-вием здесь той физической непрерывности, которая ведет к постоянству отправле­ния; оно сдерживается также и тем обстоятельством, что даже единицы, зани­мающиеся ручным трудом, постоянно нуждаются в чувствовании для должного выполнения своих функций.

Итак, вот в чем состоит основное отличие между этими двумя родами организ­мов. В одном сознание концентрировано в одной небольшой части агрегата. В дру. гом сознание разлито по всему агрегату: все его единицы способны чувствовать наслаждение и страдание, если не в равной степени, то приблизительно одинаково. Следовательно, тут не существует ничего похожего на какое-либо "общественное чувствилище" (social sensorium), а поэтому благосостояние агрегата, рассматривае­мое независимо от благосостояния составляющих его единиц, никогда не может считаться целью общественных стремлений. Общество существует для блага своих членов, а не члены его существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направленные к благосостоянию политичес­кого агрегата, все притязания этого политического агрегата сами по себе - суть ничто, и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой они воплощают в себе притязания составляющих этот агрегат единиц.

223. Высказав это последнее соображение, которое должно считаться скорее отклонением от предыдущей аргументации, чем ее продолжением, вернемся теперь назад и перечислим вкратце те различные доводы, которые принуждают нас смот­реть на общество как на организм.

Общество обнаруживает явление постоянного роста, по мере его возрастания части его, становясь несходными друг с другом, обнаруживают увеличение слож­ности строения; в то же самое время эти несходные части принимают на себя выполнение несходных деятельностей; эти деятельности не только различны между собою, но еще эти различия находятся в таких отношениях друг к другу, что делают возможными одни другие; являющаяся таким образом взаимная помощь вызывает взаимную зависимость всех частей общества; и эти взаимозависимые части, живя при помощи друг друга и друг для друга, образуют агрегат, построен­ный на том же самом общем начале, как и индивидуальный организм. Аналогия между обществом и организмом становится еще яснее, когда мы узнаем, что каждый организм сколько-нибудь заметного объема есть общество; а также когда мы узнаем далее, что в обоих случаях жизнь единиц продолжается еще в течение некоторого времени после того, когда жизнь агрегата будет неожиданно останов­лена каким-нибудь насильственным способом; и что в обоих случаях жизнь агрегата, не будучи остановлена путем насилия, далеко превосходит по своей продол­жительности жизни его единиц. Хотя один из сравниваемых нами агрегатов конк­ретен, а другой разделен (discrete), и хотя это обстоятельство влечет за собою раз­личие в тех целях, которые достигаются организацией в каждом из этих двух случаев, однако оно не влечет за собою различия со стороны законов организации, которые одинаковы для обоих случаев; ибо необходимое условие каждой организации, а именно — возможность для всех частей организма влиять друг на друга — существует и в обществе, хотя оно и выполняется здесь не прямым, а косвенным путем.

рассмотрев таким образом в самых общих формах те доводы, которые застав­ляют нас смотреть на общество как на организм, мы можем считать себя доста­точно подготовленными к тому, чтобы проследить это сравнение в его подробнос­тях. Мы увидим, что чем далее мы будем следить за этой аналогией, тем более мы будем убеждаться в ее верности.

Глава третья

ОБЩЕСТВЕННЫЙ РОСТ

224. Общества, как и живые существа, зачинаются из зародышей, т.е. берут свое начало от таких скоплений, величина которых крайне ничтожна по сравнению с той, которой они достигают впоследствии. Никто не решится оспаривать того факта, что самые большие общества возникли вначале из небольших кочующих орд, подобно тем, которые мы встречаем теперь у самых низших человеческих рас. Орудия и утварь у доисторических народов оказываются более грубыми, чем даже те, которые употребляются нынешними дикарями, что указывает на отсут­ствие у них тех искусств, которые одни только делают возможными обширные скопления людей. Некоторые религиозные обряды, сохранившиеся в культах древ­них исторических рас с незапамятных времен, указывают на тот период цивилиза­ции, когда прародители этих рас употребляли кремневые ножи и добывали огонь из дерева посредством трения, и потому должны были жить маленькими группами, которые одни только могут существовать до появления земледелия.

Смысл всех этих фактов тот, что процесс интеграции, прямой и косвенный, породил в течение времени такие общественные агрегаты, которые по своей об­ширности превосходят в миллионы раз те мелкие общественные агрегаты, кото­рые одни только существовали в самые отдаленные времена человеческой исто­рии. И так общественный рост по достигаемым им размерам оказывается анало­гичным росту живых существ.

225. Это черта надорганического развития сходствует с соответствующею ей чертой органического развития еще с той стороны, что в обоих случаях агрегаты различных классов обнаруживают явления роста в чрезвычайно различной сте­пени.