О брате его, впадем в искушение греховное 1 страница

Сочинено другом для друга и для брата братом, к взаимной пользе и сочинителя и читателя.

Введение

И бысть, повнегда в плен отведен бе Исраиль и

Иерусалим опустошен бяше, сяде Иеремия пророк

плачущ, и рыдаше рыданием над Иерусалимом.[1294]

Один я в келлии; заперты двери; густым занавесом завешено окно; скромная лампада в углу келлии теплится пред святыми иконами, разливает по келлии слабый, томный свет. Не нужно мне освещения более яркого: оставил я все занятия. Сижу на одре в недоумении, в безотчетливом молчании. У меня как бы отнято существование. Не могу размышлять ни о чем: печаль наполняет душу; слезы, струясь по ланитам и одежде, заменяют для меня всякое иное занятие. Не входите, не входите ко мне! не нарушайте моего безмолвия! не способен я к беседе с друзьями. Необходимо мне одиночество: способен я к одному плачу. Чем больше объемлет меня плач, тем больше жажду его, тем больше вдаюсь в него. Насыщает он меня, утешает он меня, несмотря на то, что горек он. Тоскующая горлица перелетает с одной иссохшей ветки на другую иссохшую ветку, на ветку зеленеющую не садится: так и я перехожу от мысли печальной к мысли печальной, от чувствования печального к чувствованию печальному; мысли и чувствования приятные не приближаются к страждущему сердцу.

Когда опустошен и разрушен был Иерусалим, а народо­население его отведено пленником в страну дальнюю, тогда пророк Иеремия, тщетно предвещавший бедствия Иерусали­му за беззакония жителей его, тщетно призывавший к покая­нию ожесточившихся и ослепших беззаконников, остался на развалинах Иерусалима, остался оплакивать свое пророче­ство совершившееся. Рыдал он рыданием неутешным на пе­пелище сожженного храма: храм этот признавался чудом зод­чества, был единственным храмом на земле, посвященным истинному Богу. Рыдал Пророк рыданием неутешным на раз­валинах города: город этот был единственным городом на земле, в котором поклонники истинного Бога могли возда­вать поклонение Богу, установленное Богом, единое благо­приятное Богу.

Не на груды камней и пепла падают мои слезы; оплакиваю не храм, воздвигнутый руками человеческими из мрамора, пор­фира и древ негниющих[1295]; рыдаю не на развалинах города, который строился веками, строился могучими мышцами ца­рей, народов, золота; не летят мои воздыхания вслед за многочисленными толпами иудеев, которые влекутся много­численным воинством в гражданское рабство. Причина моего плача — причина нравственная, и область моего плача — об­ласть духа. Оплакиваю сожжение невидимого и нерукотворенного храма, созданного Богом для невидимого, возвышенней­шего богослужения; оплакиваю разрушение таинственного го рода, назначенного в обитель для помыслов и ощущений благодатных; оплакиваю плен души, плен ума и сердца, побеж денных грехом. Окованы они, окованы эти пленники, окованы цепями страстей, уведены в рабство. Уведены они в царство и столицу царя Вавилонского: во власть архангела отверженного, господствующего сурово и жестоко над всеми отвержен­ными разумными тварями, — над ангелами и человеками.

Плачу плачем покаяния и любви. Погружаюсь в печаль спасительную, — не в ту, которая наводит смерть человеку[1296]: печалюсь не о чем-либо суетном, тленном, преходящем. Объемлет меня плач — наследство прародителя моего, Адама, кото­рый обратился к плачу, начал искать в нем утешения после утраты сладостей райских. Этот плач — отблеск вечного блаженства; этот плач — свидетельство, что вечное блажен­ство было некогда достоянием человека; этот плач — сред­ство к возвращению потерянного блаженства. Как отблеск блаженства, как воздыхание и воспоминание о блаженстве, плач заключает в себе наслаждение: у бодая сердце скорбию, вместе орошает и помазует его утешением. Благословил Бого­человек всесвятыми слезами Своими душеспасительный плач покаяния и любви. Пролил Богочеловек всесвятые слезы о четверодневном мертвеце, Лазаре; пролил Богочеловек Боже­ственные слезы о многолюдном городе, о народе, который не познал или притворился непознавшим посещения Божия. Не только блудница употребила для омовения грехов слезную воду[1297]; не только прибегали к слезам все грешники, желавшие примириться с Богом посредством покаяния: признал слезы необходимым врачеством для себя, спасительным орудием верховный Апостол. Плакася горько[1298] великий Петр по отре­чении от Христа: исцелил он смертельную греховную язву плачем и слезами. И кто, приступавший к Богу с плачем, не был услышан Богом? Окропился немногими слезными кап­лями нечестивый царь Израильский, Ахаав, умилился на ко­роткое время, после которого опять продолжал прогневлять Бога нечестием. Скудные слезы, умиление кратковременное и малоплодное не остались без последствия: изреченная казнь на служителя идолов, обагрившегося кровию неповинных, отменена. Видел ли ecu, вещал Божественный глас Илии Пророку, чрез которого объявлено наказание царю, видел ли ecu, яко умилися Ахаав от лица Моего? сего ради, ради умиления ничтожного, ради непродолжительных, малозначу-щих слез, не наведу зла во днех его[1299], несмотря на то, что Я уже назначил и объявил ему ужаснейшую казнь за ужасней­шие беззакония. Не могу Я видеть плачущего и не поми­ловать его.

О, брат мой! о, брат возлюбленный! болезнует о тебе серд­це мое; плачу о тебе, и не могу престать от плача. Привлекают меня к плачу и человеколюбие Господа Иисуса, и постиг­шее тебя несчастие. Из слезы скорбящего и плачущего о гре­хах светится надежда спасения, как звезда из окружающей ее тьмы ночной. Соедини с плачем моим плач твой, со слезами моими твои слезы. Не презрит нас Господь, молящихся Ему, рыдающих пред Ним, усиливающихся исцелиться покаяни­ем. Он, податель истинного покаяния, дарует нам могуще­ственное покаяние; Он, податель слез, отверзет в нас источ­ники слез; Он, единый способный очищать нечистоту души, очистит нас покаянием, слезами, Божественною благодатию. Грех — родитель плача и слез: он наветуется, умерщвляется чадами его — плачем и слезами.

Начну же я произносить мои вопли! стенаниями и возды­ханиями облегчу и разрешу тесноту моего сердца! Не ранами, не укоризною послужат тебе слова плача моего; они — выра­жение любви, знаки участия и сострадания, утешения и обо­дрения, кроткий голос, призвание к оставлению греховной жизни, призвание к вступлению снова на поприще святого иноческого подвига, призвание к свержению греховного ига, призвание к мужественной борьбе за духовную свободу с на­чалами и властями поднебесной. Плач мой о тебе есть вместе и плач о мне: и я преисполнен грехами, и на мне звучат тяжкие цепи греховных навыков и впечатлений. Если дозво­ляю себе восплакать о тебе, то и ты восплачь о мне. Соединим сердца наши в плач! облеченные в плач как бы в одежду, необходимую для прикрытия наготы душевной и стыда, явив­шихся от преступления заповеди Божией, предстанем пред Господа: принесем Господу не пустое и гордое оправдание себя, которым всегда печатлеется греховность и погибель человеков, — принесем исповедание из сердца сокрушенного и смиренного. Исповеданием решительным и искренним согре­шений наших, нашего падения, нашего бедственного состоя­ния войдем в покаяние и спасение. Покаяние — врата к Богу. Внидите во врата его во исповедании[1300], объявляет и завещевает всему человечеству Пророк, приглашая к покаянию все человечество.

Статья первая

Алеф[1301]

Весть горестная внезапно принеслась ко мне — принеслась ко мне стрелою. Пронзила она сердце глубокою раною, — вместе изобразила предо мною картину поразительную, кар­тину мрачную, картину печальнейшую. Тот, кто в нежном возрасте прилепился к Господу, кто дни увеселений отрочес­ких посвятил лишениям иноческим, кто рано презрел суету мира, — ныне обольщен и осмеян миром. Увы! в пристани подвергся ты крушению. Увы! в собственном городе твоем пленили тебя иноплеменники. Увы! поработил тебя грех, грех тяжкий, грех смертный, — связал тебя узами невидимыми, не разрешимыми никаким средством, никаким усилием чело­веческим. Пребывая телом в стенах монастырских, по духу ты отчуждился от Обители святой. Тоскует она о тебе, как о сыне, охладевшем к ней, как о сыне, уже покинувшем ее в сердечном совете своем. Дивные храмы Божий, смиренные иноческие келлии, башни угрюмые, стены зубчатые монастыря древнего, освященного подвигами многих старцев преподоб­ных, смотрят на тебя печально, как бы угадывая измену, тайно совершившуюся в душе твоей. Слышится в песнопени­ях церковных отголосок заунывный, слышится он для серд­ца, болезнующего о бедствии твоем. Для такого сердца песно­пения церковные плачут о тебе: отдаются из них в это сердце звуки плача, подобные звукам плача, разливающимся из пес­нопений надгробных.

Беф

Плачу о тебе весь день; плачу о тебе всю ночь. Ничтожной цены плач мой: другой плач, цены несравнимой, совершается о тебе. Плачут Ангелы, плачут лики Мучеников и Отцов пу­стынных сонмы, плачут все небожители, — не хотят утешить­ся. Внимательно, любовно смотрят они с неба на землю, ра­дуются добродетели, совершаемой человеками, — огорчают­ся грехами их. Сам Создатель твой и Спаситель, сотворивший тебя из ничего, искупивший бесценною кровию Своею, непричастный печали, опечален тобою. Кая польза в крови Моей, внегда сходити Ми во нетление?[1302] говорит Он всем греша­щими пребывающим в грехе. Всесвятой, неприступный для тления, низводится в тление христианами, облеченными во Христа, имеющими в себе Христа, когда христиане пресмы­каются в скверне беззаконий.

Гимель

Грехи по видимому ничтожные, но пренебрегаемые, не вра­чуемые покаянием, приводят к грехам, более тяжким, а от невнимательной жизни зарождается в сердце гордость. Чтоб ты научился бодрствовать над собою, чтоб ты не доверял себе и не любовался собою, чтоб ты стяжал сердце сокрушенное и смиренное, чтоб грех твой, предстоя выну[1303] пред очами твои­ми, низлагал в тебе высокоумие и превозношение, — Господь попустил искушению, как туче, носимой вихрем, набежать на тебя; не удержал удара, занесенного на тебя. Настигли тебя враги твои! ненавидящие душу твою окружили ее, возложили на нее тяжкие оковы, увлекли в плен и рабство, покрыли язвами бесчисленными, мучительными, неисцельными![1304]

Далеф

Оставлены тобою святые подвиги иночества; служение твое Богу обратилось в постыдное лицемерство. Нет места истин­ному Богослужению в душе, когда она, ниспавши в смертный грех, пребывает в нем. Овладело тобою уныние и расслабле­ние; увяла сила мужества; произволение благое поколебалось; сердце лишилось благодатного мира и утешения, которыми питается и окрыляется инок на пути своем к Богу. Суетные и греховные помыслы, сопутствующее им расстройство ощуще­ний, витают в душе твоей, как витают в опустевшей храмине гады и хищные птицы. Все добродетели твои окрадены одним преступлением: иже бо весь закон соблюдет, согрешит жево едином, бысть всем повинен[1305], научает нас Писание. Блек­нут цветы и листья на растении, когда ствол его подсечен косою.

Ге

До впадения твоего в грех невидимые враги наветовали душу твою, прикасаясь к ней снаружи, колебля лишь поверх­ность ее[1306]; они не входили в сердце, запечатленное перстом Божиим; они не могли возобладать тобою, будучи постоянно оскорбляемы и отражаемы неповиновением твоим[1307]. Покорил­ся ты им в час дремания твоего, в час самозабвения; покорил­ся ты им произвольно, исполнив на деле предложение их, предложение обольстительное, смертоносное. Они соделались владыками твоими; влачат они тебя по дебрям и пропастям, по тернию и по острым камням: связанный, скованный ими, не имеешь силы противиться им. Господь, предвидящий все и управляющий всем, восхотел смирить тебя множеством безза­коний твоих[1308]. Едва родится в тебе благая мысль, едва родит­ся благое намерение, как и ниспровергаются они: ниспровер­гает их овладевший тобою грех.

Вав

Отъяся от дщери Сиона вся красота [лепота] ея[1309]: отъя­такрасота у души твоей, уневещенной Христу, отъята красо­та духовная. Отступили помыслы святые, в которых пребы­вал ум твой, как в чертоге брачном; отступили ощущения святые, в которых плавало, в которых покоилось, в которых наслаждалось сердце твое. Ищешь их и не обретаешь. Они удалились неведомо куда; заменили их помыслы греховные, плотские, ощущения страстные. Ты лишен высокого, царско­го достоинства! ты ниспал в униженное состояние раба! — Горестна немощь, производимая в душе грехом смертным: по причине этой немощи, по причине этого расслабления встре­ча со всяким обольстительным, преступным, демонским по­мыслом соделывается для души побеждением.

Заин

Наступило время скорбное, время тяжкое, время твоего уни­чижения и бесславия, время, в которое ты отринут от лица Господня. Лишенный помощи Вышнего, как бы забытый Богом, оставленный в руках супостатов, ты служишь для них игралищем и посмешищем. Падение инока и всякого христиа­нина — предмет плача для святых Ангелов; оно — предмет радости для злобных демонов[1310]. Ликуют полки их о бедствии человеков, раздается в полках их громкий, безумный хохот.

Иф

Прельстился ум твой: вкусил плод, воспрещенный Богом. Прекрасным показался плод при любопытном, неосторожном взгляде на него; прекрасным показался плод неведению, неопытности, невинности; совет злонамеренный и лукавый убеждал ко вкушению; вкушение плода поразило вкусившего смертию. Горечь ядовитой снеди еще пенится на устах твоих; терзается внутренность твоя от действующего в ней яда. Сму­щение, недоумение, омрачение, неверие объемлют душу твою. Обессиленный, расстроенный грехом, ты озираешься вспять, будучи прежде направлен в Царствие Божие[1311].

Теф

На краю падения твоего, на краю греховной пропасти не вспомнилось тебе, что тесный гроб и могила темная соделыва-ются, рано или поздно, соделываются непременно жилищем всякой плоти, что наслаждения греховные оканчиваются с разложением человека, и не предотвращают разложения, что тело, в угождение которому закалается душа, назначено в жертву тлению, в пищу червям. Это не вспомнилось тебе. Забыл ты Суд Божий, терпеливо ожидающий обращения греш­ников, но долженствующий постигнуть их. Не замедлит Он, Суд Страшный, не замедлит; скоро, скоро настанет: приидет, яко тать в нощи[1312]. Потребуется на нем отчет у каждого чело­века во всей земной деятельности его. Забыл ты, что злохитрые и лютые демоны, теперь являющиеся душе в усладитель­ных мечтах, льстящие ей с намерением уловить ее, по исшествии души из тела устремятся на нее, как дикие звери, похитят ее, если докажут, что она принадлежит им. Забыл ты о веч­ной участи грешников, не удостоившихся милости Божией. Они, за отвержение добродетели и за отвержение покаяния, которым врачуются уклонения от добродетели, нисходят в преисподний ад, предаются пыткам и казням, не имеющим ни меры, ни конца. Забыл ты это, — и пал падением страшным. Средства мира, развлечения, увеселения, попечения и заня­тия земные не доставят тебе успокоения. Усыпляют они со­весть на краткое время, но заглушить ее не могут. В минуты самовоззрения она просыпается; проснувшись, обличает тем сильнее, тем беспощаднее.

Боже милосердый! Ты видишь и носишь немощи челове­ческие: открыты пред взорами Твоими и нечистота моя и из­неможение мое; открыта пред взорами Твоими лютость муча­щих меня, терзающих меня страстей и демонов.

Иод

Иноплеменник да не внидет в храм Господень[1313] заповедалБог. Не сохранил я повеления Бога моего. Я допустил себе предательство, — и вторглись, при посредстве моего преда­тельства, иноплеменники не только в храм, но и в святилище, простерли дерзкие руки на сосуды и жертвы, освященные Богу. Храмом Божиим называю всего человека; святилищем — серд­це; сосудами и жертвами — помыслы и ощущения. Попирает­ся храм Божий ногами нечестивых и нечистых духов; они осквернили святилище; помыслы и ощущения духовные, бла­годатные, превратили в плотские, греховные, злосмрадные.

Каф

Исполняюсь воздыханий! гнездится во мне скорбь, точит сердце как червь, терзает его как змей. Ищу утешения, ищу отрады, ищу пищи духовной, некогда опытно знакомой мне, — и не обретаю! Пища эта питает и услаждает. Иную пищу пред­лагают мне, влагают в меня насильственно: пищу греховную, которая льстит насыщением, — не только не насыщает, про­изводит еще больший голод, производит страшное томление, изнеможение, расстройство.

Господь, Господь мой! пред лицем Твоим, пред Твоими очами согрешил я. Ты взираешь на уничижение мое; пред Твоими всесвятыми очами злодействуют надо мною разбой­ники. Я оставлен Тобою, потому что я оставил Тебя. Нахожусь в руках у тех, которых я предпочел Тебе. Не смею воззреть к Тебе, не смею воздеть рук к Тебе, не смею произ­нести пред Тобою ни одного слова. Согрешение мое, преда­тельство мое отняли у меня дерзновение. Я пал, я соделался жертвою моего безумия, жертвою лукавства и ненависти де­монов. Близок я к безнадежию: оно дает весть сердцу моему, что стоит при дверях его. Ходатаев нет у меня; по крайней мере, я не знаю, есть ли ходатай за меня. Ходатаем моим пред неприступным величием Твоим да будет Твоя бесконеч­ная благость.

Ламед

Все, идущие путем земной жизни, все, проходящие попри ще от утробы, родившей вас, до гроба и могилы, до грозных врат, которыми вступает каждый человек в неизмеримую и загадочную вечность, обратитесь и видите, аще есть бо­лезнь,яко болезнь моя[1314]. Не печалюсь я о потере тленных преимуществ и сокровищ, не снедаюсь скорбию о понесенных мною гонениях, бесчестиях и язвах от человеков; ничто вре­менное не служит причиною моих стенаний, моего сердечно го томления. Страдаю, мучусь тем, что я удалился от Господа грехопадением. Изменил я Господу, предал Господа, далеко отринут от лица Создателя моего, ввергнут в нравственную тьму, предан демонам. Связаны мои руки и ноги: отнята у меня святая деятельность, отнята самая способность к ней. Лежу, поверженный, в изнеможении, в пропасти. Пропастию этою таинственно и вместе с точностию предызображается и живописуется пропасть преисподняя. Испиваю чашу горестей, чашу смирения. Чашу эту растворил для меня Бог мой в праведном гневе Своем[1315].

Мем

Судьбы Божий — непостижимы. Рассудил Господь в свя том совете Своем, определил правосудно, изрек на меня при говор казни, допустил огню страстей, огню враждебному, ниспасть с высоты[1316], из области духов воздушных, поднебесных, сожечь духовный храм мой, обратить в пепел драгоценное украшение его. Простерты были сети ногам моим, — и я не заметил их, увяз в них. Внезапно напали на меня враги из засады, в которой они скрывались, — и я, приведенный в недоумение неожиданностию, подвергся поражению, обратился в бегство. Не помиловал меня Господь, предал врагу. Угро­жает мне конечная погибель. Цепь дней моих обратилась в цепь болезней. Грех мой стоит исполином предо мною; обна­женный меч — в руке его; сверкают кровавым пламенем яро­стные очи; широко разверзлась чудовищная пасть; скреже­щут зубы. Стоит он неотступно, стоит день и ночь.

Нун

Супостат бдел надо мною давно, бдел со дня рождения моего, со дня крещения моего. Зависть и ненависть неутоли­мая возбуждала его к бдению неусыпному. Он выжидал, чтоб выпал час, в который бы я легкомысленно оставил бодрство­вание над собою, предался самонадеянности и неосторожнос­ти. Дождался он этого часа и, опытный в погублении челове-ков, нанес мне удар, удар верный, решительный. Теперь, когда я в плену у врага, когда я порабощен ему, он снова бдит надо мною, бдит, чтоб не бежал я из плена, не сверг с себя иго, иго поносное и тяжкое. Изнемогла крепость моя, ослабели руки, не могу восстать из падения, освободиться из плена. Я обле­чен грубою и вместе немощною плотию, пребываю в ней, как в узах, как в темнице; враг мой — дух, быстрый в движени­ях, как молния, облечен, как во всеоружие, в обилие способ­ностей, знания, силы. Бдит враг мой надо мною, как лев, рыкающий над беззащитною добычею. Не могу противосто­ять ему: грехи умножаю грехами новыми, увлекаюсь насиль­но страстями. Мучительству их предал меня Господь[1317].

Самех

Точило истопта Господь девице, дщери Иудине, душе моей, усвоенной Господу верою в Него: о сих аз плачу[1318]. Пла­чу и рыдаю плачем, необъяснимым и непонятным для меня самого. Тоскует, томится во мне дух мой: он ощущает свою нищету и уничижение. Сокрушилась попущением Господним крепость моя, извратилась, обезображена красота, нарушена, отъята непорочность. Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости дeem, да не превозношуся[1319]. Этот ангел имеетсвою цель, цель погубить меня; но в действиях его, независимо от них, присутствует попущение Божие со всею непостижимою, премудрою, всеблагою целию.

Айн

Очи мои излиясте воду, яко удалися от мене утешаяй мя, возвращаяй душу мою: погибоша сынове мои, яко возможе враг[1320]. Удалились от меня помыслы святые, приносящие утешение сердцу, ободряющие, оживляющие его, исполняю­щие его радостной надежды спасения. Умолкла во мне благо­дать Святого Крещения, скрыла свое присутствие во мне, не поборает за меня: огорчен мною Дух Святой, огорчен грехом моим смертным. Все противное, враждебное Богу приближи-лось, вступило в меня, действует во мне. Преисполнен я мра­ка, преисполнен смущения. Молитва моя расхищается рассе янностию; оскверняется, уничтожается она мечтаниями ела дострастными. Страшно усилился надо мною враг: пожирает он меня. Проливаю потоки слез, подобно источникам вод, и не совершают они того, что совершали прежде немногие слез­ные капли: не водворяют в сердце сладостного спокойствия. Горьки слезы мои. Горькими слезами должно оплакать утра­ченную непорочность; горькими слезами должно омыть с души нечистоту, эту печать, всегда оставляемую на ней грехопаде­нием; горькими слезами должно изгладить смертный грех, записанный в книгах воздушного князя: слезы сладостные проливает невинность и святая любовь. Горькие слезы, сер­дечное сокрушение, нищету мою, бедствие мое приношу к стопам распявшегося за меня Господа. Прими их, Господь мой, как принял Ты слезы блудницы; прими их, как принял Ты драгоценное миро, которое блаженная Мария излила на Твои ноги[1321]. Ты, всесильный и всеблагий, претвори мои греш­ные и горькие слезы в благовонное, благоприятное Тебе миро. С весов Твоих сними правосудие Твое и гнев; возложи на эти весы Твое человеколюбие, Твои могущественные слезы, Твою могущественную кровь. Твои бесценные слезы Ты пролил о нас; Ты пролил за нас Твою бесценную кровь; Твою бесцен­ную кровь Ты дал в цену и выкуп за нас. Слезами Твоими Ты явил любовь Твою к нам, любовь Твою к нам Ты запечатлел Твоею кровию. Твоею кровию всемогущею, Божественною, Ты очистил грехи всего мира[1322].

Фи

Возвожу ум мой к Богу; но ум не имеет силы подняться и вознестись от земли. Все попытки его оказывались доселе тщетными. Он лишь приподымется от земли, как и падает на землю, низвергается на нее невидимою, железною рукою. Оставил меня Господь, и обступили со всех сторон ищущие погибели душе моей. Собственными силами не могу восстать из падения, освободиться из плена. Господь, един Господь восстановляет падших, оживотворяет умерщвленных. О мне Господь определил иное[1323]. Он взирает на уничижение мое, а помощи не ниспосылает мне; Он слышит мой стон, мой вопль, и не восхищает меня из плена, из плена лютого, из челюстей ада. Враг торжествует, празднует победу, признает мою поги­бель верною. В безумной ярости, в безумной гордости своей он мнит о Боге моем, что Бог не силен изъять меня из рук его; он мнит о себе, что может противостать, может воспроти­виться успешно Богу моему, Богу всемогущему.

Цади

Праведен ecu, Господи, и прави суди Твои[1324]. Достоин я оставления, достоин томления, которым подвергся: пожинаю плоды согрешения моего. Произвольно преступил я Закон Бо­жий, произвольно пренебрег словом Божиим. Сошел я с пути заповедей Господних на путь воли растленного естества моего.

Когда смертный грех, сокрушив человека, отступит от него, то оставляет после себя след и печать поражения, нанесенно­го человеку. Он оставляет свою жертву рассеченною на час­ти, связанною, во власти порочного впечатления, свойствен­ного соделанному греху. Все яды смертоносны; но каждый из них имеет свое действие: все смертные грехи убивают душу вечною смертию; но каждый производит в ней соответствую­щее себе расстройство. Пленицами своих грехов кийждо затязается[1325], научает нас Писание. Накажет тя отступле­ние твое, и злоба твоя обличит тя: и увеждь и виждь, яко зло и горько ти есть, еже оставити Мя, глаголет Господь Бог твой. Не благоволих о тебе, понеже сокрушил ecu иго твое и растерзал ecu узы твоя и рекл ecu всем поведением твоим: не имам Тебе служити, но пойду на всякий холм высокий, и под всяким древом лиственным тамо разлиюся в блуде моем. Аз же насадих тя, при сотворении в бытие и при воздаянии в пакибытие, виноград плодоносен, весь ис­тинен: како превратился ecu в горесть, виноград чуждий?[1326] Угроза и определение Бога моего исполняются надо мною. Настоящее положение мое образовалось из падения моего, как естественное последствие. Мучат, насилуют меня помыс­лы и ощущения, которые прежде признавались мною бес­сильными, которые отражал я легко и удобно. Поступают они со мною как по праву, полученному ими: я пал произ­вольно, произвольно поработил себя, совершил беззаконие, принадлежащее к области этих помыслов и ощущений. Увы! девицы мои и юноши отыдоша в плен[1327].

Коф

Обольстило меня греховное похотение. Предстало оно в личине невинности и наслаждения непорочного, предложило мне беседу как бы мудрую; потом, вкрадываясь постепенно в душу, начало изменяться, приобретать надо мною власть, — внезапно претворилось в пламень, охватило меня. Не по­мню, — правильнее, не могу дать точного отчета, что было далее. Далее объяло меня самозабвение, увлечение. Опомнив­шись, я увидел себя уже в безвыходной пропасти.

Должно отражать грех в самом начале его, при первом появлении его. Утрачено или украдено было это из моей па­мяти, или я еще не имел этого познания, — и похитил, погло­тил меня лукавый грех. Оскудел страшно, опустошен оконча­тельно таинственный Иерусалим мой. Иногда рождаются во мне помышления и намерения благие; но они, не имея никакой твердости, никакого постоянства, лишены значения; они пере­мешаны с помышлениями и порывами порочными, оскверня­ются, извращаются, побеждаются ими. Изменился разум мой! утратилась в нем самостоятельность, которую доставляла ему вера; явилось в нем колебание. Он соделался хладным к слову Божию; не находит в нем того спасительного, просветительно­го назидания, которое находил прежде, которым питался и услаждался, которым не мог насытиться по причине преизо-бильного насыщения. Такое насыщение возбуждает ненасыт­ную алчбу и неутолимую жажду Божией правды. Предо мною — Писание Святое. Оно соделалось чуждым мне. Ищу в нем питания, укрепления, утешения: не нахожу их. Закрылось оно, всесвятое слово Божие, закрылось от меня непроницаемым покрывалом: моею греховностию.

Реш

Господь мой! Господь мой! с высоты славы Твоей воззри на бедствие, в котором я погряз, как в тине смрадной, как в дебри безвыходной; воззри на бедствие мое, на скорбь невы­носимую, которыми истощены все силы мои, все силы души и тела. Объяло меня смущение; объяло — недоумение; объяла лютая тоска и горесть. Ощущаю, что вечная смерть вступила в душу и, страстию, которую ничто не может укротить, гре­хом, который не престает повторяться, наложила на меня печати погибели. Уже отселе болезни адовы, обручения бо­лезней вечных, обыдоша мя, предвариша мя сети смертныя[1328] Увязши в этих сетях, сопричисляюсь справедливо к умершим, хотя по наружности принадлежу к числу живых. Потоцы беззакония смятоша мя[1329], не дают опомниться, не дают встать и утвердиться на камне заповедей Христовых. Мадиам и Амалик и сыны Востока, поклонники идолов, с бесчисленными стадами скотов своих, постоянно восходят на землю Израиля, не оставляют на ней бытия жизненного[1330], поядая и вытаптывая посевы и луга: подвиги и добродетели, которыми от юности служил я Богу моему, которыми полагал изработать спасение мое.

Шин

Воздыхаю я, — враги мои утешаются воздыханиями мои­ми; скорблю я, — они радуются скорби моей; стону, рыдаю, вопию я, — между ими раздаются громкие рукоплескания, клики и песни буйного веселия; я томлюсь, как бы исчезаю в постигшем меня искушении, — они торжествуют, светло празд­нуют победу надо мною. Упоенные неистовством, безумием, высокомерием, исступленною ненавистию к Богу, они хва­лятся поражением, нанесенным немощному человеку, как бы поражением, нанесенным Самому Богу. По обширной подне­бесной, на всех скопищах своих, на станах мытарств воздушных они разгласили о моем падении. Бешеное и богохульное ликование их достигает сводов неба, ударяет в них. Падшие ангелы желали бы ворваться за эти своды, огласить насмешками и ругательством святые обители рая. Уже был некогда рай свидетелем их преступных замыслов и начинаний; огла­сился он некогда буйным, открытым, чуждым смысла возмущением их против Бога.