Карл Густав Юнг. Жизнь и творчество 11 страница

Направленное мышление подразумевает сознательное использование языка и идей. Оно основывается и конструируется со ссылкой на реальность.

Фантазирующее мышление, с другой стороны, использует образы в самостоятельной или тематической форме, эмоции и интуицию.

«Почти ежедневно мы переживаем при засыпании вплетание наших фантазий в сновидения, так что между сонной мечтой во время дня и во время ночи разница не слишком велика. Мы имеем, стало быть, две формы мышления: определенно‑направленное мышление и мечтание или фантазирование. Первое работает в целях общения при помощи элементов речи и является трудным и изнурительным; последнее, напротив, работает без труда, спонтанно,– воспоминаниями. [Оно] отвращается от действительности, высвобождает субъективные желания и оказывается совершенно непродуктивным, когда дело идет о приспособлении» (ЛМС, с. 33).

Подобное мышление можно назвать метафорическим, символическим, образным. Юнг указывал на то, что фантазирующее мышление может быть осознанным, но обычно оно в своем течении бессознательное. Направленное и фантазирующее мышление можно сравнить соответственно с первичными и вторичными процессами в классическом психоанализе. Типичным выражением фантазирующего мышления являются сновидения и мифология.

НАРЦИССИЗМ (Narcissism; Narzissmus) – психоаналитический термин, означающий, в узкоклиническом смысле, сексуальную перверзию, при которой предпочитаемым субъектом объектом выступает его же собственное тело; в более широком значении – любое проявление любви к себе.

Юнг допускал употребление этого термина в психопатологии, но при этом ограничивал его тем, что называл «мастурбаторной самовлюбленностью» (CW 10, par. 204). В противном случае Нарциссом оказывался «всякий человек, преследующий свою собственную цель» (СС, пар. 102; см. также КСП, с. 93).

НЕВРОЗ (Neurosis; Neurose) – психологический кризис, обусловленный состоянием разобщения с самим собой, или, более формально, умеренная диссоциация личности, обусловленная активизацией комплексов.

«Любая несовместимость в характере может стать причиной диссоциации, и слишком большое расщепление между мышлением и чувствующей функцией, например, уже можно считать слабым (незначительным) неврозом. Когда вы не вполне едины сами с собой, то вы приближаетесь к невротическому состоянию» (CW 18, par. 383).

«Любой невроз характеризуется диссоциацией и конфликтом, содержит комплексы и демонстрирует следы регрессии и понижение ментального уровня» (CW 17, par. 204; КДД, с. 128).

По мнению Юнга, невротический приступ, или взрыв, вспышка, целенаправлен, является благоприятной возможностью осознать, кто же вы есть на самом деле в противоположность тому, кто мы думаем, мы есть. Путем проработки симптомов, которые неизменно сопровождают невроз – беспокойство, страх, депрессия, вина и отдельный конфликт – мы все более осознаем свои личностные границы и обнаруживаем свою подлинную силу.

При любом нарушении в деятельности сознания энергия регрессирует и бессознательные содержания активизируются в попытке скомпенсировать возникшие неполадки, преодолевая тем самым и очевидную односторонность сознания.

«Неврозы, как и любые болезни, являются симптомами плохого приспособления. Как следствие появления какого‑либо препятствия или мешающего воздействия – конституциональной слабости или дефекта, неправильного образования, воспитания, печального опыта, неадекватной установки и т.д. – человек избегает трудностей, которые приносит ему жизнь, стремясь, таким образом, обратно в инфантильный мир, мир детства. Бессознательное компенсирует эту регрессию, продуцируя символы, которые, будучи поняты объективно, т.е. путем сравнительного их изучения, реактивируют общие идеи, которые лежат в основе всех таких естественных систем мысли. Таким путем и происходит изменение установки, которая связывает диссоциацию между человеком таким, каков он есть, и человеком, каким он должен быть» (CW 13, par. 473).

Юнг называл свою установку в отношении невроза энергетической или финальной, так как она базируется прежде всего на потенциальной энергетической последовательности или прогрессии, нежели на каузальной или механистической причине, приводящей к регрессии. Эти два взгляда нельзя считать несовместимыми, скорее они взаимодополнительны. Механистический подход обращен к прошлому в поисках причин психического дискомфорта в настоящем; Юнг же фокусируется на настоящем, обращаясь взглядом к будущим возможностям.

«Я больше не ищу причины невроза в прошлом, но пытаюсь отыскать ее в настоящем. Я спрашиваю, в чем заключается необходимая задача, которую пациенту не удалось завершить» (CW 4, par. 570; КП, пар. 570).

«В психических расстройствах в любом случае недостаточно просто привести предполагаемые или реальные причины к сознанию. Лечение включает в себя интеграцию содержаний, которые оказались разобщенными, диссоциированными от сознания» (CW 13, par. 464).

Юнг не оспаривал фрейдовскую теорию относительно эдиповых фиксаций, которые могут проявляться как невроз в более позднее время (этапы жизни). Он признавал, что определенные периоды жизни, и в частности или в особенности раннее детство, младенчество, часто имеют постоянное определяющее влияние на личность. Но он также полагал, что такое объяснение выглядит явно недостаточным для тех случаев, в которых нет следа невроза до момента срыва.

«<…> сексуальная теория невроза, выдвинутая Фрейдом, базируется на истинном и фактическом принципе. Однако ошибка ее состоит в односторонности и ограниченности исключительно этим принципом, а кроме того, она совершает неосторожность, стремясь схватить неуловимый Эрос с помощью своей грубой сексуальной терминологии. Фрейд и в этом отношении является типичным представителем именно материалистической эпохи, которая надеялась когда‑нибудь разрешить загадку мироздания в пробирке. Фрейд и сам в более пожилом возрасте признал, что его теория страдает неуравновешенностью, и противопоставил Эросу, который он обозначил как либидо, инстинкт разрушения или соответственно смерти» (ПБ, с. 58).

«Если сама фиксация была в самом деле реальной (т.е. первичная причина), то мы можем ожидать обнаружить действие ее влияния постоянным; другими словами, невроз длится на протяжении всей жизни, но очевидно, что это не тот случай. Психологическая детерминация невроза является только частично обусловленной реальной инфантильной предиспозицией (реальным инфантильным предрасположением). Но также она должна быть обусловлена и некоторой причиной в настоящем, и если мы внимательно посмотрим на сам вид инфантильной фантазии и тот случай, с которым связано само невротическое проявление, то нам придется согласиться, что в них не существует ничего, что было бы специфически невротично. Нормальные индивиды имеют весьма много тех же самых внутренних и внешних переживаний и могут с поразительной степенью быть привязаны к ним, но без развития невроза» (CW 4, par. 564; КП, пар. 564).

Но что же тогда определяет, почему один человек становится невротичным, в то время как другой в сходных обстоятельствах им не становится? Ответ Юнга таков, что индивидуальное психическое знает как свои границы, так и свой потенциал. Ведь срыв наступает тогда, когда первые не развиваются или же если последние не осознаются. Тогда само психическое действует так, что корректирует саму ситуацию.

«Целым слоям населения и в голову не приходит – несмотря на их явную бессознательность – становиться невротиками. Те немногие, которые отмечены такой судьбой, и есть, собственно, „высшие люди“, по каким‑либо причинам, однако, слишком задержавшиеся на первобытной ступени. Их природа не смогла в течение длительного срока пребывать в неестественной для них тупости. Вследствие узости своего сознания и ограниченности своего существования и жизни они сэкономили энергию, которая бессознательно постепенно скопилась и, наконец, взорвалась в форме более или менее острого невроза. За этим простым механизмом вовсе не обязательно скрываться какому‑то „плану“. Для объяснения за глаза хватило бы вполне понятного порыва к самоосуществлению. Можно было бы говорить и о запоздалом созревании личности» (ПБ, с. 248–249).

Точка зрения Юнга на невроз отличается радикально от классического редуктивного подхода, но она не меняет ничего существенно из того, что происходит в анализе. Активированные фантазии в любом случае должны быть выведены на общее рассмотрение, потому что энергия, необходимая для жизни, привязана к ним. Объект, однако, не обнаруживает предполагаемую корневую причину невроза, но устанавливает связь между сознанием и бессознательным, которое результируется в возобновленной последовательности (прогрессии) энергии.

НЕГАТИВНАЯ ИНФЛЯЦИЯ (Negative inflation; negativ Inflation) – не имеющее никаких реальных оснований низкое мнение о самом себе, возникающее вследствие отождествления с негативной стороной тени.

«Всякий раз, когда возникает ощущение моральной неполноценности, оно обозначает не только потребность в ассимиляции бессознательного компонента, но также в самой возможности такой ассимиляции» (CW 7, par. 218; ПБ, с. 190).

НИГРЕДО (Nigredo – лат.) – алхимический термин, в психологии соответствует умственной дезориентации, возникающей обычно в процессе ассимиляции бессознательных содержаний, в частности различных аспектов тени.

«Интерес к знанию о себе – это захватывающее приключение, которое с присущей ему неожиданностью тащит нас все дальше и глубже. Даже не вполне исчерпывающее знание тени может вызвать серьезное замешательство и помрачение ума, поскольку ведет к таким личностным проблемам, о которых человек прежде и вовсе не догадывался. Уже по одной этой причине можно понять, почему алхимики называли нигредо меланхолией, „черной, чернее, чем черное“ ночью, душевным бедствием, частичным затемнением сознания и т.д., или более многозначительно „черным вороном“. Для нас ворон кажется всего лишь забавной аллегорией, но для средневекового адепта это была <…> хорошо известная аллегория дьявола» (CW 14, par. 741; M С, пар. 741).

Черный образный мир в алхимии называется нигредо, его металл – свинец. Это мир, в котором темно, мрачно, жутко, страшно, отвратительно, уныло, тоскливо. Погружаясь в него, мы оказываемся на самом дне, в преисподней, лишеные своего «Я» и брошенные на произвол судьбы.

Алхимики считали, что нигредо составляет начальную стадию любого процесса, в котором происходит трансформация, превращение форм. Сначала все должно основательно перегнить, как компост, распасться на разрозненные частицы – исходный материал для свободного творчества созидательной силы. По мнению алхимиков, вначале все имеет привкус горечи и гнили. Всякий процесс превращения сначала ведет к распаду или начинается с него.

В нигредо человеку кажется, что на его глазах мир разваливается на части, особенно болезненно он переживает кажущуюся нескончаемость нигредо. Будущее видится смутным и беспросветным, без надежды на избавление от пустоты и одиночества. Жизненный ритм сбивается, сознание опустошается. В бездонной пропасти нигредо единственной реальностью для человека становится смерть (Боснак Р. В мире сновидений. М., 1991, с. 51–52).

НОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ ПО МОРЮ (Night sea journey; Nachtmeerschwiemmen) – архетипический мотив в мифологии, психологически связанный с депрессией и утратой энергии, характеризующей невроз.

«Ночное плавание по морю это своего рода спуск в ад descensus ad inferos – спуск в Гадес (Ад) и путешествие по земле духов где‑то за пределами этого мира, за пределами сознания, следовательно, погружение в бессознательное» (CW 16, par. 455; ЮПП, пар. 455).

Мифологически мотив ночного плавания по морю обычно связан с проглатыванием драконом или морским чудовищем. Он также представлен помещением в тюрьму или распятием, расчленением или похищением, опыт, который традиционно испытывали на себе солнечные боги и герои: Гильгамеш, Озирис, Христос, Данте, Одиссей, Эней. На языке мистики это темная ночь души.

Юнг интерпретировал подобные легенды символически, как иллюстрации регрессивного движения энергии во вспышке или приступе невроза и их потенциальной прогрессии.

«Герой – символический представитель движения либидо. Вход в дракона представляет регрессивное направление, а путешествие на Восток („ночное плавание по морю“) со всеми сопровождающими его событиями символизирует усилия приспособиться к условиям психического внутреннего мира. Полное заглатывание и исчезновение героя в чреве дракона представляет полное смещение (уход) интереса и уход его из внешнего мира. Победа над чудовищем изнутри является достижением адаптации, приспособления к условиям внутреннего мира, и появление („выскальзывание наружу“) героя из чрева чудовища с помощью птицы, которая как бы случайным образом появляется в момент восхода солнца, символизирует новое наступление прогрессии» (CW 8, par. 68).

Все мифы о ночном плавании по морю возникли из наблюдений над поведением солнца, которое в лирической образной трактовке у Юнга «плывет по морю, подобно бессмертному богу, каждый вечер погружающемуся в материнские воды и возрождающемуся заново утром» (CW 5, par. 306; CT, пар. 306). Солнечный закат подобен потере энергии в депрессии и является необходимой прелюдией к возрождению. Очищенное в исцеляющих водах (бессознательное) солнце – читай, эго сознания,– оживает вновь.

НУМИНОЗНЫЙ (Numinous; Numinous) – термин, относимый к людям, предметам или ситуациям, имеющим глубокий эмоциональный резонанс; психологически это понятие связывается с переживанием самости.

Слово «нуминозный», как и «нуминозность», происходит от латинского numinosum, относимого к динамическому фактору или силе, или эффекту, независимым от сознательной воли.

«<…> numinosum – то есть динамическое существование или действие, вызванное непроизвольным актом воли <…> Оно охватывает человека и ставит его под свой контроль; он тут всегда скорее жертва, нежели творец нуминозного. Какой бы ни была его причина, нуминозное выступает как независимое от воли субъекта условие. И религиозные учения, и consensus gentium всегда и повсюду объясняли это условие внешней индивиду причиной. Нуминозное – это либо качество видимого объекта, либо невидимое присутствие чего‑то, вызывающее особого рода изменение сознания» (АС, с. 133).

‑О‑

ОБРАЗ (Image; Bild) – контекст, в который заключен символ, как личный, так и коллективный.

«Когда я говорю об образе, то разумею при этом не психическое отображение внешнего объекта, а такое созерцаемое, которое в поэтике именуется образом фантазии. Такой образ лишь косвенно связан с восприятием внешнего объекта – он покоится, скорее, на бессознательной деятельности фантазии и, будучи ее плодом, он является сознанию более или менее внезапно, как бы вроде видения или галлюцинации, не имея, однако, их патологического характера, т.е. не входя в клиническую картину болезни. Образ имеет психологический характер фантастических представлений и никогда не имеет того якобы реального характера, который присущ галлюцинации, т.е. Он никогда не становится на место действительности и всегда отличается, в качестве „внутреннего образа“, от чувственной действительности. По общему правилу, он лишен также всякой проекции в пространство, хотя в исключительных случаях он и может появиться до известной степени извне. Случаи такого рода следует называть архаическими, если только они не являются прежде всего патологическими, что, однако, отнюдь, не отменяет их архаического характера. На примитивной ступени, т.е. В душевном укладе первобытного человека, внутренний образ легко переносится в пространство, как видение или слуховая галлюцинация, не получая от этого патологического значения.

Хотя по общему правилу образ не имеет значения действительного реального явления, однако для душевных переживаний он все же, при известных обстоятельствах, может иметь гораздо большее значение, т.е. ему может быть присуща огромная психологическая ценность, слагающая такую внутреннюю «действительность», которая, при известных условиях, перевешивает психологическое значение «внешней» действительности. В таком случае индивид ориентируется не на приспособление к действительности, а на приспособление к внутреннему требованию. Внутренний образ есть сложная величина, слагающаяся из самых разнородных материалов самого разнообразного происхождения. Однако это не конгломерат, но внутренне целостный продукт, имеющий свой собственный, самостоятельный смысл. Образ есть концентрированное выражение общего психического состояния, а не только и не преимущественно – бессознательных содержаний как таковых. Правда, он есть выражение бессознательных содержаний, однако не всех содержаний вообще, а только сопоставленных в данный момент. Это сопоставление (констеллирование) возникает, с одной стороны, в результате самодеятельности бессознательного, с другой стороны, в зависимости от состояния сознания в данный момент, причем это состояние сознания всегда пробуждает и активность относящихся сюда сублиминальных материалов и пресекает те, которые сюда не относятся. Согласно этому, образ является выражением как бессознательной, так и сознательной психической ситуации данного момента. Поэтому толкование его смысла не может исходить ни от одного сознания только, ни от одного бессознательного, но лишь от взаимоотношения того и другого.

Когда образу присущ архаический характер, я называю его изначальным или исконным. Об архаическом характере я говорю тогда, когда образ обнаруживает заметное совпадение с известными мифологическими мотивами. Тогда образ является, с одной стороны, преимущественным выражением коллективно‑бессознательных материалов (см. коллективное), с другой стороны – показателем того, что состояние сознания данного момента подвержено не столько личному, сколько коллективному влиянию. Личный образ не имеет ни архаического характера, ни коллективного значения, но выражает лично‑бессознательные содержания и лично‑обусловленное состояние сознания. Изначальный образ (исконный), названный мной в другом месте архетипом, всегда коллективен, т.е. он одинаково присущ, по крайней мере, целым народам или эпохам. Вероятно, главнейшие мифологические мотивы общи всем расам и всем временам; так, мне удалось вскрыть целый ряд мотивов греческой мифологии в сновидениях и фантазиях душевнобольных чистокровных негров.

Изначальный образ есть осадок в памяти – энграмма (Semon) – образовавшийся путем уплотнения бесчисленных сходных между собой процессов. Это есть, прежде всего и с самого начала, осадок, и тем самым это есть типическая основная форма известного, всегда возвращающегося душевного переживания. Поэтому в качестве мифологического мотива изначальный образ всегда является действенным и всегда снова возникающим выражением, которое или пробуждает данное душевное переживание, или же соответствующим образом формулирует его. Возможно, что изначальный образ есть психическое выражение для определенного физиологически‑анатомического предрасположения. Если встать на ту точку зрения, что определенная анатомическая структура возникла под воздействием условий окружающей среды на живое вещество, то изначальный (исконный) образ в его устойчивом и общераспространенном проявлении будет соответствовать столь же всеобщему и устойчивому внешнему воздействию, которое именно поэтому должно иметь характер естественного закона.

Таким образом, можно было бы установить отношение мифа к природе (например, отношение солнечных мифов к ежедневному восходу и заходу солнца или к столь же бросающейся в глаза смене времен года). Но в таком случае остался бы открытым вопрос, почему же тогда солнце и его кажущиеся изменения не являются прямо и неприкрыто содержанием мифа? Однако тот факт, что солнце или луна, или метеорологические процессы облекаются по крайней мере в аллегорическую форму, указывает нам на самостоятельное участие психики в этой работе, причем в данном случае психика уже отнюдь не может считаться лишь продуктом или отражением условий окружающей среды. Иначе откуда же она вообще взяла бы свою способность самостоятельной точки зрения вне всяких чувственных восприятий? Откуда взялась бы вообще ее способность давать нечто большее или иное, чем подтверждение чувственных показаний? Поэтому мы неизбежно должны признать, что данная мозговая структура обязана тому, что она есть, не только воздействию условий окружающей среды, но настолько же и своеобразным и самостоятельным свойствам живого вещества, т.е. закону, данному вместе с жизнью. Поэтому данные свойства организма являются, с одной стороны, продуктом внешних условий, а с другой – продуктом назначений, внутренне присущих живому. Согласно этому и изначальный образ, с одной стороны, должен быть несомненно отнесен к известным, чувственно воспринимаемым, всегда возобновляющимся и потому всегда действенным процессам природы, а с другой стороны, столь же несомненно он должен быть отнесен к известным внутренним предрасположениям духовной жизни и жизни вообще. Свету организм противопоставляет новое образование, глаз, а процессам природы дух противопоставляет символический образ, воспринимающий процесс природы точно так же, как глаз воспринимает свет. И подобно тому, как глаз есть свидетельство о своеобразной и самостоятельной творческой деятельности живого вещества, так и изначальный образ является выражением собственной и безусловной творческой силы духа.

Итак, изначальный образ есть объединяющее выражение живого процесса. Он вносит упорядочивающий и связующий смысл в чувственные и внутренние духовные восприятия, являющиеся вначале вне порядка и связи, и этим освобождает психическую энергию от прикрепленности ее к голым и непонятным восприятиям. Но в то же время он прикрепляет энергии, освобожденные через восприятие раздражений, к определенному смыслу, который и направляет деяния на путь, соответствующий данному смыслу. Наконец, изначальный образ высвобождает никуда неприложимую, скопившуюся энергию, указывая духу на природу и претворяя простое естественное влечение в духовные формы. Изначальный образ есть ступень, предшествующая идее, это почва ее зарождения. Из нее разум развивает через выделение конкретности, необходимо присущее изначальному образу, некое понятие, именно идею, причем это понятие отличается от всех других понятий тем, что оно не дается в опыте, но открывается как нечто, лежащее даже в основе всякого опыта. Такое свое свойство идея получает от изначального образа, который, являясь выражением специфической структуры мозга, придает и всякому опыту определенную форму» (ПТ, пар. 761–768).

С каузальной, теоретической или научной точек зрения образ выступает как предположительно объективная данность, по своей же природе он до крайности субъективен. Поскольку образ является вместилищем (контейнером) противоположностей, в отличие от символа, посредника противоположностей, то он содержит не одну из сторон, но непременно обе. Скажем, образ анимы, являющийся одновременно и внутренним, и внешним опытом.

ОБРАЗ БОГА – см. Бого‑Образ.

ОБХОЖДЕНИЕ (Circumambulation; Zirkumambulation), циркумамбуляция – термин, используемый для описания того или иного образа путем рассмотрения его с различных точек зрения. Обхождение отличается от свободной ассоциации тем, что оно не линейное, а круговое. Там, где свободная ассоциация уводит в сторону от первоначального образа, обхождение остается тесно с ним связанным.

Психологически обхождение представляется как сосредоточение на этом центральном образе, воспринимаемом в качестве центра круга. В качестве примера обхождения, свидетельствующего о бессознательных процессах, можно рассматривать сновидение.

ОБЩЕСТВО (Society; Gesellschaft) – в отличие от коллективного, которое Юнг рассматривал в качестве хранилища психического потенциала человека, понятие «общество» предполагает наличие: цивилизующего влияния, результата взаимодействия между отдельными личностями и человечеством как целым, и развития, оказывающегося возможным путем осознания. Юнг утверждает, что коллективная психика пребывает в тех же соотношениях с психикой индивидуальной, в каких общество соотносится с личностью.

ОБЪЕКТИВАЦИЯ (Objectivation; Objektivation) – процесс отделения эго как от личности другого человека, так и от содержаний бессознательного.

«Ее целью [объективации] является отделение сознания от объекта настолько, чтобы индивид больше не помещал гарантию своего счастья, а иногда и жизни в неких внешних посредников, будь то люди, идеи, обстоятельства. Чтобы он пришел к осознанию, что все зависит от того, владеет ли он сокровищем или не владеет. Если он чувствует, что сокровище в его руках, тогда центр тяжести находится в самом индивиде, а не в объекте, от которого он зависит» (АП, с. 120).

Юнг указывает, что традиционно это «сокровище» проектировалось на священные фигуры, но что сейчас многие индивиды больше не находят удовлетворения в подобных историко‑религиозных символах. Таким требуется индивидуальный способ «обретения формы» для личностных комплексов и архетипических образов.

«Так как, в конечном итоге, они призваны найти эту форму то и жизнь их течет весьма специфическим образом, иначе индивид оказывается оторванным от самой основы психического бытия и неизбежно становится невротиком, дезориентируется и конфликтует с самим собой. Но если он способен объективировать безличностные образы и соотноситься с ними, тогда он соприкасается с той жизненно важной психологической функцией, которая с момента пробуждения человеческого сознания находилась под попечением религии» (там же, с. 121).

ОБЪЕКТИВНАЯ ПСИХИКА (Objective psyche; Objektiv Psyche) – понятие, употребляемое:

1 ) для обозначения объективного существования психики как источника знания, понимания и воображения;

2) чтобы показать, что определенные психические содержания имеют преимущественно объективную, нежели личную или субъективную, природу. В этом отношении приравнивается к коллективному бессознательному.

«Дело в том, что мы должны различать личное бессознательное и не– или сверхличное бессознательное. Последнее мы обозначаем также как коллективное бессознательное именно потому, что оно отделено от личного и является абсолютно всеобщим, и потому, что его содержания могут быть найдены повсюду, чего как раз нельзя сказать о личностных содержаниях» (ПБ, с. 105).

«Архетип <…> есть динамический образ, часть объективной психики, которую понимают правильно лишь тогда, когда переживают ее в качестве равного партнера» (там же, с. 160).

Хотя объективная психика означает одну и ту же психическую предпосылку для всех людей, она все же должна индивидуироваться, потому что у нее нет другого выбора, кроме выражения себя через отдельного индивида (КДД, с. 200).

ОБЪЕКТИВНЫЙ УРОВЕНЬ (Objective level; objectiv stand Niveau) – способ понимания значения образов в сновидениях и фантазиях путем соотнесения их с реальными людьми или ситуациями во внешнем мире.

«<…> противополагается субъективному уровню, при котором лица или обстоятельства, появляющиеся в сновидении, относятся исключительно к субъективным величинам. Понимание сновидения у Фрейда движется почти исключительно на объективном уровне, поскольку желания в снах истолковываются как относящиеся к реальным объектам или к сексуальным процессам, принадлежащим к физиологической, следовательно, внепсихологической сфере» (ПТ, пар. 773).

Хотя Юнг и был в числе первых, кто прибег к истолкованию снов на субъективном уровне, на котором символическое значение является первостепенным, он также признавал и ценность объективного подхода.

«Прояснение как истолкование на субъективном уровне может оказаться совершенно бесполезным делом, когда жизненно важным моментом во взаимоотношении является содержимое и причина самого конфликта [на задней стороне сна]. Здесь персонаж сновидения должен быть привязан к реальному объекту. В качестве критерия всегда может выступать сознательный материал» (CW 8, par. 515; СППИ, с. 177).

ОБЪЕКТ‑ОТНОШЕНИЯ (Object relations; Objektbezie‑hungen, Objektbeziehungstheorie) – разработанная в психоанализе теория понимания психической деятельности на основе отношения человека к «объектам» (как к неким сущностям, которые привлекают внимание и/или удовлетворяют потребность), а не к «вещам».

Сам Юнг этим термином не пользовался, но его последователи считают, что его подход имплицитно включает в себя ряд положений теории объект‑отношений.

ОДЕРЖИМОСТЬ (Posession; Besessenheit) – понятие, используемое для описания идентификации сознания с бессознательным содержанием или комплексом; наиболее распространенные формы одержимости – одержимость тенью, комплексами противоположного пола, анимой и анимусом.

Наши рекомендации