Поведение плохое или трудное?

Те виды поведения детей, которые расстраивают, обескураживают, сердят взрослых, в психологии и педагогике принято называть «трудным поведением». Почему «трудным», а не «плохим»? Потому что при рассмотрении каждого конкретного случая выясняется, что ребенок вовсе не хочет ничего плохого. Он, как и всякий нормальный человек, хочет:

• хорошо себя чувствовать (не испытывать страданий);

• быть успешным (в учебе, в спорте, во внеклассных делах);

• быть принятым, нравиться (своим родителям, сверстникам, учителям),

• быть уверенным, что приемные родители от него не откажутся;

• быть услышанным и понятым, общаться, дружить, получать внимание;

• быть нужным, чувствовать свою принадлежность к семье, классу, знать свое место в них, понимать, кто здесь главный и где границы дозволенного.

Ребенок, который растет в любящей семье, с каждым годом узнает все больше и больше хороших и разных способов, как все вышеозначенное по­лучить. В этом ему помогают родители, друзья, книги, фильмы, собственные размышления. Но если по той или иной причине (не обязательно в случае потери семьи, это и с семейными детьми бывает) ребенок не научился «хо­рошим», приемлемым, эффективным способам удовлетворения своих по­требностей в принятии и успешности, он прибегает к любым другим, что и выглядит как «плохое» поведение.

Вот как это представляется с точки зрения ребенка. Если я не могу (или думаю, что не могу) на самом деле получать оценки, за которые мама меня похвалит («хороший» способ получить принятие), то я совру, сотру плохую оценку, «потеряю» дневник («плохой» способ добиться того же). Моей целью вовсе не является ложь и нарушение одной из десяти заповедей. Цель - чтобы меня не ругали (на расстраивались, не сравнивали с другими, не разлюбили - нужное подчеркнуть). Ведь, получив «двойку», сказать маме, что «меня не спрашивали», очень просто и, на первый взгляд, действенно! При этом доводы взрослых о том, что ложь безнравственна, она подрывает доверие и т.п., мне совершенно непонятны, я ведь пока представления не имею о том, что такое доверие или нравственность. А потом - неизбежно - меня начинают разоблачать. Я вру, а они не верят. Видимо, плохо вру, не­убедительно. Я начинаю врать упорнее и изощреннее - вдруг моя настойчивость будет все-таки вознаграждена? Если и это не помогает, я устаю и ухожу в глубокую «отрицаловку», повторяя как попугай: «Я не знал, я не видел, я не брал», или просто молчу. Допустим, я и захотел бы перестать врать. Но что я должен делать вместо этого? Я не знаю и не умею.

Или, например, когда у меня не получается построить отношения с од­ноклассниками и заслужить их признание, я украду деньги, накуплю кон­фет и «куплю» их симпатию хотя бы на один день. Хочу ли я на самом деле цинично подменить подлинную дружбу суррогатными отношениями, куп­ленными за сладости? Конечно, нет! Но я не знаю других способов им по­нравиться. «Хорошие» технологии - быть интересным, открытым, уметь общаться - требуют определенного уровня развития, эмоционального со­стояния, большого запаса энергии, глубинного внутреннего благополучия и уверенности в себе. А у меня всего этого нет и взять вот так сразу негде, а дружить-то хочется прямо сейчас! Хорошо, если умный взрослый дога­дается и сам купит мне конфеты или наклейки, чтобы облегчить первый контакт с ребятами. Пусть это даст хотя бы видимость приятельских отно­шений, некий шанс на них в будущем, а там, глядишь, с кем-то сложится и настоящая дружба. Но как быть, если взрослый придет от этой идеи в ужас и начнет рассуждать о том, что «дружбу не покупают»? Или начнет пугать, что «тобой тогда все всегда будут пользоваться»? А может, отношения с ним такие, что я вообще не решусь ему рассказать о трудностях с ребя­тами... Значит, мне остается только украсть деньги.

Любое «трудное» поведение трудно прежде всего для взрослых. С точки зрения ребенка это, напротив, поведение самое «легкое», движение к цели по кратчайшей траектории. Добиться без драки, чтобы тебя перестали драз­нить - очень тонкая и сложная технология, доступная не всем взрослым. «Дать посильней, чтобы знали» - это просто, это лежит на поверхности, от­работано до автоматизма еще далекими предками.

При этом даже самое ужасное поведение по сути не направлено «про­тив» кого-то, оно всегда «за» ребенка, хотя порой это «за» достигается весьма экстравагантными и малоприятными для окружающих способами. Вспоминается случай с приемным девятилетним мальчиком, который при­мерно через полгода жизни в семье накакал прямо на ковер посреди ком­наты. Родители в ужасе бросились к психиатру - налицо явная патология! Поговорив с ребенком, я выяснила вот что мальчик долго мечтал о семье, и наконец его взяли. Мечта сбылась, и первые два месяца после детского дома он провел на даче, где мама общалась с ним целыми днями, а папа играл в футбол, они вместе делали змея. Ребенок был счастлив. Но наступила осень, все переехали в город. Родители много работали. Приходя вечером домой, они часами сидели перед телевизором и с мальчиком почти не общались, только спрашивали, какие отметки получил, и делали замечания, если он мешал им отдыхать. Он приставал к родителям, ныл, дергал, звал - и только еще больше их злил. Они досадливо отмеривались: «Иди поиграй. Займись чем-нибудь. Ну, что ты лезешь, лучше уроки повтори». А он не хотел играть в одиночестве, и уж точно не мог самостоятельно повторять уроки. В ре­зультате куча появилась ровно на траектории их взглядов, обращенных от дивана к телевизору. Чтобы уж наверняка заметили. Странный способ? Да. Зато сработало. «Хороших» способов привлечь их внимание (приласкаться, договориться, внятно рассказать о своих чувствах) в распоряжении ребенка, всю жизнь прожившего в казенном доме, просто не было. И психиатрия тут ни при чем.

Даже если нам кажется, что единственная цель ребенка - довести нас до белого каления, это, скорее всего, не так. Просто потому что наше «белое каление» само по себе ему совершенно ни к чему. Возможно, он хочет, как Сева, проверить серьезность намерений взрослых и убедиться, что «даже та­кого» его не бросят. Возможно, он хочет, как Валера, всегда быть главным в отношениях и тем самым обеспечить собственную безопасность. Возможно, он хочет таким образом определить границы дозволенного (в этой семье или в этом классе), потому что границы - важнейшая характеристика любой группы, знать их - значит «быть своим». Возможно, так он выплескивает свою обиду и злость на кого-то другого (помните, как от гнева Тимура по­страдал ни в чем не повинный охранник, да и Сева явно срывал на новых родителях свою злость на прежнего воспитателя), и это помогает ему не по­грузиться в пучину отчаяния и депрессии. Такое бывает с детьми, пережив­шими жестокое обращение, отвержение или предательство близких. Пока ребенок злится и мстит, он в тонусе, он может жить и действовать, а если перестанет, то останется наедине со своей болью (как и произошло с Тиму­ром, который тяжело заболел; и он еще легко отделался: известны случаи, когда ребенок в подобной ситуации заболевал, например, острым лейкозом и сгорал за считанные недели).

В общем, ребенку, особенно с непростой судьбой, есть чем заняться в жизни, кроме как специально доводить взрослых. Ему надо как-то навер­стать упущенное, научиться справляться с тревогой и болью, приспосо­биться к новой жизни. И все, что он делает, в конечном итоге преследует именно эти цели.

Проблема в том, что в силу обстоятельств набор его технологий по до­стижению этих целей очень скуден. При этом «плохие» технологии, кото­рые в свое время успешно выполняли функцию защиты, имеют обыкновение «присыхать», как повязка к ране, и продолжают использоваться, даже если в них нет необходимости и ситуация стала благополучной. Ребенок не может просто отказаться от наработанных «плохих» технологий, и требо­вания взрослых «прекратить немедленно» бессмысленны, если они при этом не предлагают ему взамен другие, более эффективные способы решения проблем. Ругая ребенка, демонстрируя ему свое неудовольствие, мы лишь заставляем его сильнее цепляться за привычные способы защиты, и тем самым закрепляем столь нелюбимое нами трудное поведение.

Итак, сделаем несколько важных выводов.

1. То или иное поведение ребенка имеет конкретные причины, а его цель при этом - приспособиться к ситуации, в которой он оказался, и удовлетво­рить свои важнейшие потребности, чтобы жить и развиваться дальше.

2. Трудное поведение - это использование для достижения своих целей неверных технологий. «Плохие» технологии - это всегда простые, прямо­линейные решения, которые кажутся ребенку самыми действенными и пер­выми приходят в голову.

3. «Плохие» технологии устойчивы еще и потому, что взрослые часто подкрепляют их своими реакциями. Любое недовольство, отвержение, под­черкивание неуспешности ребенка только усиливают его тревогу и заста­вляют сильнее цепляться за привычные формы поведения.

4. Ребенок не может отказаться от «плохих» технологий, пока не полу­чит взамен другие - «хорошие». При этом у него нет в распоряжении не­скольких лет, чтобы «хорошие» технологии естественно и постепенно сменили «плохие». Ему нужен «ускоренный курс обучения» и помощь взрослых.

5. Чтобы проделать огромную внутреннюю работу по замене одних спо­собов поведения на другие, ребенку нужно много душевных сил и вера в себя. Ребенок сможет измениться к лучшему только в атмосфере поддержки, симпатии, принятия, заботы.

В ЧЁМ ПРИЧИНА?

Действительно, любая форма трудного поведения имеет свою причину, Ведь почему-то ребенок ведет себя именно так, а не иначе_. На примере ге­роев наших историй мы убедились, что причины эти могут быть неочевид­ными и даже совершенно удивительными для постороннего наблюдателя. Так как же быть? Ведь к каждому ребенку не дается подробная сопроводи­тельная бумага с описанием его прошлого, комментариями психологов и объяснением поступков. Учитель ведь может ничего не знать ни о его про­шлом, ни о нынешней семейной ситуации. Да и вообще быть не в курсе, что ребенок - приемный.

Кроме того, как было видно из историй детей, один и тот же тип трудного поведения может быть вызван разными причинами (сравните истерики Севы и Валеры, трудности с учебой Марины и Насти), и наоборот: в сходных тя­желых жизненных ситуациях дети выбирают разные способы поведения - в зависимости от характера, темперамента, опыта, стечения обстоятельств (представьте себе, например, Марину на месте Тимура), а значит, у них за­крепляются разные виды трудного поведения. Поди разберись!

Вы, наверное, удивитесь тому, что я скажу сейчас, после того, как очень старалась объяснить вам истинные мотивы поведения детей. На самом деле для того, чтобы помочь конкретному ребенку, изменить к лучшему его поведение и ваши с ним отношения, не нужно ничего знать о его про­шлом. Иметь представление о возможных причинах трудного поведения детей полезно на самом деле не столько для них, сколько для вас. Прежде всего для того, чтобы не сползти на позицию обвинения ребенка или его родителей («совсем обнаглел», «избаловали» и т.п.), и для того, чтобы по­нимать: ты не просто добиваешься от Вани или Лизы приемлемого пове­дения, а помогаешь ребенку начать новую жизнь. Это же вдохновляет!

Для решения же практических задач требуется знать не столько истоки трудного поведения, сколько его цель. Нужно уметь находить ответ на вопрос: о чем оно говорит? О потребности во внимании? О стремлении настоять на своем? О запредельном стрессе? Ребенок украл деньги -зачем? Чтобы восстановить «справедливость», как он ее понимает? Чтобы отомстить? Или проверить, не вернут ли его в детский дом? Хотел заме­нить сладостями недополученную любовь? Именно это важно понимать, потому что бороться с проявлениями трудного поведения, не осознавая его цели, все равно что лечить симптомы болезни, не зная диагноза^[2].

^[1] Известный педагог Рудольф Дрейкурс считал, что мотивов трудного поведения детей бывает только четыре: желание привлечь внимание, борьба за власть, месть за прошлые обиды и стремление избе­гать неудачи. Можно спорить с ним насчет того, встречается ли еще что-то, но эти четыре вида, бе­зусловно, самые частые. Думаю, вы сами легко найдете их все в наших историях из третьей главы.

А распознать цель трудного поведения можно только путем присталь­ного наблюдения. Для начала: что вы можете сказать об этом ребенке? Ответ: «Петя совершенно невыносим» - не подходит. Во-первых, он говорит о вас и о вашем состоянии, а вовсе не о поведении Пети. Во-вторых, он не со­держит никакой полезной информации. Попробуйте сформулировать: что именно делает Петя? В каких обстоятельствах? Может быть, он плохо себя ведет только в определенные моменты (на некоторых уроках, в присутствии конкретных одноклассников и т.п.)? Как он реагирует на попытки изменить его поведение?

Допустим, ученик не выполняет задание на уроке или контрольной. Но это слишком общее описание. А если конкретнее? Вспомним, как Марина впадала в ступор, когда задача казалась ей слишком трудной или незнако­мой; а если учитель проявлял к ней внимание и пытался помочь, она начи­нала плакать. Когда же ее оставляли в покое, ступор постепенно проходил. А вот Маша не приступит к выполнению задания, пока учитель не подойдет к ней и не спросит, что случилось. Девочка жалуется, что не поняла условие (не знает, как решать, забыла дома ручку и т.п.) и, получив разъяснения или помощь учителя, с довольным видом начинает работать. Еще вариант: Катя на вопрос учителя, почему она не решает задачу, с вызовом отвечает, что ни­чего не понимает, никогда не поймет и вообще математика - это не для нее. Подробного описания ситуаций достаточно, чтобы понять: цель Марины -преодолеть сильнейший стресс, цель Маши - получить внимание, цель Кати - настоять на своем и одержать верх.. Следовательно, становится понятно, что можно сделать, а чего ни

в коем случае делать нельзя (ясно, что нельзя Марину стыдить, а Катю начать уговаривать и доказывать ей важность ма­тематики).

Точность в интерпретации поведения детей появляется с опытом, и еще здесь может помочь анализ своих собственных чувств. У всех нас есть дар сопереживания, общаясь друг с другом, мы интуитивно ловим эмоцио­нальную волну собеседника, и у нас возникает чувство либо сходное, либо дополнительное, ответное. Что, например, мы чувствуем, когда на нас на­падают? Злость или страх, желание дать отпор или убежать. Если во время выходки ученика вам хочется «размазать его по стенке» или самому выбе­жать из класса и хлопнуть дверью, значит, его цель - бросить вам вызов, установить, кто здесь главный. Если чувствуете острую обиду, значит, ре­бенок мстит, и, скорее всего, не вам, а в вашем лице кому-то другому. Если ваше основное чувство от общения с ним - безнадежность, отчаяние, из­неможение, видимо, вас «заразил» ребенок, переживающий сильный стресс и с ним не справляющийся.

«А что, если в своей интерпретации я ошибусь?» - подумают многие. Да ничего. Ошибка сразу станет видна, поскольку вы получите в ответ на свои педагогические усилия вовсе не ту реакцию, которой ожидали. Учительница Марины сначала пыталась уделять ей внимание, подбодрить (как если бы Марина была Машей), и стало только хуже. Тогда она поняла, что нужно вести себя иначе. В принципе целей, которых добивается ребенок своим по­ведением, конечное число (основные мы перечислили в начале этой главы), так что если не с первой, то со второй или третьей попытки вы попадете «в яблочко». Есть только один способ никогда не справиться с этой задачей -повторять, что «он просто испорченный мальчишка» или «она совершенно распустилась».