Начало пятидесятых годов

В конце сороковых годов кризис постепенно ослабевает. Выясняется, найдено новое или нет. Если нет, то все после­дующие фазы становятся линией жизни, ведущей к трагическому. Человек все больше погружается в свою работу. Каждый ода­ренный молодой человек в экспансивной фазе своей жизни вос­принимается как угроза. Все чаше считается, что надо настаивать на своих правах, даваемых рангом и положением, это значит: цепляются за свою номинальную позицию.

Новое не может быть переработано, собственное прошлое и собственный жизненный опыт идеализируются. Сегодняшняя молодежь больше ничего не может, избалована, зарабатывает слишком много, нахальна и больше не уважает старших <...>.

Кто так говорит, тот немного говорит о нынешней молодежи, но больше о своей собственной трагической ситуации. В профессиональной жизни такие люди для каждого предприятия яв­ляются обузой.<...>

И такое замечание, как «я еще здесь, со мной еще нужно считаться, несколько лет дело еще будет находиться в моих руках», является лишь безнадежной попыткой утвердить автори­тет, которою в действительности уже нет. <...>

Для человека, который преодолел кризис сороковых годов, пятидесятые годы являются своего рода освобождением. Гори­зонт расширяется, появляются новые и далеко идущие планы. Жизнь становится интереснее, повседневные проблемы отодви­гаются. Теперь больше интересуются общими проблемами пла­нирования и руководства. Испытывают незнакомую и глубо­кую радость, наблюдая рост молодых людей в экспансивной фазе их жизни. При такой позиции можно помочь молодым людям советом и делом и заслужить их признание. Я уже говорил, как важно такое развитие для людей, которые профессионально име­ют дело с образованием и воспитанием молодых людей.

Теперь появляются новые творческие способности, напри­мер, можно быть в 35 лет хорошим прокурором или активным шефом, но теперь становятся выдающимся юристом и мудрым, доброжелательным начальником. Человек, развивающийся пос­ледовательно, достигает в середине пятидесятых годов второй творческой кульминации. Он может обобщить свой жизненный опыт и упорядочить его, и у него еще достаточно жизненных сил, чтобы привнести его в свою работу. Это возраст для боль­ших руководящих личностей.

И для женщины открыты две возможности. Негативная ре­акция выглядит так: менопауза позади, и она чувствует, что ее жизненные силы возвращаются, часто даже интенсивнее, чем до этого. Но она не нашла новой задачи и теперь жалуется: «Я никогда ничего не могла делать для себя. Все только для семьи, с утра до вечера я только вкалывала, никогда не было времени хотя бы почитать книгу, чаще всего я была все равно слишком усталой, чтобы взяться за что-либо. Теперь уже слиш­ком поздно. Дети уже оставили дом. Муж с головой ушел в свою профессию, а я осталась ни с чем». И она с яростью набрасывается на домашнее хозяйство, чистит то, что уже и так чисто, стирает воображаемую пыль и тиранит свое окружение, беспрерывно жалуясь, что она одна должна делать всю работу. Контрастом к чистящему домашнему дракону и озлобленной работающей женщине может быть женщина, использующая свой кризис в положительном смысле. Она с удовлетворением констатирует, что снова способна на многое, что теперь она нако­нец может осуществить новый аспект лейтмотива своей жизни. Она благодарна прожитому времени года, когда она могла жить для других. Теперь она может найти социальную задачу, наслаж­даться своим садом или снова начать играть на инструменте, который раньше изучала. И, конечно, она будет сдержанно и с энтузиазмом вживаться в новую роль бабушки и еще раз созда­вать среду, в которой новое поколение детей чувствует себя в безопасности и слушает истории, которые нигде больше не мо­гут быть рассказаны так живо.

ВРЕМЯ ПОСЛЕ 56-ТИ

Однако развитие еще не завершено. Примерно в воз­расте 56 лет (удивительным образом этот возраст встречается по­чти у всех ученых) проносится новая гроза. Жизнь равномерно шла в последней фазе на высоком уровне: собственно, перед глазами была далекая перспектива, но мир воспринимается глав­ным образом вокруг себя. Теперь взгляд снова обращается вов­нутрь. Кажется, что все ценности можно еще раз пережить (Рюм­ке и Шарлотта Бюлер говорят об этой фазе также как о фазе старения; они отмечают, что решающим фактором здесь являет­ся приближающийся конец или по крайней мере реальность ухо­да на пенсию). Я хотел бы охватить проблематику несколько шире, хотя очевидно правильно, что важную роль играет встре­ча с концом, своего рода инвентаризация.

Теперь у некоторых появляется чувство, что нужно еще раз преодолеть трудное время. Еще раз нужно пройти через «умри и восстань». Найденные ценности, собственно, не подвергаются сомнению, но становится ясно, что мы еще не по-настоящему усвоили их. Если мы честно спросим себя, что из результатов на­шей жизни мы возьмем с собой, проходя врата смерти, то отпадет многое из того, что все еще связано со знаниями, положением и опытом. Многие переживают начало этой фазы как преддверие еще больших испытаний, у некоторых на первом плане чув­ство, что на них надвигаются еще задачи, которых они себе не желали. Для мужчины профессия тоже несет часто некоторые разочарования. <...> Еще раз нужно освободиться от того, что построил сам и что другие, конечно, будут продолжать по-другому. Раньше об этом размышлял только теоретически.

Теперь самое время подготовиться к тому, что еще хочешь сделать, выделить то, что можно оставить, и взяться за то, что еще хочешь завершить. С растущим страхом понимаешь, что, может быть, сделаешь меньше, чем думал. Прожитое проходит перед тобой — непонятно, как тратил так много драгоценного вре­мени на какие-то пустяки. Кто-то думает: «Если бы впереди у меня еще было время, которое я раньше пропускал как песок сквозь пальцы». В этой жизни больше нет большого будущего - что же останется, наперекор всему?

В определенном отношении развитие жизни к 63 годам пред­варительно завершилось. Как маленькие дети, школьники, мо­лодые люди мы прожили нашу юность, когда мы бесконечно много воспринимали. Как обычно, этот мир приносит радость и страдание, впечатления, которые тормозят наше развитие, пе­реживания, которые способствуют движению вперед. Жизнен­но-душевные, материальные и духовные стремления определя­ли экспансивную фазу. В этой фазе можно было дать миру много рабочих сил, много дружбы и вражды, господства и послушания.

С другой стороны, это была также фаза, в которую было возможно и необходимо усвоение старого опыта. Из этой фазы экспансивности мы вышли взрослыми характерами, людьми, ко­торые знают, чего они хотят и чего они стоят. Кризис и инво­люция, кульминация пятидесятых годов и, наконец, последняя, окончательная инвентаризация сделали из нас зрелых людей, развивших себе чувство различия между умом и мудростью, гор­достью и скромностью. В последние годы перед библейским воз­растом мы можем подвести итоги и настроиться на тишину и покой старости, но и на ее повышенную внутреннюю активность, из которой наконец вырастает доброта. Нужно приготовиться также к уменьшению физических сил и зависимости от других.

<...> Научимся ли мы признавать наш физический упадок или сможем умирать здоровыми? Это конкретные проблемы для каждого, кто готовится к старости. О самой фазе старости я не могу говорить. Кто может авторитетно рассматривать фазу жизни, которую он сам еще не пережил? Для которой он еще не мо­жет сравнивать собственный опыт с опытом, приобретенным в беседах с друзьями или терапевтами? Впрочем, письма и выс­казывания очень старых людей показывают, что последние годы переживаются очень по-разному. Так, один старый человек, ко­торому уже далеко за восемьдесят, пишет, что полная зависи­мость помогла ему понять самого себя и реально и глубоко ощу­тить слова «Христос во мне». Другие старые люди отчаянно цеп­ляются за жизнь, которая медленно уходит от них.

Известно, что творческие силы можно развивать и в глубокой старости. <...> Старый Гете так охарактеризовал фазы жизни: ребенок — реалист, юноша — идеалист, мужчина — скептик и старик — мистик. <...>

Есть много художников, которые создали свое лучшие про­изведения в возрасте старше семидесяти лет. По преданию, япон­ский художник Хокусаи сказал, что все, созданное им до 73 лет, ничего не стоит, его художественная карьера началась только после этого. Тициан написал свои самые захватывающие кар­тины почти в возрасте ста лет. Верди, Рихард Штраус, Шютц, Сибелиус и другие композиторы работали до восьмидесяти лет. Список музыкантов, которые были творчески активны в возрас­те свыше семидесяти лет, слишком длинен, чтобы можно было его здесь привести. Писатели, художники и музыканты по срав­нению с учеными и предпринимателями могут часто дольше вы­полнять свою работу. Причина, вероятно, в том, что в глубокой старости все глубже погружаются во внутренний мир, в то время как способность восприятия того, что происходит во внешнем мире, ослабевает. Я часто был свидетелем того, как у старых предпринимателей, которые не хотели освобождать свое место, сохранялись интеллигентность и опыт, но способность правиль­но оценить новую ситуацию быстро уменьшалась. Из-за этого некоторые уже достигшие успеха предприятия оказывались на грани краха и банкротства.

Как только речь заходит о достижениях более зрелого чело­вечества, становится ясно, что старческая мудрость может про­являться в мире без времени. Для каждого, кто еще активен, здесь открывается широкое поле деятельности. Теперь можно подвести итог сути жизни и найти мир ценностей и идей, кото­рые больше не являются преходящими.