Юлия Сысоева. Вспомнить всё 2 страница

Он никогда не заботился о том, что подумают о нем люди. Мне такой подход совершенно не нравился, и я ему говорила, что священник, который идет по улице в рясе и на ходу ест шаурму, выглядит не очень этично и совсем не эстетично. К тому же сок от шаурмы, как правило, ка­пает на одежду и оставляет грязные следы. Люди смотрят, что они думают про такого священника? А отец Даниил отвечал, что его не волнует, что думают о нем люди, и если людей соблазняет шаурма в руках священника, то это их проблемы, а не его.

Но больше всего меня раздражало то, что он не всегда хотел причесываться. Стричь волосы он отказывался кате­горически, и ни разу их не стриг и не брил бороду с того дня, как мы повенчались. Я не настаивала на том, чтобы он стригся, сама разделяла его мнение, что у священнослужи­теля должны быть длинные волосы. Но они у него были тонкие и постоянно запутывались, соответственно, требо­вали более тщательного ухода, а он мог ходить весь день лохматый и растрепанный. Меня ужасно задевало, что мой муж ходит лохматый, для меня это было очень болезненно, и если незакрытая паста или разбросанные носки не рож­дали во мне почти никаких эмоций, потому что пасту и носки вижу только я, то его непричесанная голова вы­зывала у меня бурю негодования, потому что его голову видели сотни людей. Эта буря, к сожалению, выплескива­лась из меня даже на людях. Я тоже была эмоциональным человеком, и, когда мне один батюшка сделал замечание, что мой муж ходит растрепанный, он наступил на мою лю­бимую мозоль, и я почти впала в истерику, потому что всю нашу с ним жизнь я боролась, заставляла отца Даниила убирать волосы в хвост, покупала ему черные резиночки, которые он упорно терял. Я знала, что, когда ему навязы­вали некоторые вещи, он начинал их демонстративно иг­норировать или даже делать наоборот, назло. А причесы­вание головы я ему упорно навязывала, и он упорно мне противился. Это не значит, что он не причесывался во­обще, и голову он мыл каждый день, но он хотел ходить так, как ему было удобно, а я хотела, чтобы он выглядел хорошо. Меня всегда удивляло, почему он мне не может уступить, сделать так, как я прошу, чтобы мне было при­ятно. Нет, не шел он ни на какие уступки, он был упрям, как мул. Когда мы только собирались жениться и об этом узнало семинарское начальство, то, кажется, инспектор семинарии, встретив нас, произнес примерно следующее: «Ох, и упрямый этот Даниил, упрямый...» — и многозна­чительно покачал головой.

Батюшка не выносил никакого давления. Зачастую он знал, что некоторыми своими поступками или высказыва­ниями выводит меня из себя, но продолжал так поступать, словно получал удовольствие от того, что мне это неприят­но. Простой пример: он забывал, что существуют кухонные доски, и начинал резать прямо на столе. Я прошу его взять

доску, а он отвечает, что стол существует для того, чтобы на нем резали. Или — диван не надо складывать, потому что диваны должны стоять разложенные, и прочее, в та­ком же духе. Эти высказывания доводили меня до бешен­ства, меня раздражало не то, что он режет на столе, хотя и это раздражает, а то, что он говорит, как будто бы от­стаивая свою правоту, зная, что неправ. Вот и получается, что если для отца Даниила школой смирения было Болгар­ское подворье, то для меня школой смирения был мой муж.

Свою первую книгу — «Летопись начала» — он за­думал еще в семинарии и еще тогда показывал мне свои

рукописи: листочки, исписанные

круглым бисерным подчерком. В се­минарии у него много было задумок, он буквально сыпал ими как из рога изобилия. Рассказывал мне про разра­

ботку каких-то учебников, про расшифровки знаменных «топоров», про переводы, в чем я мало смыслила. Его очень интересовали естественные науки, и удивительно, что я, имея медицинское образование, могла здесь общаться с ним почти на равных, так много он знал во всех областях естествознания.

Тем не менее я ему рассказывала об осо­бенностях кровообращения в лапках пингвинов, почему пингвин не замерзает, сидя на льду. Он не знал, что у птен­цов помет упакован в специальные капсулы, чтобы не пач­кать гнездо, что у новорожденного в момент первого кри­ка меняется направление кровотока и открывается малый круг кровообращения, и, когда я рассказывала ему о таких вещах, он приходил в восторг, видя в этом одно из дока­зательств премудрости Творца, Который продумал все, до любых мелочей.

«Летопись начала» была единственная книга, которую он начал писать от руки. Трудился он над ней очень кропот­ливо, я ему даже немного помогала. Издали ее в Сретенском монастыре еще в 1999 году, дали гонорар, на который мы купили компьютер. Для нас это было событие — и компью­тер, и издание книги. Потом он издал крошечным тиражом в какой-то полукустарной типографии «Прогулку проте­станта по православному храму», там как раз описывается Болгарское подворье. Деньги на это издание дала моя мама. Конечно, вряд ли кто помнит эту желтую книжечку, мне ка­жется, что весь тираж ее разлетелся по знакомым.

Когда нашей первой дочери в 1996 году исполнился год, отец Даниил начал вести библейский кружок на Кру­тицком подворье. Те самые четверговые беседы, которые продолжались до самой его кончины, до последнего дня. Тогда на Крутицком служил отец Иоанн Ермаков, позже там появился Душепопечительский центр под руковод­ством отца Анатолия Берестова. На Крутицах эти бесе­ды продолжались вплоть до 2006 года, пока отец Даниил не стал настоятелем в храме Апостола фомы. Туда он и пе­ревел свои занятия.

В 1997 году наша коммуналка разъехалась, и мы по­лучили квартиру на Коломенской, в которой и прожили до самой кончины отца Даниила. Отец Даниил любил эту квартиру, а я — наоборот, никогда ее не любила, сколько мы в ней жили, столько она мне не нравилась. Я говорила ему, что квартира мне совершенно не нравится и что я хочу ее обменять, но он ответил, что в ней прошли его лучшие годы, она наполнена хорошими воспоминаниями, и менять он ее не хочет. И добавил: «Вот умру, и будешь ее менять».

Так и получилось; уже после его смерти у меня появилась возможность избавиться от этой квартиры, видимо, по мо­литвам отца Даниила Господь дал нам хорошую квартиру, такую, в которой я себя уютно чувствую.

Неважные отношения с отцом Борисом становились серьезным препятствием к рукоположению, так как имен­но настоятель должен был подписывать бумаги для хиро­тонии. Но он был категорически против рукоположения отца Даниила и говорил о нем явную неправду, говорил, что отец Даниил позже всех приходит на службу, всегда опаздывает, что еще служба не закончилась, а «Даныыл уже у мэтро». Меня очень задели эти слова, как же мож­но так говорить о человеке, который больше всего на све­те любит богослужение, как же он мог видеть его у ме­тро? Отец Даниил всегда чуть ли не последний выходил из храма, да и диакон по определению не может покинуть алтарь раньше священника, потому что диакону нужно потребить дары и все убрать. Недаром царь Давид в псал­мах говорил: «Избави меня, Господи, от клеветы человече­ской». Сколько раз я сама сталкивалась с клеветой челове­ческой, и всякий раз вспоминала эти слова. Но постепенно Господь все управил, отец Даниил сумел найти с настоя­телем общий язык, и бумаги были подписаны.

Мне очень запомнилась последняя Пасха на Бол­гарском подворье в 2000 году. Пасха была 30 апреля, весь апрель был по-летнему жарким. В Страстную Пятницу едем мы на погребение плащаницы, а навстречу нам — по­ток машин, дачники рванули на дачи. В машинах рассада, кошки, собаки, грабли, лопаты, тещи, дети. Отец Даниил негодует — Страстная Пятница, а люди едут на гряд­ки, рассаду сажать, шашлыки жарить. Наступает Пасха, опять едем на службу, дачники уехали, город опустел. И перед началом крестного хода, буквально за час, тем­пература падает градусов на двадцать. Дождь со снегом, дует холодный ветер, гасит зажженные свечи. А мы одеты почти по-летнему, даже ветровок нет, и, продрогшие на­сквозь, поем: «Воскресение Твое, Христе Спасе...» А пас­хальным утром вереница замерзших дачников начинает

возвращаться назад. Мы едем домой отсыпаться после службы, и отец Даниил говорит, что Господь наказал лю­дей такой погодой за непочитание праздников.

На осеннюю Казанскую отца Да­ниила отправили в храм Святителя Николая в Сабурове, на стажировку перед рукоположением.

В Рождественский сочельник 6 января 2001 года отца Даниила ру­коположили в священники в храме Христа Спасителя. Знаменательно было то, что это была первая хиротония в верхнем храме после его воссоздания, и первая хирото­ния в новом тысячелетии. Рукополагал Святейший Па­триарх Алексий II.

Первую Литургию отец Даниил служил там же, на Рождество, его сразу поставили исповедовать. Пом­ню, я все смотрела на него и не могла насмотреться, так же как после диаконской хиротонии. К тому же мы так волно­вались последние три месяца, когда его никак не рукопола­гали, и все было очень неопределенно. В ту Рождественскую службу от переживаний у меня чуть не начались преждевре­менные роды (мы тогда ждали нашу вторую дочь), и я почти все время просидела возле бригады дежурных врачей, мо­лясь, чтобы меня не увезли в роддом (скорая всегда дежурит в храме Христа Спасителя по большим праздникам).

После службы мы вышли из храма, ночь, дождь льет, такой рождественский. Шли ошарашенные, словно на нас свалилось что-то новое и непознанное. Состояние было та­кое же, как пять лет назад, после диаконской хиротонии. Отец Даниил вновь изменился и преобразился, он был дру­гой, и я не сразу смогла к этому привыкнуть. Сели в маши­ну. Отец Даниил был очень голодный, накануне ведь был Сочельник, была хиротония, можно сказать, он не ел сутки. Поехали искать круглосуточный магазин — купить ветчи­ны разговеться, заодно и отпраздновать его хиротонию.

Первые две недели отец Даниил служил в храме Христа Спасителя, потом получил назначение, которое было достаточно сложным: он направлялся на подворье Оптиной пустыни штатным священником, но при этом основным местом его служения было Крутицкое подво­рье, Душепопечительский центр Иоанна Кронштадтско­го. Там он должен был проводить больше времени. Очень скоро он получил благословение владыки на соверше­ние чина присоединения к Православию, надо сказать, что редкий священник получает такое благословение, тем более такой молодой. Говорят, что за это посылаются многие искушения и скорби, скорее всего, это так: жить мы стали как на вулкане. Наша более-менее размеренная жизнь закончилась. Отец Даниил начинает спешить, его

занятость возрастает с каждым годом, свободного вре­мени становится все меньше и меньше. Он увольняется из гимназии «Радонеж», где работал преподавателем За­кона Божия с сентября 1995 года, потому что его священ­нические нагрузки становятся несовместимыми с препо­даванием в гимназии.

На Крутицах по четвергам продолжаются библей­ские беседы, а в Душепопечительском центре отец Да­ниил ведет прием людей, пострадавших от воздействия колдунов и сект. В гимназии «Радонеж», в храме, где мы венчались, он стал проводить молебны о заблудших. Кро­ме этого, он несет послушание на Оптинском подворье, где служит в определенные дни, при этом на подворье окормляли Дом престарелых, надо было регулярно служить и там. Параллельно служит в больничном храме Серафи­ма Саровского в Институте трансплантологии. Этот храм окормлялся отцом Анатолием Берестовым, и отец Даниил служил там так называемую череду.

На Оптинском подворье он начинает вести огласи­тельную школу, для которой разрабатывает собственную методику. Смысл ее заключался в том, что человек, же­лающий креститься, должен был послушать курс из пяти лекций, при этом можно начинать с любой лекции, все равно с какой, главное — прослушать все пять. Таким об­разом, в школе не было специального времени для набора людей, одни только начинали, а другие уже заканчивали и готовились принять крещение. Вот чем была уникаль­на эта методика, а на эти беседы ходили даже крещеные люди. Крестил отец Даниил всегда полным погружени­ем, каждое свое действие истолковывал и объяснял так, что люди понимали, что происходит и зачем это происхо­дит. Он наполнял главное событие в жизни человека та­кой радостью и значимостью, что люди после крещения выходили со счастливыми, светящимися лицами. И отец Даниил радовался за них, и каждому успевал сказать какое-либо напутствие, что-то особенное, иногда личное. Люди всегда чувствовали в нем личное внимание к себе, он мне говорил, что ему очень интересны люди, интересны души. Это очень важно для челове­ка — чувствовать, что тобой интересу­ются, тебе сопереживают, участвуют в твоих проблемах.

А он всегда находил время для других, зачастую в ущерб себе и семье, всегда умел создать атмосферу праздника, как на взрослых кре­стинах, так и на детских.

У отца Даниила было благословение служить крещальные Литургии — это древний чин, в котором Литур­гия сплетена с Крещением как единая служба. Я помню несколько таких Литургий, и каждый раз это был огром­ный праздник, когда весь храм участвовал в Крещении и радовался за новокрещеного. Так было на Крутицах, причем прямо на ночной рождественской службе, когда отец Даниил крестил дочку наших друзей, Катю. На Рож­дество ей как раз исполнялось сорок дней со дня рожде­ния, и отец Даниил устроил им такой праздник. Когда перед самой службой в переполненном храме он объявил, что служба будет крещальная, многие не до конца поняли, что это значит, и напряглись, подумали, что служба неимо­верно затянется, будет тяжело стоять. Но когда во время Литургии началось Крещение — на лицах людей было просто написано ликование, весь храм едиными устами молился, славил и благодарил Бога.

Однажды на Крутицком отец Даниил крестил маль­чика лет четырех. Была ли это крещальная Литургия — точно не помню, скорее всего — да, потому что этот случай запомнили многие, в тот день было много народу. Родители мальчика вышли из какой-то секты и были только-только присоединены к Церкви. Их ребенок на протяжении года серьезно болел затяжной пневмонией, и несколько меся­цев у него не спадала температура. Даже в день крещения у него была температура 38°, и все заметили, как плохо он выглядел, какой он бледный и слабый. Ребенок был неи­моверно истощен, он даже стоять сам не мог, его держал на руках отец. И вот уже к концу Литургии у него спадает температура, и после причастия он засыпает почти на сут­ки, после чего просыпается совершенно здоровым. Врачи тоже констатировали полное выздоровление. Это чудо ис­целения отец Даниил очень часто приводил как пример силы Таинства Крещения.

Через два месяца после рукоположения у нас родилась вторая дочь, Дорофея. Имя ей выбрал отец Даниил, я была против такого редкого имени. Мы даже поспорили, при­шлось тянуть жребий, и жребий пал на «Дорофею». При­шлось мне смириться и терпеть, когда все вокруг спрашива­ли, зачем мы назвали ребенка таким странным именем. Отец Даниил говорил, что ему очень нравится житие святой му­ченицы Дорофеи. Он даже написал ей службу, но где сейчас этот текст — не знаю. Может быть, лежит где-то в храме, потому что он всегда служил на именины дочери именно эту службу.

В новый, 2002 год произошла у нас с батюшкой замечательная история. Она тоже характеризует его как отзывчивого человека, который никогда не взирал на лица. К Рождеству я несколько лет подряд привозила елку с дачи, уже после первого января, сама ходила в лес с топориком и выбирала ту, которая нравилась. А перво­го января 2002 года мы поехали на дачу за елкой вместе. Приезжаем в деревню, кругом темнота, на улице ни души, местные уже все лежат дома пьяные, дороги не чищены, кроме главной трассы. А нам надо на боковую проселоч­ную дорогу, проезд на которую завален снегом, пото­му что грейдер чистил главную дорогу и завалил въезд на второстепенную. Начала я с разгона штурмовать эту снежную гору, надеясь просто протаранить ее. Подъеха­ли к дому, видим: бежит мужик из местных и рассказы­вает, что его жена пьяная валяется в сугробе, а до их де­ревни — два километра по лесной дороге, в деревне все пьяные, даже тракторист Серега, дорогу не будут чистить как минимум неделю, и пить будут неделю, а ее срочно надо везти домой, к тому же она беременная. Мой муж с готовностью бросается вместе с мужиком доставать бабу из сугроба, я же высказываю сомнение, что мы дое­дем до Конякино (так называлась деревня), так как у меня не внедорожник, а обычная машина, пусть даже и на спор­тивных колесах (мне отец отдал раллийные колеса для сне­га и льда, они нас, кстати, и выручили). Если мы сядем в сугроб, то тракторист Серега вытащит нас только через неделю! А жить на даче и ждать, пока нашу машину вы­тащат из снега, в мои планы не входило. Я предложила от­тащить бабу к кому-нибудь из деревенских, и пусть они там сидят и ждут, пока расчистят дороги. Отец Даниил и мужик стали меня уговаривать, мол, замерзнет тетка, в результате уговорили. Погрузили бабу в машину, взяли лопату и рванули по занесенному проселку, освещенному светом луны. Я чувствовала себя настоящим гонщиком: машину надо было держать в старой колее и ехать очень быстро, чтобы не увязнуть; если чуть-чуть сбросить ско­рость, то можно остаться в лесу и тащить пьяную бабу на собственном горбу. Тут баба очнулась и начала орать: «Право руля, лево руля!», это был просто аттракцион! А перегаром от них несло страшно, я даже окно откры­ла — лучше холод, чем такое «амбрэ». Доехали до деревни и все-таки сели «на пузо». Мужик побежал звать деревен­ских, откапывать и разворачивать машину. Пришел народ с лопатами, бабу унесли домой, машину развернули, и мы понеслись обратно с той же скоростью.

В июне 2001 года отец Даниил защитил диссертацию на тему «Антропология адвентистов седьмого дня и сви­детелей Иеговы». По этой диссертации потом была изда­на книга, и, честно сказать, я так и не смогла прочитать этот серьезный богословский труд. Над диссертацией отец Даниил работал год: в 2000 году он сдал выпускные экзамены в Академии и получил тему. Но от написания диссертации его отвлекали и служба, и другая работа, поэтому батюшка попросил меня развесить по квартире бумажки со словами «Пиши диссертацию!» А в послед­ний год его жизни я развешивала бумажки «От Потопа до Исхода», потому что он никак не мог закончить вторую часть книги «Летопись начала». Продолжение «Летописи» он задумал давно и все эти годы писал его с перерывами разной длительности. После смерти отца Даниила я на­шла эту рукопись у него в компьютере и была очень удив­лена ее объемом. Сначала мы думали, что вторая часть «Летописи» осталась незаконченной, но потом поняли, что он, хотя и продолжал работать над некоторыми гла­вами, в основном работу закончил. Знаменательно было то, что в одном из вариантов рукописи стояла дата окон­чания — «День Благовещения Пречистой Деве, в которой Создатель обновил искажение Адамово. Год от создания мира 7507», а в 2011 году, именно на Благовещение, вышли сразу две части «Летописи начала».

В первый год священства отца Даниила я очень мно­го возила его на машине. Брала с собой Дорофею и вез­ла батюшку на требы или по делам. Однажды ему надо было в патриархию, он ушел, а я осталась в машине. Де­вочка проголодалась, и я кормила ее грудью, чувствуя себя цыганкой из табора. Мы с ним ездили всюду, и всюду — с грудным ребенком. Я даже роптала, а зря роптала, по­тому что это было время самого частого нашего общения. Через год я пошла работать, и отец Даниил либо ездил сам, либо его возили другие прихожане. Мы стали общать­ся гораздо реже, а когда его возила я, мы очень много и обо всем говорили, с ним всегда было интересно именно ин­теллектуально.

Как-то он почти проспал раннюю службу, а ему надо было на Оптинское к шести утра. Он ужасно боялся опо­зданий, еще с Болгарского подворья, сказывалась закалка отца Бориса. Помню, он меня будит, просит отвезти его, а мне так спать хочется, но встаю, везу, несемся по еще пу­стынным улицам города со скоростью 120. Приехали вовремя, отец Даниил побежал к храму, я — домой, до­сыпать. Ужасно не люблю ранние подъемы, как и отец Да­ниил, впрочем.

На Оптинском и Крутицком подворьях отец Даниил служил с февраля 2001 по октябрь 2006 года, а на Оптинском подворье в течение пяти лет на Великую Субботу он освя­щал куличи.

В связи с многолюдством священники освящали пас­хальную снедь чередой по два часа.

Отец Даниил уходил с освящения абсолютно мокрым: он всегда старался зачерпнуть кропилом как можно больше воды, он не окроплял народ, а буквально окатывал людей водой, так что все стояли мокрые. Его восторгу не было предела, он напоминал ребенка, который плещется в воде. Навер­ное, если можно было бы поливать из ведра или из шланга, он делал бы именно так. Алтарники роп­тали на отца Даниила, потому что им приходилось часто бегать за водой: у него она заканчивалась намного быстрее, чем у других священников. Я же знала, что к концу освяще­ния мне надо привезти ему сухой подрясник, сухие брюки, носки, ботинки и рубашку: в его ботинках хлюпала вода, брюки и подрясник можно было отжимать, настолько они были мокрые. Поскольку он зачерпывал кропилом воду словно ковшом, а потом поднимал руку, то вода по руке стекала дальше вниз, и так до самых ног. При этом он так веселился, так ликовал, пасхальное настроение уже пере­полняло его. Великая Суббота — всегда особенный день, и нам с ним было радостно ехать домой, чтобы через не­сколько часов вернуться к началу пасхальной службы. И он с великим восторгом кричал «Христос Воскресе!», и все люди вокруг исполнялись такой же великой радостью.

В Великий Четверг мы всегда привозили из храма огонь, и отец Даниил собственноручно выжигал над вхо­дом в квартиру черный крестик. А в ночь на Крещение он окроплял всю квартиру водой и пел праздничный тропарь. Потом он наполнял ванну и в двенадцать часов погружался в нее, причем вода была теплая. Я смеялась над ним, а он говорил, что нигде в Писании и в канонах не сказано о температуре воды, более того, сказано, что все воды освящаются, поэтому он не понимает, почему у нас существует стереотип, что вода должна быть обязательно холодной. Несколько раз в ночь на Крещение мы пытались съездить к источнику, один раз поехали в Давидову пу­стынь, но там было такое столпотворение, что мы почти сразу уехали. В следующий раз отец Даниил попросил меня поехать в Радонеж, и тоже там было невероятно мно­го народу, и мы опять уехали. Но он сказал, что очень рад, что в Крещение ночью мы выбрались за город, ему просто хотелось прокатиться со мной на машине.

Он был удивительно безотказен. Его могли терзать до одиннадцати вечера, и он смиренно разговаривал с че­ловеком. Часто поздним вечером я приезжала за ним в храм, и я знала, как он устает, что ему надо отдыхать, что утром он ушел на службу в плохом самочувствии. Днем он ел кое-как, а то и вовсе не обедал. Он иногда шутил: «У меня сегодня суперпостный день, первый раз поел в шесть ве­чера». А люди все не отпускали его, все задавали вопросы, не замечая, что уже поздно, что пора и честь знать. Я не по­нимала, почему люди так эгоистично относятся к священ­нику, почему пренебрегают всеми рамками приличия, почему звонят чуть ли не круглосуточно, почему сидят в храме почти до полуночи и держат священника своими бесконечными вопросами и разговорами. Я приезжала за ним и ждала его еще почти час, теряя всякое терпение. Меня все это очень возмущало, особенно когда задавались совершенно глупые вопросы или такие, которые не требо­вали немедленного разрешения, и их можно было задать в светлое время суток. При этом отец Даниил не показы­вал ни усталости, ни плохого настроения, это уже мы, его домашние, видели его и усталым, и в дурном настроении. Мы получали его буквально как выжатый лимон, а люди этого не понимали и не хотели понимать. Так происходит со многими безотказными священниками, а некоторые ба­тюшки обзаводятся секретарями и просто так толпы на­рода к себе не подпускают. В последние годы отец Даниил особенно сильно уставал, и сказал как-то мне, что и ему пора заводить секретаря.

Может быть, кто-то не поймет меня, но каждый день видеть своего мужа похожим на сдувшийся мячик было очень тяжело. Его уже не хватало на меня и на детей. Ино­гда он даже с трудом говорил. Зачастую он приходил до­мой без пятнадцати двенадцать ночи, и, если завтра была Литургия, я должна была срочно разогреть ужин, чтобы он успел поесть до двенадцати. И даже в это время ему мог­ли позвонить. Как можно звонить священнику ночью? Мне казалось это бестактным и бесстыдным. Я как-то спросила у батюшки, почему у людей такое потребительское отноше­ние к священникам, а он ответил: «Планида у нас такая».

Совсем недавно один американский монах рассказал историю, которая произошла в действительности и при­мер которой развеял мои недоумения. Один богатый че­ловек, умирая, оставил следующее завещание: все его со­стояние достанется тому священнику, который примет адвоката этого человека сразу, без секретарей и согласова­ния времени аудиенции. Но все, к кому адвокат пытался попасть, не принимали его без предварительной догово­ренности. И вот дошел он до одного сербского священни­ка, который сразу принял его, провел к себе в дом и накор­мил. Тогда адвокат рассказал ему суть дела, и священник получил чек на двенадцать миллионов долларов. Теперь, когда я сама не могу добиться у кого-либо аудиенции, то говорю в шутку: «Эх, не хотят люди получить двенад­цать миллионов долларов...».

В 2002 году, в одну из наших первых поездок на Си­най, он задумывает строить свой храм, по типу византий­ской базилики. Ему очень понравился монастырь Святой Екатерины, и если посмотреть на проект храма пророка Даниила, то видно, что он очень похож именно на храм Святой Екатерины, особенно колокольня. Можно сказать, что колокольня просто скопирована, именно так хотел отец Даниил. Когда мы осматривали монастырь, он только и го­ворил о том, каким должен быть его храм, что потолок надо сделать такой же — деревянный, с росписью, что верхний храм должен быть просторный, на полторы тысячи чело­век, а нижний — с копией кувуклии. Главный придел он хотел освятить в честь пророка Даниила, и еще два при­дела — в честь апостола фомы и Святого Духа.

Осенью 2003 года отец Даниил решает приступить к строительству храма и собирает так называемую двадцат­ку. Эта идея кажется мне почти утопичной. Создать общи­ну и получить благословение на строительство не слож­но, но как получить землю в Москве, как собрать деньги и т.п.? Но отец Даниил любил говорить: «Ввяжемся, а по­том посмотрим» — и часто действовал по этому принципу, просто шел напролом. Первая двадцатка состояла практи­чески из «бумажных душ», за исключением нескольких ак­тивистов, таких как Евгений Кудашов. Люди с радостью восприняли предложение отца Даниила «подписаться под», а потом, когда дошло до дела, часть людей отсеялась. Но Господь послал новых активистов, правда, это произо­шло далеко не сразу.

Процесс строительства даже временного храма был похож на поход сквозь тернии, за которыми отец Даниил видел Божественные звезды. Первые собрания общины были у нас на квартире. Еще раз повторюсь, что отец Да­ниил очень любил принимать гостей и ходить в гости. Бла­годаря его общительности мы побывали дома у всех наших знакомых, а к нам приходило так много народу, что порой не хватало стульев, чтобы всех рассадить. И пока у отца Даниила не появился свой храм, люди были у нас дома постоянно: и собрания проводили, и занятия по Библии или по Церковному Уставу. Но это всегда было радост­но, несмотря на все сопутствующие хлопоты. Я сейчас даже немного жалею о тех временах, потому что привыкла и принимать гостей, и сама ходить в гости.

Первой старостой храма Апостола фомы была вы­брана Наталья Кудашова. Супруги Кудашовы давно об­щались с нами, а Евгений Михайлович часто помогал нам по хозяйству, потому что отец Даниил в хозяйствен­ных вопросах был совершенно беспомощным человеком. Для нас всегда было проблемой прибить полочку или по­весить картину, и делал это Евгений Михайлович. Через пару лет Наталья скоропостижно скончалась, и старостой был назначен сам отец Даниил, как настоятель. К тому времени у отца Даниила появилась очень активная по­мощница, Татьяна Имрамовна Предовская, которая сто­яла у истоков основания храма. Татарка по происхожде­нию, она пришла в Православие из ислама.

Три года, с 2003-го по 2006-й, до закладки временного храма, были у нас, можно сказать, переходными. Я называ­ла отца Даниила «настоятелем несуществующего храма», потому как настоятелем он назначен был, а храма не было, не было даже выделенной земли. Он даже немного обижался на меня за то, что я так говорю. Но за это время вокруг отца Даниила уже образовывался круг будущих постоянных прихожан и духовных чад. Отец Даниил по своей скромно­сти не очень любил, когда его называли духовником, хотя для многих он таковым и являлся. Что говорить, благодаря его проповедям и его священническим трудам очень многие люди получили возможность прийти в Церковь, открыть для себя Христа. Это самое главное, что делал отец Даниил, и он сам считал своей главной работой именно проповедь, а не постройку храма, как многие думают.

В конце декабря 2005 года в жизни отца Даниила происходит судьбоносное событие, наверное, отсюда и на­чалось его восхождение на «голгофу». Исламисты вызыва­ют его на первый публичный диспут, который проходил в теперь уже бывшем здании гостиницы «Россия». Нака­нуне диспута отца Даниила посещает страшное видение.