Глава X. Стрела Аримана
Чеди Даан еще не привыкла к шуму тормансианской столицы. Неожиданные звуки доносились в ее крохотную комнатку на четвертом этаже дома в нижней части города Средоточия Мудрости. Построенные из дешевых звукопроводящих материалов, стены и потолки гудели от топотания живших наверху людей. Слышалась резкая, негармоничная музыка. Чеди старалась определить, откуда несется этот нестройный шум, чтобы понять, зачем так шумят люди, понимающие, что при плохом устройстве своих домов они мешают соседям. Весь дом резонировал, непрерывно резали слух стуки, скрипы, свист, вибрация водопроводных труб в тонких стенах.
Чеди поняла, что дома построены кое-как и не рассчитаны на такое неимоверное число жильцов. И улица планировалась без учета резонанса и становилась усилителем шума. Все попытки расслабиться и перейти к внутреннему созерцанию не удавались. Только Чеди отключала себя от нестройного хора звуков, как внезапно раздавались гулкие и резкие удары. Оказывалось, что хлопали двери в домах или экипажах. У общественно не воспитанных тормансиан считалось даже шиком покрепче хлопнуть дверями. Чеди прежде всего бросалось в глаза, что тормансиане совершенно не умели применяться к условиям своей тесной жизни и продолжали вести себя, будто вчера покинули просторные степи.
Чеди подошла к окну, выходившему на улицу. Тонкие неровные стекла искажали контуры противоположного дома, сумрачной громадой закрывавшего небо. Зоркие глаза Чеди замечали дымок насыщенных окисью углерода и свинца газов, поднимавшийся из подземных туннелей, предназначенных для тяжелого городского транспорта.
Впервые не воображением, как на уроках истории, а всем телом ощутила Чеди тесноту, духоту и неудобство города, построенного лишь для того, чтобы дешевле прокормить и снабдить необходимым безымянную массу людей – абстрактное количество потребляющих пищу и воду.
Нечего было думать о сосредоточении и отдыхе, пока не научишься отключаться от непрекращающейся какофонии.
К одежде тоже надо было привыкнуть. Чеди заставила затрепетать все мышцы тела, массируя кожу, зудевшую под одеждой. На верхнее одеяние нельзя было пожаловаться. Блуза стального цвета с высоким воротником, стянутая мягким черным поясом, и широкие брюки из того же материала нравились Чеди. Но ее заставили надеть и нижнюю одежду: совершенно незнакомый для жительницы Земли лифчик и жесткую юбочку. Новые друзья уверили Чеди, что появление на улице без этих странных приспособлений может привести к скандалу.
Чеди подчинилась и сидела полуобнаженной, пока хозяйка и ее сестра хлопотали, прилаживая одежду. Пепельные волосы Чеди еще в садах Цоам превратились в смоляно-черную жесткую гриву, какую девушки планеты Ян-Ях любили носить или беспорядочно растрепанной, или заплетенной в две тугие короткие косы. Контактные линзы изменили цвет глаз. Теперь, когда Чеди подходила к зеркалу, на нее смотрело чужое и чем-то неприятное лицо. Но две ее хозяйки не уставали восхищаться ею, суля многочисленные победы над мужчинами. Как раз к этому-то Чеди стремилась менее всего. Быстрое выполнение миссии зависело от полной свободы ее как наблюдателя.
Друзья Таэля провели Чеди сюда ночью. Улица Хей-Гой, то есть Цветов Счастья, была населена «кжи». Ее приняли чета молодых тормансиан и сестра хозяйки, жившая здесь временно.
Трехсложное имя этой молодой женщины сокращалось как Цасор. Она взялась быть спутницей Чеди по городу Средоточия Мудрости. Для молодых – и особенно красивых – девушек прогулки по столице Ян-Ях в вечерние часы были опасны, не говоря уже о ночи, когда и сильные мужчины не появлялись на улице без крайней надобности. Женщины подвергались оскорблениям или нападениям преимущественно со стороны одержимых половым психозом юнцов. Красота, вместо того чтобы быть защитой, только сильнее привлекала молодых бандитов, как хищников привлекает запах крови.
Верный голубой СДФ с подогнутыми ножками улегся под кровать (здесь спали на высоких ложах из железа или пластмассы) и был укрыт приспущенным до полу покрывалом. Предосторожность, как объяснили Чеди, принятая, чтобы хозяев не заподозрили в связи с жительницей Земли. Официально Чеди числилась гостьей семьи инженера огромного завода, а контакт звездолетчицы с темными, непросвещенными «кжи» считался непозволительным. Хозяева могли поплатиться за это изгнанием из столицы. Угроза серьезная: в других местах планеты жить было труднее. Там люди получали за свой труд меньше и потому меньше имели денег на питание, на приобретение вещей и развлечения.
Обитатели города Средоточия Мудрости да еще двух-трех громадных городов на побережье Экваториального моря служили предметом зависти других, менее счастливых жителей Ян-Ях.
Сущность этого счастья оставалась непонятной Чеди, пока она не постигла, что богатство и бедность на планете Ян-Ях измерялись суммой мелких вещей, находившихся в личном владении каждого. Во всепланетном масштабе, в экономических сводках, в сообщениях об успехах фигурировали только вещи и полностью исключались духовные ценности. Чеди позднее убедилась, что самосовершенствование не составляло задачи человечества Ян-Ях.
И в то же время хозяева удивляли Чеди веселой безыскусственностью и любовью к скромным украшениям своего тесного жилища. Два-три цветка в вазе из простого стекла уже приводили их в восхищение. Если им удавалось достать какую-нибудь дешевую статуэтку или чашку, то удовольствие растягивалось на много дней. В каждом жилище находился экран видеоприбора с мощным звукопередатчиком. И по вечерам, когда семейные люди, то есть жившие парами и с детьми до возраста, соответствующего началу первого цикла Земли, сидели у себя, созерцая тусклые маленькие плоские экраны, грохот звукового сопровождения сотрясал стены, потолки и полы хлипких домов. Но их обитатели относились к этому с удивительным равнодушием. Молодой сон был крепок: никакой необходимости в чтении, раздумьях или тем более медитации они не чувствовали. Очень много свободного времени уходило на праздные разговоры, толки и пересуды.
На улице Цветов Счастья находилась школа – угрюмое здание из красного кирпича посреди чахлого, вытоптанного садика. Занятия в школе шли с утра до вечера. Время от времени школьный сад и прилегающая часть улицы оглашались ревом, диким свистом и визгливым смехом – это мальчики и девочки резвились в промежутках между уроками. Еще более сильный шум поднимался в вечерние часы: крики, топот, брань и драки – будто кошмарный сон о людях, превращенных злым волшебником в обезьян.
Ученики жили в длинном здании позади школы весь период, пока их, уже взятых от родителей, готовили к распределению по профессиональным училищам и разбивке на «джи» и «кжи». Чудовищная невоспитанность детей никого не смущала. Даже у взрослых считалось чуть ли не позором оказать помощь больному или пожилому, проявить уважение к старости, уступить в чем-либо другому человеку. Не сразу поняла Чеди, что не особая испорченность тормансиан, а распространенные психологические комплексы униженности и неполноценности были тут виной. Возрастание этих комплексов в мире абсолютной власти шло сразу в двух направлениях, захватывая все большее число людей и все сильнее завладевая каждым в отдельности.
Странное общество планеты Ян-Ях, казалось, совершенно не думало о том, как облегчить жизнь каждого человека, сделать его спокойнее, добрее, счастливее. Все лучшие умы направлялись только на удешевление производства, на умножение вещей – людей заставляли гоняться за вещами и умирать от духовного голода еще раньше физической смерти.
В результате получалось множество неудобств и от непродуманного строительства и от небрежной технологии и неквалифицированной работы. Молодые «кжи» получали только лишь примитивные ремесленные навыки – настоящим мастерством не обладал никто. Неудобства жизни вызывали миллионы ненужных столкновений между людьми, где каждый был по-своему прав, а виновато общественное устройство планеты, заставившее людей барахтаться в повседневных неприятностях, для устранения которых никто ничего не делал. Тормансиане не руководствовались ни моралью, ни религиозными правилами, не говоря уже о высшей сознательности. Начисто отсутствовала постоянная, строгая и разработанная во всех аспектах система воспитания людей как членов общества. Ничто не сдерживало стихийного стремления сделать назло другим, выместить свое унижение на соседе. Идиотские критические замечания, поношения, шельмование людей на производстве или в сферах искусства и науки пронизывали всю жизнь планеты, сдавливая ее отравленным поясом инферно. Очевидно, в дальнейшем при той же системе управления будет все меньше доброжелательности и терпимости, все больше злобы, насмешек и издевательств, свойственных скорее стаду павианов, чем технически развитому человеческому обществу.
Больше двух тысяч лет назад некоторые нации на Земле верили, что политические программы, будучи применены в экономике тоталитарной властью, могут изменить ход истории без предварительной подготовки психологии людей. Не умея улучшить судьбу народов, догматики очень сильно влияли на судьбы отдельных личностей. Стрела Аримана разила без промаха, потому что необоснованные перемены нарушали исстари и дорогой ценой достигнутую устойчивость общества. Необходимого усреднения социальных явлений не получалось. Наоборот, усиливалось метание из одной крайности в другую, без научного анализа и регистрации счастья и благополучия людей. Это составляло главное бедствие олигархических режимов и очень наглядно выражалось на Тормансе.
Дефекты социального устройства Торманса, ранее известные Чеди Даан, ставили ее в позицию отрешенного, хотя и благосклонного наблюдателя. Непосредственное соприкосновение с «дефектами» началось с первых дней жизни на улице Цветов Счастья, и тут ощущения Чеди стали совершенно иными.
Неожиданности пришли в первую же их прогулку с Цасор. Тормансиане шли по улице навстречу как попало, не придерживаясь определенной стороны. Те, кто посильнее, нарочно шли напролом, расталкивая встречных, заставляя тех шарахаться в сторону, и грубо огрызались на упреки. Везде, где проходы стесняли толпу – у ворот парков, дверей увеселительных дворцов, магазинов (на Тормансе, как и везде, где существовало неравенство распределения, сохранилась денежная система оплаты труда для двух низших классов общества), столовых и на транспорте, – крепкие мужчины и женщины расталкивали более слабых сограждан, стараясь пройти первыми. Все это уже знала Чеди и, несмотря на тренированную волю, часто ловила себя на том, что еле сдерживает приступы возмущения. Обязательное стремление обойти, опередить, хоть на минуту, других людей могло бы показаться болезненным идиотизмом человеку, незнакомому с инфернальной психологией.
Однажды Цасор, бледная и напуганная, сказала Чеди, что ее вызвали в местный Дом Собраний на «Встречу со Змеем» Такие встречи происходили в каждом районе города два-три раза в год. Как ни пыталась Цасор объяснить смысл и назначение этих встреч, суть дела осталась для Чеди непонятной. В конце концов Чеди решила, что это древний культовый обряд, вошедший в обычай у нерелигиозных людей современной Ян-Ях. Ужас, который внушало Цасор это приглашение, или, точнее, приказание, заставил Чеди заподозрить неладное и настоять на совместном посещении «Змея».
Большой, плохо проветренный зал быстро наполнялся народом. На сидевших в среднем ряду Цасор и Чеди никто не обратил внимания. Собравшиеся сидели в нервозном ожидании. На смуглых щеках одних проступал румянец волнения, другие, наоборот, выделялись желтой бледностью своих лиц. Некоторые в волнении прохаживались по широким проходам между рядами, опустив головы и что-то бормоча про себя, но не стихи, как сначала подумала Чеди. Тормансиане вообще очень редко читали вслух стихи, стесняясь чувств, выраженных в поэзии. Скорее всего они бормотали какие-то заученные формулы или правила.
Зал вмещал около тысячи «кжи», то есть людей не старше двадцати пяти лет, по местному счету возраста.
Четыре удара в большой гонг наполнили зал вибрирующим гулом меди. Собравшиеся замерли в напряженных позах, выпрямив спины и устремив взоры на платформу небольшой сцены, к которой сходились, суживаясь, линии стен, потолка и пола.
Из темноты коридора, простиравшегося за освещенной сценой, выкатилось кубическое возвышение, раскрашенное переплетающимися черными и желтыми полосами. На нем стоял «змееносец» в длинной черной одежде, держа в руке небольшой фонопередатчик.
– Настал день встречи! – завопил он на весь зал, и Чеди заметила, как дрожат пальцы Цасор. Она взяла похолодевшие руки девушки в свои, спокойные и теплые, сжала их, внушая тормансианке душевное спокойствие. Цасор перестала дрожать и взглядом поблагодарила Чеди.
– Сегодня владыки великого и славного народа Ян-Ях, – «змееносец» поклонился, – проверяют вас через неодолимое знание Змея. Те, кто затаится, опустив глаза, – тайные враги планеты. Те, кто не сможет повторить гимна преданности и послушания, – явные враги планеты. Те, кто осмелится противопоставить свою волю воле Змея, подлежат неукоснительному допросу у помощников Ян Гао-Юара!
Цасор вздрогнула и чуть слышно попросила Чеди подержать ее за руку, так как сейчас начнется самое страшное. Поддаваясь внезапной интуиции, Чеди погрузила Цасор в каталептическое состояние. И вовремя!
На возвышении вместо исчезнувшего «змееносца» возник полупрозрачный шар. Он сверкал узором волнистых линий, переливавшихся при вращении шара. Соответственно бегу многоцветных волн вибрировал, повышаясь в тональности, мощный звук. Шар вращал вертикальный столб радужного света и действовал на собравшихся гипнотически. Чеди пришлось напрячь всю волю, чтобы остаться беспристрастным наблюдателем. Звук оборвался, шар исчез. На возвышении с рассчитанной на эффект медлительностью поднялась, развивая громадные кольца, гигантская красная металлическая змея. В раскрытой пасти ее мерцал алый огонь, а в боковых выступах плоской головы злобно светились фиолетовые глаза. В зале потухли лампы. Змея, поворачивая голову во все стороны, пробегала лучами глаз по рядам сидящих тормансиан. Чеди встретилась взглядом с металлической гадиной и почувствовала удар – сознание ее на миг помутилось. Слабость поползла вверх, от ног, подступая к сердцу. Только сильная нервная система, закаленная специальным обучением, помогла звездолетчице отстоять свою психическую независимость. Змея склонилась ниже и раскачивалась, едва не касаясь головой переднего ряда. В такт ей раскачивались из стороны в сторону и сидевшие в зале, кроме оцепенелой Цасор и непокоренной Чеди. Заметив, что «змееносец» стоит в углу сцены, зорко наблюдая за публикой, Чеди, теснее прижав к себе спутницу, стала покачивать ее вместе с собой.
Змея испустила протяжный вопль, и его тотчас подхватила вся тысяча тормансиан. Они затянули торжественный и заунывный гимн, восхваляя владык планеты и счастье своей жизни, освобожденной от угрозы голода. Глядя на лишенные мысли лица и разинутые рты, Чеди поразилась безмерной глупости происходящего. Подумав, она поняла, что люди в гипнотическом трансе, помимо воли, прочно закрепляют в своем подсознании смысл песни, который будет вступать в борьбу со всяким инакомыслием, как внутренним, так и привнесенным извне от других людей или через книги.
Но страшная металлическая змея была всего лишь машина. Подлинные вершители судеб «кжи» находились на заднем плане. Задумавшись, Чеди забыла о необходимости раскрывать рот вместе со всеми и притворяться поющей. Палец «змееносца» указал на нее. Позади выросла коренастая фигура «лилового» охранника, исключительную тупость которого не мог пробить даже гипноз красной змеи. Он положил руку на ее плечо, но Чеди достала карточку – «пропуск». «Лиловый» отпрянул с низким поклоном и рысцой побежал к «змееносцу». Они обменялись неслышными в реве толпы фразами. Сановник развел руками, красноречиво выражая досаду. Чеди не надо было больше играть роль. Она сидела неподвижно, оглядываясь по сторонам. Возбуждение тормансиан росло. Несколько мужчин выбежали в проход между передним рядом стульев и сценой. Там они попадали на колени, выкрикивая что-то непонятное. Моментально четверо «лиловых» отвели их налево, в дверь, скрытую за драпировками. Две женщины поползли на коленях, за ними несколько мужчин… «Змееносец» руководил «лиловыми», как искусный дирижер. По его неуловимому жесту охранники вытащили из кресел двух мужчин и женщину. Схваченные упирались, оборачивались, говорили что-то неслышимое в общем шуме. Охранники грубо, бесцеремонно волокли людей в темный коридор за сценой.
Размахи змеиного тела укоротились, движение замедлилось, и наконец змея застыла, погасила глаза, устремив вверх треугольную голову.
Люди умолкли и, будто проснувшись, оглядывались в недоумении. «Они не помнят, что произошло!» – догадалась Чеди. Они научились скрывать свои чувства на общих собраниях, постоянно устраивавшихся на местах их работы. Там, как рассказывали Чеди, от «кжи» требовали публично одобрять и восхвалять мудрость олигархии. Вековая практика научила людей не придавать никакого значения этим требованиям, выказывая внешнее подчинение. Тогда олигархи нашли иные методы вторгаться в психику и раскрывать тайные думы.
Чеди незаметно разбудила Цасор.
– Не говорите со мной и не подходите! – шепнула звездолетчица. – Они знают, кто я. Идите домой, я доберусь сама.
Цасор, еще ошеломленная, понимающе подмигнула.
Чеди медленно встала и вышла, с удовольствием после духоты вдыхая прохладный воздух. Она остановилась у тонкой, квадратного сечения колонны из дешевого искусственного камня, все еще продумывая сцену всеобщего покаяния под гипнозом. Внезапно она почувствовала на себе упорный взгляд, обернулась и оказалась лицом к лицу с атлетически сложенным «кжи» в зеленой одежде с нашитым на рукаве знаком сжатого кулака. Небольшая группа людей среди «кжи» достигала возраста в 30 земных лет. Это были так называемые «спортивные образцы» – профессиональные игроки и борцы, ничем не занятые, кроме мускульных тренировок, развлекавшие огромные толпы на стадионах зрелищами, похожими скорее на массовые драки.
Спортивный «образец» смотрел на нее упорно и бесцеремонно, как и многие другие мужчины, встречавшиеся здесь Чеди. Еще в садах Цоам привыкла она к манере жителей Ян-Ях раздевать взглядом. На Земле в наготе, в естественном виде человека, никто не находил ничего особенного, ничего возбуждающего во всяком случае, тем более постыдного. Конечно, каждый должен быть чистым и не принимать неэстетичных поз, чему учили с первого года жизни. У жительницы Земли взгляды мужчин Ян-Ях могли вызывать только неприятное чувство, как взгляды сумасшедших.
«Образец» спросил:
– Приехала издалека? Недавно здесь? Наверное, из хвостового полушария?
– Как вы… – Чеди спохватилась, – ты угадал?
Тормансианин довольно усмехнулся.
– Там, говорят, есть красивые девки, а ты… – он щелкнул пальцами, – ходишь одна, хоть красивее всех, – незнакомец кивнул в сторону спускавшихся по ступеням. – Меня зовут Шот Ка-Шек, сокращенно – Шотшек.
– Меня Че Ди-Зем, или Чезем, – в тон ответила ему Чеди.
– Странное имя. Впрочем, вы там, в хвостовом, какие-то другие.
– А ты был у нас?
– Нет, – к облегчению Чеди, признался тормансианин. – А ты чья-нибудь?
– Не поняла.
– Ну, принадлежишь ты мужчине или нет? – Видя недоумение Чеди, Шотшек рассмеялся. – Тебя берет кто-нибудь?
– Нет, никто! – сообразила Чеди, мысленно ругая себя за тупость.
– Пойдем со мной в Окно Жизни.
Так назывались у тормансиан большие помещения для просмотра фильмов и артистических выступлений.
– Что ж, пойдем! – ответила Чеди. – А если бы у меня был мужчина?
– Я отозвал бы его в сторону, и мы бы поговорили с ним. – Шотшек пренебрежительно пожал плечами. Стало ясно, что для него подобные «переговоры» всегда кончались успешно.
Шотшек завладел рукой Чеди. Они направились к серой коробке ближайшего Окна Жизни.
Духота здесь напоминала Дом Собраний. Сиденья стояли еще теснее. В жаркой комнате сиял искрящийся громадный экран. Техника Ян-Ях позволяла создавать правдоподобные иллюзии, захватывающие зрителей красочной ложью. Чеди еще со звездолета видела много фильмов, и этот мало отличался от них. Хотя давным-давно планета Ян-Ях превратилась в единое государство, действие происходило в одну из прошлых войн. Герои действовали со всей хитростью и жестокостью древних лет. Убийства и обман шли непрерывной чередой. Красивые женщины вознаграждали героев в постелях или подвергали их беспримерным унижениям. Одним из главных действующих лиц была женщина. Она по ходу действия убивала и пытала людей.
Бешеные скачки на верховых животных, гонки на грохочущих механизмах, плен, бегство, снова плен и бегство. Действие разворачивалось по испытанной психологической канве. Когда героиня оказалась в постели, чуть-чуть прикрытая одеялом (тормансианский запрет на определенные части тела), с нагим, но снятым со спины героем, Чеди почувствовала, как горячие и влажные руки Шотшека схватили ее за грудь и колено. Жалея, что она не обладает закалкой и психической силой Фай Родис, Чеди сделала попытку отстраниться. Тормансианин держал крепко. Не желая отвечать насилием, Чеди резко выставила клином локоть, высвободилась, встала и пошла к выходу под раздраженные крики тех, кому она загораживала зрелище. Шотшек догнал ее на дорожке, ведущей к большой улице.
– Зачем ты меня обидела? Что я сделал плохого?
Чеди посмотрела спокойно, даже печально, соображая, как выйти из создавшегося положения, не открывая своего инкогнито.
– У нас так не поступают, – тихо сказала она, – если в первый же час знакомства так обниматься, что же делать во второй?
Шотшек недобро захохотал.
– Будто ты не знаешь? Сколько тебе лет?
– Восемьдесят, – переведя двадцать земных лет в тормансианские, солгала Чеди.
– Тем более! Я думал – шестьдесят пять… пойдем!
– Куда?
– Ко мне. У меня комната с окном на канал. Я куплю вина и дината, и нам будет хорошо. – И Шотшек снова крепко обнял Чеди.
Она молча вырвалась и поспешила выйти из аллеи на улицу. Прохожие не смутили преследователя. Он догнал Чеди и, рванув за руку, заставил повернуться к себе лицом.
– Зачем ты пошла со мной? – зло спросил он.
– Я не думала, что так получится, простите!
– При чем тут «простите»? Пойдем, будет хорошо. Или я не понравился? Пойдем, не пожалеешь!
Чеди шагнула в сторону, и тогда Шотшек ударил ее по лицу ладонью. Удар не был особенно болезненным или оглушающим. Чеди получала куда более сильные на тренировках. Но впервые земную девушку ЭВР ударили со специальным намерением унизить, нанести оскорбление. Скорее удивленная, чем возмущенная, Чеди оглянулась на многочисленных людей, спешивших мимо. Безразлично или опасливо смотрели они, как сильный мужчина бьет девушку. Никто не вмешался, даже когда Чеди получила удар покрепче.
«Достаточно!» – решила звездолетчица и исчезла. Психологическая игра в исчезновение известна каждому ребенку Земли и состоит в умении отвлечь внимание соперника, сосредоточить его на чем-нибудь постороннем, бесшумно зайти ему за спину и не выходить из сектора невидимости. Это можно проделать лишь на открытом месте, предугадывая все повороты «противника».
Шотшек озирался дико и недоуменно, пока Чеди не появилась в поле его зрения.
– Попалась! Не уйдешь! – завопил тормансианин, занося кулак.
Чеди молниеносно пригнулась и нанесла парализующие удары в два нервных узла. Шотшек рухнул к ее ногам. Он извивался, силясь подняться на непослушных ногах, и смотрел на Чеди с безмерным удивлением. Та подтащила его к стене, чтобы он мог опереться на нее спиной, пока не пройдет онемение. Компания юношей и девушек остановилась около них. Бесцеремонно показывая пальцами на поверженного Шотшека, они похохатывали и отпускали нелестные замечания. Чеди впервые столкнулась с манерой людей Ян-Ях грубо высмеивать все непонятное, издеваться над бедой своих же сограждан. Чеди стало стыдно. Она быстро пошла вниз по улице. В ушах продолжал звучать наглый смех, а в глазах все еще стояли полные изумления глаза Шотшека. Странное, новое чувство завладело ею. Похожее на грусть, оно стеснило ей сердце. Но грусть приносила с собой ощущение отрешенности, а сейчас Чеди будто запуталась в сетях неопределенной вины. Она еще не понимала, что к ней пришла жалость – древнее чувство, теперь так мало знакомое людям Земли. Сострадание, сочувствие, желание помочь владели человеком Эры Встретившихся Рук. Но жалость, которая родится из бессилия отвратить беду, оказалась внове для Чеди Даан и заставила ее тревожно осмысливать свое поведение. Недовольная собой, она старалась найти ошибку, не подозревая, что оба ее товарища – Эвиза и Вир – так же мучительно спотыкались на первых шагах жизни в столице.
Чеди спешила домой, чтобы в отсутствие Цасор не наделать еще каких-либо глупостей. Встречая изумленные взгляды прохожих, она не подозревала, насколько отличается от обитателей Ян-Ях своей осанкой – высоко поднятой головой и гордо выступающей грудью. Мужчины оглушительно свистели вслед, выражая свое восхищение. Женщины оборачивались с негодованием и называли ее бесстыдницей. Чеди не догадывалась, что это всего лишь попытка возвыситься, опорочивая красивую конкурентку. Обычную на Тормансе недоброжелательность всех ко всем Чеди ощущала физически весомой тяжестью. Она с облегчением вздохнула, оказавшись за порогом крошечной квартирки. Ей стали близкими чувства людей древности, скрывавшихся в своем жилище от внешней жизни. Сейчас ей понравился удививший ее сначала беспорядок в квартире, манера тормансиан раскидывать свои вещи, создавая хаос из одежды, измятых брошюр (здесь читали печатные издания), оберток от пищи, косметических принадлежностей.
Цасор обрадовалась возвращению гостьи, вспомнив вдруг, что оставила ее без денег. Тут же она заставила Чеди взять несколько потертых пластмассовых квадратиков с иероглифами и кодовыми знаками. Снова Чеди удивилась небрежной щедрости «кжи», совершенно не оберегавших ни своего, ни чужого достояния. Они не пытались копить деньги, как то было принято в древние времена на Земле. Чеди лишь после поняла, что в короткой жизни «кжи», полностью зависящей от произвола правителей, которые могли в любой момент лишить их всего, вплоть до жизни, не было будущего. Не имело смысла копить деньги, беречь вещи… Даже дети не радовали людей без будущего. Все время шла глухая борьба между женщинами, не желавшими рожать, и государством, запрещавшим противозачаточные средства и аборты. Чтобы поднять падавшую рождаемость, недавно владыки удостоили матерей некоторыми привилегиями. Дело в том, что создалась угроза уменьшения численности людей, настолько ощутимая, что владык это стало беспокоить: покорные толпы – опора олигархии.
Послушно приняв деньги, Чеди рассказала Цасор о своих приключениях. Тормансианка очень испугалась.
– Это опасно! Оскорбить мужчину! Ты еще не знаешь, какие они мстительные! Я знаю, он завидует, мужчины очень завистливые… как и женщины, – подумав, прибавила Цасор. Чеди не поняла сразу, чему должен завидовать Шотшек, и лишь много времени спустя сообразила, что та же зависть к богатству, на этот раз не материальному, а духовному, вызывала эту ненависть, тем более сильную, что этот род богатства был совершенно недостижим для людей типа Шотшека.
– Но оскорбил-то он меня, – возразила она Цасор.
– Это не имеет значения. Мужчинам неважно, что чувствуем мы, женщины. Только бы их гордость была удовлетворена. И мы всегда виноваты… Интересно, как на Земле?
Чеди принялась рассказывать о действительном равенстве женщин и мужчин в коммунистическом обществе Земли. О любви, отделенной и независимой от всех других дел, о материнстве, полном гордости и счастья, когда каждая мать рожает ребенка не для себя и не как неизбежную расплату за минуты страсти, а драгоценным подарком кладет его на протянутые руки всего общества. Очень давно в ЭРМ, при зарождении коммунистического общества, сторонники капитализма издевались над этикой свободы брака и общности воспитания детей, не подозревая, насколько важно оно для будущего, и не понимая, на каком высоком уровне надо решать подобные вопросы.
Цасор слушала как завороженная, и Чеди любовалась ею. Тормансианка в повседневной одежде походила на мальчишку. Широкий пояс, поддерживавший брюки из грубой ткани, косо лежал на узких бедрах, а под него была заправлена голубая рубашка с глубоким разрезом расстегнутого ворота и закатанными рукавами. Жесткие волосы до плеч разделялись небрежным пробором, падая на тревожные, со страдальческим изгибом бровей глаза. Раскрытые губы крупного рта говорили о предельном внимании. Цасор прислонилась к притолоке двери, изогнув тонкий стан и скрестив руки.
Поддаваясь внезапному чувству (она не стала бороться с ним или стараться понять его), Чеди обняла Цасор, матерински нежно гладя ее волосы и щеки. Тормансианка вздрогнула, прижавшись к Чеди, и та сказала ей несколько ласковых слов на земном языке. Девушка спрятала горячий лоб на груди Чеди, как у матери, хотя разница в их возрасте была совсем невелика.
Они стояли обнявшись, пока не кончились летучие сумерки планеты Ян-Ях. В комнатке сразу наступила тьма – освещение улицы было слишком скудно. Цасор отпрянула от Чеди, зажгла свет и застеснялась. Скрывая смущение, Цасор принялась напевать, и Чеди поразилась музыкальной прозрачности и печали ее песен, вовсе не похожих на те, которые она слышала на улицах или в местах развлечений, с их грубыми ритмами, резкими диссонансами и крикливой манерой исполнения. Цасор пояснила, что сановники порицают меланхолические песни молодежи, безосновательно полагая, что они снижают и без того низкий тонус жизни. А старинные напевы, любимые старшим поколением «джи», содержат излишние воспоминания о прошлом и тоже вызывают грусть. Поэтому одобрение властей получают во всепланетных передачах только бодрые, восхвалительные и, конечно, бездарные песенки. Теперь Чеди стало понятно, отчего тормансиане поют так мало. Ей самой все время хотелось петь, но на улице она опасалась привлечь внимание толпы, а дома – соседей. Чеди вспомнила, как люди Ян-Ях стесняются проявления нежности, любви и уважения, в то же время давая полную волю ругани, осмеянию и даже дракам. Она решила, что Цасор необходимо повидать других землян. В этот вечер Чеди ожидала свидания с Родис по СДФ.
Они пробрались в комнату Чеди, не зажигая света, тщательно задрапировали окно и лишь тогда выкатили из-под кровати серебристо-голубой СДФ. От поворота диска на браслете девятиножка зажгла сигнал и, загудев, поднялась на лапки. Она слегка испугала Цасор, принявшую ее за живое существо.
Когда луч-носитель был направлен по известным координатам, Фай Родис там не оказалось. Взволнованная, Чеди не сразу заметила немые сигналы, бежавшие по стене, на которую фокусировался СДФ. Наконец она заметила кружки, следовавшие цепочкой, и поняла, что Родис покинула сады Цоам, оставив там крошечный индикатор, включавшийся от луча СДФ.
Встревоженная, она попробовала вызвать Эвизу или Вир Норина. Прошел час, пока на экране наконец появилась Эвиза, одетая по-вечернему, в очень открытом, облегающем платье. Ткань аметистового цвета оттеняла ее топазовые, широко расставленные глаза и пунцовые губы.
Эвиза Танет успокоила Чеди: Фай Родис покинула сады Цоам и живет теперь в старом Храме Времени, расположенном в возвышенной части города и превращенном в хранилище древних книг. Эвиза жила у Центрального госпиталя и могла свободно соединяться с Родис. Чеди договорилась встретиться с Эвизой через четыре дня, после того как Эвиза побывает на межгородской конференции врачей.
– Приходите с утра, Чеди, – сказала Эвиза, – мы пообедаем в столовой госпиталя. Кстати, где вы питаетесь?
– Где застанет время в моих скитаниях по городу, в первой попавшейся столовой.
– Надо выбрать постоянную столовую, ту, где лучше кормят.
– Везде одинаково плохо. «Кжи» не любят свою работу в столовой. Цасор говорит, что они, как это… крадут. Берут себе самое лучшее.
– Зачем?
– Чтобы съесть самим, унести семье, обменять на квадратики… деньги. Оттого невкусна еда!
– Мне думается, ваша подруга не права. Здесь, на Тормансе, люди настолько напуганы Веком Голода, что стараются произвести как можно больше еды из каждого продукта, добавляя туда несъедобные вещества. Они портят таким образом натуральное молоко, масло, хлеб и даже воду. Естественно, что такая пища не может быть вкусной, а нередко она просто вредна. Отсюда громадное количество болезней печени и кишечника.
– Вот почему вода здесь такая невкусная. И разливают ее без пользы. Разве не лучше расходовать ее бережливо, но делать вкуснее? – сказала Чеди.
– Здесь на каждом шагу встречаются вещи, противоречащие здравому смыслу. Вечером они включают вовсю телеэкраны, музыка грохочет; надрываясь, что-то говорят специальные восхвалители; показывают фильмы, хронику событий, убийственные спортивные зрелища, а люди занимаются своими делами, разговаривают совсем о другом, стараясь перекричать передатчики.
Эвиза вопросительно посмотрела на Чеди, но та не нашла объяснения.
Разве можно было понять действия, происходящие вследствие чудовищного эгоизма: грубость в общении, небрежность в работе и речи, стремление отравить и без того горькую жизнь ближнего? Водители неуклюжих транспортных машин считали, например, доблестью проноситься по улицам в ночное время с шумом и грохотом. И тут принцип бесчеловечного удешевления превращал эти машины в смрадных чудовищ, извергающих дымную отраву и терзающих слух.
Даже простые инструменты для работы на Тормансе были сделаны бесчеловечно, без всякой заботы о нервах работника и сотен окружающих людей. Чеди не смогла описать всю мерзость визга механических пил, сверл, убийственный грохот молотков и скрежет лопат. Пришлось произвести специальную запись этих звуков, в полном недоумении, как не глохли тормансиане и не впадали в безумное бешенство. Необъяснимое для землян губительное устройство их машин было понятно тормансианам и, что еще хуже, казалось им естественным. Как в ЭРМ, в жертву дешевке приносилась высшая драгоценность общества – сам человек, его здоровье, психическая цельность и покой.
Нередко подобная техника становилась непосредственно опасной для жизни. Тысячи переплетений оголенных для дешевизны электрических проводов (тормансиане не знали плотной упаковки энергии в шаровых аккумуляторах) грозили смертью неосторожным. Опасные химикаты щедро и небрежно рассыпались повсюду, входили в производственные процессы, нещадно отравляя людей. К счастью, нехватка горючих ископаемых прекратила дальнейшее загрязнение атмосферы.
– Не печальтесь, Чеди! – сказала Эвиза с экрана СДФ. – Мы платим не так уж много, говоря словами тормансиан, чтобы своими глазами увидеть такое невероятное общество. Родис говорит, что она именно так и представляла себе ЭРМ на Земле!
– Тогда что же тут невероятного? Только печально, если подумать о напрасных испытаниях и жертвах наших общих предков, уже прошедших через все это…
– Крепитесь, Чеди! Нам предстоит еще немало испытаний. Каждый день здесь обязательно случается что-нибудь неприятное, и я не хотела бы долго прожить на Тормансе, – призналась Эвиза.
Чеди услышала за стеной голоса возвращавшихся хозяев и попрощалась с Эвизой. СДФ сам забрался под кровать. Опустив одеяло, Чеди встретилась взглядом с Цасор. Тормансианка стояла, сложив руки, щеки ее пылали, а в глазах стояли слезы.
– Могучая Змея, как прекрасна Эвиза! – сказала она. – Даже сердце замирает, как у маленькой, когда слушала сказку.
– Что же в ней особенного? – улыбнулась Чеди.
– Все! Ты тоже хороша, но она!.. Только почему она такая жесткая, почему мало в ней любви и сострадания?