О брате его, впадем в искушение греховное 3 страница

Господь, Господь наш! призри с неба Твоего, призри с престола неприступной славы Твоей, с престола, окруженно­го тысячами тысяч и тьмами тем Ангелов, призри на немощней­шее создание Твое, томящееся в земной юдоли, поверженное в немощь свою, в беспомощное бессилие свое, отравленное ядом греха, изъязвленное язвами бесчисленными, попирае­мое и терзаемое врагом неистовым и бесчеловечным, влачи­мое им в пропасти адской. Помяни великую милость Твою к человеческому роду! помяни совершенное Тобою искупление нас! помяни всесвятую кровь Твою, пролитую за нас! оцени эту цену, данную за нас, цену, превысшую всякой цены! Поми­луй падшего, простри в помощь ему Твою всесильную десни­цу! Поражен он поражением страшным; окован он оковами несокрушимыми; стонет он в плену и рабстве невыносимом; убит он вечною смертию. Господь всемогущий и всеблагий! един Ты можешь помочь падшему. Предашь ли конечной по­гибели того, кто с юности — в объятиях Святой Церкви и святой Обители, кто вскормлен Божественным словом, вспо­ен Божественными молитвословиями, песнопениями и сла­вословиями! убьешь ли совершенным оставлением душу, от­рекшуюся от служении и наслаждений мира для служения Тебе, презришь ли окончательно душу, обрекшуюся работать единому Тебе, восхотевшую соделаться Твоим градом, хра­мом, жертвенником, жрецом, жертвою?

Шин

Среди течения моего преткнулся я о грех! на пути моем к Богу встретило меня злоключение! я стремился к Богу всею душею, как вдруг ощутил страшную рану, увидел в груди, в сердце, стрелу. Стрелу пустил в меня враг, не примеченный мною благовременно. К Богу летели все желания мои; я жаж­дал единого Бога; я дышал Богом, предав глубокому забве­нию все земное, признав суетным, недостойным внимания все тленное и преходящее. Ныне, увы! я расслабел. Вожделения преступные вступили в мое сердце; помыслы и мечтания лю­того соблазна овладели умом. Подстерегло мою жизнь вне запное падение.

Фав

В тот день, как заразился я страстным похотением, в тот самый день и час отступила от меня сила Всевышнего, доселе охранявшая меня. Я ощутил себя обнаженным, измененным. Густым мраком оделось все духовное существо мое; вступила в него пустота страшная, страшная, как смерть. И были этот мрак, эта пустота точно смертию, смертию духа человеческо­го. Умирает дух человеческий этою смертию, когда отступит от него Дух Божий. Смерть духа сообщилась телу; тело почув­ствовало эту смерть; оно приняло участие в смерти духа. Яви­лись в теле беспорядочные движения, движения страстные, движения буйные; они были неизвестны телу девственному. В опустевший душевный храм ринулись многочисленною тол­пою враги с возжженными факелами в руках, растлили бла­голепие храма, наполнили храм вихрем, пламенем, дымом, смрадом: разнообразными греховными стремлениями, кото­рых я прежде не ведал; я не понимал даже, что они существу­ют, что могут существовать. Ощущения и мысли мои, доселе тонкие и легкие, внезапно сделались дебелыми, тяжелыми; пресмыкаются они, как гады, в прахе земном, в зловонии греховном. Опытно познал я, что весь человек соделывается плотию от действия в нем греха[1371]. Опытно познал я, что в сердечный храм, оставленный Духом Божиим, входят лука­вые духи, соделывают жизнь человека или смертию, не чув­ствующею себя, или непрерывающимся мученичеством[1372]. Опыт­но познал я, что вкушение плода запрещенного, попущенное себе однажды, вводит зло в человека, отравляет человека, извращает свойства его, искажает самое существо, отнимает способность к наслаждению блаженством рая, вводит в состоя­ние и настроение, противоположные состоянию и настроению небожителей[1373]. Темница адская или преддверие этой темни­цы — страдальческая жизнь земная — делаются последстви­ем самым логичным, последствием естественным воспрещен­ного, преступного, гордого и дерзкого вкушения.

Статья третья

Алеф

«Некогда праведный Иов[1374] поражен был болезнию лютою, необычайною, врачам непонятною, врачевствам земным непо­корною. Поразил его диавол, поразил гнойными струпами с головы до ног, поразил по попущению Божию. Не было места на теле без язвы: тело представляло собою одну сплошную язву. Прежде болезни расхитил сатана все богатое имущество Иова, убил смертию лютою всех детей его. Был прежде Иов царем, жил в палатах пышных, восседал на престоле светлом; болезнь и нищета отняли у него царское достоинство. Тяжкий смрад разлился вокруг его: бывшего царя вынесли за город. Не нашлось для него ни крова, ни ложа; ложем послужила груда сору и нечистот, выкинутых из города. За стенами и вратами городскими, под открытым небом, среди всех лише­ний, на гноище — так названо в Писании ложе Иова — он провел долгое время. Пришли к нему три друга его, цари стран соседних, пришли, чтоб посетить и утешить страдаль­ца. Увидев его издалека, увидев покрытого язвами и струпа­ми, увидев полуобнаженного, поверженного, оставленного всеми, они не узнали его; они остановились в недоумении, не подходя к нему, — воскликнули громким и жалобным голо­сом, зарыдали, растерзали, одежды на себе, посыпали персть на главы. Потом, подошедши к нему, сели, молча, близ его. В продолжение семи дней они не могли промолвить ни одного слова: ни одного слова не сказал им и Иов. По миновании семи дней началась беседа глубокомысленная. Предметом бе­седы было изыскание причины, по которой попущено иску­шение беспримерное. Друзья Иова представляли в причину виновность его пред Богом; Иов, в опровержение им, живо­писно изобразил свою добродетельную, богоугодную жизнь, предшествовавпгую искушению. Словопрение дивное и духов­ное решено явлением Господа Иову, решено откровением пра­веднику познания о непостижимости судеб Божиих, позна­ния, которое прежде очищения великою скорбию Пребывало для Иова недоступным. Получив откровение, он произнес к Богу молитву смиренномудрую, сказал в ней: Вем, яко вся можеши, невозможно же Тебе ничтоже. Кто же возвестит ми, ихже не ведех, — велия и дивная, ихже не знах? Послу­шай же мене, Господи, да и аз возглаголю. Слухом уха слышах Тя первее, ныне же око мое виде Тя: темже укорих себе сам, и истаях, и мню себе землю и пепел»[1375]. Искушения были для праведника лествицею к высшему совершенству и добродетели: это совершенство состоит в совершенной покор­ности Богу. Совершенная покорность Богу приобретается че­ловеком, когда человек взойдет на высшую степень богопоз-нания и познания своего ничтожества.

Придите и ко мне, друзья мои! Посетите меня; утешьте меня. Не возгнушайтесь смрадом греховным, исходящим из язв моих, червями, кишащими из них; не возгнушайтесь моим безобразием и состоянием отвержения: восплачьте о мне. Не терзайте риз ваших — разделите со мною грусть мою. Не посыпайте пепла и персти на главы, — обсудите мое положе­ние судом здравым, судом, основанным на слове Божием. Подвергнут я тяжкой скорби не по той причине, по которой подвергнут был праведник: подвергнут он был для преуспея­ния в добродетели, для приготовления к принятию обильных благодатных даров, — я подвергся за мое произвольное со­грешение, за мое нерадение и легкомыслие. Аз — муж видя нищету мою в жезле ярости Божией на мя. На мяобрати руку Свою весь день, обветши плоть.мою и кожу мою, кости моя сокруши[1376]. Достойное по делом моим приемлю: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем[1377]. Лежу я на гноище беззаконных дел, помышлений и чувствований: сам я поверг себя на это гноище. Ударяет меня непрестанно жезл наказа­ния, ударяет день и ночь, не дает покоя: сам я призвал, на­правил на себя жезл жестокий. Изгнан я из рая невинности: сам вышел из него. Увлечен я по собственной вине моей из страны Обетованной, из страны служения Богу, в землю Вави­лонскую, в землю служения идолам. Отяготилась на мне мыш­ца Навуходоносора и воевод его каменносердечных: я, безум­ным поведением моим, привлек на себя грозного царя Вави­лонского, его воинство свирепое; я сам устроил для себя плен позорный, порабощение тягостное. Вижу, что падения мои не прекращаются, — не вижу предела и конца им: возобладала надо мною страсть. Окружает меня со всех сторон уныние; оно закрывает от меня надежду спасения. Закрывается так солнце громовою черною тучею, когда туча, в жаркий летний день, обширною дугою, как бы объятиями, охватит окраины земли и неба. Отверзлось предо мною зрелище нищеты и немощи моей, моего ничтожества, которых я не понимал ясно и подробно, не знал доселе опытно; но боюсь отчаяния — погибели конечной. Боюсь, чтоб смерть не предстала мне не­ожиданно, внезапно, — не предвариламоего исправления, не сделала исправления и спасения невозможными.

Беф

Пребываю в области вечной смерти, хотя я жив жизнию чувственною, вещественною. Такая жизнь — повод к вели­чайшему плачу, не к радости. Она — хуже жизни бессловес­ных, живущих бессознательно и без цели. Жизнь мою я со­знаю: сознаю, ясно понимаю и вижу, что жизнь эта есть вместе и смерть, что смерть развивается и развивается этою жизнию, что по окончании жизни должна наступить вечная смерть — жизнь бесконечная во аде. Исчезе в болезни живот мой, и лета моя в воздыханиих[1378]: исчезло ощущение спасе­ния; оно как бы потопилось в множестве беззаконий моих, в страданиях и плаче, которые доселе не увенчаваются плодом вожделенным. Исчезе крепость моя, и кости моя смятошася[1379]. Смятошася кости моя, и душа моя смятеся зело[1380]. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира вкостех моих от лица грех моих[1381]. Плотию названо здесь жи­тельство подвижника Божия; костями назван образ мыслей его, названы помышления, которые составляют деннонощное поучение его[1382]. Телесный состав человека держится на костях: и жительство держится на образе мыслей; деятельность види­мая и невидимая находится в полной зависимости от помыш­лений, которые ум усвоил себе, в которых он упражняется. От согрешения моего поколебался во мне самый образ мыс­лей, утратилось постоянство и согласие в помышлениях, ут­ратилось направление святое: заменились они колебанием, разноречием, переменчивостию. От мятущихся непрестанно мыслей мятутся чувства, пришла в состояние смятения душа, возмущена, расстроена жизнь. Как наименовать мне состоя ние мое? умоисступлением ли? беснованием ли? И то и дру­гое наименование — непогрешительны.

Гимель

Заключен я во тьме кромешной[1383], и нет выхода из нее. Оковы мои постоянно приобретают и большую тяжесть и боль­шую твердость. Для заключенных во тьме, которую Еванге­лие отметило названием кромешной, нет Бога: узники, вверг­нутые в страшную тьму, не ощущают присутствия Его. Они вопиют к Нему, — Он не внемлет им; молитва их постоянно пребывает неуслышанною, небрегомою, отверженною. Ни по какому признаку они не могут познавать существования Бога, как только по тому мучению, которому преданы за несоблю­дение заповедей Божиих, которое предвозвещалось словом Божиим. Ношу в себе залог гнева Божия; ощущаю его; оче­виден этот гнев для взоров ума моего. Тот, кто получил залог отвержения, залог осязательный, признает себя по необходи­мости осужденным в темницу преисподней, приговоренным к лютым казням адским; он как бы стоит в самых дверях ада, готовых раствориться ежечасно.

Далеф

В постигшем меня злоключении как обвиню врага моего и врага всех человеков? как обвиню всецело этот источник и начало всех согрешений человеческих? Действие врага оче­видно; но ободрило его, воодушевило неистовою дерзостию мое произвольное отступление от заповеди Божией, произ­вольное послушание, оказанное внушению и совету демон­скому. Укрепляет враг мое расслабление, мое коснение в жи­тельстве порочном. Сковал меня грех мой: отнял силы, отнял свободу, лишил способности к движению духовному. Не еже во хощу, сие творю, но еже ненавижду, то содеваю[1384]. Служуцелию неподвижною для стрел врага: ни одна стрела не про­летает мимо; каждая наносит глубокую язву. Служу посме­шищем и игралищем для духа отверженного: вращает он мною по всезлобной прихоти своей. Он признает мою погибель вер­ною, мою участь решенною, а меня своею добычею. «Умно­жилось, — восклицает и провозглашает он в радости беше­ной, — родство адово новою жертвою; уменьшилось стадо Иисусово новою погибшею овцею». Изнеможение мое и стра­дание невыразимы словом: ясное понятие о них преподается одним горестным опытом.

Ге

Прекратилось мое духовное преуспеяние: превратилось оно в цепь преткновений. Ношусь по волнующемуся, пенящему­ся, клокочущему морю страстей, потеряв из виду пристань вожделенного бесстрастия и святости боголюбезной; ношусь по обширному морю, не видя берегов, ношусь по воле буйных и порывистых ветров, которые подняли на море свире­пую бурю. Дышат они со всех сторон, не умолкая, не утихая ниже на краткое время. Не имею силы принять направление, которое желалось бы принять; не имею силы в душе моей, не имею силы в теле моем: постоянно побеждаюсь превозмогаю­щею меня силою греха. Лишь положу благое начало житель­ству добродетельному, с намерением последовать во всем За­кону Божию, ни в чем не уклоняться от него; лишь вступлю в подвиг покаяния, в чтение Писаний, в ночные бдения, в мо­ление прилежное с коленопреклонениями и слезами, присту­пает ко мне нагло какая-то неодолимая власть, ниспровергает начатое здание покаяния, раскидывает самые камни, поло­женные в основание зданию. Средства, употребляемые этою властию, многочисленны: употребляет она в свое орудие и попечения суетные, давая им значение необходимости, и лю­тые соблазны, встреча с которыми соделывается неизбежною, и забвение, и разные недоумения, и изнеможение души, и самые телесные болезни. Вкушаю, постоянно вкушаю чашу вечной смерти. В ней смешаны разнообразные яды: печаль, уныние, сомнение, неверие, безнадежие, гнев, ропот, плотс­кие вожделения, отсутствие сочувствия ко всему духовному, святому и прочие ощущения бесчисленных, убийственных страстей.

Вав

Отрече Господь от мира душу мою: забых благоты и рех: погибе победа моя и надежда от Господа[1385], говорил Про­рокот лица разоренного, запустевшего Иерусалима. О, какое верное изречение! Усвоилось мне состояние отвержения; я забыл о состоянии благоволения Божия о мне. Было некогда это состояние блаженное; давно, давно удалилось оно от меня. Изгладились во мне следы чудного спокойствия, в котором почивают все чувства души и тела, когда осенит их мир Бо­жий, превосходяй всяк ум[1386], и человеческий и ангельский. Как в зеркале тихих, прозрачных вод отражается синее, чистое небо с светилами его, так в душе, благоустроенной миром Божиим, отражается слово Божие с соответствующими этому слову чудными ощущениями. Слово Божие — свет: свет — и ощущения, возбуждаемые словом Божиим. Изгладились во мне следы такого состояния: оно не существует для меня — представляется несуществовавшим никогда. Опустошение со­вершено одним ударом! совершено оно первым грехопадени­ем. Блаженство мое исчезло мгновенно, как исчезает зеркаль­ность вод от первого дуновения ветров. Погибла надежда моя! невольно восклицаю я. К горестному заключению приводит меня непрестающее побеждение грехом. Погибла победа и надежда моя! причина погибели — оставление Господом. Гос­подь, един Господь доставляет, дарует победу избранным ра­бам и служителям Своим. В победе над грехом таинственно, существенно присутствует надежда спасения. Если б воз­вращено было мне торжество над сокрушающим меня грехом; если б я попрал его, как мерзость; если б он убежал от меня, скрылся в ту неведомую и темную область, из которой возник и вышел: возродилось бы во мне упование; оно низошло бы в меня с неба лучом радостным, животворным, Божественным.

Заин

Тужит во мне душа моя[1387] от созерцания нищеты и бед­ствия моего, от горести, которою напаяваюсь непрестанно. Прихожу в ужас, когда вспомню, что душа должна непремен­но оставить временную жизнь и видимый мир, оставить все, что любила, чем услаждалась, к чему пристрастилась, чему принесла в жертву и жизнь и способности; она должна оста­вить тело, о котором столько заботится, которому столько снисходит и уступает в ущерб себе, в явную погибель себе и самому телу.

Покину все земное на земле, уходя с земли, — грехи мои, мои страсти пойдут со мною в обширную область вечности. Судия праведный! Великий Бог! как явлюсь пред лице Твое, одеянный в мерзостное рубище грехов и страстей? Что скажу в оправдание пред Тобою? Как скрою от Всеведущего и Все­видящего нечистоту и позор мой! Усмотрят и святые Анге­лы, — с отвращением и сетованием отступят от меня. Усмот­рят их мрачные демоны, — с торжеством, с ликованием приступят ко мне, возложат на меня злодейские руки, наругаются мне, овладеют насильно поработившимся произвольно, не допустят меня пред лице Божие, не допустят пред лице неба, увлекут в темную пропасть адскую...

Так размышляю — и содрогаюсь от размышления грозно­го. Трепещет душа, трепещет тело, трепещут кости и суставы, как они обыкновенно трепещут у обличенных преступников, приговоренных к казни, приведенных на место казни...

Бытие мое не прекращено! еще странствую на земной по­верхности. Дано человекам это странствование, длится оно, чтоб каждый человек, в определенный ему срок, осмотрелся, принес покаяние в греховности и в согрешениях, доказал ис­кренность покаяния оставлением греха и исправлением себя. Срок, данный мне, продолжается! поприще странствования, значительно пройденное, еще не истощилось до конца! Сия положу в сердце моем, сего ради потерплю[1388].

Иф

Милость Господня не остави мене[1389]. Доказательством служит то, что я еще не восхищен смертию. Дается мне время на покаяние. Доселе молитва моя пребывала бесплодною; по край­ней мере, я не имею никакого извещения о действительности ее, никакого плода, который свидетельствовал бы об этой действительности. Но судия моей молитвы — не я; судия мо­литвы моей — Бог. Доселе я вдовствую по отношению к Бо­жественной благодати, скрывающейся от меня, но присут­ствующей во мне, по святому учению христианства. Доселе сердце мое подобно вертепу, в котором витают разбойники и злодеи всякого рода. Доселе соперник мой свободно наносит мне тяжкие оскорбления и обиды, насмехается надо мною злобно, играет мною, как играет хищный зверь добычею, преж­де нежели растерзает и пожрет ее. Доселе Господь долготерпит о мне, по слову Евангелия[1390], не отмщает за меня, не обуз­дывает соперника, не укрощает волнующегося моря страстей, не вводит меня в пристань. Пристань эта — бесстрастие; при­стань эта — совершенный страх Божий; пристань эта — сми­рение, чуждое превозношения, и потому не имеющее возмож­ности подвергнуться падению; пристань эта — любовь, которая, прилепившись к Богу, уже не отпадает от Него никогда. Пристань эта — на земле; пристань эта — пристань небесная: она принадлежит к будущей вечной жизни. Так веществен­ные пристани принадлежат вместе и морю, будучи заливами его, и тем городам, близ которых входят и углубляются в землю, служа безопасным убежищем для кораблей от ветров и волн моря. Вступивший в духовную пристань уже имеет жительство на небеси[1391] помышлениями и ощущениями, хотя телом еще странствует на земле. Земля теряет в отношении к такому блаженному гостю своему ту силу притяжения, кото­рою она привлекает к себе сынов мира, вовлекает их в свои недра, поглощает навсегда. Когда человек утратит сочувствие к земле, — земля утрачивает влияние на человека.

Созерцаю это, созерцаю в недосягаемой дали, на неприс­тупной высоте; созерцаю верою. Я усвоился Богу Святым Крещением; на таинстве крещения зиждится таинство покая­ния; покаянием возвращается усвоение Богу, даруемое туне крещением, утрачиваемое по крещении жизнию в области ес­тества падшего. Родившийся и потом умерший может ожить при посредстве покаяния; не может оживотвориться покаяни­ем тот, кто не вступил в бытие рождением. Часть моя — Господь! Соделался Он моею частию, моею принадлежностию. Совершилось это моею верою в Него! совершилось это крещением во имя Его! Часть моя — Господь, рече душа моя: сего ради пожду Его[1392].

Теф

Благ Господь надеющимся Нань: души, ищущей Его бла­го есть, и надеющейся с молчанием спасения Божия. Благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей[1393]. Утешение и наставление это произносит святой Иеремия после произне­сенного им плача и сетования; произносит посреди плача и сетования. Произнесено и преподано утешение и наставление Святым Божиим Духом. Бесконечная благость Божия есть неотъемлемое свойство бесконечного в добре и совершенствах Бога; упование на эту благость — чувство вполне истинное, вполне спасительное; сомнение в ней — чувство ложное, па­губное.

Воин Христов! с юности вступил ты в воинство Христово. Жизнь, всецело посвященная упражнению в искусстве бран­ном, доставляет воинов испытанных; многие из них соделы-ваются способными стать в главе полка, соделываются способ­ными водить в боях и к победам братию свою новоначаль­ную. За это вознеистовился на тебя, возненавидел тебя враг, враг Бога и враг человеков. Подстерег он тебя, нанес тебе тяжкую рану. Таково свойство брани. На брани этой не все­гда воин Христов бывает победителем: на ней сменяются по­беды побеждениями и побеждения победами, яко овогда еще, овогда инако поядает меч: укрепи брань твою на град, и раскопай и![1394] Такими словами ободрял святой царь Израиль­ский своего полководца, осаждавшего город иноплеменниче ский и потерпевшего под стенами города неудачу. Завещева-ется и повелевается таинственному вождю Израиля — уму подвижника, — завещевается Царем-Христом великодушие при переворотах военного счастия: завещевается и повелевается настойчивость в борьбе. В терпении вашем стяжите души ваша[1395]: претерпевши до конца, той спасется[1396]. Такая настойчивость свойственна душе, ищущей Бога искренно; такую на­стойчивость всегда увенчавает Бог успехом, — и часто нисходит от Бога к подвижнику Его торжество над грехом уже в конце поприща, на протяжении которого долго колебалось оно, склоняясь то на ту, то на другую сторону.

Колеблется торжество над грехом у всех человеков, колеблется в течение всей земной жизни их; колеблется оно у великих угодников Божиих; колеблется не одними грехами простительными, колеблется нередко грехами смертными. Праведник едва спасется[1397], свидетельствует Писание; седмерицею падет праведный и восстанет[1398] покаянием. Покаяние есть подвиг, есть жительство, преподанные и заповеданные Богом всему человечеству, без исключений. Признали нужду для себя в покаянии Пророки и Апостолы: признали они нужду в покаянии не только для очищения грехов своих проститель­ных, но и для очищения грехов своих смертных; они признали необходимым, чтоб благость Божия простерла им руку помощи, извлекла их из пропасти погибельной. Воззрел Гос­подь Божественным взглядом на падшего в богоотступниче­ство Петра, и Петр, возбужденный, наставленный Божествен­ным взглядом, опомнился, предался плачу покаяния[1399]. По про­шествии годичного времени от совершения двух страшных согрешений царем и пророком Давидом, другой Пророк, по­сланный Богом, обличил нерадящего, уснувшего, омертвев­шего духом Давида, привлек его к исповеданию греха и к плачу о грехе[1400]. — Человечество, само собою, не могло бы прибегнуть к покаянию: оно призвано и призывается к нему бесконечною благостию Божиею.

Умолкни, умолкни! умолкни не только устами, умолкни умом и сердцем. Умолкни по чувству благоговения пред Бо­гом и покорности пред Ним; умолкни по чувству сознания греховности своей. Все слова совокупи в слово сердечного плача и молитвы. Действуй молитвою, воодушевленною пла­чем. Такая молитва — пламенное оружие, попаляющее страс­ти, прогоняющее духов отверженных. Терпя потерпех Гос­пода, говорит великий делатель покаяния, и внят ми и услы­ша молитву мою: и возведе мя от рова страстей и от брения тины, и постави на камени нозе мои и исправи стопы моя, и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему[1401].

Иод

Сядет наедине и умолкнет[1402], возбудивший в себе, падени­ем в смертный грех, буйное действие и преобладание страстей и демонов. Ограждение себя безмолвием в уединении необхо­димо для падшего.

Посредством удаления в уединение прерывается общение с соблазнами, которыми преисполнен мир, изглаждаются из сердца впечатления, произведенные ими, изглаждается из па­мяти воспоминание о них. В безлюдной пустыне скончались и погребены воины из сонма израильтян, постоянно возмущавшиеся против Господа и увлекавшие в возмущение народ. Они вышли из Египта в составе шестисот тысяч мужей, спо­собных владеть оружием, и все пали в пустыне, пораженные смертию от Господа[1403]. Подобно этим воинам умирают в едине­нии от действия благодати Божией страстные впечатления, приобретенные жизнию посреди соблазнов, впечатления, про­изводящие внутреннюю брань, противодействующие Закону Божию, оскверняющие и разрушающие жительство богоугод­ное. Соблазны, когда немощный человек стоит пред ними лицом к лицу, убивают его вечною смертию и поддерживают в нем вечную смерть, питая непрестанно и возжигая страсти. Изображает зловредное влияние соблазнов Пророк, — гово­рит: Вниде смерть сквозь окна ваша, чрез ваши чувства, и вниде в землю вашу, в сердце, погубити отрочата отвне и юноши от стогн[1404], добродетели новонасажденные, не успевшие возмужать и окрепнуть. Так вкралось смертоносное пре­ступление заповеди Божией в душу праматери нашей, Евы: вкралось оно при пристальном воззрении ее на плод запре­щенный[1405]. Охраняя от подчинения влиянию соблазна, Бог воспретил не только вкушение плода, но и прикосновение к плоду[1406]; Ева осязала плод сперва взорами, потом руками; за осязанием последовало несчастное вкушение. — Слабеет, унич­тожается сила соблазнов, когда подвижник встанет вдали от них: не согревают лучи солнечные, не тают от них льды и снега, когда зимою удалится солнце от земли, когда лучи его лишь скользят по поверхности земной.

Уединение да совокупляется с безмолвием. Скуден плод уединения, произрастают на ниве его плевелы вместо пшени­цы, если уединение не сопряжено с безмолвием, если внесется в уединение невидимая, душевная молва, производимая попечениями и пристрастиями мирскими. Истинное безмолвие состоит в отречении от мира и в самоотвержении, совершаемых в средоточии человека, в духе его. Истинное безмолвие состоит в полном оставлении упражнения в помышлени­ях о суетном, в устремлении всех помышлений в служение Богу. Вход в такое безмолвие устраивается при помощи веры. Попечения суетные, попечения многие заменяются единым попечением о покаянии и спасении. Стяжавший это исключительное попечение умерит и умерит даже душеспасительную беседу, даже беседу с единомудренными и единонравными друзьями, чтоб душа не расхищалась, чтоб постоянно углубля­лась она в самовоззрение. Постоянное самовоззрение вводит в непрерывающийся подвиг покаяния и плача.

Каф

Не во век отринет Господь: смиривши помилует по мно­жествумилости Своей[1407]. Причины действий всесовершенного Бога известны и могут быть известными вполне и с точностию единому Богу; человекам они известны настолько, на­сколько открывает их Бог. Открывает нам Бог цель Свою в тех попущениях, которым подвергается произвольно человек, имеющий свободную волю в избрании добра и зла, которые однако ж не могли бы совершиться, если б не были попущены самодержавною и всемогущею волею Бога. Цель Бога в наказательных попущениях — наше смирение. Без добродетели смирения не могут быть истинными и богоугодными все про­чие добродетели. Чтоб мы усвоили себе смирение, попущаются нам различные напасти, напасти от демонов, от человеков, от многообразных лишений, от извращенного и отравленного грехом нашего естества. Бог не отрине от сердца Своего[1408] служителей Своих, не отрине конечным отвержением за их недостаточное, испещренное погрешностями служение, за по­ползновения по увлечению, когда эти служители сохраняют в себе намерение богоугождения. Бог, попущением временным, смири сыны мужеския[1409]. Сынами мужескими назвало Писа­ние тех служителей Божиих, которые, ощущая в себе кре­пость, способности, совершая добродетели и подвиги, возла­гают упование на них, на себя. Самонадеянность и самомне­ние всегда соединены с тонким, часто непримечаемым, презрением ближних. Отвлекая от самомнения, самонадеян­ности, от уничижения и осуждения ближних, от состояния мужей к состоянию младенцев, Бог попускает рабам Своим познать опытно немощь и повреждение падением естества чело­веческого. Самонадеянность и самомнение столько чужды христианству, столько противны и враждебны Святому Духу, что Господь заповедал обращение из них наравне с обраще­нием из идолопоклонства и из распутной жизни. Аминь гла­голю вам, сказал Он, аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное[1410]

Познание себя — драгоценное познание! Оно приводит к живому и обширному познанию Бога, приводит к верному и правильному управлению и распоряжению собою. Человек, познавший свое значение, усматривает и назначение свое. На­значение человека — быть сосудом и орудием Божества. Толь­ко при выполнении этого назначения добродетельное житель ство может быть истинно добродетельным и богоугодным. Без него извращается вся деятельность человека, и человек, полагая делать обильное добро, действует по началам и в области падения, действует во вред себе, в свою погибель.