Путешествие в беспредельность 2 страница

Вглядываясь вперед, начинаешь различать крошеч­ные фигурки людей. Они сидят среди скал, на высоких склонах. Приближаясь, ты видишь нескольких мужчин и женщин, которые занимаются физически­ми упражнениями. Ты еще никогда не видел подоб­ных движений, и это зрелище зачаровывает. Не они ли издавали пронзительные крики, которые так тебя напугали?

Внезапно ты замечаешь его. Он сидит чуть поодаль и словно ждет тебя. Он давно наблюдал за твоим при­ближением. Этот странного вида человек приветству­ет тебя открытой, искренней улыбкой. Его длинные спутанные волосы заплетены и уложены вокруг го­ловы витками, наподобие большого гнезда. Остатки его монашеской рясы выбелены солнцем и тщатель­но заштопаны. Он встает легко и изящно и идет к тебе медленно и как будто немного высокомерно. Ты ро­беешь чуть больше, чем ожидал, хотя и чувствуешь, что ничего плохого не будет. У молодого человека, который уже перед тобой, замечательное присутствие. Несмотря на довольно странную наружность, он выг­лядит свежим и бодрым, спокойным и проницатель­ным. Он как будто вбирает в себя каждую деталь, которая хоть что-то говорит о тебе, но без всякой настороженности или подозрительности. Он замеча­ет каждое твое движение, каждую интонацию голоса. Ты чувствуешь, что от такого человека ничего не ук­роется. «Может быть, это гомчен?» — думаешь ты. Но нет. Он смеется над твоим предположением, но мяг­ко и доброжелательно, чтобы не смутить тебя. Он объясняет, что их лама называется — гомчен-ма (ибо их лама — женщина). Он пригла­шает тебя следовать за ним в его пещеру, где ты смо­жешь отдохнуть.

Всем ученикам этого ламы присуща неукротимая веселость. Они часто смеются, иногда не­привычно громко. Абсолютно все может вызвать у них смех; луч солнца, прорвавшийся через облака, внезап­но вставший столбиком сурок, блеяние козы. Такое чувство юмора несколько сбивает с толку, но оно за­разительно. Оно умиротворяет. Ученики занимаются практиками и работают: одни добывают пищу, другие приносят воду, третьи готовят еду. Они внимательны ко всему, что делают, и часто повторяют особые закли­нания, способствующие состоянию пробужденности. Некоторые ученики пребывают в затворничестве, по­этому кто-нибудь приносит им пищу. Другие возвра­щаются из путешествий по горам, где они собирают лечебные травы. Некоторые собираются посетить осо­бые места, обладающие мощным воздействием, чтобы там заниматься практикой. Другие готовятся к затвор­ничеству. В их глазах какая-то особенная ясность, а в прямом, немигающем взгляде не чувствуется никако­го напряжения. Ты задаешь вопросы, но многие из них остаются без ответа. Тебе объясняют, что многое про­яснится после встречи с гомчен-ма. Ты никогда еще не встречался с подобными людьми, и, похоже, здесь твои обычные реакции не имеют никакого смысла. Ты пытаешься представить, какая она, эта гомчен-ма, если ее ученики столь необычны — столь проницательны, не­посредственны и беззаботны.

Наконец долгожданный день наступает, и ты дол­жен предстать перед ламой. Какая же она? Ламы мо­гут быть мягкими, строгими, раздражительными или вспыльчивыми. Они бывают веселыми, суховатыми, непроницаемыми, бесстрастными или отстраненными. Они могут любить красивую одежду, или одеваться очень просто, или носить лохмотья. Ты все время ду­маешь о гомчен-ме — ведь ты ничего не смог узнать о ней от ее учеников.

Когда наконец ты встречаешься с ламой, то пони­маешь, что ее наружность выхолит за рамки большин­ства описаний человеческой внешности. Гомчен-ма кажется совсем юной, однако внешность может быть обманчивой. Ты понимаешь, что не в со­стоянии даже приблизительно определить ее возраст. На ней неокрашенная домотканая юбка и без­рукавка из овечьей шерсти. Через грудь перекинут пояс для медитации гом-таг — сшитый из полос синего, красного и белого цвета. В длинных распущенных волосах про­свечивают серьги из ракушек, на шее — длинная зо­лотая цепь, на которой висит «девятиглазый» камень «зи», но во всем остальном она выглядит чрезвычайно просто.

На камнях «зи», которые находят только в Тибете, есть «водные глаза» — круги, составляющие узоры вместе с ли­ниями. Зи имеют естественное происхождение, окутанное легендами. По существу это археологические находки, сде­ланные в Тибете и Гималаях. В настоящее время их считают агатами, а метки на них, согласно общепринятому представ­лению, сделаны какой-то отбеливающей пастой и закрепле­ны нагреванием.

В ее пещере ты видишь маленького ребенка, и от его взгляда тебе становится несколько не по себе. По внешнему виду ты никак не можешь понять, кто это — мальчик или девочка. Это сын гомчен-мы, и он сидит на большой тигровой шкуре. Изучив тебя, он воз­вращается к какой-то игре с разноцветными ка­мешками.

Мальчик раскладывает камешки по кучкам и дела­ет это так серьезно, что ты невольно задумываешься: может, это какая-то форма гадания! Ты не знаешь, что сказать гомчен-ме, но она встречает тебя добро­желательной улыбкой. Ты готов упасть перед ней ниц, как положено при приветствии лам, но она останав­ливает тебя жестом. Она внимательно смотрит на тебя и молчит — долго-долго. А потом заливается смехом. Кажется, она уже знает о тебе все. Неужели она так проницательна? Или ей рассказали что-то ученики? Так или иначе, ты чувствуешь, что сейчас не время для расспросов. Гомчен-ма дает указания — надо при­знать, весьма для тебя неожиданные: «Завтра ступай в пещеру, что находится под скалой, напоминающей клюв стервятника. Сиди там от рассвета до заката без единой мысли. Можешь пользоваться любыми изве­стными тебе методами, чтобы очистить от мыслей свой ум. Вечером вернешься ко мне и расскажешь, что пережил». И гомчен-ма снова улыбается. Похоже, эта улыбка — знак, что пора уходить.

Пока ты стоял перед ламой в пещере, время тянулось так медленно, будто прошло много часов. Но на самом деле псе длилось не дольше минуты. Ты снова в растеряннос­ти. Наверное, это самая странная встреча за всю твою жизнь. Тебе хочется обсудить с учениками гомчен-мы полу­ченные указания, но ученики твердо убеждены: все, что произошло между тобой и ламой — Кхандро Ринпоче, так ее, оказывается, зовут, — глубоко личное дело. Они и слышать ничего не хотят о вашей встрече. Впрочем, они подтверждают, что Кхандро Ринпоче, по-видимому, приняла тебя в ученики. Кажется, они это­му рады, но все равно не собираются ничего расска­зывать, сколько бы ты ни уверял, что у тебя много вопросов. Ничего подобного ты прежде и представить себе не мог, все это так неожиданно! Тебя это не­много огорчает, но любопытство берет верх над доса­дой. В конце концов, раз уж ты принят в ученики, то теперь может случиться все что угодно. Такие ламы, как Кхандро Ринпоче, могут пользоваться в обучении крайне нетрадиционными методами, а тебе даже не с чем сравнивать.

На следующее утро ты отправляешься в указанную пещеру и садишься в позу медитации. Устраиваешься поудобнее и начинаешь ждать, когда же угомонятся мысли. Кажется, что это произойдет само собой — надо только просидеть достаточно долго. Ничего подобно­го! Поток мыслей не прерывается ни на мгновение. Раньше, когда ты пел мантры и совершал визуализа­ции, мысли особенно не донимали. Но сейчас никак не удается погрузиться в состояние безмятежной ти­шины. Мысли так и толпятся в голове. И мало-помалу тебя охватывает ужас: что, если не удастся выполнить задание Кхандро Ринпоче?! Стараешься силой вытес­нить мысли из сознания. Напрягаешься. Но сама по­пытка избавиться от мыслей превращается в очередную навязчивую мысль! «Убирайтесь!!! — кричишь ты и хлопаешь в ла­доши, словно отгоняя демонов, но слова лишь отда­ются эхом под сводами пещеры, вторя отголоскам мыслей в потоке сознания. Ты мотаешь головой. За­держиваешь дыхание. Опять мотаешь головой. Ниче­го не помогает. Желание уничтожить все помышления заполняет ум, но изгнать саму эту мысль ты уже и не надеешься. Похоже, ты столкнулся с неразрешимым парадоксом.

Сгущаются сумерки, и, наконец, наступает вечер. Ты уходишь из пещеры в полном унынии и, взбираясь вверх по тропе, тяжело переживаешь свою неудачу. Страшно даже представить, что скажет Кхандро Рин­поче о твоей жалкой попытке вступить на путь тогде-на, пещерного практика. А вдруг она прогонит тебя, как непригодного для обучения, или, чего доброго, пошлет собирать навоз яков?! Но Кхандро Ринпоче встречает тебя смехом. Она от души веселится, когда ты рассказываешь, как все­ми правдами и неправдами пытался очистить ум от мыслей. И сына ее все это тоже забавляет. «Отлично! Замечательно! — Кхандро Ринпоче доброжелательно смотрит на тебя, — Ты хорошо постарался. И ты все сде­лал правильно!

Завтра иди в пещеру снова и сиди там от рассвета до заката, но на этот раз — думай. Думай целый день. Можешь думать о чем угодно — главное, чтобы мысли текли одна за другой без перерыва». Конечно же, ты очень доволен — хотя понятия не имеешь, почему она тебя похвалила. Ты покидаешь Кхандро Ринпоче, говоря себе: «Ну, это-то несложно. С этим-то я управлюсь! Да я всегда о чем-нибудь ду­маю, почти постоянно, и притом совершенно есте­ственно, без малейших усилий!

Итак, на следующий день ты снова приходишь в пещеру, почти не сомневаясь, что новое задание тебе по плечу. Но через какое-то время ты понимаешь, что выполнить его будет ничуть не легче, чем вчерашнее. Все идет не так, как ты рассчитывал. Для начала ты намечаешь себе несколько приятных предметов для размышления и принимаешься думать о них. Стро­ишь всякие предположения и пытаешься обдумывать их шаг за шагом, но довольно скоро теряешь к этому вкус. Воображение увядает, тебе становится скучно. Куда же подевалась твоя обычная привычка размыш­лять? До сих пор тебе нравилось мысленно блуждать от предмета к предмету, но сейчас удовольствие, ко­торое ты прежде получал от этого, почему-то кажется пустым и безвкусным. До сих пор ты был не прочь помечтать о том, о сем, но сейчас и это невозможно: мысли рвутся, образы распадаются. То, во что ты раньше вкладывал так много интеллектуальных уси­лий, внезапно перестало тебя занимать. Ты стараешь­ся вдохнуть в эти отбившиеся от рук идеи новую жизнь, но все без толку.

О чем бы ты ни пытался думать, все оказывается бессмысленным. Когда ты видишь, что не можешь надолго сосредоточиться даже на самых важных сторонах своей жизни, тебе стано­вится не по себе. Ты в отчаянии копаешься в своей памяти — вдруг отыщется какая-нибудь новая тема? Пытаешься взглянуть на старые идеи под новым уг­лом — но и это ничего не дает. Пожалуй, ты предпо­чел бы сейчас побродить по горам, полюбоваться местными красотами. На прогулке думалось бы го­раздо легче. Но Кхандро Ринпоче велела сидеть в пещере. Здесь, конечно, уютно, но не хватает той привычной горной деревушки, которую ты покинул несколько недель назад. А ведь ты мечтал о новых впечатлениях, о новой жизни на пути йоги.

Что же остается? Может, переключиться на сексуальные фан­тазии? Они всегда давали такую богатую пищу уму. Но и тут воображение тебя подводит: перед мыслен­ным взором не возникает ни одного сколь-нибудь увлекательного или волнующего образа. Всякая по­пытка хоть чем-то развлечься мгновенно оборачива­ется вялой скукой, удушающей любую мысль. И, в конце концов, ты понимаешь, что избегнуть перерывов между мыслями уже невозможно. До вече­ра еще далеко, а ум все чаше и чаще впадает в оцепе­нение, и периоды этой пустоты тянутся все дольше. Опять ничего не получилось! Ты не в состоянии де­лать даже то, что до сих пор удавалось с такой легко­стью, теперь уже нет сомнений, что Кхандро Рин­поче прогонит тебя прочь.

Но, слушая повесть твоих злоключений, она только кивает и улыбается, а потом снова заливается смехом. «Отлично! Замечательно! — поздравляет она тебя. — Те­перь ты знаешь, как практиковать наилучшим образом!» Ты в полном замешательстве. «Что бы это значило? Я только запутался еще больше! Ничего не понимаю!» Может быть, Кхандро Ринпоче просто испытывает тебя, поручая невыполнимые задания? Нет, ничего подобно­го! Она дала точные и действительно ценные наставле­ния. Ты усвоил самый важный урок — и выучил его наилучшим образом. Теперь ты его никогда не забудешь. Внутренний голос подсказывает, что тут скрыт какой-то подвох. И внезапно вся ситуация начинает казаться немного забавной. Кхандро Ринпоче смеется — и ты тоже не можешь удержаться от смеха. Вы оба смеетесь... Но Кхандро Ринпоче снова становится серьезной и в нескольких фразах четко объясняет, чему ты научился.

Тем, кто привык к западным методам обучения, конец этой истории может показаться странным, но в той системе наставлений, которой пользуются тибет­ские ламы, задача Учителя зачастую заключается в том, чтобы собрать опыт ученика воедино. Все компонен­ты, необходимые для понимания, уже есть — их надо лишь сложить в единую картину. По существу мы уже все знаем — только не осознаём этого. Ученик в этой истории не осознаёт, почему гомчен-ма смеется и хва­лит его за то, что кажется ему ошибками и неудачами. Он не понимает, чему же, собственно говоря, можно научиться на этом опыте.

Подчас, если нужные события происходят с вами в нужном месте и в нужное время при участии подходя­щего человека, несколько слов могут преобразить всю жизнь. И это — самый эффективный метод обучения: лучше просто не бывает. Поручая ученику вышеопи­санные задания, Кхандро Ринпоче позволяет ему собственноручно получить необходимый опыт, без которого он не поймет то, что она собирается рассказать ему о ши-не. И ког­да ученик, наконец, воскликнет: «Я раньше не понимал, что все это уже давно знаю! До чего же просто!» — это будет поистине важный момент на духовном пути тибетского йога.

Понять что-либо по-настоящему, в самом полном смысле этого слова, можно лишь при благоприятных обстоятельствах. Когда они есть, то всего лишь не­сколькими словами можно свести воедино все, что прежде казалось разрозненными обрывками информа­ции. То, что поначалу представляется путаницей, — на самом деле не что иное, как основа для прекрасного понимания. Ученик внезапно понимает, что можно учиться, даже не осознавая этого. Работать с ламой — значит приобретать бесценный опыт, и мы надеемся, что эта книга побудит вас отправиться на поиски та­кого учителя.

Но вернемся к нашей истории. Кхандро Ринпоче открыла своему ученику несколько важнейших истин о природе ума:

• Ум невозможно ни к чему принудить.

• Любая попытка прогнать мысли влечет за собой новые и новые мысли.

• Любая попытка поддержать непрерывное тече­ние мыслей влечет за собой остановку мысли­тельного потока.

• Практиковать наилучшим образом — значит дей­ствовать без принуждения.

Вот почему в практике ши-не мы отпускаем спонтанный мыслительный поток и по­зволяем происходить любым стихийно возникающим видениям. Мы не пытаемся стимулировать мысли, но и не препятствуем их течению. Мы обраща­емся с процессом мышления бережно и осторожно. Мысли приходят и уходят сами, но мы ни во что не вмешиваемся. Если мысль возникает — пусть возникает; если мысль исчезает — пусть исчезает. Если мыс­ли есть — пусть они будут. Ничего не надо прибавлять к ним, не надо пытаться продлить их. Если мысли уходят — пусть уходят, не надо их удерживать. Надо обращаться с ними как с желанными, но случайными гостями, которые не задержатся у вас надолго. С мыслями нужно обращаться как с огнем, который уже сослужил свою службу: его не нужно гасить, достаточно перестать подкладывать топ­ливо. Прекратив подпитывать мысли активной вовле­ченностью, мы унимаем их и входим в спокойное, безмятежное состояние.

Упражнения, описанные в этой главе, не могут срав­ниться по продолжительности с заданиями, которые ученик Кхандро Ринпоче должен был выполнять с утра до ночи. Воссоздать обстановку, соответствующую подобным методам обучения, невозможно, так что мы не станем и пытаться. Но даже небольшой опыт рабо­ты с этими упражнениями откроет вам нечто важное. Попытавшись воздействовать на мысли силой, вы не­пременно поймете, что для освобождения от привязанности к процессу мышления метод принуждения не годится.

Медитация – это не деятельность, это – прекращение деятельности. Здесь будет уместно вспомнить тибетскую поговор­ку: «Нет медитации. Есть привыкание к ней». Когда говорится, что «медитации нет», подразумевается, что медитация — это не метод действия. Это — метод без­действия. Медитирующий не включается ни в какую деятельность. Он ни к чему себя не побуждает, он ничего себе не навязывает, ничего не добавляет и не усложня­ет. Он просто остается как есть. Он просто пребывает в бесцельном наблюдении.

Когда же говорится о приобщении к медитации, имеется в виду практика, в которой человек просто привыкает «быть и не действовать». Мы не привык­ли быть просветленными, мы не привыкли жить и не действовать, а медитация как раз и по­зволяет войти в это состояние. Подход, который мы используем в этой книге, во многом схож с методом Кхандро Ринпоче: сначала мы даем практические указания, а потом разъясняем, что к чему.

В результате читатель с самого начала приоб­ретает некоторый опыт и, дойдя до объяснений, сразу усмотрит в тех или иных теоретических указаниях практический смысл. Поэтому мы начнем с основных техник ши-не. Различные методы ши-не восходят к различным системам буддизма. Метод ши-не, излага­емый в данной книге, как уже говорилось, связан с нендро четырех йог, с предварительными практиками дзогчен — раздела, посвященного природе Ума. Даже если у вас уже есть какой-то опыт, прежде всего, постарайтесь тщательно освоить все описанные здесь упражнения.

Глава 3

ПРИСУТСТВИЕ И ОСОЗНАНИЕ

Вступая в область четырех йог, мы сталкиваемся лицом к лицу с движущими силами нашего собствен­ного существа в чистом виде. Это опыт восприятия безграничного пространства и упорядоченности — опыт, далеко не всегда комфортный. Одна из задач в последовательной практике ши-не — работать с непри­ятными чувствами. Очень часто практикующий открывает в себе такие проявления, которые ему не очень-то нравятся. Но если нам удастся расслабиться и какое-то время пребывать в безмолвном сидении как таковом, то мало-помалу в нас зародится и начнет развиваться терпи­мость к нашему положению — положению представи­теля человеческого рода. Вообще говоря, любое дей­ствие и понимание возможны лишь при условии, что мы принимаем самих себя такими, каковы мы есть. И ши-не не исключение из этого правила.

Это и есть отправная точка. Сидя в безмолвии, мы постигаем только одно, а именно — что мы существу­ем в этот момент времени. А все остальное — лишь не нужный нам груз понятий, который мы решили зачем-то нести на себе. Просидев достаточно долго, мы осознаем: «Вот это — в данный момент — и есть то, чем я на самом деле являюсь». И в этом осознании не будет ничего ужасного. Не надо опасаться какого-то сокрушительного разочаро­вания. Мы просто-напросто откажемся от круглосу­точного цирка, за который платим отчуждением от себя самого. Пронаблюдав от начала до конца весь репертуар уловок, к которым мы прибегаем, чтобы спрятаться от самих себя, мы увидим, что никаких причин для огорчений просто не осталось. Единствен­ная проблема в том, что произойдет это не так быстро, как хотелось бы.

На то, чтобы воспринять себя таким, каков ты есть, могут уйти дни, недели, месяцы, а то и годы. Способ­ности к реализации у людей развиты по-разному, и каждого подстерегают свои особые препятствия. У каждого за плечами своя история. Проживая во вре­мя безмолвного сидения разнообразные неприятные чувства, о существовании которых мы прежде и не по­дозревали, мы приобретаем запас опыта, который при­даст нам прочность убеждений и уверенность в правильности выбранного пути.

Прочным в убеждениях нужно быть и по отноше­нию к своему воображению, обращаясь с ним прак­тично и подыскивая способы воплотить в жизнь свои творческие импульсы. Надо быть настоящим худож­ником, надо на самом деле создавать самого себя и нахо­дить форму, в которой может воплотиться игра наше­го воображения, даже если это очень трудно и прихо­дится работать на пределе возможностей.

Итак, первое достижение на пути ши-не — суметь признать все многообразие своих реакций на существо­вание. Практика ши-не — это, в первую очередь, при­выкание к факту нашего существования в рамках некой компьютерной программы. Мы находимся здесь, и с этим фактом связана некая структура законов природы. Структура эта полна и по-своему совершенна: она включает в себя наслаждение и боль, надежду и страх, приобретения и потери, встречи и расставания, гордость и унижение, Ши-не дает нам неопровержимое свидетельство того, что структура эта существует. В одиночной камере ши­-не ваши иллюзии и фантазии умирают с голоду про­сто потому, что вы перестаете подкармливать их энер­гией своей вовлеченности.

Воображение предполагает пустоту восприятия. Живопись предполагает пустоту плоскостей, скульп­тура — пустоту пространства, музыка — пустоту вре­мени, литература — пустоту замыс­ла. Чтобы обнаружить для себя искусство свободы, чтобы открыть свой творческий потенциал, мы долж­ны полагаться на опыт изначально присущей нам живой пустоты — мы существуем, но не действуем.

Практика ши-не — это метод подхода к чистому холсту ума и одновременно врата, ведущие к искусст­ву свободы. Посредством ши-не мы освобождаемся от воображения и фантазирования: такова сущность этой практики. Мы решительно отказываемся от попыток управлять чем бы то ни было — и, в свою очередь, освобождаемся от каких бы то ни было влияний из вне. Этап работы с воображением и визуализацией наступит позже, когда мы как следует освоимся с осознанием обширности бытия.

Повторим еще раз: опыт ши-не может быть непри­ятным. Сидение в соответствии с наставлениями четы­рех Йог позволяет осознать наше четко определенное положение во времени и пространстве. Возможно, мы предпочли бы избежать этого: кому понравится ощу­щать на личном опыте обнаженность и уязвимость сво­его бытия? Мы сознаём, что в каком-то смысле огра­ничили свои возможности. Мы сознаём, что, практи­куя ши-не, мы находимся там, где мы есть: именно в той точке, где мы сидим. Мы сознаём, что это будет продолжаться до тех пор, пока мы не прервем упражне­ние. Мир нашей деятельности застыл. В коридоре вре­мени, которым мы шли до сих пор, от этого периода сидения не останется следов нашей вовлеченности. Только что нам показывали фильм — эпическую кар­тину или триллер, комедию или мелодраму. И вдруг на экране замер один-единственный кадр — образ нашего «Я», сидящего в комнате и пытающегося существовать. Никакое движение больше не отвлекает нас от этого образа, одновременно и конкретного, и аморфного. Каждая частичка нашего «Я» — одновременно и здесь, и не здесь. Это может изрядно смутить того, кто до сих пор никогда не ощущал собственной иллюзорности.

Избегая ши-не, мы избегаем встречи с самими со­бой. Но следует понимать, что мучительные моменты разочарования, возникающие самопроизвольно под влиянием определенных обстоятельств, существуют независимо от того, признаём мы их или нет. Если мы начинаем практиковать ши-не, то начинаем сами про­живать свою жизнь. Если же мы не практикуем ши-­не, то наша жизнь по-прежнему тащит нас «лицом по асфальту». В ка­ком-то смысле ши-не — это миг, когда открывается затвор объектива. Свет падает на пленку — и мы полу­чаем фотоснимок данного мгновения. Это снимок нас самих, каковы мы в этот миг — «миг вне времени». Может быть, он нам понравится. Может быть — нет. А может, оставит нас равнодушными. Но как бы то ни было, таковы мы и есть — и совершенно не важно, как мы к этому отнесемся.

В сравнении с популярными ныне идеями «пози­тивной осмысленности бытия» перспектива ши-не может показаться удручающе мрачной. Но в действи­тельности именно ши-не открывает перед нами смысл нашей принадлежности к человеческому роду. В про­стом присутствии смысла куда больше, чем в наивных провозглашениях полноты бытия, якобы призванных вселить в нас надежду. Учение всех направлений буддизма начинается с утверждения о безнадежности дуализма. И осознать безнадежность всех наших уловок невозможно, если мы не переживем потрясение, которое сокрушит в нас сами понятия надежды и страха.

Глава 4

ОБНАЖЕННОСТЬ И ВОСПРИЯТИЕ

Ригпа — это состояние обнаженного восприятия. Это обнаженное пламя, что пылает, не прогорая. Об­нажено оно в том же смысле, в каком обнажен меч, извлеченный из ножен, — когда клинок его ярко бли­стает под лучами солнца. Ригпа — это состояние чис­того и полного присутствия, свободного от привязан­ности к условным ориентирам. Посредством чистого внимания иллюзия двойственности самопроизвольно исчезает, и наша сущностная реальность проявляется как она есть.

Термин ригпа (rig pa), буквально "Ведение" (противополож­ность маригпа — неведение) несет в учении дзогчен особую смысловую нагрузку. В других колесницах буддизма он оз­начает «знание» в широком смысле «осведомленности о чем-либо». В дзогчен же ригпа — это термин, обозначающий недвойствснное состояние, достигаемое методами «мгновен­ного присутствия».

Мы не доверяем самой природе своего существова­ния. Мы словно нуждаемся в постоянных подтверж­дениях того, что мы — действительно здесь. Мы бес­престанно заняты поиском свидетельств своего бытия. Вот откуда в нас эта бессмысленная склонность оку­тывать свое обнаженное осознание покровами всевоз­можных понятий. Недоверие к своему бытию — это навязчивая идея, лежащая в основе всех наших дуали­стических представлений. Она только маскируется под ожесточение, раздражительность, упрямство, подозри­тельность и депрессию. В действительности же имен­но недоверие к бытию заставляет нас непрестанно бороться с миром. Когда очередной этап борьбы под­ходит к концу, мы тотчас начинаем бороться против достигнутого результата: мы идем на все, лишь бы не прекратилась сама борьба. Тот, кто не практикует без­молвное сидение, никогда не встречается с этим недо­верием лицом к лицу. А тот, кто не столкнулся с этим недоверием на личном опыте, едва ли поймет объяс­нения, данные в следующих главах. Поэтому для на­чала необходимо приобрести этот опыт. Не доверяя собственному существованию, мы постоянно выиски­ваем конкретные и практически применимые «дока­зательства бытия». С этой точки зрения ши-не нас разочарует: ведь оно не может предоставить нам по­добных подтверждений. Поэтому мы инстинктивно избегаем практик, подобных ши-не,

А теперь повторим то, о чем шла речь в предыду­щем абзаце, но с аргументацией от противного, позволяющей получить некоторое опытное обоснование. Попадая в ходе практики ши-не в пустой промежуток между двумя мыслями, мы во избежание дискомфорта стремимся заполнить эту лакуну понятийным содер­жанием. Мы пытаемся либо ухватить опыт пережива­ния этой бреши, либо выйти из нее, либо отмежевать от нее свое присутствие. Иначе говоря, промежуток этот либо притягивает нас, либо отталкивает, либо оставляет безразличными. Но как бы мы ни реагиро­вали на него, результат всегда один: мы стремимся заполнить брешь. Мы, так или иначе, маскируем отсут­ствие мысли. Как бы мы ни оценивали этот промежу­ток — «позитивно», «негативно» или «нейтрально», мы в любом случае уничтожаем его тем или иным поня­тием. Либо мы заполняем его понятиями одобрения или неодобрения — либо вовсе не осознаём, впав в забытье нейтральности. В любом случае мы предпочи­таем что-либо сделать, вместо того чтобы пребывать в открытой очевидности того, что мы есть. Мы привыч­но заполняем лакуны любого рода, потому что они не содержат никаких подтверждений нашего существова­ния — а без доказательств мы в бытие не верим. Бы­тие — это одновременно и мысль и отсутствие мысли, и явления и пустота, и порядок и хаос. Но когда мы начинаем практиковать ши-не, вскоре становится ясно, что столь расплывчатое определение нас не удов­летворяет.

Это происходит с каждым, кто приступает к прак­тике сидения. Если вы не верите, что с вами будет то же самое, — попробуйте и убедитесь. Между прочим, этот совет относится ко всем утверждениям, с кото­рыми вы встретитесь в этой книге: если сомневаетесь — проверьте и удостоверьтесь. Обратитесь к практике ши-не — и вы увидите, насколько вы привязаны к про­цессу мышления и насколько трудно работать с про­межутками между мыслями: эти бреши трудно уловить, а уловив — трудно найти в них себя.

Практика сидения в бездействии трудна еще и по­тому, что в ситуациях, когда мы не заняты какой-либо конкретной деятельностью, поддающейся описанию, нам начинает недоставать привычных определений. Когда мы просто сидим, то из всех возможных доказа­тельств нашего бытия остаются лишь наше физическое присутствие и мыслительные процессы. А когда мы привыкнем к физической «составляющей» сидения, то единственным фактором, определяющим наше бытие, останутся мыслительные процессы. Как только ши-не направит на эти процессы увеличительное стекло не­рассуждающего наблюдения, нам начнут открываться истины, принять которые будет не так-то легко. Мы обнаружим, что готовы цепляться за мышление лю­бой иеной — лишь бы думать, думать о чем угодно, пусть даже о самых банальных вещах. Мы увидим, что мышление — это своего рода потребность. Любой, кто проведет дольше двух-трех часов в камере сенсорной депривации^!, постигнет природу подобных «потребно­стей» на собственном опыте.

' Сенсорная депривация — прололжительное, более или менее полное лишение человека сенсорных впечатлений, осуществляемое с экспериментальными целями. Воздействие сенсорной депривации на человека изучается путем погру­жения его в воду в сурдокамере, боксе или др. специальном оборудовании. — (Прим. ред.)

Его захлестнут крайне неприятные чувства: ощущение собственной нереаль­ности, страх, одиночество, растерянность. Кроме того, ему придется пережить и стандартную реакцию на эти чувства. Стремясь вновь ощутить себя полноценной личностью, он попытается прибегнуть к защитным ме­ханизмам, включиться в привычный ход мыслей (и войти в контакт со внешними объектами), начнет раз­рабатывать стратегии бегства и сложные «планы эва­куации», а потом — когда убедится, что все это не ра­ботает, — попытается заснуть. Находясь в «простран­стве отсутствия», человек утрачивает чувство стабильности, индивидуальности и контроля, теряет столь необходимую ему определенность бытия.