Проблемное пространство - психологическая реальность?

Рис 8.14. Рисунок позиции на шахматной лоске.

Задачи, которые мы рассматривали
до сих пор, решались в один шаг, с
опорой на одну доминирующую
мысль. Существуют, однако, и дру-
гие задачи — многошаговые, или
цепные. Так, в шахматах для выбора
хорошего хода часто бывает необхо-
димо рассчитать несколько вариан-
тов на несколько ходов вперед. Од-
ной идеи здесь оказывается недоста-
точно, решение должно быть много-
шаговым. Для таких задач Герберт
Саймон, единственный лауреат Но-
белевской премии среди психологов,
предложил в 60-х годах XX века свое
представление процесса решения.
Рассмотрим это представление на примере шахмат, которые называют
дрозофилой когнитивной психологии. Подобно дрозофиле, шахматы яв-
ляются удобной моделью изучения других, выходящих за рамки лаборато-
рии явлений; но, как и дрозофила, сами по себе шахматы мало интересу-
ют психологов.

В изображенной на рис. 8.14 позиции из шахматной партии черные мо-
гут выбрать один из 35 ходов, разрешенных правилами игры. В ответ на
каждый из этих ходов у белых есть примерно такое же количество продол-
жений и т.д. Представим теперь себе эту ситуацию в виде лабиринта. Тог-
да исходное положение мы можем интерпретировать как комнату, из ко-
торой выходит 35 коридоров; каждый из них ведет в другую комнату, из
которой, в свою очередь, выходит какое-то количество коридоров, веду-
щих в новые комнаты. Этот лабиринт в решении задачи Саймон предло-
жил называть пространством поиска. Ту часть лабиринта, которую субъект
уже обследовал к данному моменту решения задачи, Саймон назвал про-
блемным пространством.

Если мышление по определению является трансформацией представ-
ления, то понятие проблемного пространства получает очень общее зна-
чение — оно является фактически пространством трансформации пред-
ставления.

С формальной точки зрения, для решения задачи субъект должен про-
извести такое обследование лабиринта, которое позволит ему найти путь
к цели, в случае шахмат— к выигрышу партии. Оптимальным для этого
было бы осуществление исчерпывающего поиска, т.е. обхода всех коридо-
ров лабиринта. К сожалению, на практике это оказывается невозможным.
Вернемся к позиции, изображенной на рис. 8.14. Игравший в ней черны-
ми Александр Алехин сделал ход 33. ... ФЬ5-с17+, который, по его собствен-
ным словам, был рассчитан на 21 ход (или 41 полуход, т.е. ход каждой из сто-

Глава 8. Мышление

рон) вперед, после чего партия переходила в теоретически выигранный для
черных пешечный эндшпиль. Конечно, подобная глубина расчета нетипич-
на: по словам самого Алехина, это наиболее длинная комбинация, рассчитан-
ная им во время практической партии. Попробуем оценить, сколько вариан-
тов шахматист должен бы был рассчитать, если бы он действовал методом пол-
ного перебора. Если даже принять, что на каждом ходу был выбор в среднем
только из 10 возможностей, то нужно было бы рассчитать 10⁴¹ вариантов.
Это означает, что при скорости счета ] ход в секунду Алехин, начав расчет
в 1922 г., не только не закончил бы его к началу XXI века, но и должен был
провести в раздумьях без сна, еды и отдыха еще миллиарды лет. Ясно, что та-
кие чудовищные цифры перебора вариантов не имеют никакого отношения
к реальному человеческому мышлению, хотя методом полного перебора дей-
ствует большинство современных шахматных компьютеров, в том числе и
«Deep Thought», победивший в матче чемпиона мира Г. Каспарова.

Для того чтобы объяснить способность человека выбирать в ходе реше-
ния задачи только наиболее осмысленные варианты, было введено поня-
тие эвристики, т.е. такого метода поиска, который со значительной веро-
ятностью позволяет отбирать наиболее удачные коридоры в лабиринте ре-
шения задачи. Возьмем пример одной из таких эвристик, пожалуй, наи-
более простой. Она называется «эвристикой самого крутого подъема».
Представим себе человека, прогуливающегося по неровной местности и
поставившего себе цель забраться на вершину самого высокого холма. Ме-
стность испещрена тропинками, которые постоянно ветвятся. Для того
чтобы сократить число неудачных попыток, человек может воспользовать-
ся правилом: выбирать всегда ту тропинку, которая круче всех поднима-
ется вверх. Это и есть эвристика самого крутого подъема. Эта эвристика,
как, впрочем, и все другие, не гарантирует успеха: самый крутой подъем
может вести на вершину не самого высокого, а второстепенного холма. Все
же эвристика увеличивает вероятность того, что рассматриваемый вариант
ведет к успеху. Легко можно представить, как приложить такую эвристику
к другим задачам. Например, в шахматах она может означать первоочеред-
ное рассмотрение ходов, приводящих к материальному перевесу, занятию
центра фигурами, ослаблению прикрытия вражеского короля и т.д.

Используя несколько более изощренный вариант рассмотренной выше
эвристики (так называемый «анализ целей и способов») А. Ньюэлл и Г. Сай-
мон создали программу «Общий решатель задач», которая оказалась спо-
собной, в частности, доказать 2/3 теорем из известного математического
трактата «Principia Matematica» Уайтхеда и Рассела.

Итак, эвристики позволяют сократить перебор вариантов. Но являют-
ся ли они адекватным описанием человеческого мышления? Вряд ли на
этот вопрос можно ответить положительно. Конечно, в ситуации прогул-
ки по пересеченной местности рассмотренная эвристика действительно
может применяться человеком. Но выбор тропинки, ведущей вверх, не
идет ни в какое сравнение по насыщенности мыслительной деятельности
с теми же шахматами, а в отношении решения собственно интеллектуаль-
ных задач человеком применение эвристики кажется маловероятным.

Исследовательское поведение

Возьмем вновь для примера шахматы. Фактически в процессе размыш-
ления над ходом происходит не столько выбор вариантов, сколько вклю-
чение в модель новых отношений между фигурами. Любая достаточно
сложная шахматная позиция включает очень большое число отношений
между фигурами. Создавая модель ситуации, шахматист по необходимос-
ти отбирает только некоторые из них, наиболее существенные с его точки
зрения. На основе этих отношений и строится «проблемное пространство».
В процессе обдумывания выявляются новые отношения, те, которые рань-
ше не воспринимались как существенные. Например, установление угро-
зы вилки с какого-либо поля делает существенным отношение фигуры, за-
щищающей это поле. Только наличие представлений об отношениях фи-
гур может объяснить такие употребляемые при анализе партии термины,
как «угроза», «защита», «подготовка хода».

Психологически поиск в проблемном пространстве неотличим от пре-
дыдущего этапа — создания репрезентации задачи. Появление какого-либо
хода среди рассматриваемых шахматистом при обдумывании есть резуль-
тат установления отношений фигур, которые и составляют репрезентацию
ситуации.

Фактически решение многоходовых задач с большим пространством по-
иска типа шахмат включает два компонента. Первый — рассмотренное в
предыдущем разделе нахождение нужных отношений между элементами.
Второй — расчет вариантов; он предполагает возможность мысленного пе-
ремещения по проблемному пространству с возвратами и обходными путя-
ми, основываясь в этом смысле на «уравновешенных системах» Пиаже.

Для объяснения того, что происходит при размышлении шахматиста над
ходом, можно воспользоваться термином С.Л. Рубинштейна «анализ через
синтез»: выявление новых отношений фигур (анализ) происходит в резуль-
тате переосмысления позиции и постановки новых целей (синтез).

А.В. Брушлинский пишет: «...человек ищет и находит решение мысли-
тельной задачи не по принципу выбора из альтернатив, а на основе строго
определенного, непрерывного, но не равномерно формирующегося прогно-
зирования искомого» (цит. по: [Брушлинский, 1979, с. 154]). И далее на сле-
дующих страницах: «...наши эксперименты показывают, что заранее данные,
равновероятные и четко отделенные друг от друга альтернативы выбора мо-
гут стать таковыми не в начале, а лишь к концу предшествующего им живо-
го процесса мышления. Вот почему даже когда в ходе такого процесса
субъект последовательно анализирует «несколько» формируемых им спосо-
бов решения задачи, этот сам по себе существенный факт все же не означа-
ет дизъюнктивной ситуации выбора из соответственно нескольких альтер-
натив. Чтобы выступить в качестве альтернатив, они должны сначала воз-
никнуть и постепенно сформироваться. Полностью сформироваться они мо-
гут лишь в конце, в результате живого мыслительного процесса... мышле-
ние выступает как выбор из альтернатив не в психологическом, а в формаль-
но-логическом плане (когда акцент ставится на уже готовые продукты мыс-
лительной деятельности безотносительно к живому психическому процес-
су, в результате которого они формируются)» [там же, с. 159].

Глава 8. Мышление

Мышление и творчество

Мышление тесно связано с открытием нового, творчеством. Известный
психолог начала XX века О. Зельц различал мышление продуктивное и ре-
продуктивное. Продуктивное мышление в отличие от репродуктивного
предполагает появление нового продукта: знания, материального объекта,
произведения искусства. Это различение использовал М. Вертхаймер, ко-
торый таким образом проводил грань между мышлением, основанным на
инсайте, новом понимании отношений между элементами, и заученными
навыками. В отечественной психологии разделение продуктивного и реп-
родуктивного мышления проводила З.И. Калмыкова. С этими исследова-
телями не согласен А. В. Брушлинский, который считает, что в самом по-
нятии мышления заложено появление нового. В противном случае речь
идет не о мышлении, а о памяти. Действительно, если мышление основа-
но на переходе от одного состояния репрезентации к другому (см. рис. 1),
то оно неизбежно связано с новизной.

Все сказанное, однако, не исключает того, что мышление может быть в
большей или меньшей степени творческим. Понятно, что заключение по
мокрой крыше о том, что прошел дождь, вряд ли можно поставить по сте-
пени творческой мысли на одну доску, например, с открытием Ньютоном
законов динамики.

Творчество тоже не может быть отождествлено с мышлением. Мыш-
ление, как говорилось выше, — один из видов познания. Творчество воз-
можно не только в познании. Наиболее ясный пример — творчество в ис-
кусстве. Основа искусства — создание прекрасного. Для этого часто тре-
буется познание, но не оно составляет сущность прекрасного. Из различ-
ных видов искусства литература, вероятно, несет в себе больше всего эле-
ментов познания. Например, психологический роман XIX века включал
много интересных психологических наблюдений. И хотя подобного рода
замечания о жизни придают дополнительный интерес художественной
литературе, не они составляют ее суть: ведь не будем же мы считать про-
изведением искусства учебник по психологии, даже если содержащиеся
в нем знания во много раз богаче тех, что можно найти во всех романах
Л. Толстого вместе взятых. В еще большей мере подобные замечания от-
носятся к музыке или живописи.

Реальное творчество

Психология является по преимуществу экспериментальной наукой: боль-
шинство ее теорий и моделей основано на фактах, добытых в лабора-
торных условиях. Однако далеко не все интересные психологические
феномены на сегодняшний день можно смоделировать эксперименталь-
но. К таким феноменам относятся и многие аспекты творчества, кото-
рое в реальных условиях вытекает из всего контекста жизни человека,
порой годами идущего к главному произведению или открытию своей

Исследовательское поведение

жизни. В связи с этим большой интерес для научной психологии пред-
ставляют свидетельства талантливых людей о процессах их творчества.
Самоотчеты, вызывающие доверие своей согласованностью, подчеркива-
ют значительную роль бессознательного. Эти свидетельства, однако, вы-
являют разную картину в сферах художественного и научного творчества.
Начнем с поэтического творчества. Почти общим местом у поэтов ока-
зывается утверждение о том, что творчество происходит у них как бы само
по себе, без их участия, под чью-то диктовку. Вот что, например, говорит
о своих стихотворениях А.Ахматова:

А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.

(Последнее стихотворение. 1 декабря 1959 г. Ленинград)

Великолепное описание принадлежит И. Бродскому [1991]: «Пишущий
стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или попрос-
ту диктует следующую строчку. Начиная стихотворение, поэт, как прави-
ло, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается крайне удивлен тем,
что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал... Пишу-
щий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихосложение —
это колоссальный ускоритель сознания, мышления, миросозерцания. Ис-
пытав это ускорение однажды, человек уже не в состоянии отказаться от
повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как
впадает в зависимость от наркотиков и алкоголя. Человек, находящийся в по-
добной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом». У И.Брод-
ского инстанция, диктующая стихотворения, именуется языком. А. Пуш-
кин и А. Ахматова любили называть ее Музой.

Следствием непроизвольности творчества, независимости от сознатель-
ного намерения становится деление жизни человека на 2 части: личную и
творческую.

Пока не требует поэта к священной жертве Апполон,

В заботы суетного света он малодушно погружен.

Молчит его святая лира, душа вкушает хладный сон,

И средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется...

(А.С. Пушкин. Поэт. 1827 г.)

Итак, процесс поэтического творчества не удается произвольно вызвать,
его результат не соответствует ожиданию, творчество приводит к перерож-
дению человека, оно становится притягательным, как наркотик.

Примечательно, что, казалось бы, родственное поэтическому творчество
писателя-прозаика осознается писателями совсем по-другому. Дело, по-

Глава 8. Мышление

видимому, заключается в том, что предмет творчества писателя — образ или
сюжет— оформляется в языке, что требует скорее техники, чем вдохнове-
ния. В поэзии процесс творчества происходит в момент связывания мыс-
ли со словом, в результате чего технический процесс оформления мысли
практически отсутствует. В результате в работе прозаика значительное ме-
сто занимает стадия реализации замысла. В этом плане поэзия является,
возможно, наиболее чистым видом творчества.

Различия между видами творчества станут еще более явными, если мы
затронем работу ученого и изобретателя. Многочисленные исследования
биографических материалов позволили установить типичную последова-
тельность стадий, которую проходит процесс научного открытия. Наибо-
лее известное описание стадий предложено Уолласом, хотя есть сходные
классификации других авторов. На первом этапе ученый предпринимает
длительные и упорные попытки найти решения проблемы, которые, од-
нако, не приводят к успеху. Затем следует пауза, период отдыха, после ко-
торого в голову может неожиданно придти нужная идея. Для того чтобы
идея появилась, оказывается нужен определенный период «инкубации»,
когда человек ничего не предпринимает сознательно, но тем не менее по-
мимо его сознания происходит какая-то скрытая работа, проявляющаяся
в «озарении». На последнем этапе ученый разрабатывает идею и находит
решение проблемы.

Одно из наиболее ярких свидетельств описанного феномена принадле-
жит великому математику Анри Пуанкаре. Вот один из его примеров. «В то
время я занялся изучением некоторых вопросов теории чисел, не получая
при этом никаких существенных результатов и не подозревая, что это мо-
жет иметь малейшее отношение к прежним исследованиям. Разочарован-
ный своими неудачами, я поехал провести несколько дней на берегу моря и
думал совсем о другой вещи. Однажды, когда я прогуливался по берегу, мне
...внезапно, быстро и с ...мгновенной уверенностью пришла на ум мысль, что
арифметические преобразования квадратичных форм тождественны преоб-
разованиям неэвклидовой геометрии» (цит. по: [Пуанкаре, 1981, с. 360]). Там
же А. Пуанкаре описывает, как другая идея пришла ему в голову, когда он
ставил ногу на подножку омнибуса и вел светский разговор.

Отличие от художественного творчества налицо. Этап озарения является
мгновенным против достаточно долговременных периодов вдохновения у
поэтов. Озарение ученого направлено на заранее поставленную цель, тог-
да как у художника результат нередко уходит от цели. Наконец, подгото-
вительный этап носит совершенно различный характер. Если у ученого он
достаточно выражен и связан с сознательными попытками достижения
цели, то у художника он, по-видимому, неотличим от суеты повседневной
жизни. Собирание материала для поэмы является прообразом этой подго-
товительной работы, которая не служит достижению цели — это лишь за-
готовка материала.

Отличие процессов творчества в этих сферах связано, конечно, с осо-
бенностями задач. В случае научного творчества задача заключается в по-
знании, в случае искусства — в создании. В этом плане творчество инже-

Исследовательскоеповедение

нера приближается к писательскому труду. В искусстве познание (как сбор
впечатлений и материалов для произведения) предшествует собственно
творчеству. В случаях познания, описанных Пуанкаре и другими учены-
ми, цель более точно определена, вернее, определяется интеллектуально
до творчества. В искусстве произведение не отвечает никакой особой цели.
В то же время оба вида творчества явно имеют общие черты, среди кото-
рых центральная — доминирующая роль неосознанных процессов.

Интуиция в мышлении

С чем связана столь активная роль бессознательного в процессах творче-
ства? Ответ на этот вопрос предлагает крупный отечественный исследо-
ватель творческого мышления Я.А. Пономарев.

Выше говорилось, что наиболее тонкий момент в процессе мышления
связан с созданием модели проблемной ситуации из набора структур и схем
знаний, хранящихся в долговременной памяти человека. В случае относи-
тельно простой, мало творческой задачи субъект обладает хорошо струк-
турированными знаниями, которые позволяют ему достаточно легко со-
здать адекватную модель. Однако отсутствие таких структур в долговремен-
ной памяти превращает задачу в творческую.

Я.А. Пономарев различил два вида опыта (т.е. знаний, хранящихся в па-
мяти субъекта): интуитивный и логический. Интуитивный опыт обладает
весьма своеобразными свойствами. Он может быть назван бессознатель-
ным по двум причинам: во-первых, он образуется помимо воли субъекта
и вне поля его внимания; во-вторых, он не может быть произвольно акту-
ализирован субъектом и проявляется только в действии. Логический опыт,
напротив, осознан и может быть применен при возникновении соответ-
ствующей задачи.

Рассмотрим факты. Типичный эксперимент Я.А. Пономарева строился
по следующей схеме. Испытуемому давалась задача, где сознательно стре-
мясь к некоторой цели, он попутно должен был совершить ряд предметных
преобразований, непосредственно на достижение этой цели не направлен-
ных. Таким образом, в этой задаче формировался как прямой, так и побоч-
ный продукт действия. Я.А. Пономарев приводил такой житейский пример
для различения прямого и побочного продукта. Ветер из открытого окна сду-
вает находящиеся на столе бумаги. Чтобы они не улетали, работающий за
столом пользуется каким-либо тяжелым предметом. При этом ему безраз-
лично, был ли это камень, пепельница или что-либо еще, и какое место за-
нял предмет на листе бумаги. Прямой продукт действия здесь связан лишь
с некоторыми свойствами предмета (объем, масса), существенными с точ-
ки зрения цели действия. Другие же свойства предмета (цвет, текстура, не-
которые особенности формы) и его положение на листе образуют побочный
продукт, не связанный непосредственно с успехом действия.

После завершения первого задания испытуемому давалось следующее
с целью проверки, какой опыт сложился у него в итоге выполнения пер-

Глава 8. Мышление

вого задания. Точнее, выяснялось, в каких условиях испытуемые могут вос-
произвести те свойства предметов, которые связаны с побочным продук-
том действия.

В одном из конкретных вариантов своих экспериментов Я.А. Понома-
рев просил испытуемых образовать рисунок из фрагментов, находящихся
на разных планках. Когда испытуемые выполняли задание, складываю-
щийся рисунок был, естественно, прямым продуктом их действия, и пос-
ле окончания опыта они легко могли вспомнить, какие рисунки они сло-
жили. Расположение планок при решенной задачи не было непосредствен-
но связано с целью, которую испытуемый преследовал, оно было побоч-
ным продуктом. Когда испытуемого просили сделать чертеж расположе-
ния планок или дать словесный отчет, он оказывался неспособным сделать
это, по крайней мере в отношении последних задач. Однако это не озна-
чает, что побочный продукт не запечатлевается совсем: те же самые испы-
туемые могли верно воспроизвести расположение, раскладывая сами план-
ки на столе в перевернутом виде, т.е. без опоры на рисунок.

Следовательно, в ходе нашей деятельности складывается не только со-
знательный, но и особый интуитивный опыт, который включает в себя то,
что не связано с целью действия и по этой причине не находится в поле
нашего внимания. Те свойства предметов, которые не попадают в поле на-
шего внимания, не исчезают для нас совсем, по и не доступны нашему со-
знательному контролю. Интуитивный опыт, складывающийся вне созна-
тельного желания субъекта, проявляется только в его действиях.

Я.А. Пономареву удалось выявить и некоторые другие любопытные
свойства интуитивного опыта. В ходе еще одного его эксперимента испы-
туемым давалась задача «Политипная панель», где от них требовалось на-
деть по определенным правилам серию планок на панель. Форма итого-
вого расположения планок на панели была побочным продуктом действия.
После того как испытуемые относительно легко выполняли задание, им да-
валась следующая задача, состоявшая в нахождении пути в лабиринте.
Идея эксперимента заключалась в том, что оптимальный путь в лабирин-
те повторял по форме итоговое расположение планок в задаче «Панель».
Результат оказался следующим: если в обычных условиях, проходя лаби-
ринт, испытуемый совершал 70—80 ошибок, то после решения задачи «Па-
нель» — не более 8—10. Самое удивительное, однако, состояло в том, что
стоило только потребовать от испытуемого объяснять причину выбора пути
в лабиринте, как число ошибок резко возрастало. Когда Я.А. Пономарев
ставил этот вопрос своим испытуемым, совершившим до того 2—3 ошиб-
ки, на середине пути, во второй половине пути они совершали 25—30 оши-
бок [Пономарев, 1976, с. 200].

Основной теоретический вывод, который можно сделать из описанно-
го эксперимента, состоит в том, что люди могут функционировать в раз-
личных режимах. В хорошо осознанном логическом режиме они не име-
ют доступа к своему интуитивному опыту. Если же в своих действиях они
опираются на интуитивный опыт, то тогда они не могут осуществлять со-
знательный контроль и рефлексию своих действий.