Опыт differance, событие и несколько слов об одном рождении

Настоящее эссе пробует рассмотреть один текст поэта Карины Лукьяновой. Текст, напечатанный на белой бумаге. Возможно, пропечатанный на принтере с заканчивающимся картриджем. Расплывающиеся, блекло проступающие чернила выглядит удачным знаком.

Начиная со знака, с рождения, как можно пройти мимо Баратынского. Маленькая цитата:

«… На земле

Оживил я недоносок.

Отбыл он без бытия;

Роковая скоротечность!

В тягость роскошь мне твоя,

О бессмысленная вечность!»

Вполне состоявшееся рождение, дух, вселяющийся в тело, не оживляет его. Есть рождение, есть тело, нет жизни. Рождение недоноска как не-рождение; означаемое разрушено, рождение являет лишь знак состоявшегося события. События как не-рождения и не-смерти. Просто тело, просто пустое тело. Уход без всякой стратегии.

От торжества знака «не-рождения», мембраны между вечностью и мгновением, вернемся к искомому тексту, который как раз извлекает сам знак.

Здесь дано рождение и знак переноса:

«он выкри-

кивает из боли

срывается в воздух

поднимаясь наверх

[вертикальный надрез если за угол солнца зайти]

где пульсирует ткань очертания чувства

прорывая ожог говорит напрямую»

Из пространства иного прорывается, порождается, переносится выкриком-кивком, чтобы говорить напрямую (из боли вверх, разрывая ожог, выходя на свет), но имманентное оказывается вдруг заперто, задвинуто; чувство, жаждущее говорить напрямую, сводится в «опыт субъекта», оформляется и, как следствие, вместо рождения мы имеем событие, «иное свечение / где игры закончились / и ладонь/ в снегу». Событие как пространство, время и причинность. Простой и понятный факт для историка. Итак: из имманенции проступает форма, всегда присутствующая. Это та калька, что позволяет говорить осмысленно, тот априорный опыт, который позволяет говорить субъекту и позволяет быть субъектом. Пусть это будет causa formalis (формальная причина). Необходимый и достаточный, оформленный субъект позволяет говорить чувству, но только в границах своего «опыта».

От формы к материи: «свет события переносит нас дальше, /
в первородную ярость материи…». Causa materialis задается описанием:

« жест сорвал полку со словом

и книга упала страницей

распахнутой: вытянутой рукой

в снежную пустошь».

В рамках обозначенной чистой материальности проступает чувство – первобытная ярость, применяющая силу, изменяющая материю – жест, срывающий книгу, рассыпающий ее на страницу, акт насилия. Материальное, рождаемое из насилия, меняемое посредством насилия. Насилия как силы, causa efficiens. Это рождает бунт, ярость и насилие силы заставляет ответить. При этом «с силы на волю» - бунт касается изменения максимы, отказа от силы и насилия в пользу воли, как акта мышления о цели. Сила, сбрасывающая и рассыпающая листы должна отойти, убраться с дороги, освобождая путь осмыслению. Сначала мысль, потом действие. Но все, что случилось – уже произошло. Сначала жест, срывающий и насилующий, только потом мысль о нем. Быстрая, остается все быстрее пробегать череду воспоминаний о событии, ища в нем цель, ища в нем смысл, ища в нем оправдание. Пробегать, убегая, различая Себя и Событие, отказываясь от него.

Смысл, цель (teleos, Ziele), финализация воли в пробегании события со все большими скоростями не проступают - отсутствие causa finalis. в событии-падении – нет знака. Но даны символы - падение, событие, книга, снег, ладонь. Символ остался без знака, являя пространство абсурда, аутичности, чувство может говорить лишь «в себе». Рождение события тогда есть «жест преступления» - мысль, осмысливающая действие, не находит своего завершения, не имеет никакой точки, за которую могла бы ухватиться – «отменить мысль», вневременно, категорически.

Отменить мысли – это смятение. Смятение пред остыванием обнаженных, незащищенных раскрытых, выброшенных и рожденных жестом листков на белой холодной плоти снега. Раз знака нет, то его необходимо придумать. Отменить мысль, чтобы выписать имя, задать знак, и снова начать говорить «выкрикиваемое-киваемое от боли». Давание имени выступает здесь как знак различия (difference), то самое тире, которое отделяет «выкрикивает» от «кивает», протест от согласия, бунт от смирения. Точка, с которой возможно мышление, чтобы оно стало сопоставимым с «опытом субъекта», примирилось с тем бесконечным движением, которое осуществляется в пространстве имманенции, белом полотне снега. Означивание для того, чтобы иметь возможность забыть. Забыть «никогда не существовавшее». Забыть самый порог момента, с которого начинает расходиться событие как ризома. Памятование и забвение - differance. Они не работают без различия, знака переноса, новой строки. Все начинается с различения выкрика и кивка. Все завершается пространством, лишенным знака. Кожа, вырывается из времени, обесшкуренное время есть лишь некоторое тело, из которого вырвали обертку. Кожа, плоть события, без имени, может подойти к любому обесшкуренному телу, к любому мгновению в памятовании, ведь памяти не за что ухватиться, ведь нет Знака, который был назван для того, чтобы оказаться забытым. Знак о. Знак = 0.

Это интерпретация один. Снимем эту интерпретацию, вернем ее от ризоме к корням, чтобы дать ей возможность родиться вновь.

Миф о происхождении: рождение мира как рождение смысла, из книги, ее падения, распада. "когда она падала" - момент уничтожения праматери, именно в эту нон-финальную длительность и закладывается возможность ритуализации, покрывания тела знаками, табу. Но "ни одного знака не проступило", хотя есть акт преступления, ритуального убиения праматери для рождения мира. Бегущая на несколько шагов вперед мысль, ушедшая в истоки, в корни, внезапно останавливается в ступоре – рождение в выкрике-кивке – есть, смерть (падение) есть, преступление есть - а знаков нет. Табу нет, речи нет, чувство не может говорить, мысль не может понять и остановиться.

Попытка записать - означить, выплеснуть концепт на поверхность снега, где он будет теплится как растерзанная плоть принесенной в жертву, павшей праматери (праматерей). Книга, распавшаяся на страницы, агонизирует на снегу. Ритуальное повторение насилия, принесение в жертву дев минотавру не позволяет означить, знаки потерялись, не-родившись из мифа о происхождении. Ведь только есть момент, не-прошлое, длительность, которая еще идет. Театральное представление происходит, ритуал еще переживается, праматерь еще дышит, еще не мертва, знаки не насечены на кожу. Никогда не существовавшее, переживающее насилие жеста, рукой выводящее имя этому насилию, пытающееся запомнить, сливается всякий раз с возвращением к этому насилию как воображаемому, как вспоминаемому. Отсюда и идет различение, знак переноса, императив разрыва - отказа от ризомы, отказа от корня, отказа от знака, отказа от времени, где время - это есть лишь комната, уставленная телами, как чистой материальностью, пустотой. Тела без духа являют собой лишь пространство, ими выкладываемое, пространство с родившимися, но лишенными знаков означаемыми «без бытия», вырвавшимися, убежавшими от табуизации, поскольку всегда пребывают в моменте дления смерти праматери, постольку всегда неинициированные, не вписанные, вырванные из мира. Тела - это страницы, дети, родившиеся от смерти праматери, но такие страницы и такие дети, которые обозначили свое различие, свой отказ от памятования: они не вспоминают момент преступления, они находятся в преступлении, в вечном его переживании. Отказ от времени, полет мысли, бегство с бесконечными скоростями в поле имманенции рождает лишь пространство о - невысказанное в виду невозможности высказывания, отсутствия на коже знаков. Или пространство 0 как ничтойность, как пустыня-тело без органов, воли. То место, где иерархия камни-растения-животные человек нарушена и человек и камень в той же степени имеют лишь материальную и формальную причину, отданные на растерзание внешних сил и внешней мысли. Тело есть покой, пустыня, не-движение. Живое и мертвое, причудливо соединенные вместе. Белый лист бумаги. Что это: актуальное, созданное, рожденное, оформленное? Или потенциальное: ненаписанное, несказанное, пребывающее в процессе отказа от своей белизны?

Кто знает, о чем думали избиратели в «Прозрении» Сарамаго, бросая в урну «чистые» бюллетени?

Нулевая степень не письма, но знака, явившаяся в различении рождения и события.

Кто знает: о или 0?