О доверии помыслу. бедуина — помогать, приносить еду и тому подобное

бедуина — помогать, приносить еду и тому подобное. Бедуин, которого выделили брезгливому монаху, был самый грязный из всех. Черный, как трубочист! И его одежда, и он сам издавали страшное зловоние. Чтобы отмыть грязнулю, пришлось бы целую неделю отмачи­вать его в корыте! А что у него были за руки!.. Лучше даже не спрашивай. Можно было брать шпатель и со­скабливать с них грязь целыми кусками. Неряха хватал миску с едой и спешил к своему «подшефному» мона­ху. Два грязнущих больших пальца его рук при этом обязательно оказывались погруженными в суп или в кашу. «Прочь, прочь!..» — кричал монах, едва видел его на пороге. В конце концов он сбежал, не пробыв на Синае и двух недель.

А в общежительском монастыре, где я жил раньше, был монах, который в миру работал участковым поли­цейским. Он был образован, и поэтому ему дали по­слушание чтеца в храме. Он прожил в монастыре не­мало лет, но, несмотря на это, брезговал всем вокруг. К дверным ручкам он даже и не притрагивался, а откры­вал двери ногой. Если требовалось поднять щеколду, он делал это локтем, а потом еще протирал рукав спир­том. Он открывал ногой даже дверь церкви. Когда он состарился, то, по попущению Божию, его ноги стали гнить и в них завелись черви — особенно в той, кото­рой он открывал двери в храм. Когда я нес послуша­ние в монастырской больнице — помогал фельдшеру, он как раз впервые пришел туда с перевязанной ногой. Фельдшер велел мне развязать его ногу, а сам пошел за бинтами. Ох, что же я увидел, сняв повязку! Вся нога кишмя кишела червями! «Иди на море, — сказал я ему, — и промой свою ногу, очисти ее от червей. По­том приходи и мы сделаем тебе перевязку». До чего же он дошел! Какое наказание его постигло! Я был просто потрясен. «Понял, в чем причина?» — спросил меня

фельдшер. «Как не понять! — ответил я. — Причина в том, что он открывает дверь храма ногой».

— Геронда, даже находясь в таком состоянии, он
продолжал открывать дверь ногой?

— Да, ногой! А состарился в монашестве!

— Он так ничего и не понял?

— Не знаю. Я потом ушел из того монастыря в обитель Стомион в Конице. Кто знает, какой смертью он умер? А между тем, некоторые молодые иноки из того же самого монастыря подъедали за старыми мо­нахами остатки с их тарелок — как благословение. Они собирали после них «избытки укрух». Другие монахи [от благоговения] целовали дверную ручку, потому что к ней прикасались руки отцов. А этот, прикладываясь к иконам, только чуть-чуть касался их усами, которые после тщательно тер ваткой со спиртом!

— Геронда, когда человек относится к святыне по­добным образом, это неблагоговение?

— Начинает-то он просто с брезгливости, но потом за­ходит еще дальше. Как этот монах: он дошел до того, что не прикладывался к иконам от страха, что тот, кто прикла­дывался к ним раньше, был чем-то болен!

— То есть, для того чтобы не быть брезгливым, надо не обращать на подобные вещи внимания?

— Люди едят столько всякой заразы, не видя ее. Но если человек, который опасается болезней или чего-то еще, творит крестное знамение, то ему помогает Хрис­тос. Знаете, сколько разных больных проходят через мою каливу на Афоне? И вот некоторые простецы осе­няют себя крестным знамением, берут общую кружку и пьют из нее воду. А другие прикоснуться к ней — и то боятся. Несколько дней назад ко мне приходил че­ловек, занимающий очень высокую должность в одном учреждении. Несчастный испытывает столь великий страх перед микробами, что от постоянных протира-