Краткое сведение по делу Устюжского помещика Страхова 1 страница

Цифры цитат указывают здесь на Записку депутата, дол­женствующую войти в состав делопроизводства Высочайше учрежденной Комиссии[1626].

Его Сиятельству

Графу Николаю Александровичу Протасову

В сентябре 1847 года прихода Перетерье или Крутец (Новго­родской губернии в Устюжском уезде) священник Ивановский донес Преосвященному Леониду, викарию Новгородскому, словесно (а 19 октября и письменно), — что помещик того же уезда, Страхов, растлевает крестьянок принадлежащей ему деревни Избищ. — Изнасилованные сами объявили о сем ему, священнику, в церкви.

Предварительное исследование, а после и формальное след­ствие — «О поступках помещика Страхова, по жалобам кре­стьян его», — были произведены по распоряжению Новго­родского военного губернатора.

Между тем Страхов купил, с публичного торга, деревни Денисово и Ярцево, принадлежавшие помещику Долгрейну[1627], числившиеся в том же приходе, где упомянутый священник находился 18 лет. — При вводе Страхова во владение, в но­ябре того же 1847 года, крестьяне Денисова и Ярцева объяви­ли, что не желают принадлежать ему. Причиною тому они выставляли: жестокое обращение Страхова с крестьянами Из­бищ, — отягчение их оброком, — стеснение работою и наси­лование их жен и несовершеннолетних дочерей, что новокуп-ленным крестьянам было известно как по слухам, давно хо­дившим в стране, так и не только по соседству их (в 4 и б верстах) с Избищами, прежде состоявшими с ними в одном владении Долгрейна, но и по родственным связям людей сих деревень между собою.

Крестьяне Избищ были столь глубоко оскорблены поведе­нием помещика, не изменявшимся от их долготерпения и по­корности, что не только побуждали священника донести о противозаконных поступках, которых он и без сего не мог бы укрыть, но вынудили его, для их успокоения и предварения мятежа, грозившего вспыхнуть, выдать им записку, свиде­тельствовавшую уже о доведении им жалоб их до высшего начальства. Беззаботный, пока не нарушалось молчаливое терпение его жертв, Страхов понял, чем грозило ему такое обнаружение многолетних многочисленных уголовных пре­ступлений его. Прибегнув к довольно обыкновенному в таких случаях способу, он подал встречный донос на священника, будто бы взволновавшего его Избищских крестьян. Но как не было возможности юридически доказать мятежа в Избищах, то, по прошествии около года, пользуясь неповиновением вновь купленных им крестьян деревень Денисова и Ярцева, Стра­хов, другим изворотом, в новом доносе обвинял того же свя­щенника Ивановского в взволновании им крестьян и сих де­ревень. Это послужило основною точкой действий первого исследования.

При постановлявшем в затруднение, решительном несуще­ствовании бунта в Избищах, существование неповиновения в новых деревнях являлось обстоятельством весьма удобным; оно представляло возможность, отстраняя, затеняя единую, истинную причину ничем не удержимых, громких жалоб (как крестьян Избищских, уже 10 лет находившихся во владении Страхова, так и Денисовских и Ярцевских, не желавших по­ступать в оное, по тем же самым опасениям, — именно по жестокости обращения его, отягощению им людей налогами и работами и растлению крестьянских девиц), оставив в сторо­не поведение Страхова, привязать все действия и движения следопроизводства к одному непокорству крестьян, и, вменяя жалобы те в неповиновение, удаляя, совращая розыск от за­конного изыскания их основательности, вместо видимо суще­ствовавшей причины сей, которую розыск необходимо открыл бы с юридическою ясностию, создать усиленными средствами призрак другой причины в лице священника Ивановского, ложно направленным исследованием опрокидывая на это лицо всю ответственность не только за развитие и последствие, но даже и за самое начало дела, возникшего из объявления ему крестьянками о растлении их помещиком.

Подобный оборот должен показаться, по справедливости, не только странным, но удивительным; близкое же рассмотре­ние средств, какими это достигнуто, убеждает, что они требо­вали от исследователей немалого труда и смелости. Главный начальник губернии, очевидно пораженный сведениями о них, уже в начале исследования писал к председательствовавшему в первой Комиссии[1628] 3 января 1848 года за № 15612, «что он предлагает ему, согласно первому предложению своему, вести дело только о противозаконных действиях помещика Стра­хова и опекуна Батюшкова, не отступая от данных законом форм судопроизводства, открывая при сем случае о действии Ивановского. Что он усмотрел, что доноситель (Ивановский) следственною Комиссиею был вызван в Присутствие ее как обвиняемый без предварительного сношения о сем с духовным начальством, и даже без депутата отбирались от него ответы, по извету против него помещика Страхова; а когда священник Ивановский отказался продолжать ответы, по неимению при себе черновых записок, то его сопроводили в дом и требовали там, чтобы он взял все бумаги свои в Комиссию».

Главный начальник губернии объявлял, «что эти действия Комиссии он находит противными ст. 933 и 993, следователь­но 996 и следовательно 1093, 1023 и 1024 Законов Уголов­ных». Это строгое напоминание, к сожалению, не остановило действий, которые впоследствии были выведены из границ всякого права и законности. Высшее Правительство, не имев­шее возможности знать подробностей делопроизводства сего, и по главным чертам оного признало в нем такие -«упущения и неправильности», которые побудили всеподданнейший док­лад и назначение но Высочайшей воле особой Комиссии[1629] для «переследования этого дела».

В эту вторую Комиссию Святейший правительствующий Синод назначил архимандрита Сергиевой Пустыни Игнатия старшим депутатом с духовной стороны. Прибыв в Устюжну 15 июля, он застал Комиссию уже закончившею порученное ей дело и, не согласясь с положениями ее заключительного журнала, выразил в особом мнении, «что общий план дей­ствий Комиссии, в котором исследованию по доносу священ­ника Ивановского дано второе место, — он, на основании мне­ния Святейшего Синода, — признает неправильным; обвине­ние Комиссиею старшего священника магистра Никитина в прикосновенности к делу — признает чуждым всякого закон­ного основания; самое обвинение священника Ивановского в возмущении крестьян Страхова, — признает голословным, и средства, которыми Комиссия приводилась к такому обвине­нию, недостаточными, лишенными юридического достоин­ства, — следовательно, неправильными и незаконными».

Если первый взгляд на дело побудил депутата, не имевше­го еще под рукою важной части производства (которая была уже отослана в Санкт-Петербург), столь резко выразить ре­шительное несогласие свое с Комиссиею, то внимательное обо­зрение всех подробностей доставленного ему впоследствии делопроизводства убедило его, что выражение им несогласия его далеко не соответствовало в своей силе чрезвычайному несогласию с законом и истиною как общего характера, так и частностей этого второго исследования, вполне на первом основанного.

Подробная, хотя по возможности сжатая Записка, стар­шим депутатом представленная, останавливаясь на каждом, кроме самых мелочных действий обеих Комиссий, и фактами выясняя их разум, а следовательно и сообразность их с требованием законов и обстоятельств, излагает с достаточною, для безошибочной оценки, полнотою общность и частности как первого исследования, так и «переследования», по Высо­чайшей воле произведенного.

Здесь же приводятся главные, так сказать, узлы этого за­мечательного во всех отношениях дела, по коим в упомянутой выше Записке, а за нею и в самом делопроизводстве, с удоб­ностью распутывается сбивчивая сеть, сплетенная сперва иссле­дованием, в котором Высшее Правительство признало «упуще­ния и неправильности», а потом переследованием, которое вместо ревизии, указания, пополнения упущений тех и возме­щения и исправления тех неправильностей, — то есть вместо предписанного 4переследования», как разумеет его закон, — вовлеклась в ту же черту действий, совершая их с уклонения­ми еще более важными, так как и обязанность, на нее возло­женная Высочайшею волею, была гораздо важнее.

С первого шага своего вторая Комиссия приняла обвине­ние, «неправильным» производством первой постановлен­ное, — правильный, а дело, по сознанию Высшего Прави­тельства исполненное «упущений», — совершенно исследован­ным. Вменяя себе как бы в закон это основное постановление свое, она, естественно, не допускала уже себя до повеленного ей «переследования» того, что сама предварительно сознала совершенно исследованным. Уклоняя ее от всякого поясне­ния и точного рассмотрения обстоятельств, которые повели бы к доказанию несовершенства, неверности, неправильности первого исследования, это положение дозволяло Комиссии скользить по самым резким фактам, — оставлять без всякого внимания и уважения события, показания и свидетельства, так сказать, усильно влагавшие в ее руки ключ к открытию истины, — отражать эту истину, делая заключения, несооб­разные с значением фактов, и, вместо выводов законных, испещрять извилистый ход своего делопроизводства умозре­ниями собственными.

Комиссия решилась изменить самую хронологическую последовательность действий, в противность истине она наиме­новала первую половину своего труда второю, а вторую пер­вою. Между тем такою перестановкой совершенно изменено и извращено ею относительное значение частей; основно[е] важное укрыто от внимания, а истекшему из первых причин, второстепенному, дан вид особенной важности. По сему-то для внимательно рассматривающего дело два бесспорно значительнейшие акта второй Комиссии, журналы ее вступитель­ный и заключительный, представляются вместе и двумя силь­нейшими ее обвинителями. Первый в том, во-первых, что он предначертывает не только общий план, но и частности не тех (как надлежало бы) действий, какие оказались бы необхо­димыми по мере имевших открываться обстоятельств и по требованиям предписанного «переследования», но лишь тех, какие заранее сочтены были нужными при упомянутом заблаго­временном признании постановленного первою Комиссиею обвинения правильным, а дело — совершенно исследованным. Во-вторых, в том, что противно истине, но в согласность с тою же целию, журнал сей излагает в числе предположенных, будто бы имеющих еще совершиться действий, такие, кото­рые в существе были уже совершены Комиссиею прежде под­писания сего журнала. Журнал же заключительный в том, — 1, что он вовсе не составляет вывода из действий и сведений, какие могли быть (и частью были) вызваны ходом «пересле­дования», но есть лишь более развитый отголосок упомянуто­го журнала вступительного, так что если б между двумя жур­налами сими и не вмещалась целая часть делопроизводства, то сие нисколько не воспрепятствовало бы по журналу всту­пительному составить заключительный точно в таком же духе и направлении; и 2, что в частных заключениях своих, на основании принятого плана изложенных, он нередко вовсе не согласуется с фактами, вместившимися в самое дело, и из которых, — несмотря даже на неразъяснение, неразвитие и уклонение оных, — должно бы было вывести заключения со­вершенно иные, — что доказано в упомянутой Записке стар­шего депутата.

Столь странный во всех отношениях, так сказать, извра­щенный ход, мог быть вынужден лишь желанием достичь пред­положенной цели, к которой все было направлено, цели ук­рыть главную причину зла, Страхова.

Вот почему взамен горьких, после многолетнего терпения наконец вспыхнувших жалоб, которые обнаруживали жесто­кость обращения помещика с прежними его крестьянами, — отягощение им физического и нравственного состояния их, глубокое оскорбление и взволнование их чувств неудержи­мым распутством, вошедшим как бы в закон жизни Страхова, прелюбодейными связями его с их женами и многочисленны­ми растлениями им несовершеннолетних их дочерей; — вза­мен не только нежелания, но, по всем сим причинам, самого решительного отвращения вновь купленных крестьян принад­лежать «беззаконнику»[1630], как они именовали Страхова, — най­дено было удобнейшим, — за невозможностью совершенно заглушить означенные жалобы и замять показания, — извра­тить их значение, изобразить их порождением руководства и подстрекательства священника, 18 лет мирно жившего в этом приходе, и внезапно будто бы взволновавшего, по прихоти своей, ничем иным не вызванной, три деревни крестьян, оче­видно выказавших столько же смысла, воли и решимости в настойчивости жалоб сих, сколько они прежде имели терпе­ния; взволновать их до обнаружения ими обесчещения своих дочерей и до навлечения на себя строжайших наказаний. Исследование силилось утвердить будто истину, столь не есте­ственное дело, потому лишь, что бедный священник этот был доносителем, которому Провидение назначило наконец обна­ружить долговременно таившиеся уголовные преступления богатого помещика.

Плодом таких действий следопроизводства являются: с одной стороны, свободная жизнь этого помещика и спокойное управление им имением даже в продолжение самого произ­водства следствия, в котором он представляется лицом, едва-едва прикосновенным, отстраненным от всякого законного ограничения и взыскания, продолжающим отягощать состоя­ние и насиловать волю (в браках) крестьян своих, в чем со­действуют ему местные власти и воинская, находящаяся в деревнях, команда. С другой же стороны, извращение выз­ванных угнетениями и оскорблениями жалоб в непокорство, в бунт навлекли воинскую экзекуцию, жестокие наказания мно­гих и смерть других; проявление пристрастных допросов, не­правильных действий, чрезвычайного злоупотребления влас­ти, противного всем законам, кощунства; посрамление духов­ного сана, поругание, угнетение священника, преследование его семейства и обвинение других духовных лиц.

Особенно важно здесь и то, что действиями сего рода на­род, очень ясно уразумевающий их значение, убеждается, что правда, которой Правительство во всем ищет, и в этом деле не могла восторжествовать в течение трех с половиной лет, и что орудия, законом для защиты справедливости употребляемые, открыто прибегая к подобным средствам, формами закона и принадлежащею им властью, только заглушают жалобы сла­бых, пресекают им все пути к защите и, попирая истину, ввергают людей сперва в тоску, потом в недоверие, в непокор­ность и наконец в отчаяние.

Вот характер этого, заслуживающего особенного внимания, дела и значение исследования и, к сожалению, «пересле­дования», по Высочайшей воле назначенного. В Записке старшего депутата они подробно объяснены по следам самого делопроизводства. Приводимые ниже указания на главные факты могут, облегчив отыскание их, как в упомянутой за­писке, так и в самом делопроизводстве, выяснить чрезвы­чайную неправильность его и проистекшие из нее противные истине заключения.

Из прямого розыска о причинах, побудивших донос свя­щенника Ивановского, необходимо выяснилась бы тотчас вся истина о поведении Страхова. Она не могла укрыться и от поверхностного исследования, собственно к сей цели направ­ленного, потому что известность о ней (молва, слухи), была столь же обща в стране, сколько оскорбления были живы, продолжительны и беспрерывны, порожденное же ими чув­ство глубокой, вкоренившейся многолетием, нелюбви к беззаконнику, обнаружась после долгого терпения, не могло уже быть скрыто. Самые яркие о сем свидетельства рассеяны по делопроизводству почти при каждом показании и сведении, их можно найти едва ли не на всяком листе записки (особенно же на л. 41-43; 128-135).

Чтоб застенить Страхова, надлежало совершенно отвлечь от него внимание и для того перестановить предметы и извра­тить значение событий. Недостаточно было воспользоваться встречным доносом его о взволновании будто бы его Избищских крестьян священником, еще надлежало, противно духу обстоятельств и закону, направить все делопроизводство к исследованию не поведения настоящего виновного, но поступ­ков мнимого и, в этом усильном наклонении всех частностей дела, стараться оставлять всегда в стороне главное лицо. Не­смотря на трудность такого предприятия, на него решились, вероятно, надеясь достигнуть цели быстротою и строгостью, вынужденными будто бы важностью события.

Первая попытка осталась безуспешною. Никак не могли доказать существования бунта в Избищах; несмотря на усилия, там не услышали ничего, кроме тех же горьких, но уже не умолкавших ни перед чем жалоб {все допросы, показания и особенно л. 168 зап<иски>), при совершенном повиновении крестьян и исполнении ими обязанностей. Жалобы эти хотя и были оставляемы без внимания, не выслушиваемы, скрывае­мы исправником и предводителем при первых разведаниях, — извращаемы неправильностью действий и угрозами первой Комиссии (л. 52 на об., 53; 174 на об., 175; и в мног. друг, в Записке), и не переследываемы второю, вопреки Высочай­шему повелению, {почти все заключения статей ее журналов), — все же оставили в делопроизводстве факты яркие, достаточно полные и ничем не отраженные, кроме голослов­ных, лишенных юридического достоинства собственных заклю­чений о них следователей.

Родственники Страхова в первой Комиссии, председатель ее (тот же уездный предводитель князь Ухтомский) и член (Андреянов, пристав 1-го стана) соорудили громаду обвине­ний на Ивановского и, вертя все производство дела исключи­тельно на этом пункте, как на оси, приводя к нему все, не допускали ни допрашиваемых отвечать, показывать о чем-либо ином, ни себя разведывать, разъяснять и видеть что-либо, кроме этой виновности. Все делопроизводство (а, следо­вательно, и вся записка лист за листом) служат сему дока­зательством.

Не только отклонение от прямого пути, но, в противность закону, сокрытие истины и превышение власти, отбирание показаний от запуганных угрозами людей {во многих мест<ах>, особенно л. 110-118 Запис<ки>), кощунство, публичное уни­жение духовного сана, насилие над особою священника, пресле­дование его семейства (л. 114; 85; 86; 93-110 Зап<иски>), — все было употреблено для достижения цели. Исследование начато, не ожидая депутата с духовной стороны, с экстренно­стью, ничем не оправдываемою и не вынужденною, в самый день Рождества Христова, с приказанием взять священника силою, если он не явится тотчас (л. 52 и друг. — Зап<иски>); он был удержан на ночь в нетопленой комнате и, будто от виновного, от него отбирали ответы, — быстротою мер хотели решить все; в то же время по жалобе Страхова, указавшего зачинщиков будто бы бунта, который грозил опасностью, зачинщиков этих допрашивали 20 месяцев спустя и когда уже из них самые важные по тем показаниям, какие они могли бы сделать, померли! (л. 145-178 Запис<иски>). — Всякое обстоятельство, даже ничтожные предлоги были обращаемы Ивановскому в обвинение, без внимания к событиям, к объяс­нениям, отвергая представления духовного депутата, не раз­бирая существа, извращая или укрывая все противное цели, чтоб задушить, так сказать, количеством обвинений их каче­ство и подавить священника Ивановского (л. 16-44 Записки, почти весь первый отдел). Но как вопреки всему истина, выказываясь все в тех же жалобах, волновала страсть следо­вателей, то сан Ивановского подвергли по пустому поводу публичному поруганию, а его самого — оскорблению (л. 76-86 Запис<ки>), — вопреки закона заперли его самого в острог, в секретную, где томили столько же без нужды, сколько без права (л. 86-93 Запис<ки>)\ семейство его преследовали и угнетали (л. 93-101 Запис<ки>)\ и коснулись обвинением или стеснили других духовных лиц, которые заслуживали признательность (л. 101—111 Запис<ки>).

Во всем этом действия следователей постановляли Страхо­ва в положение лица почти неприкосновенного к делу.

И вот какое следствие вторая Комиссия, назначенная для «переследования» оного по Высочайшему повелению, — по предварении ее «о неправильности и упущениях», вызвав­ших самое переследование, — признала, как сказано выше, правильным, а дело обвинения, им, как показано, созданное, совершенно исследованным. — Ринувшись в путь, первою Комиссиею проложенный, после столь решительного призна­ния, вторая Комиссия уже не могла ничего собственно пере­следовать, разъяснять фактами; она старалась только усили­вать ими действия первой, прибегая для сего к выводам, про­тивным разуму фактов сих, к неправильному применению законов, к уклонению себя от предписываемых ими повальных обысков, передопросов, очных ставок и пр<очего> в каждом случае, где они могли бы вывести настоящего виновного на определенное ему в деле его действиями место.

Едва ли не в каждой статье записки являются точные о сем свидетельства. Независимо от сего Комиссия, не уважая мнений духовного депутата (л. 91 и др<угие> Зап<иски>), допускала себя до неправильностей, неверности в изложении, в показаниях смягчала или вовсе исключала то, что считала нужным для большего согласования своих заключений, для ослабления виновности Страхова (л. 163-169 Запис<ки>): о самых важных показаниях, дававших делу совершенно иной вид, она молчала, будто о несуществовавших (л. 23-26. -186 Запис<ки>); а взамен отстраняемого ею повсюду «переследо-ванияъ, вызываемого и обстоятельствами и объяснениями об­виняемого священника, закрывала ему последние пути к до-казанию несправедливости обвинений странною полемикою председательствовавшего (л. 70-76 Зап<иски>). — С другой стороны, все, что относилось в деле до Страхова, было рас­сматриваемо и обсуждаемо как непреложное свидетельство его невинности и безукоризненности его поступков. В этом убедит прочтение любопытных сведений (и вывода из них Комиссии) об обращении его с крестьянами, к которым, — по ее заключению, решительно противоречащему фактам, — он был более слаб, нежели строг (л. 143-147. - Запис<ки>)\ — об обременении их работами и оброками, где выводы ее столь же поверхностны, сколь неверны (л. 135-143. Запис<ки>)\ о насильных браках, которым, в угождение Страхову, содей­ствовала воинская команда и начальник ее, находившиеся в его имении (л. 147-157. Запис<ки>)\ о блудных его связях и о насиловании им девок, где розыск ее так же странен, как странно принятие его голословия и упорного запирательства, будто бы за формальное опровержение многочисленных улик (л. 157-163 Запис<ки>).

Нужно прочитать вполне второй и третий отделы Записки, на некоторые статьи которой здесь представлены только лету­чие указания.

Таков характер этих необыкновенных исследований. — Сколько ни затемнялись факты, не вполне в них собранные, сколько ни были они односторонне рассматриваемы, изменяе­мы в значении, — все же они остались в делопроизводстве как факты и, несмотря на неразъяснение их, сами собою разъясняют дело с такою очевидностию, что, отстраняя необ­ходимость всякого переследования, ведут к заключениям, как в общем, так и в частностях, решительно противоположным тем, которые выводятся из личных мнений о них Комиссий.

Записка эта, хранившаяся в Директорской комнате, по приказанию Его Превосходительства Михаила Абрамовича приобщена к делу 16 июня 1860 г.

Коллежский асессор Богословский

Библиография

Трудов святителя Игнатия

И литературы о нем

(за 1847-2001 гг.)

От составителя

В настоящей библиографии представлены прижизненные и посмертные публикации текстов Святителя и литература о его жизни и творчестве, изданные на русском языке в 1847-2001 гг. в России и отчасти за рубежом. За пределами данной работы остались переводы сочинений святителя на иностранные язы­ки. Материал систематизирован по следующим разделам: Тво­рения: (Сочинения и письма: отдельные издания и публика­ции в сборниках и периодических изданиях); Материалы для изучения жизни и творчества: (Общие работы; Вологодский период, 1807-1833 гг.; Троице-Сергиева пустынь Санкт-Петербургской епархии, 1834-1857 гг.; Кавказская кафедра в Ставрополе, 1857-1861 гг.; Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, 1861-1867 гг.; История рода Брянчаниновых; Усадьбы Брянчаниновых; Воспоминания, записки и письма современников; Письма разных лиц свт. Игнатию); О сочинениях и письмах; Святитель Игнатий и русские писа­тели XIX века; Святитель Игнатий, его духовно-нравственное влияние: современники и потомки; Канонизация, прославле­ние: (житие, службы, акафист, иконы, освящение церквей; Общество по изучению православной культуры им. Игнатия Брянчанинова); Образ святителя Игнатия в художественной литературе и изобразительном искусстве; Справочные и биб­лиографические издания. Внутри разделов литература расположена в хронологическом порядке, в пределах одного года — в алфавите авторов и заглавий. Переиздания во всех разделах помещены в хронологическом порядке (за исключением № 144, 174, 626, 667, 797, 956). Все материалы библиографии описаны de visu, исключения отмечены звездочкой. Библиографическое описание дается по принятой системе.

Для выявления материала были просмотрены государствен­ные библиографические указатели Книжной палаты, текущие указатели ИНИОН РАН, отраслевые и тематические библио­графические пособия (см. раздел «Библиографические и спра­вочные издания»), а также каталоги и картотеки Российской национальной библиотеки; Библиотеки Академии наук Рос­сии; Библиотеки С.-Петербургской Духовной академии; Рос­сийской государственной библиотеки (Москва); Всероссий­ской государственной библиотеки иностранной литературы им. Рудомино (Москва); Библиотеки Оптиной пустыни.

Составитель благодарит сотрудников Вологодской универ­сальной областной библиотеки им. И. В. Бабушкина, Ярос­лавской государственной областной универсальной библиоте­ки им. Н. А. Некрасова, Костромской областной универсаль­ной научной библиотеки им. Н. К. Крупской, Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (США), иерея Геннадия Беловолова (С.-Петербург), Ю. Р. Редькину (С.-Петербург), Л. Ф. Соколову (Вологда), А. Н. Стрижева (Москва) за пре­доставленные материалы и помощь в работе.

* * *

Крупнейший русский духовный писатель-аскет и подвиж­ник XIX века, выдающийся ученый-богослов, архипастырь, человек высокой духовности и культуры, святитель Игнатий (Д. А. Брянчанинов) известен всему христианскому миру как творец бессмертных духовных произведений.

В 1988 году Поместным Собором Русской Православной Церкви, посвященным юбилею 1000-летия Крещения Руси, он был причислен к лику святых, в земле Российской проси­явших, «за святость жизни, которая раскрывается в его тво­рениях, написанных в духе подлинного православного свято­отеческого Предания».

Начало литературной деятельности святителя Игнатия положено еще в дни его юности. Из «Жизнеописания», со­ставленного ближайшими учениками, известно, что в годы учебы в С.-Петербурге в Инженерном училище Димитрий Александрович посещал дом президента Академии художеств и директора Императорской Публичной библиотеки А. Н. Оле­нина, где на литературных вечерах был любимым чтецом-декламатором и своими первыми поэтическими опытами при­обрел благосклонное внимание А. С. Пушкина, И. А. Крылова, К. Н. Батюшкова, Н. И. Гнедича. Опыты эти не сохранились до нашего времени, но незаурядное литературное дарование впоследствии нашло свое выражение в его аскетических сочи­нениях и сообщило им высокую поэзию слова, а по образу изложения, наружной форме и по слогу многие его произве­дения стали новостью в русской духовной литературе. Преоб­ладающим содержанием их является учение о борьбе с гре­хом, о внутреннем совершенствовании и духовном возрожде­нии человека через покаяние и очищение сердца от страстей. Прекрасный русский литературный язык творений свидетель­ствует о том, что автор учился русской словесности в эпоху Жуковского и Пушкина. В письме к игумену Антонию Бочкову свт. Игнатий писал: « Мне очень нравился метод Пушки­на по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечания­ми других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестествен­ные. От такой вычистки и выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и живость смысла. Как они читаются легко! В них нет слова лишнего! Отчего? От беспо­щадной вычистки... Смею сказать, что и я стараюсь держать­ся этого правила» (Игнатий (Брянчанинов). Собрание писем. М.; СПб., 1995. С. 120). Святитель Игнатий также принял для себя за правило и часто повторял совет Н. И. Гнедича, «чтоб сочинения, писанные до сорока лет, без всякого исклю­чения считать решительно неоконченными вследствие незре­лости ума, опыта и вкуса, и поэтому не издавать их печатно, а оставлять до этого периода жизни, чтобы пересмотреть, ис­править и после этого отдать в печать или уничтожить». (Иг­натий (Брянчанинов). Собрание писем. М.; СПб., 1995. С. 845). Поэтому ранние литературные труды святителя или не опубликованы, например, «Некоторые советы к сохра­нению заповедей Господних» (1827), или тщательно перера­ботаны в разные годы и включены самим автором в конце жизни в собрание сочинений, таковы ранние сочинения: « Древо зимою пред окнами кельи» (1827), «Сад во время зимы» (1829), «Плач инока о брате его, впадшем в искушение греховное» (1830) и другие.

Впервые в печати произведения сорокалетнего святителя Игнатия появились в журнале «Библиотека для чтения» в 1847 г.: «Валаамский монастырь», подписанный И. И. И.; «Воспоминание о Бородинском монастыре», подписанное И. В 1849 г. в этом же журнале напечатан «Иосиф. Священная повесть, заимствованная из Книги Бытия», с подписью И. Эти произведения вышли отдельными брошюрами в С.-Петер­бурге в типографии К. Крайя в 1847 и 1849 гг. под теми же криптонимами, которые не учтены в «Словаре псевдонимов» И. Ф. Масанова. Не раскрыт также в «Словаре» псевдоним Православный, которым свт. Игнатий подписал свою ста­тью, помещенную в журнале «Домашняя беседа» за 1864 г., вып. 3-5. Отдельный оттиск ее вышел в С.-Петербурге в 1864 г. под названием «Отзыв Православного на рецензию "Слова о смерти"...». Святитель Игнатий вынужден был не ставить свою фамилию под сочинениями, т. к. по распоря­жению высших лиц духовенства цензорам было приказано так исправлять его сочинения, чтобы отбить желание отда­вать их в печать. Это распоряжение было сделано по поводу вышедшей из печати в 1849г. брошюры «Чаша Христова», она сразу разошлась, но второго издания уже не последова­ло из-за цензурных исправлений, исказивших статью неуз­наваемо. Одна из причин нерасположения части духовен­ства к свт. Игнатию заключалась в несходстве научного об­разования. Получив образование в одном из лучших светских учебных заведений и затем перейдя к самостоятельному изу­чению святоотеческих писаний в монастырском уединении при деятельной монашеской жизни, свт. Игнатий отличался от собратий своих богословской научностью, основанной на опытном знании аскетической жизни и отчасти проникнутой началами светской учености. Вследствие этого было недове­рие в большой массе ученого духовенства к сочинениям свт. Игнатия как не сходящимся с духом академической схолас­тики, несмотря на их глубоко православный характер. Пос­ле напечатания «Чаши Христовой» долгое время все труды свт. Игнатия ходили в рукописях между лицами, пользовав­шимися его духовными советами.