Раздел четвертый СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ 12 страница

i о национального продукта США. Япония в том же году обеспе­чила уровень своего ВНП, составлявшего 38 %, а Китай - 53 %, от ВНП США.

Что же касается военных расходов, то в том же 1997 г. в России они составили 26 %, в Японии - 17, в Китае - 13 % от об­щей суммы военных расходов США. Если на Японию приходится 17,6 % расходов на производство высоких технологий, на Герма­нию- 6,6%, на Китай- 1,6%, то на США- 35 % всех мировых расходов на инновации в данной области (14; 38-39).

Столь подавляющее превосходство мирового гегемона по­зволяет США навязать многим регионам планеты свою систему ценностей, брать на себя претензии защищать демократию «без границ», выраженные в доктринах «ограниченного суверенитета» и регионального права. Причем эти обязательства США берут на себя от имени евроатлантической военно-политической организа­ции НАТО, расширение которой на Восток (вместе с претензией действовать в любой точке мира) следует рассматривать как целе­направленную стратегию навязывания политических и культурных ценностей одного государства всему миру.

В сложной системе детерминации глобальных процессов воз­растающую значимость приобретает действие седьмого фактора. Суть его значимости в том, что на рубеже XX-XXI столетий совер­шается переход от империалистического раздела эксплуатируемых территорий между странами - эксплуататорами к постимпериали­стической стратегии формирования структурной зависимости более слабых в экономическом отношении регионов мира от рынков ка­питала, коллективно контролируемых мировыми лидерами.

Наконец, нельзя оставить без внимания еще один, восьмой фактор усиливающейся глобализации социальной жизни — нарас­тающие угрозы мировой окружающей среде, обусловленные все более масштабным и разрушительным воздействием технологиче­ских средств на биосферу Земли. За последние полстолетия с лица нашей планеты исчезли сотни видов животных, и этот процесс продолжается фактически безостановочно. Множащиеся из года в год экологические катастрофы, значительная часть которых вы­звана промышленно-технологическим вмешательством в природ­ные процессы, не имеют ни государственных, ни любых других пространственных границ. Специалисты утверждают, что бомбар­дировки объединенными силами НАТО во главе с США в мае 1999 г. Белграда и других городов Югославии, мостов через реки и

нефтехранилищ, вызвали огромное количество экологических бед­ствий не только на Балканах, но и явились первопричиной разру­шительного землетрясения в Турции, резкого похолодания, а затем и засухи во многих странах Европы, включая Беларусь и западную часть России. Глобализация угроз мировой природной среде вы­зывает интернационализацию действий различных организаций, прежде всего неправительственных (таких, как движения «Друзей Земли», «Гринпис», «зеленых» и т.п.), выступающих за всеплаие-тарное объединение усилий, ориентированных на защиту и сохра­нение окружающей среды, на предотвращение мировой экологи­ческой катастрофы.

Все названные факторы действуют не разрозненно, но во взаимодействии друг с другом. Но, давая им социологическую оценку, необходимо учитывать несколько важных обстоятельств. Во-первых, одни из этих факторов, скажем, однополюсная гегемо­ния США в мире или транснационализация бизнеса и эксплуатации слаборазвитых стран в резульгаге функционирования ТНК, оказы­вают более мощное влияние на масштабы и направленность глоба-лизационных процессов, чем другие. Во-вторых, векторы действия этих факторов не являются в своей сущности линейными процесса­ми, а носят нелинейный характер, реализуются через всплески и за­тухания, вследствие чего чреваты многовариантностью, непредска­зуемостью своих сценариев и результатов. В-трегьих, они противо­речивы в своей основе, а потому и конфликтогенны, способны обо­рачиваться множеством разнообразных типов конфликтов - меж­личностных, региональных, межстрановых, вплоть до глобальных.

Большинство западных социологов и политологов трактуют процесс глобализации однозначно позитивно и оптимистически, полагая, что этот процесс приведет к консолидации мира и пре­одолению конфликтов, подъему уровня жизни народов, социаль­ной стабильности, всеобщему равноправию. Однако социальная реальность оказывается гораздо более сложной, чем теоретические построения, более противоречивой и непредсказуемой. Нельзя не замечать, что интенсификация транснациональных отношений, неизбежно снижающая статус национальных государств, их соци­ально-политическую значимость, оборачивается противоположной тенденций - усилением националистических ориентации, под­черкнутым регионализмом многих слаборазвитых стран и возму­щенных своим бедственным положением народов.

Как правило, в прессе западных стран при анализе процессов июбализации основной акцент делается на его позитивных аспек-iax. Среди них на передний план выдвигаются: глобальные рынки, 1лобальные технологии, глобальные идеи и глобальная солидар­ность, приводящие своими совокупными действиями к уменьше­нию социального пространства, к ускоряющемуся бегу социально­го времени, к усилению прозрачности границ, минуя которые, контакты между людьми усиливаются в сферах экономики, техно­логии и культуры. Но чаще всего в рамках такого анализа остают­ся в тени социальные диспропорции и углубление дисгармонии современного мира, многократно усиленные развертыванием гло­бализации. Самая главная из них заключается в том, что вследст­вие господства на мировых рынках транснациональных корпора­ций глобализация делает богатых богаче, а бедных беднее. По дан­ным подготовленного в ООН доклада о развитии человека за 1999 г., состояние трех самых богатых людей мира превышает со­вокупный валовый продукт 48 наименее развитых стран, а следо­вательно, общий доход проживающих в них 600 миллионов лю­дей. Разрыв в доходах между пятой частью мирового народонасе­ления, живущего в богатейших странах, и пятой частью его, жи­вущего в беднейших странах, возрос с 30 в 1961 г. и с 60 раз в 1990 г. до 75 раз в 1999 г. Итак, сегодня средний американец или японец может получить в свое распоряжение жизненных благ в 75 раз больше, чем средний житель Бурунди, Нигера или Эфиопии. Именно поэтому средняя продолжительность жизни составляет в Японии 80 лет, в Канаде - 79, в США - 76,7, а в Бурунди - 42,4, в Руанде - 40,5, в Сьерра-Леоне - 37,2 года, т.е. почти вдвое меньше. Если уровень грамотности взрослого населения в высокоразвитых странах составляет 99 % (кстати, в Беларуси он выражается таким же показателем), то в Эритрее он выражается цифрой 25,2 %, а в Нигере - 14,3, т.е. в 4-7 раз ниже.

Наконец, сравним различные по уровню экономического развития страны по такому интегральному показателю, как индекс нищеты. Если в Швеции, уровень нищеты населения составляет 7%, в Германии- 10,4%, в Великобритании- 15,1%, в США-16,5 %, то в Эфиопии, Сьерра-Леоне он превышает 50 %, а в Ниге­ре достигает 65 %. Итак, становящееся все более масштабным и тяжелым давление глобальной конкуренции в силу углубляющей­ся социально-имущественной дифференциации приводит к возрас­танию глобализации не богатства, а нищеты.

Одновременно с этим происходит глобализация преступно-1 сти. Организованные преступные синдикаты действуют далеко за пределами национальных границ и вступают в стратегические; союзы, объединенные в глобальную сеть, извлекая огромные вы­годы из глобализации, благодаря которой они зарабатывают, по j оценкам специалистов ООН, 1,5 триллиона долларов в год и по \ своему экономическому потенциалу сравнимы с транснациональ- ; ными корпорациями. Один только незаконный оборот наркотиков ; приносит преступным объединениям доход в 400 миллионов дол- j ларов в год и составляет около 8 % всего объема мировой торгов- \ ли, т.е. почти столько же, сколько дают продажа газа и нефги, и превышает долю в мировой торговле текстиля (7,5 %). Примерно столько же преступным группировкам приносит незаконная тор­говля оружием. Одновременно транснациональные преступные синдикаты осуществляют торговлю людьми, прежде всего женщи­нами и детьми. Ежегодно из стран Восточной Европы и СНГ в За­падную Европу торговцы людьми вывозят 500 тысяч женщин, а доходы от этой преступной деятельности оцениваются в 7 милли­ардов долларов. Примерно 15 тысяч женщин из России и других стран СНГ работают в знаменитых «кварталах красных фонарей» в Германии, а в Нидерландах 57 % ввезенных для этих целей жен­щин составляют лица в возрасте до 21 года.

Экономическая и технологическая глобализация, индикаторы и главные действующие лица которой не считаются ни с нацио­нальными интересами, ни с традициями, культурой и своеобразием образа жизни народов разных стран, придает новые, гораздо более античеловеческие черты социальным конфликтам. Все более мощ­ной питательной средой для политических, этнонациональных, межрелигиозных и иных конфликтов становится мировая торговля оружием. В результате многочисленные и разнообразные по своей сущности и формам проявления конфликты становятся: 1) более масштабными; 2) более кровавыми; 3) все чаще смыкаются с орга­низованным терроризмом, поскольку в них участвуют все больше наемников, которым хорошо платят. Без эффективного урегулиро­вания конфликтных противостояний, в том числе и на международ­ном уровне, глобальная угроза терроризма и обусловенных им кон­фликтов может стать ужасающей реальностью XXI века.

Глобализация информационных процессов создает новые угрозы сохранению, воспроизводству и развитию культуры мно­гих народов, особенно в слаборазвитых странах. Сейчас много го-

норят и пишут об удивительных перспективах использования гло-йальной коммуникационной сети Интеренет. Она действительно i издает богатейшие возможности для обмена научными идеями, развития образования, установления международных и межлично­стных контактов, но все эти блага становятся достоянием прежде псего богатых и состоятельных, а не бедных людей. Но покупку компьютера, не говоря уже о его подключении к системе Интерне-ia, средний бангладежец (уроженец не самой бедной страны) дол-/кен затратить сумму, превышающую его доход за восемь лет, а средний американец — одну месячную зарплату. Поэтому в Южной Азии, где проживает четверть населения мира (23 %), пользовате­ли Интеренет составляют менее 1 %. Английский язык использу­ется почти в 80 % всех сайтов, проходящих через эту систему, хотя говорят по-английски менее 10% населения планеты. Это создает предпосылки для вестернизаци, главным образом, американиза­ции, глобальных культурных потоков, что приводит ко все более широкому распространению пресловутой «глобальной потреби­тельской культуры», критерием успеха которой становятся не ду­ховные ценности, а прибыль и кассовый успех. Тенденции глоба­лизации информации через систему Интернета отчетливо про­сматривается на рис. 63.

На все более монополизированной индустрии развлечений, где действуют три главных кита - кинематограф, музыка и телеви­дение, усиливается доминирование американской продукции. До­ля Голливуда на кинематографическом рынке Японии превышает 50 %, Европы - 83 %, Латинской Америки - 83 %, а кинофильмы других стран составляют менее 3 % кинематографического рынка США. В еще более зависимом положении от доминирования аме­риканской индустрии развлечения оказываются африканские стра­ны. Десять ведущих компаний в сфере телекоммуникаций контро­лируют более 86 % мирового рынка, оцениваемого в 262 миллиар­да долларов. Располагающиеся по нашей планете голод (от голода страдает 840 миллионов человек), наркомания (в мире насчитыва­ется более 200 миллионов наркоманов), СПИД (свыше 33 миллио­нов человек), ухудшение окружающей среды, которую справедли­во называют «тихой катастрофой» (ежегодно от нарастающего за-i рязнения атмосферы умирает почти 3 миллиона человек, почти 1,3 миллиарда людей не имеют доступа к чистой воде), «утечка мозгов» из развивающихся стран в высокоразвитые (только в 1998 г. в США и Западной Европе работало более 250 тысяч спе-

Нельзя не замечать, что интенсификация транснациональ­ных отношений, неизбежно снижающая статус национальных го-i \дарств, их социально-политическую значимость, оборачивается противоположной тенденцией— усилением националистических ориентации, подчеркнутым регионализмом многих слаборазвитых i фан и возмущенных своим бедственным положением народов.

А это чревато новыми противостояниями интересов- наро­дов бедных и богатых стран, лидеров и аутсайдеров социально-жономического развития, мировых центров и периферии. Это в пюбой момент способно обернуться острыми и крупномасштаб­ными конфликтами, предвестниками чему сегодня могут служить напряженные, чреватые конфликтами отношения между США и Ираном, между США и Северной Кореей.

А кто можег поручиться, что экономически преуспевающе­му, присваивающему себе все преимущества и плоды глобализа­ции «треугольнику»: США- Западная Европа- Япония не станет противостоять вполне возможный в перспективе новый «тре­угольник»: Россия - Китай — Индия?

Становящийся все более масштабным новый «культурный интервенционизм», основанный на информационных новинках и стремящийся к насаждению во всех регионах мира американизи­рованных вариантов культуры и потребительской системы ценно­стей, наталкивается на возрастающее неприятие, а нередко и со­противление национальных и региональных культурных элит и не юлько в развивающихся странах Азии и Африки, но и в такой вы­сококультурной и преуспевающей стране, как Франция. А это оз­начает, что усиливающаяся глобализация, вопреки ее самым ак-1ивным приверженцам и собирателям ее плодов, не ведет к исчез­новению национальных интересов ни в экономике, ни в политике, ни тем более, в культуре. Глобально взаимосвязанный мир отнюдь не является безнациональным, а широко распространяемые в нем стандарты вестернизированной, преимущественно американизи­рованной, культуры не в состоянии стать эталоном единой, скро­енной по одному образцу «мировой культуры».

Глобализация современного мира ставит проблему форми­рования глобальной социологии. И на эту потребность все чаще откликаются известные социологи разных стран. Среди появив­шихся в последние годы глобалистских социологических концеп­ций самой влиятельной является теория мир- системы (world-system) разработанная профессором Бингемтонского университета (США), президентом Международной социологической ассоциа-

ции Иммануэлем Валлерстайном. Суть этой теории состоит в тол что основополагающей единицей анализа социальной реальност! должна стать категория «Историческая система».

При таком подходе в мировом историческим процессе мож но выделить несколько видов исторических систем. Первым и; них являются «мини-системы», называемые так потому, что ош небольшие по размерам и относительно кратковременны (жизнен ный путь примерно шести поколений), высокогомогенны, т.е. од нородны, с точки зрения культурных и управляющих структу| Примером такой именно системы может быть структура майя Центральной Америке.

Второй вид исторической системы - «мировые империи)
которые являются крупными политическими структурами и за
ключают в себе разнообразные «культурные» модели. Действую
щая логика такой системы — экстракция дани из самоуправляю­
щихся прямых производителей (в основном сельских), которая пе
редается к центру и перераспределяется среди немногочисленной,;
но значимой сети чиновников. j

Наконец, третий вид исторической системы, согласно теории И. Валлерстайна, это - «мировые хозяйства», представляющие со­бой огромные неравные цепи интегрированных производственных структур, разделенных многочисленными политическими струк­турами. Объективная логика их существования заключается в том, что прибавочная стоимость неравномерно распределяется в пользу тех, кто смог захватить временную монополию на рынке. Это -«капиталистическая» логика. (2; 154-155). Конкретным воплоще­нием такой именно системы, с точки зрения И. Валлерстайна, яв­ляется современная капиталистическая мировая экономика. Суще­ствующая ныне «мир - система», считает он, охватывает весь мир и представляет из себя в своей сущности капиталистическую ми­ровую экономику.

По утверждению И. Валлерстайна, А. Смит и К. Маркс оши­бочно полагали, что суть капитализма заключена в рынке, буржуа­зии и свободном труде, тогда как на самом деле капитализм - это системы с единой общемировой логикой. Причем самое главное в этой системе состоит не просто в накоплении капитала, а в при­оритете бесконечного накопления капитала. Иначе говоря, это -система, «чьи институты призваны выделять из общей массы и по­ощрять тех, кто в своей деятельности соблюдает первенство нако­пления капитала, и наказывать тех, кто пытается следовать другим приоритетам. Совокупность институтов, рассчитанных на эти опе-

рации, включает в себя обустройство товарных связей, объеди­няющих географически разделенные производства и оптимизи­рующие системную норму прибыли; сеть государственных струк­тур, складывающихся в межгосударственную систему; создание подоходно дифференцированных семейных хозяйств как основных единиц социальной репродукции; наконец, интегрированную гео­культуру, легитимирующую институциональные структуры и сдерживающую недовольство эксплуатируемых классов» (1; 17).

Мир-системный анализ процессов глобализации выработал несколько концептов - описаний современной капиталистической мировой экономики. Наиболее существенные из них сводятся к следующему.

1. Непрерывное накопление капитала— основная движущая
сила мировой капиталистической экономики.

2. Накопление капитала дифференцировано в пространстве
в соответствии с разделением по линии: центр - периферия.

3. Наряду с центром и периферией в мировой капиталисти­
ческой системе структурно существует полупериферия.

4. Неоплаченный труд играет большую роль в жизни миро­
вой капиталистической экономики.

5. Капиталистическая мир-система взаимодействует с меж­
дународной системой.

6. Существуют антисистемные движения, которые одно­
временно подрывают и поддерживают систему.

7. Жизнь мир-системы отмечена как циклическими ритмами
средней продолжительности, так и длительными вековыми изме­
нениями.

Согласно теории мир-системы, мировая капиталистическая экономика включает в себя группу стран ядра, куда входят США, Япония, Западная Европа, страны полупериферии, периферии и внешней арены. К полупериферии относятся страны, расположенные на юге Европы, такие, как Испания или Португалия. Сюда же И. Валлерстайн включает и постсоветскую Россию. Периферию об­ширной мировой системы составляют развивающиеся страны Азии, Африки. Хотя значительные регионы этих континентов, которые не затрагиваются всемирными промышленно-торговыми связями, от­носятся к внешней арене мировой капиталистической экономики.

Восхваляя всячески триумвират «ядра» мир-системы, состоя­щего из США, Японии и объединенной Европы, И. Валлерстайн от­нюдь не в восторге от неизмененной прочности этого экономиче­ского монстра. Он убежден: триумивараты по природе своей— не-

стабильны, ибо двое могут объединяться против третьего. Вопреки романтикам западной цивилизации, он считает, что более вероятен альянс Японии и США. Причин такого варианта много, и они раз­ного характера. Одна из них состоит в том, что японцы не боятся подпасть под культурное влияние США, в отличие от европейцев, болезненно переживающих последствия американского «культур­ного империализма».

Хотя мир-системный анализ обращает внимание на глобаль­ные аспекты развития культуры, свойственная ему методология преувеличивает значимость экономики и в этой сфере. Поскольку движущей логикой развития мир-системы признается накопление капитала, то именно экономика признается центральной чертой модерности, а экономический человек - внутренней сущностью рационального субъекта. В результате капитализм интерпретиру­ется как система ценностей, деньги объединяют людей в единую общность. Культурные коды, как деньги и товары включены в циркуляцию капитала. Поэтому формы культуры, с точки зрения валлерстайновской теории, укоренены в повседневном процессе воспроизводства и накопления капитала. Под культурой в ней фактически понимается «идея - система» капиталистической ми­ровой экономики, результат многих исторических попыток сфор­мулировать термины, в которых бы отражалась вся противоречи­вость социально-политической реальности мир-системы и оправ­дывалось бы господствующее в ней социальное и социально-культурное неравенство людей и народов.

Мир-системная методология исходит из необходимости пе­ресмотра под влиянием глобализации некоторых традиционных социологических понятий. И. Валлерстайн, в частности, подверга­ет сомнению правомерность применения в социологии таких кате­горий, как «прогресс» или «свободная воля», «детерминизм». Он спрашивает: «имеется ли некая рациональная парадигма, альтер­нативная по своей логике знанию, базирующемуся на вере в про­гресс?». И отвечает «На мой взгляд, ответ должен быть положи­тельным». Он размышляет таким образом: «нет повода утверждать о существовании какого-либо линейного тренда» во всеобщей ис­тории человечества, хотя в моральном и интеллектуальном отно­шении «надежнее допустить возможность прогресса, но такая воз­можность не будет означать его неизбежности» (1; 11,21). Поэто­му «анализ мировых систем стремится лишить понятие прогресса статуса траектории и открыть его заново как аналитическую пере­менную» (1; 161).

В условиях социально-исторических трансформаций совре­менного мира, утверждает И. Валлерстайн, вызываемых ими мно-ючисленных переходов то, «что мы назвали детерминизмом» яв­ляется по большей части процессом, внутренне присущим истори­ческим системам, где «логика» системы переводится в набор са­модвижущихся, самоподкрепляющихся структур, которые «детер­минируют» траекторию. Но, возможно, это также случай, «когда то, что мы называем «свободной волей», возникает, по большей части, в процессе «перехода», когда именно из-за распада этих са­мых структур реальные исторические альтернативы широки и их сложно предсказать» (2; 161-162).

Длительное время, считает И. Валлерстайн, историческая со­циальная наука в своих исследованиях руководствовалась методом следования от конкретного к абстрактному, от частного к общему. Но, скорее всего, сегодня следовало бы поступать наоборот: «ис­торическая социальная наука должна начать с абстрактного и дви­гаться в направлении конкретного, заканчивая связной интерпре­тацией процессов конкретных исторических систем» (2; 162). Здесь бингемтонский профессор фактически воспроизводит хоро­шо известное положение, сформулированное полтора столетия на­зад высокоценимым и одновременно критикуемым им К. Марк­сом, так что новизна данного постулата весьма сомнительна.

Делая общий вывод из анализа мир-системной теории, сле­дует отметить, что она достаточно односторонняя и эклектична. В ней верно подмечены и интерпретированы важные стороны и тен­денции всемирного процесса глобализации. Но одновременно она страдает преувеличением роли экономики в создании мировой системы и глобализации социальной жизни. Базовой для мир-системного анализа остается западная, преимущественно амери­канская, модель социально-экономического развития. В результате основное внимание уделяется «ядру» мир-системы и практически игнорируется ее периферия, что приводит к однобокому, следова­тельно, искаженному представлению о сущности и особенностях глобализации. Вводимое в оборот понятие «геокультура мировой системы модерна» оказывается своеобразной калькой с ценност­ных ориентации носителей беспрестанного накопления капитала, вследствие чего культурные коды, наравне с деньгами и товарами, включены в циркуляцию капитала, что, конечно же, обедняет со­держание и функции подлинной культуры.

Несколько отличные от валлерстайновской, более взвешен­ные концепции глобализации развивают европейские социологи. Весьма авторитетный западногерманский социолог Н. Луман ут­верждает, что никто не в состоянии сегодня «оспаривать факт на­личия глобальной социальной системы» (9; 128). А такое призна­ние требует пересмотра некоторых определяющих социологиче­ских категорий, в том числе и самой основной из них - «общест­во». Во всех традиционных обществах (античном, средневековом или новом), считает Н. Луман, было важным признавать и прини­мать только признаки дифференциации, что воплотилось, в част­ности, в концепции стратификации, базирующейся на стратифика­ционной (или иерархической) дифференциации индивидов и соци­альных групп и слоев (страт). В современной же трактовке обще­ства, учитывающей усиливающееся значение глобализации, необ­ходимо сочетание различия и идентичности, дифференциации и интеграции, частей и целого, причем основной акцент должен быть сделан именно на интегративные процессы и функции. Необ­ходимость такого именно подхода обусловлена тем, что «в совре­менных условиях глобальная система является обществом, в кото­ром все внутренние границы могут быть оспорены и вся солидар­ность пошатнется. Все внутренние границы здесь зависят от само­организации подсистем и не зависят больше от «источника» в истории, от сущности и логики окружающей системы. Солидарно­сти находятся в процессе деконструкции, которая требует самовы­деляющейся способности социальных движений, этнических или фундаменталистских религиозных групп (9; 134-135).

В этой концепции, в отличие от теории мир-системы, основ­ной акцент сделан не на экономические факторы, хотя роль их в процессе глобализации, разумеется, не отрицается, не на «источ­ники» социальной дифференциации (собственность, прибыль, власть и т.п.), а на самоорганизации социальных подсистем и са­мовыделяющейся способности социальных движений, этнических или религиозных групп. Именно благодаря способности к самовы­делению (т.е. разграничению себя и окружающей среды) и к само­организации, - сложная социальная система современного обще­ства становится саморефернтной, конструирующей свои структу­ры собственными системными процессами. К тому же сложноор-ганизованная и саморазвивающаяся, самовоспроизводящая себя социальная система обладает аутопоейтическими свойствами, т.е производит сама не только свои структуры, но и свои элементы и сети этих элементов. Поэтому, утверждает И. Луман, «общество

иозможно только как аутопоейтическая система» (8; 224). А такой подход дает возможность прийти к заключению, согласно которо­му «больше чем когда бы то ни было, территориальные взаимоза-кисимости мирового масштаба вторгаются и ныне во все детали социального» (8; 201).

Аутопоейтические системы способны не только к самовос­производству и саморазвитию, но и к самонаблюдению, самоописа­нию, которое показывает, что осуществляющаяся в обществе функ­циональная дифференциация производит больше независимости индивидов и групп и одновременно больше их зависимости. При­менительно к описанию глобальной социальной системы это, со­гласно Н. Луману, означает, что «мировое сообщество достигло бо­лее высокого уровня сложности с более сильными структурными возможностями, более неожиданными и непредсказуемыми измене­ниями и, более того, взаимосвязанными зависимостью и взаимоза­висимостью. Это означает, что конструкции (расчеты, планирова­ние) становятся уже невозможными с центральной и, следователь­но, «объективной» точки зрения. Они различаются в зависимости от наблюдающих систем, что относит причины к следствиям, а следст­вия к причинам. Это разрушает онтологические и логические поло­жения центрального руководства. Нам приходится жить в полицен-тричном, поликонцептуальном обществе» (9; 140).

Итак, согласно Н. Луману, складывающаяся система неиз­бежно становится полицептричнои и одновременно поликонцепту-алъной, более того, представляет собой «предельный случай поли­концептуального самонаблюдения» (9; 218). Но совершаемое со­циальной системой самонаблюдение производится всегда в опре­деленном социокультурном контексте, поэтому, утверждает Н. Лу-ман, «такие системы нуждаются в функции памяти (т.е. культуре), которая представляет настоящее как результат (выход) прошлого». В процессе своего самонаблюдения и самоописания средствами культуры «система создает время, т.е. различие прошлого и буду­щего состояний, при помощи которого прошлое становится царст­вом памяти, а будущее - царством колебаний (осцилляции). Это различие - эволюционная универсальная. Она актуализируется каж­дой операционной системой, давая возможность возникновения та­кого измерения, как «мир» (9; 134).

Таким образом, в понимании Н. Лумана, самовозникновение понятия «мир», идентифицируется с понятием «глобальная соци­альная система» возможно только при наличии культуры, причем культуры, обладающей поликонцептуальностью, многообразием.

И здесь, считает он, возникает вопрос: «подходит ли форма поли­тического устройства, навязанная всем регионам земли, ко всем местным этническим условиям или: стимулирует ли общее усло­вие глобального отчуждения, а не подавления и эксплуатации, по­иск личных и религиозных идентичностей». Если к тому же счи­тать адекватным «способ описания конфликтов как конфликтов интересов и ценностей, которые предполагают возникновение фундаментальных идентификаторов», и включить в определение такие утопичные схемы, «как счастье и интегративное сообщест­во», то делает вывод билефельдский профессор, «мы сделаем нашу теорию чувствительной к региональным различиям» (9; 137). А добавив ко всему этому то несомненное обстоятельство, что в со­временном обществе «индивидам все больше разрешается, и даже ставится в обязанность, проявлять свою идентичность, свои пред­почтения, интересы, убеждения, стремления», - продолжает Н. Лу-ман, - мы более отчетливо поймем, что «наше описание будет ос­новываться на автономии функциональных систем..., специфич­ность которых отличается от системы к системе. Тогда перед нами окажется общество, не имеющее вершины и центра» (9; 138).