Закон «зеленого винограда» 13 страница
211. Закон "прямого взгляда"
"Зое 23 года. Сама она красивая, тонкая, черноглазая — контролер в СИЗО, проще — надзиратель в тюрьме. С 18 лет. И в первый день ей сказали: "Сейчас заключенных с прогудки поведут. Смотри им в глаза. Опустишь взгляд уничтожат, будешь работать на них".
Она смотрела им в лица, страшные и обыкновенные, злые и насмешливые.
Смотрела черным бездонным взглядом — и они опускали глаза".
(О. Калашникова. Покажите мне счастье…)
Пристальный взор подчиняет людей.
Известный французский хирург Лериш рассказывал, что его — тогда еще молодого врача — пригласили проконсультировать знаменитого маршала Фоша. После осмотра он посоветовал операцию. Маршал сказал ему:
"Я обращался ко многим медицинским светилам, они тоже предлагали оперироваться, но я не соглашался. Сейчас я хочу, чтобы эту операцию сделали вы, потому что вы первый, кто говорил со мной, глядя мне прямо в глаза: вам я поверил".
Американские туристы Джон Гельфрейх и Отто Бутесхуде путешествовали по сельве (джунглям) бразильского штата Мату-Гросу. Места там дикие, селения крайне редки. Заночевав как-то на берегу реки Шингу, утром стали готовить завтрак. Бутесхуде пошел за водой. Он долго не появлялся, и Гельфрейх пошел искать товарища. Он нашел его возле самой воды. Отто медленно шел к густому кустарнику, движения у него были как у робота, голова неподвижно направлена в сторону кустарника.
Проследив направление его взгляда, Гельфрейх увидел голову змеи, торчащую из куста. Реакция Джона была молниеносной: выстрелом из пистолета он сразил змею.
Отто вдруг вздрогнул и нервно рассмеялся. Позже рассказал: у воды почувствовал на себе чей-то взгляд, а что было потом — не помнит.
Из интервью президента сети ресторанов быстрого обслуживания "Макдональдс".
"Наши рестораны в Москве кормят ежедневно пятьдесят тысяч человек. И каждому посетителю мы уделяем индивидуальное внимание. Мы говорим ему, глядя в глаза: "Приходите к нам еще".
— Нет, — сказал Андрей Андреевич Громыко, начинать нашу беседу разговором о самолете и замыкаться только на нем я совершенно не намерен.
(Речь шла о сбитом советской стороной 1 сентября 1983 г. южнокорейском пассажирском самолете «Боинг-747» рейса КАЛ-007. Все пассажиры — около трехсот человек — и экипаж погибли.)
— Но разве мы не можем, — задал вопрос Джордж П. Шульц, — поднимать любые темы, какие захотим?
— Можем, — ответил советский министр. — И я отвечу на ваши вопросы по самолету. Но начинать с этого нашу беседу мы не станем. Вы, конечно, можете начать, но разговора у нас тогда не получится: не можете же вы говорить сам с собой?..
Государственному секретарю Соединенных Штатов крыть было нечем: и какой же вправду получится разговор, если один говорит, а другой даже и не слушает?
Крыть было нечем, но спор, обретая все более жесткий и острый характер, продолжался. Он затянулся на сорок пять минут. Наконец, рассказывает один из очевидцев, Громыко стукнул кулаком по столу и со словами: "Я вижу, вы не хотите говорить по кардинальным вопросам наших отношений" — встал. Щульц, совершенно не ожидая такого поворота событий, густо покраснел и тоже встал. И тоже стукнул кулаком по столу. Так и стояли они друг перед другом. Министры двух великих держав, двух супердержав. Еще бы несколько секунд, и встреча, проходившая в резиденции американского посла в Мадриде, была бы прервана. Но… Оба руководителя внешнеполитических ведомств прекрасно понимали, что повернуться, уйти нельзя. Просто нельзя.
(…)
В Мадрид на очередное Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе и на встречу с Громыко, которая планировалась задолго до сахалинской трагедии, Шульц ехал, можно сказать, на коне. Его авторитет и влияние в администрации существенно возросли именно потому, что он, оказавшись, как выразился один из госдеповцев, "в нужное время и в нужном месте", четко разыграл боинговскую карту.
Госсекретарь ехал теперь в Мадрид дать мощный короткий бой советскому министру. Анонимные госдеповские чиновники намекали репортерам: от Громыко не останется мокрого места.
Щульц встретил министра у резиденции американского посла с необычной, как писали потом, грубостью: ни улыбки, ни рукопожатия. Вошли внутрь, уединились. Только они и переводчики. Никого больше. О самолете — ни слова. Накануне Громыко дал знать, что, если в ходе встречи "один на один" госсекретарь собирается обсуждать самолет, встречи на будет. Шульц согласился о самолете не говорить. Говорили о правах человека. Потом перешли в другой зал, к своим делегациям. Тут-то и вспыхнул конфликт, когда госсекретарь и министр, хлопнув кулаками по столу, вскочили и выпялились друг на друга. "Первым, — рассказывал потом очевидец, — моргнул Шульц".
— Так что, — спросил Громыко, не отводя взгляда от раскрасневшегося Шульца, — не будет у нас разговора?
— Будет, — вынужден был ответить госсекретарь, но я резервирую за собой право обсуждать то, что я хочу.
— Это пожалуйста, — благодушно согласился советский министр, — но только с самолета мы начинать не будем.
И получилось так, что вся беседа прошла по сценарию Громыко: обсуждали общее состояние советско-американских отношений, контроль над вооружениями, региональные проблемы. Потом заговорили и о самолете.
Шульц требовал признания того, что лайнер был сбит преднамеренно, требовал извинений и компенсации. Громыко повторил то, что к тому времени Москвой уже было публично сказано неоднократно.
И на этот раз советский- министр иностранных дел одолел американского.
Вокруг прямого пристального взгляда давно уже сложился мистический ореол. Его даже называют "магическим взглядом". Естественно, что есть и обучающие рецепты. Об одном из них рассказывает Игорь Востоков в своей книге "Секреты целителей Востока":
"Возьмите машинописный лист и в центре его начертите тушью или черными чернилами круг размером с двухкопеечную монету (1,5 см).
Повесьте этот лист на расстоянии 2–2,5 см от себя и в течение 15 минут непрерывно и не мигая смотрите на этот черный круг (круг надо заштриховать черным цветом).
Делая это ежедневно, вы выработаете в себе "магический взгляд". Если таким взглядом женщина, к примеру, посмотрит на мужчину с целью его приворожить к себе, то он навсегда станет ее".
212. Закон "психологической линзы"
Подобно тому как оптическая линза пропускает через себя изображение любого объекта, переворачивая его, так и люди, когда концентрированно воспринимают события в своей среде, почему-то упорно меняют знак своего отношения к ним — необъяснимо. — на противоположный.
Парадоксальное действие этого странного механизма человеческой психики испытал на себе республиканский кандидат в вице-президенты США Куэйл. В ходе предвыборной кампании он неожиданно попал под жернова средств массовой информации, которые сообщили, что в период вьетнамской авантюры Куэйл будто бы прибегал к недозволенным приемам для уклонения от воинской службы. Пресса включилась в кампанию так, что никто уже не сомневался: потонет Куэйл и потащит за собой президента Джорджа Буша. Но случилось чудо: избиратели "пожалели бедного Куэйла", на которого набросилась пресса, прониклись к нему состраданием и сочувствием, перешли на его сторону и существенно усилили шансы республиканских кандидатов.
Из окон другого взгляд на нашу дверь всегда противоположный. Согласитесь, что в этой констатации есть что-то от вечности.
213. Закон "пытки"
Сильные личности ломаются сильными средствами. А таковыми во все времена были пытки. И хотя считается, что задача пытки — информация, признание, оговор или самооговор, которые во что бы то ни стало надо добыть у допрашиваемого, на самом-то деле все обстоит совершенно иначе.
"Цель пытки — держать а страхе, терроризировать все общество. Сломленный человек, вернувшись в привычную жизнь, даже если он молчит о том, что с ним творили в тюрьме, создает вокруг себя поле ужаса и устрашения. "Вирус сломленной личности" как психическая зараза распространяется в обществе, парализуя волю людей".
(Инга Генефке, датский врач, исследователь современных форм пыток)
Один из бывших политзаключенных в Турции рассказывал: в тюрьме он подвергся пытке, известной в мировой практике под названием «фаланга», — жертву подвешивают за ноги и бьют по ступням. Его безумные крики мучители записали на пленку и затем прокрутили его отцу.
После этого отец покончил жизнь самоубийством. Вот что такое пытка…
Многие пытки в мировой классификации имеют испанские названия.
Одна из них — "ла мото", то есть "мотоцикл".
В разных странах «популярны» разные пытки, но в целом методика повсюду одинакова — набор предлагаемых мучений универсален. Новинка, появившаяся в одном конце света, моментально распространяется по миру.
Палачи очень быстро перенимают опыт друг у друга.
Самой распространенной пыткой на всех континентах являются побои разных видов. На втором месте пытки электричеством. На Ближнем Востоке «любят» «фалангу». В Латинской Америке у палачей свои предпочтения — здесь чаще, чем в других странах, применяют пытку удушением — она называется «субмарина» и бывает двух видов — «мокрая» и «сухая». При пытке "мокрая субмарина" голову жертвы опускают в ванну с водой вперемешку с экскрементами, рвотой, кровью. "Сухая субмарина" — удушение с помощью пластикового мешка.
Вообще очень многие пытки в этом международном реестре называются по-испански: "мокрая субмарина" имеет название "да баньера", известны подвес типа "ла барра", пытка электричеством — «лапарилья». Даже печально знаменитый «телефон» (одновременный удар двумя руками по ушам жертвы) имеет испанское написание «телефоне». Судя по всему, Латинская Америка внесла «достойный» вклад в развитие пыточного дела. В европейских государствах (а в центре обследовались узники из Испании, Греции и Северной Ирландии), кроме побоев, популярны более «чистые» виды пыток — заключенных заставляли долго стоять или долго находиться в неестественных пдзах, до изнеможения заниматься гимнастикой.
"Мы выяснили, — рассказывает Инга Генефке, — что, по сути дела, психическое воздействие пыток на здоровье человека зачастую превосходит физическое. Современные мучители постигли, что унижение быстрее и успешнее уничтожает личность, чем физические страдания.
Пытка — это длительный процесс, который начинается с жестокого ареста на глазах у семьи (жертва первый раз ощущает чувство унизительной беспомощности, наблюдая за издевательствами, которым подвергаются самые родные и близкие люди), продолжается в тюрьме, заканчивается подпиской, которую дает выпущенный на свободу узник о том, он не подвергался пыткам. Или о «неразглашении» того, что с ним случилось в тюрьме. А можно сказать, что она длиться всю жизнь ибо его еще долгое время будут сопровождать ужасные воспоминания, ночные кошмары, не говоря уже о головных и прочих болях".
Иногда органические изменения, происходящие с организме после пыток, едва заметны, но у человека, перенесшего мучения, в голове крепко засело убеждение в своем уродстве, неполноценности, отвратительности для окружающих. Цель палачей — внушить допрашиваемому, что он никогда не станет нормальным человеком, что он навсегда потеряет здоровье и свое «я». Для этой цели используется смесь физических истязаний в сочетании с моральными. Заключенный прежде всего должен лишиться самоуважения, чувства собственного достоинства.
Выбор средств обширен — от изнасилований до изощренных издевательств, когда жертву заставляют поедать экскременты или наблюдать за пытками других людей, иногда близких родственников.
214. Закон "разбитого корыта"
Начинания крупноохватных воздействий на людей, имеющие намерением улучшение их жизни, изначально и заведомо противоположны самим себе, а по результатам не только масштабно разрушительны, но и погубительны, как для своих затевателей, так и для затеянных ими дел.
Открой любой учебник истории. Возьми оттуда какие угодно заметные, прославленные, оставившие след имена. Они подойдут под этот закон все: Юлий Цезарь и Спартак, Александр Македонский и Степан Разин, Ленин и Горбачев. Смело продолжайте дописывание. Список получится длинным. У данного закона большая, как говориться, клиентура.
Размашистые дела сродни гигантскому вертикальному колесу, которое мы, возгорясь желанием, можем, конечно, повернуть и посмотреть на мир сверху и дальше, но затем все равно и неизбежно окажемся внизу, обессилевшие как от впечатлений увиденного, так и от деяний по вращению колеса.
Поднимающийся необходимо опускается, причем туда (и только туда!), откуда он начал подъем, если, конечно, взращенное им дело было не индивидуализированным, а социально заметным и социально охватным.
Этот странный закон до сих пор не знал исключений.
Его безжалостная поступь оставила следы во всех временах. И пока он есть и действует, будет неизменно верна формула, что "цели достигает лишь тот, кто приходит к ней последним"…
В сказке "О рыбаке и рыбке" А. С. Пушкина бедняки, старик со старухой, получили от судьбы возможность стать богатыми. Но сущность человеческую они в себе преодолеть не смогли. И потому вновь оказались там, где и были с самого начала.
Нам просто не следует забывать, что воля судьбы изначально и неизменно всегда встречна нашей воле.
215. Закон "развлечения"
"Развлечение забавляет нас, а мы, не замечая этюго, спешим к смерти".
(Блаз Паскаль)
Люди не властны уничтожить смерть, горести, полное свое неведение, вот они и стараются не думать об этом и хотя бы таким образом обрести счастье. Развлечение единственная наша утеха в горе и вместе с тем величайшее горе: мешая думать о нашей судьбе, оно незаметно ведет нас к гибели. Не будь у нас развлечения, мы ощущали бы такую томительную тоску…
К этим словам Паскаля очень подходит и совет Станислава Ежи Леца (1909–1964), данный им оптимистам и пессимистам.
Смейтесь до слез!
216. Закон "разыгрывания сцен"
Речь идет о маленьких «спектаклях», которые мы порой закатываем друг другу. «Сцены» позволяют разом, путем короткой эмоциональной вспышки, полной негодования, легко добиться того, о чем в спокойном состоянии можно тщетно просить целые месяцы и годы.
Что же до подтверждения, то самое лучшее здесь от начала до конца выслушать знатока и специалиста в вопросе Андре Моруа ("Письма незнакомке", глава "О сценах").
"Делаете ли вы сцены своему мужу, друзьям, сударыня? Хотя у вас вид Минервы, я крайне удивлюсь, если вы к ним не прибегаете. Сцена — излюбленное оружие женщин. Тем не менее оно требует от них еще и умения приноравливаться к мужчине, с которым имеют дело.
Встречаются такие легко возбудимые мужчины, которые получают от ссор удовольствие и могут своим поведением перещеголять даже женщину. Та же запальчивость сквозит в их ответах. Такие ссоры не обходятся без взаимных грубостей. После скандала накал слабеет, на душе у обоих становится легче и примирение бывает довольно нежным. Я знаю немало женщин, которые, устраивая сцены, не страшатся и побоев. Они даже втайне жаждут их, но ни за что в том не признаются. "Ну, а если мне нравится, чтобы меня поколотили?" — вот ключ к этой непостижимой загадке. У женщин, ценящих в мужчине прежде всего силу — духовную и телесную, — оплеуха, которую им закатили, только подогревает чувство.
— Какая мерзость! — воскликнете вы. — Мужчина, поднявший на меня руку, перестал бы для меня существовать.
Вы искренне так думаете, но для полной уверенности вам нужно бы испытать себя. Если ваше омерзение подтвердится, это означает, что гордость в вас сильнее, чем чувственность.
Нормальный мужчина терпеть не может сцен. Они ставят его в унизительное положение, ибо он при этом, как правило, теряет инициативу. Да и может ли уравновешенный супруг успешно противостоять разъяренной пифии, которая со своего треножника обрушивает на него поток брани? Многие мужчины, стоит только разразиться буре, предпочитают удалиться или, развернув газету, перестают обращать внимание на происходящее. Следует помнить, что бездарно разыгранная сцена быстро надоедает.
Уже само слово «сцена» нам многое объясняет. Оно позаимствовано у актеров. Для того чтобы произвести эффект, она должна быть мастерски разыграна. Начавшись с пустяков, только потому, что накопившееся раздражение требовало выхода, сцена должна постепенно набирать силу, питаясь всеми тягостными воспоминаниями, пополняясь давнишними обидами, наполняя все вокруг рыданиями. Затем — в подходящий момент — должен произойти перелом: стенания пошли на убыль, им на смену пришли задумчивость и тихая грусть, вот уже появилась первая улыбка и венец всему — взрыв сладострастия, — Но чтобы так разыграть сцену, женщина должна действовать по заранее обдуманному плану и все время владеть собой…
Вы правы, сударыня. Ничего не поделаешь — театр!
Талантливая актриса постоянно отдает себе отчет в том, что говорит и делает. Лучшие сцены — те, которые устраивают намеренно и тонко разыгрывают. Не только женщины владеют этим искусством. Выдающиеся полководцы — Наполеон, Лиоте — редко впадали в гнев, лишь тогда, когда полагали это необходимым. Но уже тогда их ярость сокрушала все преграды! Лиоте в приступе гнева швырял наземь свое маршальское кепи и топтал его. В подобные дни он еще утром говорил своему ординарцу:
— Подай-ка мне мое старое кепи.
Берите с него пример. Берегите свое возмущение для важных обстоятельств: будьте пастырем ваших слез. Сцены только тогда эффективны, когда редки. В странах, где грозы гремят чуть ли не каждый день, на них никто не обращает внимания. Не стану приводить в пример самого себя. По натуре я мало раздражителен, однако и я раз или два в году выхожу из себя, когда слишком уж возмутительная несправедливость или нелепость лишает меня обычного спокойствия. В такие дни мне все вокруг уступают. Неожиданность — один из залогов победы. Меньше сцен, сударыня, но с большим блеском! Прощайте".
217. Закон "раскрытия непринужденностью"
Если говорить о нас строго откровенно, то мы почти не бываем «нараспашку». Наше обычное состояние — "застегнутость на все пуговицы".
И если жесткость одежды еще выигрышна для намекающей выразительности изгибов и линий тела, то для характера это — непроницаемая для света темница.
Раскрепощенность — вот ключик к тайнам нашей натуры, вот та, колдовская дудочка, на которую откликается душа…
Гордон Олпорт (1897–1967), американский врач, впоследствии ставший психологом, в сборнике своих исследований рассказывает об одном фермере, который участвовал в каком-то пикнике. Понадобилось купить пиво. К нему обратились с просьбой дать немного денег. И вот этот фермер, импульсивно, как выражается Олпорт, вынул монету, значительно превышающую стоимость пива.
Олпорт спрашивает: зачем человек дал столько, если бутылка пива стоит значительно меньше? И сам дает ответ: в непринужденной ситуации выявилась основная черта фермера — щедрость.
218. Закон "расплаты за унижение"
Наши поступки, имеющие своей целью унижение других людей, лишают нашу собственную жизнь необходимой прочности, ибо обязательно взращивают того, кто смертельно не простит нам понесенного урона, его достоинству.
Вспомним драму Фридриха Шиллера "Вильгельм Телль" (1804). Шиллер создал эту пьесу в последний период своего творчества, когда он "проявлял особый интерес к освободительной борьбе народов. В "Вильгельме Телле" показано угнетение Швейцарии австрийскими завоевателями и борьба швейцарского народа за свое освобождение против империи Габсбургов.
Действие пьесы происходит в начале XIV в, в той части Швейцарии, население которой говорит на немецком языке. Большинство действующих лиц пьесы являются плодом творческой фантазии Шиллера, за исключением только двух персонажей. Образ Вильгельма Телля — легендарный, собирательный, он взят из народных сказаний, но многие события пьесы соответствуют исторической действительности.
Тирания и иноземное иго наиболее рельефно воплощены в лице Геслера, наместника австрийского императора. Правление Геслера и его приближенных характеризуется в пьесе произволом, жестокостью, самодурством, оскорблением национальных чувств и человеческого достоинства.
Чтобы растоптать самоуважение народа, Геслер придумал поставить на лужайке шест, на который водрузить шляпу, и приказал всем, кто проходит мимо (а воткнут в землю шест был в самом людном месте) низко кланяться шляпе. За нарушение указания наместника полагалось немедленное наказание, для чего вблизи шеста стояли два стражника.
Сумасбродное проявление не приемлется даже стражей. Вот их разговор между собой.
Приятель, что-то мне сдается, знаешь,
Позорный столб для нас же — шест со шляпой.
Ведь это срам для доброго вояки
Быть на посту перед пустою шляпой.
За это все нас вправе презирать.
Отвешивать поклоны перед шляпой
Поверь! — дурацкий это, брат, приказ!
Но вот в районе "пустой шляпы" появляется Вильгельм Телль.
У него в руках самострел. Он вместе со своим вторым сыном. Естественно, что поклона шляпе он не отвешивает.
Многие комментаторы драмы, ссылаясь на текст Шиллера, считают, что Телль просто не заметил "позорного сооружения". Я так не думаю. Взгляните на Телля. Разве он похож на невнимательного или робкого? И разве не он говорит о себе следующее?
Покой мне чужд.
Я не рожден быть пастухом. Я должен
За целью ускользающей гнаться;
И лишь тогда жизнь для меня отрада,
Когда в борьбе проходит каждый день.
Не уважив шляпу, Телль бросил вызов оккупантам.
Но будучи схваченным врагами, он еще надеется сойти за простачка и потому, находясь в резиденции Геслера, говорит ему:
Простите сударь! Я не из презренья
По безрассудству ваш приказ нарушил,
Будь я другой, меня б не звали Телль,
Ведь Телль от «toll», что значит сумасбродство.
Помилуйте, я впредь не провинюсь.
Телль, отнюдь, не кается: просто Шиллеру хочется показать, что его «проступок» в глазах самого швейцарского народа естественен — захватчики всегда будут восприниматься без обиняков захватчиками, и даже простейшие действия людей — такие как «неуважительное» поведение Телля — есть психологическая реакция протеста.
Наказание, предложенное Геслером Теллю во искупление вины перед австрийской короной, страшное: он должен выстрелить из самострела в яблоко, которое стража Геслера положит на голову сынишки Телля.
Телль — меткий стрелок, и все обойдется. Он прощен.
Но Геслер спрашивает его, а зачем он перед стрельбой достал не одну стрелу (ведь по условиям наказания ему полагается только один выстрел), а две. Мужественный и честный Телль не кривит душой перед сильной стороной.
Его протест проявляется и в той правде, которой он нокаутирует Геслера. Вторая стрела, говорит Телль, должна была поразить Геслера, если бы отец попал не в яблоко, а в сына.
И тогда наместник срывается. Не выдержав поединка; с представителем попранной его сапогом страны, он приказывает — забыв про свое обещание простить Телля схватить смельчака и «упрятать» его в тюрьму да, понадежнее, как самого опасного бунтовщика.
И вот теперь-то Телль "распрямляет плечи" народного героя.
Он совершает свой исторический подвиг — посылает стрелу в сердце тирана. Решение Телль принимает непосредственно под влиянием событий. С небывалой отвагой покинув корабль Геслера, который нес его к тюрьме, к гибели, он осознает необходимость возмездия, т. е. уничтожения наместника. Ни с кем не советуется этот мужественный человек, ни минуты не колеблется. Поджидая Геслера, который должен проехать у подножия горы, где находится Телль, он — любопытная деталь: спокойно и приветливо разговаривая с горцами — пронзает из арбалета злое сердце жестокого человека.
Всходы унижения всегда вырастают, они не гибнут и способны стрелять в своих сеятелей.
219. Закон "расставания с правдой"
Двигаясь по дороге своей жизни, люди подвержены закону "смены приобретений" и закону "оставления использованного". Они вырастают из прежних своих одежд и расстаются с привычками и иллюзиями возраста. Каждое новое дело несет им приобретение нового опыта, и их очередные взгляды заступают на место предшествовавших, В этом смысле мы переживаем в самих себе и назначение на должность, и возведение на престол, и свержение. Мы переживаем и триумф наших войск, и унижение поражения. Все это в нас, при нас, всегда с нами. Не исключение из этого ряда и "правда".
Еслм «правду» определить как желание быть услышанным и безоговорочно принятым в своих утверждениях, заверениях, призывах, то любая правда — это этап в нашей жизни, а вовсе не некая метафизическая или мифическая Она, которой люди должны служить и отдавать свои сердца, подобно любви к Богу. Об одном кардинале известно следующее: после избрания папы он подошел к святому отцу и сказал: "Итак, вы избраны в папы; вы в последний раз услышите правду; всеобщие знаки уважения обольстят вас, и вы станете считать себя великим человеком. Помните, что до возведения в папы вы были лишь невеждой и упрямцем. Прощайте, я стану вам поклоняться ".
Он, этот кардинал, умел смотреть в корень и этим своим высказыванием по мудрости превосходит царя Соломона.
220. Закон "расширения опыта".
"Поездки учат".
(Японская поговорка)
Можно прочитать целую книгу и не понять, о чем она… Можно битый час слушать лекцию и не уловить содержания речи. Можно долго чем-то заниматься и не понимать ни сути дела, ни его смысла.
Но достаточно бывает строчки, предложения, короткой встречи, мимолетного эпизода, и все прожитое, выслушанное, сделанное вдруг выстраивается в понятный, осмысленный ряд.
Что же это за чудесные формователи нашего опыта?
Неужели какая-то там «мелочь» может так ясно обрисовать целое?
Такой удивительностью обладает опыт, только не свой, а чужой. Оказывается, чужие достижения, взгляды, умения, если их много и они непрерывны в своем направленном на нас потоке, если знакомство с ними широкомасштабно и часто, способны так пересечься с нашим опытом, делом, мыслью, что, пересекая, не перечеркивают наше, а, напротив, поднимают его, как это делает встречный поток воздуха, поравнявшись с крыльями самолета.
Разным историям на сей счет числа нет. Но мне запомнилась та, что рассказана была писателем Александром Михайловичем Алешкиным. Буквально за год до развала Союза пришлось ему сопровождать делегацию японцев.
На одном из самых крупных в городе заводов, а дело было во Владикавказе, они шли мимо Доски почета, когда руководитель делегации, замедлив шаг, что-то проговорил остальным, и они замерли перед взятыми в рамки портретами и низко склонили головы.
"Я подумал сперва: вот кто почитает мастерство! говорит Алешкин. — Растрогался и заодно тоже как бы слегка поклонился: вот, мол, у кого и тут нам надо учиться — у японцев!.. Ну и как бы в знак признательности, что ли в знак благодарности по отношению к гостям, уточняю: а почему это незнакомых вам людей вы решили почтить?.. А руководитель и говорит: "Ведь они умерли?.. А мы свято чтим память об ушедших в иной мир!" — "Да нет же! — я ему объясняю. — Они, слава Богу, живы… Просто эти люди хорошо работают, поэтому их портреты тут и висят!"
Тогда он с японской своей дотошностью пересчитал портреты — их двадцать четыре набралось, а потом спрашивает: "А сколько всего рабочих на этом заводе?" Отвечаю ему: семь тысяч, мол. Он спрашивает:
"И что — остальные шесть тысяч девятьсот семьдесят шесть рабочих трудятся плохо?"
Вот как мы с вами, читатель, выходит, странно жили, если со стороны посмотреть.
Жизнь соприкоснула меня в молодые годы с Павлом Васильевичем Копниным, доктором философских наук, известным советским гносеологом, специалистом по теории науки. Это от него я впервые услышал быль о посещении философского факультета Московского государственного университете им, М. В. Ломоносова делегацией индийских ученых. Почти всю неделю длился их визит.
Все прошло удачно: и Москва понравилась, и пытливые студенты. Одного только не смогли осилить гости. О чем откровенно и сказали. "У вас, — говорили они, — все хорошо поставлено и обеспечено. Много нужных кафедр — этики, логики, истории философии и т. д. Но это ведь философский факультет. А философия есть любовь к мудрости. Любовь! Так отчего же у вас нет как бы главной кафедры, кафедры любви?