Сознание и бессознательное

В юнгианской системе и в буддизме фундаменталь­ные концепты сознания и бессознательного имеют очень разнообразные коннотации и, следовательно, являются предметом большого количества неправильных истолкований и искажений. Проблема усугубляется тем, что часто юнгианские концепты смешиваются с фрейдистскими, а ведь последние сильно отличаются от первых. Я постараюсь здесь еще раз определить неко­торые из этих концептов, не забывая о неавторитетно­сти моего собственного — весьма общего — анализа. И в самом деле, целая жизнь — или, как сказали бы буддисты, несколько жизней — изучения и практики не могут быть достаточны для кого бы то ни было, чтобы получить полное понимание этих концептов в обеих системах мысли.

Юнг придает равное значение сознанию и бессозна­тельному. Однако сознание является «поздним по­томком бессознательной психики», что означает, что первое вышло из второго. Поэтому он выдвигает идею, что сознание равнозначно эго, и утверждает:

Сознание нуждается в центре, эго, для которого что-то сознательно. Мы не знаем никакого другого вида сознания, равно как мы не можем вообразить со­знание без эго. Не может быть сознания, когда нет никого, чтобы сказать: «Я сознателен» .

По Юнгу, сознание — «самое замечательное из всех достопримечательностей природы» — существует и ес­тественно стремится к саморасширению по той про­стой причине, что без него «дела идут менее хоро­шо». С другой стороны, он говорит о «более высоком сознании», более глубоком и более восприимчивом со­знании, соединенном с трансличностной сферой.

И, перефразируя утверждение Игнатия де Лойолы, переложив его в психологическую терминологию, Юнг пишет:

Сознание человека было создано для того, чтобы оно могло 1) распознать... что его первоистоки нахо­дятся в более высоком единстве...; 2) уделять этому ис­точнику необходимое внимание и уважение...; 3) вы­полнять его распоряжения с пониманием и ответ­ственностью... 4) предложить, таким образом, психике во всей ее совокупности оптимальную степень жизни и развития...

По Юнгу, символы полноты, решающие и трансцендирующие противоположности, могут в равной мере быть обозначены терминами «сознание», «самость», «бо­лее высокое эго», или же любым другим наименовани­ем. И в самом деле, он утверждает, что «все эти терми­ны являются всего лишь простыми наименованиями для реальностей, которые только одни и имеют вес»

Развитие и расширение сферы сознания представля­ют собой то, что Юнг именует индивидуацией. Но он устанавливает, что сознательный разум занимает толь­ко относительно ограниченное центральное место, тог­да как бессознательная психика окружает его.

Бессознательное составляет психическую площадку неограниченного размаха. Это «матрица всех потенциальностей», которую нужно воображать как текучее состояние, обладающее своей собственной жизнью и автономной и независимой деятельностью. «Бессозна­тельное воспринимает, оно оживляется целями и интуицией, оно ощущает и думает точно так же, как созна­тельный разум». Юнг определяет содержание бессознательного следующим образом:

...Это все, что я знаю, но о чем я не думаю в данный момент; все, что я осознавал в прошлом, но что теперь забыл; все, что мои чувства воспринимают, а мой со­знательный разум не замечает; все, что — непроиз­вольно и не обращая на это внимание — я переживаю, думаю, вспоминаю, хочу и делаю; и все будущие вещи, которые в данный момент принимают во мне форму и позднее придут к сознанию...

Таким образом, бессознательное включает в себя следующее содержание сознательной психики, и оно предвосхищает грядущие сознательные процессы. Но бессознательное также содержит прародительские отло­жения, то, что осталось от предков, накопленное с не­запамятных времен. Соответственно, оно имеет для Юнга лицо двуликого Януса: одна из его сторон повер­нута к доистории, к первичным инстинктам, а другая сторона обращена к будущей судьбе человека. Это, конечно, парадокс, ибо бессознательное рассматривает­ся в качестве созидательного фактора, даже как дерзко­го новатора, и в то лее самое время оно представляет собой бастион анцестрального консерватизма. По образу Меркурия — самой персонификации бессоз­нательного — оно двойственно и содержит в себе все аспекты человеческой природы: темный и светлый, добрый и злой, животный и сверхчеловеческий, де­монический и божественный. Бессознательное мож­но представить себе как рудник сокровищ, источник всякого вдохновения, всякого созидания и всякой муд­рости. В качестве автономной психической системы, говорящей на языке символов, одна из его ролей за­ключается в исправлении склонностей и наклонений сознательного разума и компенсации его пристраст­ного и однонаправленного взгляда более широким, образным, нерациональным восприятием, которое восстанавливает равновесие и выявляет более понятный и более полный смысл. Бессознательные мотивы часто бывают более мудрыми и более объективными, чем сознательная мысль. Вот почему бессознательное может ныть полезным путеводителем, направляющим нас к нашему истинному назначению, отвечающему именно тому, чем мы являемся на самом деле, а не тому, что искажено предрассудками сознательного разума.

На основе отдельного индивидуального сознания и бессознательного, идущего вслед за первым, строится коллективное бессознательное, составляющее общее наследие человечества в его целокупности, а также универсальный источник всякой сознательной жизни.

В глубинах коллективного бессознательного нет инди­видуальных или культурных различий, нет разделений. Это царство исконного единства, недвоякости, через которое каждый из нас соединен с остальной частью человечества.

Согласно тибетским буддистам, сознательный разум, когда он ясен и освобожден от всякого мрака, свободен от всякой проекции — чистое сознание — представляет собой корень счастья и освобождения, и он пережива­ется, как состояние блаженства. Это самое возвышен­ное состояние сознания, называемое ясным светом. Однако имеются разнообразные виды и разнообразные степени сознания, которым дается различное описание. Точно так же в структуре психики, концептуализиро­ванной Юнгом, имеются разнообразные уровни созна­ния и бессознательного.

Согласно одной из школ буддийского учения, имеет­ся шесть видов сознания: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и ментальное сознание. Затем идет страдаю­щее сознание или иллюзорное сознание, ответственное за невежество эго. И в основе всего лежит «донное со­знание» (алая-виджняна), источник всякого сознания, Универсальный Разум, где складируются первостепен­ные формы и все опыты, начиная с самой ночи времен. Их латентное содержание появляется перед другими видами сознания, когда они пробуждаются в адекват­ных условиях и стимулируются соответствующими ассоциациями.

Понятие донного сознания соответствует, по всей очевидности, юнгианскому концепту бессознательного. По аналогии с юнговским описанием бессознательно­го, лама Говинда говорит, что алая-виджняна...

...включает в себя как качества демонические, так и бо­жественные, как жестокость, так и сострадание, эго­изм и альтруизм, иллюзию и знание, слепую страсть и самые темные мотивы, равно как глубинное стремле­ние к свету и освобождению.

И, рассматривая тантрический опыт, лама Говинда утверждает:

Недостаточно идентифицировать нас с единством общего происхождения или с природой потенциаль­ного Будды, поскольку еще нужно сделать решающий шаг к преобразованию и вбиранию в себя расходящих­ся тенденций или элементов нашей психики.

Когда мы пытаемся сопоставить, как это сделал Юнг, буддийский концепт просветленного разума и понятие коллективного бессознательного или более высокого сознания, мы сталкиваемся с огромными препятствия­ми, вызванными тем, что эти концепты имеют боль­шое количество различных аспектов, а потому дву­смысленны и противоречивы. Кроме того, тут речь идет о двух различных категориях: с одной стороны, философская и метафизическая сфера, с другой сторо­ны, психологическая сфера, вследствие чего нет ника­кой возможности произвести сопоставление. Однако в каждой из этих систем — буддийской и юнгианской — данные категории представляют собой лишь абстракт­ное знание: они нисколько не выражают — да и не могут выражать — глубинного опыта, составляющего цель каждой из них, а именно индивидуальное преоб­разование, которое совершается путем трансценденции земного существования, чтобы таким образом достиг­нуть освобождения или реализации. В это мгновение трансценденции знание перестает быть философским или психологическим: это прямое, непосредственное, неописуемое знание, за пределами слов и мыслей, опыт пустоты (сунъята), священное, Самость, единство человека с Богом.

Юнг дал различные описания этого опыта в целом ряде своих текстов, но наиболее красноречиво и ярко он его передал в «Сэптэм Сэрмонэс ад Мортуос», «Семи проповедях мертвым»,— произведении, созданном в период его личного противостояния с бессознатель­ным. Это сжатое, но необычайное произведение, насы­щенное парадоксами, поразительно напоминает буд­дийскую мысль. И в самом деле, его слова отзываются эхом на Сутру Сердца, «форма есть пустота, пустота есть форма», или еще на Ланкаватара Сутру, где утверждает­ся: «Пространство есть форма, и... поскольку простран­ство проникает в форму, форма есть пространство». А теперь вот что пишет Юнг:

Небытие есть то же самое, что полнота. В бесконеч­ном полное не лучше пустого... Небытие одновремен­но пусто и полно... Бесконечная и вечная вещь не име­ет никакого качества, ибо она имеет все качества.

Юнг называет это небытие, или полноту, «плеро­мой», которую он отличает от «креатуры», принципа характеризации. В плероме «одновременно прекраща­ются мысль и бытие, поскольку вечное и бесконечное не обладают никаким качеством... В плероме не имеет­ся ничего, и имеется все». И, чуть далее, Юнг про­должает:

Каждая вещь, распознаваемая в плероме, представ­ляет собой пару противоположностей. Следовательно, богу всегда принадлежит демон.

Эта неразделяемость так же глубока и — как ваша собственная жизнь и данное ею вам зрение — так же нерасторжима, как сама плерома. Они обе теснейшим образом связаны с плеромой, в которой все противо­положности уничтожены и объединены.

В плероме мы узнаем буддийский концепт пустоты, а также самый важный из тантрических концептов, по­лярность и ее интеграцию, лежащие в самой сердцеви­не всякой медитативной практики Ваджраяны. В то же время юнгианский концепт «трансцендентной функ­ции» представляет собой практическое развитие и при­менение принципа плеромы. Здесь необходимо уточ­нить, что в тот период времени, когда Юнг написал «Сэптэм Сэрмонэс ад Мортуос», он еще не открыл для себя восточные традиции.