Теория, методология и философия

Все эти соображения приводят непосредственно к другому кругу проблем. Коротко остановимся на них. Могут спросить, будет ли это исследование только науч­ным, и не погрузится ли оно в опасные воды философии. Конечно, такое рискованное предприятие окажется не­обходимым, и в определенных местах без него будет труд­но обойтись. Поэтому было бы целесообразно сделать несколько общих утверждений относительно отношений этих дисциплин друг к другу и к исследованиям такого типа, как наше. Подобно всем другим утверждениям дан­ной главы, они будут сделаны кратко и без критического обоснования.

Основные характеристики эмпирической науки уже были даны. Отличие науки от всех философских дисцип­лин является весьма существенным. Это будет видно на любой стадии данной работы. Но это не означает, что эти две дисциплины не являются существенно взаимо­связанными и что каждая из них может позволить себе игнорировать другую. Для целей данного исследования (но не для других) справедливо определить философию как остаточную категорию. Она является попыткой до­стигнуть рационального осмысленного понимания чело­веческого бытия методами, отличными от методов эм­пирической науки.

Существование важных взаимосвязей между фило­софией и наукой, коль скоро различие между ними уста­новлено, является простой дедукцией из общей природы самого разума. Общий принцип состоит в том, что разум по своей природе стремится к рационально последова­тельному объяснению всего опыта, находящегося в его границах. Поскольку как к философским, так и к науч­ным положениям привлекается внимание одного и того же разума, то естественна тенденция установления ло­гической согласованности между ними. Отсюда точно так же следует, что в человеческом опыте не может существо­вать непроходимых перегородок. Рациональное познание является единым органическим целым.

Установленные выше методологические принципы служат каноном, который можно использовать как в этом, так и в других контекстах. Поскольку основное вни­мание в данной работе сосредоточено на характере и раз­витии конкретных теоретических систем в науке, рассмат­риваемых с научной точки зрения, философские вопросы будут затрагиваться лишь тогда, когда они будут приоб­ретать важную роль для этих систем. Обсуждение будет умышленно ограничено только важными философскими вопросами в указанном ограниченном смысле. Но нигде не будет предпринято попытки уклониться от их рассмот­рения на том основании, что они являются философски­ми или «метафизическими» вопросами и, следовательно, им нет места в научной работе. Часто такой подход ока­зывается легким путем уклонения от решения важных, но запутанных проблем.

Необходимо коротко указать некоторые главные пути, по которым философские вопросы будут втор-

гаться в проблемы данного исследования. Во-первых, несмотря на то, что научное познание отнюдь не явля­ется единственным когнитивным отношением челове­ка к своему опыту, оно обладает подлинностью и дос­товерностью. Это значит, что два ряда дисциплин находятся во взаимной корректирующей критической связи. В частности, материал для доказательства, по­лучаемый из научных источников, наблюдение фактов и теоретические средства из этого наблюдения пред­ставляют собой в той мере, в какой это носит научный характер, твердую почву для критики философских взглядов.

Далее, если правильное и имеющее отношение к важным проблемам научное доказательство вступает в конфликт с философскими положениями, эксплицит­но или имплицитно присутствующими в исследуемых работах, то это служит указанием на необходимость вникнуть в основу этих взглядов на философском уров­не. Цель здесь состоит в том, чтобы установить, в ка­кой степени философские основания являются неопро­вержимыми и не оставляют другой альтернативы, кроме пересмотра более раннего представления о том, что принято считать достоверным научным доказатель­ством. Нам встретится значительное количество при­меров такого рода конфликтов, когда философские идеи вступают в противоречие с существенно важным для данного контекста эмпирическим доказательством. Однако ни в одном из этих случаев невозможно обна­ружить убедительные философские основания для того, чтобы можно было отбросить этот фактический материал²⁴.

²⁴ Самым ярким примером является здесь положение позитивистской (в нашем смысле) философии о том, что «цели » не могут быть реальными (не-эпифеноменальными) причинными элементами действия. Эта проблема рассмотрена ниже.

Но эта необходимость критики философских поло­жений с научной точки зрения представляет собой не единственную важную сторону в отношениях двух дис­циплин. Любая научная теоретическая система приводит к философским последствиям, не только позитивным, но и негативным. Это не более чем естественное следствие рационального единства познавательного опыта. Столь же истинным является и утверждение, что любая систе­ма научной теории строится на философских предпосыл­ках²⁵. Эти предпосылки могут быть различными. Из них особое внимание следует обратить на «методологичес­кие» предпосылки. Такие вопросы, как обоснование эм­пирической достоверности положений науки, виды про­цедур, ведущих, исходя из общих оснований, к получению истинного знания и т.д., вторгаются в философские об­ласти логики и гносеологии²⁶.

²⁵ Следует отметить, что данные два термина обозначают два аспекта одно­го и того же явления. Две системы — философия и наука — логически вза­имосвязаны. Научные рассуждения приводят нас к философским импли­кациям. Но поскольку последние не поддаются верификации путем эмпирического наблюдения, то с точки зрения научной системы они оста­ются допущениями.

²⁶ См. обсуждение методологических вопросов в книге: Scbelting A. von. Мах Weber Wissenschaftslehre, Tubingen, 1934, Sec. I.

В самом деле, не будет преувеличением, если мы ска­жем, что главной проблемой современной гносеологии, начиная примерно с Локка, был именно вопрос о фило­софских основаниях достоверности положений эмпи­рической науки. Поскольку вопросы достоверности бу­дут оставаться насущными в течение всего исследования, нельзя без нежелательных последствий пренебрегать их философскими аспектами. Особенно важными эти аспек­ты будут в одном контексте: нам встретится группа ме­тодологических взглядов, которые для удобства, и толь­ко для этого, объединяются под названием «эмпиризм». Их общей характеристикой является идентификация зна­чений отдельных конкретных положений науки, тео­ретических или эмпирических, с научно познаваемой целостностью внешней реальности, к которой они отно­сятся. С их точки зрения, существует непосредственное соответствие между конкретной реальностью, могущей быть познанной при помощи опыта, и научными положе­ниями, и только в силу соответствия имеет место досто­верное знание. Иными словами, они отвергают законность теоретической абстракции. Стало уже очевидным, что такой взгляд в основе своей несовместим с точкой зре­ния на природу и статус теоретических систем, которая является основой всего нашего исследования. Поэтому нельзя избежать обсуждения философских оснований, выдвигаемых для поддержки этого взгляда.

Термином «методология» в данной работе обозна­чается именно эта пограничная область, существующая между наукой, с одной стороны, и логикой и гносеоло­гией, с другой. Поэтому этот термин относится прежде всего не к «методам» эмпирических исследований, таким как статистика, монографическое исследование, интер­вью и т.п. Последнее более целесообразно назвать тех­никой исследований. Методология рассматривает об­щие²⁷ основания достоверности научных положений и их систем. Как таковая, она не является ни чисто научной, ни чисто философской дисциплиной. Конечно, она явля­ется областью, в которой научные системы подвергаются философской критике по поводу оснований их достовер­ности, но в то же время это и область, где философские аргументы, выдвигаемые в пользу или против достовер­ности научных положений, подвергаются критике в све­те данных самой науки. Если философия имеет значение (implications) для науки, то не менее справедливым явля­ется утверждение, что наука имеет значение для фило­софии.

²⁷ В противоположность частным основаниям специфических фактов дан­ной области науки.

Следующий пример проиллюстрирует, что при этом имеется в виду. До Канта обычно ставили гносеологичес­кий вопрос: каковы философские основания для того, чтобы считать, что мы имеем достоверные эмпирические знания о внешнем мире? Кант полностью изменил поста­новку этого вопроса и прежде всего констатировал: фак­том является то, что у нас есть такие знания. И только после этого он спрашивал: как это возможно? Хотя от­вет Канта может быть не полностью приемлем, его по­становка вопроса имела революционное значение. Наличие таких знаний — это факт, известный так же надеж­но, как любой другой факт эмпирического опыта²⁸. Су­ществование и последствия этого факта должны остав­лять главную исходную точку для любого философского рассмотрения оснований достоверности науки.

В этом контексте можно различить три уровня рас­смотрения. Прежде всего это собственно научная теория. Мы уже более или менее подробно обсудили ее статус. Она непосредственно связана только с частными эмпи­рическими фактами и с логическими импликациями по­ложений, включающих эти факты, для других положений, включающих другие факты. Следовательно, собственно теория ограничивается формулированием и логическим связыванием положений, содержащих эмпирические факты, в прямом взаимодействии с наблюдением этих фактов, т.е. с эмпирической проверкой истинности тео­ретических положений.

Методологическое рассмотрение начинается тогда, когда мы идем дальше этого и спрашиваем, являются ли законными процедуры, при помощи которых проводи­лись эти наблюдения и проверка, включая формулиро­вание утверждений и входящих в них понятий, и спосо­бы, которыми делаются выводы из них. Мы спрашиваем, может ли, исходя из общих оснований, независимо от специфического характера конкретных фактов, такая процедура привести к достоверным результатам или же наше впечатление их достоверности иллюзорно. Про­верка научной теории на этом уровне является задачей методологии. Отсюда дальнейший путь ведет к фило­софскому уровню рассмотрения, ибо некоторые из ос­нований достоверности научной процедуры²⁹, действи­тельных или мнимых, будут философского порядка, и их надо будет рассматривать философски. Таким обра­зом, эти три уровня рассмотрения являются тесно взаимосвязанными. Но тем не менее важно помнить об их логическом различии³⁰.

²⁸ Если бы это не было фактом, то не могло бы быть и действия в том смысле, в каком оно является предметом рассмотрения настоящего исследования, т.е. вся схема, построенная на «действии », должна была бы быть выброшена из научного обихода.

²⁹ Заметьте, не единственное основание.

³⁰ Одной из наиболее распространенных серьезных ошибок является пред­ставление о том, что взаимозависимость предполагает отсутствие незави­симости. Никакие две целостности не могут быть взаимозависимы, если они в то же самое время не являются в каких-то отношениях независимы­ми. То есть в общих терминах все независимые переменные ввиду того, что они являются переменными системы, взаимозависимы с другими перемен­ными. Независимость в смысле полного отсутствия взаимозависимости свела бы отношения двух переменных к простой случайности, не поддаю­щейся выражению в терминах какой-либо логически определенной функ­ции. С другой стороны, зависимая переменная — это переменная, которая находится в фиксированном отношении к другой, так что если известна величина X (независимая переменная), то величину Y (зависимую перемен­ную) можно получить из нее с помощью формулы, выражающей их отно­шения, не прибегая к каким-либо другим эмпирическим данным. Напро­тив, в системе взаимосвязанных переменных значение любой переменной невозможно точно определить до тех пор, пока не известны величины всех остальных переменных.

Следует вкратце отметить два основных контекста, в которых с необходимостью встают методологические вопросы.

Первый — это область общих оснований достовер­ности теорий эмпирической науки в нашем смысле упо­требления этого термина, т.е. вне зависимости от конк­ретного класса или типа эмпирических фактов. Каждую теорию, претендующую на научность, правомерно под­вергнуть критическому анализу в этих категориях. Ме­тодологические вопросы встают в связи с суждениями, с одной стороны, о достоверности положений относитель­но конкретных типов эмпирических фактов, а с другой — о достоверности стоящего за этими положениями конк­ретного типа теоретической системы, отличной от дру­гих систем. Неразличение с достаточной четкостью этих двух порядков методологических вопросов является ис­точником ненужной путаницы и недоразумений.

Эмпирическим предметом данного исследования явля­ется действие человека в обществе. Можно отметить не­сколько специфических характеристик этого предмета, в связи с которыми встают методологические проблемы. Не­зависимо от того, как это будет истолковано, является фак­том, что люди приписывают своим действиям субъективные мотивы. Если спросить их, почему они совершают некоторый поступок, они ссылаются на «мотив ». Безусловно так­же, что они выражают причины своих поступков, т.е. субъективные чувства, идеи, мотивы, как при помощи язы­ковых символов, так и другими путями. Кроме того, как в действии, так и в науке, встречаются некоторые классы кон­кретных явлений, подобных следам чернил на бумаге. Их толкуют как «символы», обладающие «значением».

Эти и подобные факты порождают центральные методологические проблемы, специфические для наук о действии человека. Существует «субъективный ас­пект» действия человека. Он проявляется в языковых символах, которым придается значение. Этот субъек­тивный аспект включает мотивы, ради которых, как мы с вами считаем, мы совершаем действия. Никакая на­ука о действии человека, если она хочет проникнуть глубже, не может избежать методологических проблем отношения фактов такого порядка к научному объяс­нению других фактов человеческого действия³¹. Насто­ящее исследование будет занято преимущественно эти­ми проблемами.

Укажем на еще один пункт, связанный с предыдущи­ми, в котором философские проблемы тесно переплета­ются с проблемами наук о человеческом действии в их от­личии от естественных наук. Несомненным фактом является то, что люди имеют и выражают философские, т.е. ненаучные «идеи»³². Этот факт также порождает фун­даментальные проблемы для наук о человеческом дей­ствии, ибо несомненно, что люди субъективно теснейшим образом связывают эти идеи с мотивами, которые они приписывают своим действиям. Важно знать о соотноше­ниях таких идей и определенных действий. Это будет од­ной из центральных содержательных проблем всего ис­следования.

31 Часто понимаемых, как факты «поведения».

³² Ненаучные идеи могут быть названы философскими лишь постольку, поскольку они содержат экзистенциальные, а не императивные поло­жения.

Есть еще один аспект отношения к философии, о котором стоит упомянуть. То, что у ученого, как и у всякого человека, могут быть философские идеи и что они будут определять отношение к его научным теориям, яв­ляется следствием имманентной тенденции разума раци­онально интегрировать опыт как целое. В самом деле, поскольку выдающаяся научная теория подразумевает высокий уровень интеллектуальных способностей, это будет более справедливо в отношении ученых, чем в от­ношении прочих людей. Ясно, что нельзя резко противо­поставлять Weltanschaunung (мировоззрение) и научные теории выдающегося ученого. Но это не дает оснований считать, что не существует имманентного процесса раз­вития самой науки³³, а именно это развитие и будет в цен­тре нашего внимания. Прежде всего мы не будем рассмат­ривать мотивацию ученого в выборе им его предмета, за исключением тех случаев, когда это определяется струк­турой самой теоретической системы, с которой он рабо­тает. За всем этим, разумеется, отчасти лежат философ­ские и другие причины его заинтересованности в самой системе. Их рассмотрение было бы важно для полной картины развития его научных теорий. Но сейчас мы стре­мимся не к такому полному описанию, а к описанию с ограничениями, на которые указывалось выше. Все ос­тальное будет лежать в области «социологии знания» и, следовательно, выпадает из рамок данного исследования. Конечно, в силу всего сказанного, в некоторых пунк­тах личные философские взгляды изучаемых людей втор­гаются в поле наших интересов. Именно здесь они стано­вятся важными для рассматриваемой теоретической системы. Если это верно, то их следует рассмотреть не потому, что они «интересны» или «пагубны» как фило­софские взгляды, и не потому, что они бросают свет на общие мотивы их носителей, а потому, что они имеют от­ношение к определенным теоретическим проблемам, на­ходящимся в поле нашего исследования. Поэтому если мы вообще будем их рассматривать, то только в таком контексте.

³³ То есть взаимозависимость этих двух аспектов не предполагает отсут­ствия в них независимых элементов, не означает их полной взаимной де­терминации.

Типы понятий

До сих пор мы говорили о теории и теоретических системах в общих выражениях, как если бы между раз­личными видами теорий и теоретически релевантными понятиями не было значительной разницы. Тем не ме­нее, неразумно было бы пытаться решать основную за­дачу без сколько-нибудь детального рассмотрения раз­личных типов теоретических понятий и различных отношений между ними и эмпирическими элементами научного знания. В нижеследующем обсуждении мы в предварительной форме попытаемся очертить основные формы понятий, имеющие прямое отношение к данно­му исследованию.

Фундаментальным положением является то, что не существует эмпирического знания, которое не было бы каким-то образом сформулировано понятийно. Все раз­говоры о «чисто чувственных данных», о «сыром опы­те» или о бесформенном потоке сознания не описыва­ют действительный опыт; это лишь методологическая абстракция, законная и важная для некоторых целей, но тем не менее абстракция. Как отметил профессор Ген-дерсон, всякое эмпирическое наблюдение выражается «в терминах концептуальной схемы»³⁴. Это справедли­во не только в отношении сложнейших научных наблю­дений, но и в отношении утверждений здравого смысла. Концептуальные схемы в этом случае заключены в структуре языка и, как знает любой человек, в совер­шенстве владеющий более чем одним языком, они силь­но отличаются друг от друга.

³⁴ См.: Henderson L.J. An Approximate Definition of Fact. University of California Studies in Philosophy, 1932.

Можно выделить три типа концептуальных схем, представляющих интерес для нас. Как следует из выше­приведенных соображений, описание фактов связано с наличием такой схемы. Это не просто воспроизведение внешней реальности, а упорядоченная выборка из нее. Когда научное наблюдение начинает выходить за рамки здравого смысла и приобретает определенную степень методологической сложности, возникают эксплицитные схемы, которые можно назвать описательными систе­мами координат³⁵. Они могут значительно отличаться по степени широты применимости и, возможно, по другим параметрам. Мы не будем пытаться исчерпывающе про­анализировать их здесь. Они представляют собой схему общих фактуальных отношений, имплицитно содержа­щихся в применяемых описательных терминах.

³⁵ Frame of reference — термин, вызывающий трудность при переводе. В не­которых случаях — как здесь — он переводится словосочетанием «систе­ма координат», в других — как в разделе «Ценности, мотивы и системы действия » из книги «К общей теории действия » — используется формули­ровка «система отсчета ». Расхождения в переводе как этого, так и некото­рых других введенных Т. Парсонсом терминов мы сохраняем, поскольку на русском языке соответствующая терминология еще не устоялась и, сле­довательно, есть смысл пока оставить читателю возможность выбора. — Прим. ред.

Такой схемой, к примеру, является пространствен­но-временная сетка классической механики. В ней факт, релевантный для данной теории, должен быть описан как относящийся к физическому телу или телам, которые можно локализовать в пространстве и времени относи­тельно других тел. Подобной схемой в социальных на­уках является схема спроса и предложения в экономике. Факт, релевантный ортодоксальной экономической тео­рии, также должен рассматриваться в терминах спроса и предложения. Он должен поддаваться интерпретации как товар или услуга, на которые есть спрос и которые в ка­кой-то степени дефицитны относительно спроса на них.

Совершенно ясно, что сама по себе локализация при помощи такой схемы ничего не объясняет. Но она является необходимым предварительным условием для объяснения. Утверждение, что некоторое физическое тело в данное время и в данном месте обладает некото­рым свойством, например, скоростью, еще не объясня­ет, почему оно обладает этой скоростью. Для этого сле­дует обратиться как к другим его свойствам в данное и в другое время, так и к свойствам других тел. То же самое можно сказать и об экономическом факте, напри­мер, о том, что в данный день цена на пшеницу (данно­го сорта) на чикагском рынке была 1 дол. 25 центов за бушель. Такая локализация вовсе не предусматривает возможности полного объяснения факта в терминах какой-либо одной теоретической системы — механи­ки или экономической теории. Например, скорость че­ловека, падающего с моста, в момент соприкосновения с водой есть физический факт. Но если этот человек самоубийца, то провозглашение этого физического факта никоим образом не доказывает, что все, что предшествовало этой скорости и являлось ее причиной, может быть объяснено в терминах теории механики. Подобным же образом, если в первые несколько дней войны цена на пшеницу резко возрастет, то нет ника­кого доказательства тому, что этот факт, хотя он и яв­ляется экономическим фактом, т.е. относящимся к опи­сательным и аналитическим схемам экономики, может быть удовлетворительно объяснен с помощью эконо­мической теории³⁶.

Когда речь идет о конкретных примерах, то все это кажется очевидным. Но корень многих ошибок, в част­ности в социальной науке, заключается именно в отсут­ствии понимания этого. Подобное заблуждение хорошо вскрыл профессор Уайтхед, назвав его «неправильно оп­ределенной реальностью»³⁷. Отсюда проистекают мето­дологические вопросы, которые будут иметь фундамен­тальное значение в ходе всего дальнейшего исследования.

³⁶ По поводу экономики см. гл. IV.

³⁷ Whitehead A.N. Science and Modern World, N.Y., 1925, p. 75.

Мы уже отметили, что такие системы координат мо­гут различаться по объему. Следует подчеркнуть, что одни и те же эмпирические факты в соответствии с науч­ным замыслом можно фиксировать в терминах более чем одной такой схемы, и эти схемы могут относиться друг к другу не только таким образом, что одна есть частный случай другой, но и так, что они пересекаются. Заслуга профессора Знанецкого состоит в том, что он указал, что одни и те же факты о «человеке в обществе» могут описываться в рамках любой из четырех³⁸ схем, которые он называет «социальным действием», «социальными отно­шениями», «социальнымигруппами»и «социальнойлич­ностью». Для нас эти термины почти не нуждаются в объяснении. Можно лишь отметить, что схема социаль­ной личности относится не к «психологии», а к конкрет­ному индивиду как члену общества, принадлежащему к группам и находящемуся в социальных отношениях с дру­гими людьми. Основой данного исследования будет схе­ма действия, в рамках которой индивиды будут рассмат­риваться как приспосабливающие средства к целям. У каждой из этих схем могут быть свои подсхемы. Спрос и предложение следует рассматривать как подсхему дей­ствия³⁹.

Дескриптивные системы координат в нашем смысле имеют фундаментальное значение для любой науки. Но они ни в коем случае не исчерпывают научную концепту­ализацию. Вне рамок такой схемы факты описать невоз­можно, но описание их в этой схеме имеет прежде всего функции определения «явления», которое подлежит объяснению⁴⁰. То есть из всей огромной массы возмож­ных эмпирических наблюдений мы выбираем только те, которые представляют смысл в рамках такой схемы и принадлежат друг другу. Таким образом, вместе они слу­жат для характеристики существенных аспектов конкрет­ного явления, которое тем самым становится объектом научного интереса. Это то, что Макс Вебер называет «ис­торической индивидуальностью ». Следует отметить, что это не простой случай рефлексии внешней реальности, но ее концептуализация в связи с определенным направ­лением научного интереса⁴¹.

³⁸ ZnameckiF. The Method of Sociology, N.Y., 1934, ch. IV.

³⁹ Эта классификация может быть, а может и не быть исчерпывающей. Дан­ный вопрос здесь не рассматривается.

⁴⁰ Причины этого станут ясными позже. См. особенно главы IV и VI.
⁴¹ См. гл. XVI.

Только после того, как дан такой объект, возникают дальнейшие проблемы формулирования понятий, связан­ные с «объяснением» в собственном смысле слова. Здесь открываются две фундаментальные линии процедуры, и их различение очень важно.

Мы начинаем с того факта, что определенный объект научного интереса описан в терминах одной или более систем координат. Теоретическое объяснение требует разбивки его на более простые элементы, которые дол­жны служить единицами одной и более теоретических систем, в терминах которых он будет описан. Эта разбив­ка может идти не в одном, а по крайней мере в двух логи­чески разных направлениях.

С одной стороны, мы можем разбить конкретный объект на части или единицы. На физическом или биоло­гическом уровне их достаточно легко увидеть. Паровой двигатель состоит из цилиндров, поршней, шатунов, кот­лов, клапанов и т.д. Таким же образом организм состоит из клеток, тканей, органов. В этом плане часть — это еди­ница, чье конкретное существование, помимо ее отноше­ния к другим частям и ко всему целому, вполне значимо, «имеет смысл ». Машину можно разобрать на части. Орга­низм нельзя разобрать на части в этом смысле, по край­ней мере не нарушив навсегда его функций, хотя можно расчленить мертвый организм и выделить его части. Об­щим для этих двух примеров является пространственное отнесение, части здесь являются образованиями, кото­рые можно пространственно локализовать относитель­но друг друга.

Но это не самое существенное. Тот же анализ мож­но провести там, где части как таковые не существуют пространственно, поскольку пространственные коорди­наты не заключены в соответствующих системах отсчета. Достаточно указать для примера, что в анализе можно различить части комплекса действий, такие как ра­циональные и нерациональные поступки или религиоз­ные и светские и т.д. Контрольным вопросом здесь все­гда будет следующий: можем ли мы мыслить такой поступок как существующий «сам по себе», т.е. как «чи­стый тип», не включающий других типов, от которых он явно отличен. Здесь не важно, что в большинстве действи­тельные конкретные поступки являются «смешанными

типами». Так, можно определить тип чисто «нордиче­ского человека » (как бы ни был определен этот тип) и вов­се не обязательно априорно предполагать, что по опре­делению в нем присутствует примесь средиземноморской или другой ненордической крови.

Основная трудность работы с понятиями «части » или «типа» связана с одним обстоятельством. Оно состоит в том, что конкретные образования, с которыми имеет дело наука, обладают разной степенью свойства, обычно на­зываемого «органичностью». То есть целое, состоящее из частей, может быть в различной степени органически це­лым. На одном полюсе будет «механический » случай, где все важные «свойства » конкретно функционирующих ча­стей могут быть определены независимо от других час­тей или всего целого. Это особенно касается тех случаев, когда часть может быть конкретным образом высвобож­дена из этих отношений и при том оставаться «той же». Так, можно разобрать паровой двигатель и осмотреть его поршни, записать их размеры, форму, прочность и т.д. То же можно сделать и с другими частями и, если только наши наблюдения будут точными, из этих наблюдений заключить, как они будут работать вместе после сборки (например, можно вычислить КПД двигателя).

Если же целое органично⁴², то такая процедура не­возможна.

⁴² Наиболее подробное рассмотрение понятия «органичность» можно най­ти в работах проф. Уайтхеда.

По определению, в органическом целом от­ношения определяют свойства частей. Свойства целого не являются простой суммой свойств частей. Это остает­ся справедливым как для организма, так и для других об­разований, таких, например, как «разум», «общество» и многое другое. Если это верно, то понятие «части» при­обретает абстрактный характер, поистине становится «фикцией», ибо часть органического целого не остается той же, если ее фактически или концептуально отделить от целого. Возможно, классическим утверждением это­го положения является высказывание Аристотеля о том, что рука, отделенная от живого тела, уже не рука, «разве что в том сомнительном смысле, в котором можно го­ворить о каменной руке»⁴³.

Но независимо от того, относится ли понятие части к механической «части», которую можно изучать в пол­ной изоляции от целого, не вызывая при этом существен­ных изменений ее свойства, или речь идет о части орга­низма, которая в случае конкретного отделения от целого является частью лишь «в сомнительном смысле», логи­ческий характер этого понятия остается тем же. Гипоте­тически или действительно оно относится к существую­щей конкретной целостности, как бы сильно понятие «чистого типа», особенно в «органическом» случае, ни отличалось от того, что конкретно наблюдается. Провер­ка его на пригодность состоит в том, чтобы представле­ние о нем, как о конкретно существующем, имело смысл, чтобы оно не порождало противоречия в терминах⁴⁴

⁴³Аристотель. Политика, кн. I., с. 4. Эта аристотелевская формула сама по себе не может считаться удовлетворительной. Действительно, «часть» органического целого, абстрагированная от ее отношений с остальными частями, является абстракцией и, следовательно, ее можно сравнивать с функционирующей частью только «в сомнительном смысле». Однако от­сюда не вытекает, что в механической системе отношения между частями несущественны. Машина не есть машина, она не работает, пока ее части не находятся в необходимом отношении друг к другу.

⁴⁴олее точно различие можно сформулировать, обратившись к концепции «эмерджентных свойств» органических систем (см. гл. XIX). В органичес­кой области описание конкретных систем, получаемое с помощью только так называемых «прямых генерализаций » свойств элементов, при соотне­сении с конкретной реальностью обнаруживает свою незаконченность. Пробел заполняется добавлением эмерджентных системных свойств, ко­торые в эмпирическом наблюдении изменяют свою величину независимо от «элементарных свойств». Эти сложные вопросы невозможно пытаться удовлетворительным образом разъяснить в данном введении. Это приме­чание сделано лишь для того, чтобы показать сложность проблемы орга­нического и необходимость рассматривать приведенные выше формули­ровки как грубо приблизительные, имеющие целью привлечь внимание читателя к важности данной проблемы в контексте нашего исследования. " Один из принципиальных признаков для понятия «идеальный тип » М. Ве-бера состоит в том, что он должен обязательно быть «объективно возмож-ным»(см. гл. XVI).

Таковым по характеру является представление об от­дельном физическом теле или системе таких тел в меха­нике. Это верно даже в случае, когда речь идет о таких понятиях, как «идеальный газ», «машина без трения» и т.д. То же самое можно сказать и в отношении химических элементов, хотя некоторые из них не могут быть най­дены в природе в чистом виде. К тому же типу понятий относится и «абсолютно рациональный поступок», «пол­ностью интегрированная группа» и т.п. Научная право­мерность, даже необходимость таких понятий не вызы­вает сомнения. Без понятий подобного рода наука не могла бы существовать.

Более того, такие понятия в своем использовании от­нюдь не ограничены определением и эмпирическим отож­дествлением их как «реальных» частей некого конкретно­го явления. Скорее они являются первым шагом научного обобщения, поскольку такие части могут идентифициро­ваться как общие для множества различных явлений. Да­лее, при случае оказывается возможным сказать многое о поведении этих частей в тех или иных определенных об­стоятельствах. Такие суждения могут привести к обобще­нию, обладающему значительной объясняющей ценно­стью, в определенных пределах абсолютно достоверному. Общие утверждения относительно возможного или веро­ятного поведения таких конкретных явлений, а также различных их комбинаций, в данных типичных обстоя­тельствах будут рассматриваться как «эмпирические обобщения»⁴⁵. Необходимо подчеркнуть радикальное ло­гическое различие между двумя видами понятий: между «типами-частями» и «эмпирическими обобщениями», с одной стороны, и другим видом, который в строгом смыс­ле может быть назван «аналитическими» понятиями. Этот вид концептуализации в действительности вытекает из первого, ибо на какие бы конкретные или гипотетически конкретные единицы или части ни разбивалось сложное конкретное явление, коль скоро эти единицы установле­ны, они с логической необходимостью наделяются общи­ми атрибутами или качествами.

⁴⁵ В этом смысле «часть », которую мы делаем «предельной » единицей ана­лиза, является в известной мере произвольной. Не существует собственно логического предела разделения действительности на все более и более «элементарные » единицы. Однако как раз в прямой зависимости от «огра­ниченности » явления, по мере увеличения элементарности единиц возрас­тают их «абстрактность» и «пустота» как понятий. Предел для проведе­ния такого типа анализа устанавливается отношением этого вида понятия к двум другим. Этот вопрос будет обсужден в последней (XIX) главе.

Любое конкретное или гипотетически конкретное яв­ление или единица мыслится не как свойство, а как обла­дающее способностью быть описанным в терминах опре­деленной комбинации «значений » этих общих свойств. Так, физическое тело описывается как обладающее массой, скоростью, месторасположением и т.д., когда речь идет об аспектах, релевантных для теории механики. Подобно это­му, поступок может быть описан как обладающий опре­деленной степенью рациональности, незаинтересованно­сти и т.д. Именно к этим общим атрибутам конкретных явлений, релевантным в рамках данной дескриптивной си­стемы координат, а также их определенным комбинаци­ям, относится термин «аналитические элементы».

Подобные аналитические элементы не следует мыс­лить, даже гипотетически, как конкретно существующие отдельно от других аналитических элементов той же ло­гической системы. Мы можем сказать, что такое-то тело обладает массой X, но не то, что оно является массой. Мы можем сказать, что такой-то поступок рационален (в оп­ределенной степени), но мы никогда не скажем, что это действие является рациональностью в смысле некоторой конкретной вещи. Рациональность действия существует в том же логическом смысле, что и масса тела. Различение между типами-частями и аналитическими элементами не имеет ничего общего с относительной степенью «органич­ности » тех явлений, к которым они относятся⁴⁶.

⁴⁶ А также с различиями между физическими и социальными науками, ко­торые так часто коррелируют с про